Анг и дем. Angely_i_demony_Den_Braun читаю. Дэн Браун Ангелы и демоны
 Скачать 2.27 Mb.
|
|
Глава 8 Когда Колер и Лэнгдон, покинув главное здание ЦЕРНа, оказались под яркими лучами щедрого швейцарского солнца, Лэнгдона охватило ощущение, что он перенесся на родную землю. Во всяком случае, окрестности ничем не отличались от университетского городка где-нибудь в Новой Англии. Поросший пышной травой склон сбегал к просторной равнине, где среди кленов располагались правильные кирпичные прямоугольники студенческих общежитий. По мощеным дорожкам сновали ученого вида индивиды, прижимающие к груди стопки книг. И словно для того, чтобы подчеркнуть привычность атмосферы, двое заросших грязными волосами хиппи под льющиеся из открытого окна общежития звуки Четвертой симфонии Малера[9]азартно перебрасывали друг другу пластиковое кольцо. – Это наш жилой блок, – сообщил Колер, направляя кресло-коляску к зданиям. – Здесь у нас работают свыше трех тысяч физиков. ЦЕРН собрал более половины специалистов по элементарным частицам со всего мира – лучшие умы планеты. Немцы, японцы, итальянцы, голландцы – всех не перечислить. Наши физики представляют пятьсот университетов и шестьдесят национальностей. – Как же они общаются друг с другом? – потрясенно спросил Лэнгдон. – На английском, естественно. Универсальный язык науки. Лэнгдон всегда полагал, что универсальным средством общения в науке служит язык математики, однако затевать диспут на эту тему у него уже не было сил. Он молча плелся вслед за Колером по дорожке. Где-то на полпути им навстречу трусцой пробежал озабоченного вида юноша. На груди его футболки красовалась надпись «ВСУНТЕ – ВОТ ПУТЬ К ПОБЕДЕ!». – Всуньте? – со всем сарказмом, на который был способен, хмыкнул Лэнгдон. – Решили, что он малограмотный озорник? – вроде бы даже оживился Колер. – ВСУНТЕ расшифровывается как всеобщая унифицированная теория. Теория всего. – Понятно, – смутился Лэнгдон, абсолютно ничего не понимая. – Вы вообще-то знакомы с физикой элементарных частиц, мистер Лэнгдон? – поинтересовался Колер. – Я знаком с общей физикой... падение тел и все такое... – Занятия прыжками в воду внушили Лэнгдону глубочайшее уважение к могучей силе гравитационного ускорения. – Физика элементарных частиц изучает атомы, если не ошибаюсь... – Ошибаетесь, – сокрушенно покачал головой Колер и снова закашлялся, а лицо его болезненно сморщилось. – По сравнению с тем, чем мы занимаемся, атомы выглядят настоящими планетами. Нас интересует ядро атома, которое в десять тысяч раз меньше его самого. Сотрудники ЦЕРНа собрались здесь, чтобы найти ответы на извечные вопросы, которыми задается человечество с самых первых своих дней. Откуда мы появились? Из чего созданы? – И ответы на них вы ищете в научных лабораториях? – Вы, кажется, удивлены? – Удивлен. Эти вопросы, по-моему, относятся к духовной, даже религиозной, а не материальной сфере. – Мистер Лэнгдон, все вопросы когда-то относились к духовной, или, как вы выражаетесь, религиозной сфере. С самого начала религия призывалась на выручку в тех случаях, когда наука оказывалась неспособной объяснить те или иные явления. Восход и заход солнца некогда приписывали передвижениям Гелиоса и его пылающей колесницы. Землетрясения и приливные волны считали проявлениями гнева Посейдона. Наука доказала, что эти божества были ложными идолами. И скоро докажет, что таковыми являются все боги. Сейчас наука дала ответы почти на все вопросы, которые могут прийти человеку в голову. Осталось, правда, несколько самых сложных... Откуда мы появились? С какой целью? В чем смысл жизни? Что есть вселенная? – И на такие вопросы ЦЕРН пытается искать ответы? – недоверчиво взглянул на него Лэнгдон. – Вынужден вас поправить. Мы отвечаем на такие вопросы. Лэнгдон вновь замолчал в некотором смятении. Над их головами пролетело пластиковое кольцо и, попрыгав по дорожке, замерло прямо перед ними. Колер, будто не заметив этого, продолжал катить дальше. – S'il vous plait![10]– раздался у них за спиной голос. Лэнгдон оглянулся. Седовласый старичок в свитере с надписью «ПАРИЖСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ» призывно махал руками. Лэнгдон подобрал кольцо и искусно метнул его обратно. Старичок поймал снаряд на палец, крутнул несколько раз и, не глядя, столь же ловко перебросил его через плечо своему партнеру. – Merci! – крикнул он Лэнгдону. – Поздравляю, – усмехнулся Колер, когда Лэнгдон вприпрыжку нагнал его. – Вот и поиграли с нобелевским лауреатом Жоржем Шарпаком – знаменитым изобретателем. Лэнгдон согласно кивнул. Действительно, вот счастье-то привалило. Через три минуты Лэнгдон и Колер достигли цели. Это было просторное ухоженное жилое здание, уютно расположенное в осиновой роще. По сравнению с общежитиями выглядело оно просто роскошно. На установленной перед фасадом каменной плите было высечено весьма прозаическое название – «Корпус Си». Какой полет фантазии, издевательски ухмыльнулся про себя Лэнгдон. Тем не менее архитектурное решение корпуса «Си» полностью соответствовало утонченному вкусу Лэнгдона – оно несло на себе печать консервативности, солидной прочности и надежности. Фасад из красного кирпича, нарядная балюстрада, состоящая из симметрично расположенных изваяний. Направляясь по дорожке ко входу, они прошли через ворота, образованные двумя мраморными колоннами. Одну из них кто-то украсил жирной надписью «ДА ЗДРАВСТВУЮТ ИОНИКИ!». Граффити в Центре ядерных исследований? Лэнгдон оглядел колонну и не смог сдержать иронического смешка. – Вижу, даже самые блестящие физики иногда ошибаются, – не без удовольствия констатировал он. – Что вы имеете в виду? – вскинул голову Колер. – Автор этой здравицы допустил ошибку. Данная колонна к ионической архитектуре не имеет никакого отношения[11]. Диаметр ионических колонн одинаков по всей длине. Эта же кверху сужается. Это дорический ордер[12], вот что я вам скажу. Впрочем, подобное заблуждение весьма типично, к сожалению. – Автор не хотел демонстрировать свои познания в архитектуре, мистер Лэнгдон, – с сожалением посмотрел на него Колер. – Он подразумевал ионы, электрически заряженные частицы, к которым, как видите, он испытывает самые нежные чувства. Ионы обнаруживаются в подавляющем большинстве предметов. Лэнгдон еще раз обвел взглядом колонну, и с его губ непроизвольно сорвался тягостный стон. Все еще досадуя на себя за глупый промах, Лэнгдон вышел из лифта на верхнем этаже корпуса «Си» и двинулся вслед за Колером по тщательно прибранному коридору. К его удивлению, интерьер был выдержан в традиционном французском колониальном стиле: диван красного дерева, фарфоровая напольная ваза, стены обшиты украшенными искусной резьбой деревянными панелями. – Мы стараемся сделать пребывание наших ученых в центре максимально комфортабельным, – заметил Колер. Оно и видно, подумал Лэнгдон. – Так, значит, тот человек с фотографии как раз здесь и жил? Один из ваших высокопоставленных сотрудников? – Совершенно верно, – ответил Колер. – Сегодня утром он не явился ко мне на совещание, на вызовы по пейджеру не отвечал. Я отправился к нему сам и обнаружил его мертвым в гостиной. Лэнгдон поежился от внезапно охватившего его озноба, только в эту минуту осознав, что сейчас увидит покойника. Он не отличался крепким желудком, каковую слабость открыл в себе еще студентом на лекциях по искусствоведению. Это обнаружилось, когда профессор рассказал им, что Леонардо да Винчи достиг совершенства в изображении человеческого тела, выкапывая трупы из могил и препарируя их мускулы. Колер покатил в дальний конец коридора. Там оказалась единственная дверь. – Пентхаус, как говорят у вас в Америке. – Он промокнул платком покрытый капельками пота лоб. Табличка на дубовой створке гласила: «Леонардо Ветра». – Леонардо Ветра, – прочитал вслух Колер. – На следующей неделе ему бы исполнилось пятьдесят восемь. Один из талантливейших ученых нашего времени. Его смерть стала тяжелой утратой для науки. На какое-то мгновение Лэнгдону почудилось, что на жесткое лицо Колера легла тень присущих нормальным людям эмоций, однако она исчезла столь же молниеносно, как и появилась. Колер достал из кармана внушительную связку ключей и принялся перебирать их в поисках нужного. В голову Лэнгдону пришла неожиданная мысль. Здание казалось абсолютно безлюдным. Это обстоятельство представлялось тем более странным, что через какую-то секунду они окажутся на месте убийства. – А где же все? – спросил он. – В лабораториях, конечно, – объяснил Колер. – Да нет, а полиция где? Они что, уже здесь закончили? – Полиция? – Протянутая к замочной скважине рука Колера с зажатым в ней ключом повисла в воздухе, их взгляды встретились. – Да, полиция. Вы сообщили мне по факсу, что у вас произошло убийство. Вы, безусловно, обязаны были вызвать полицию! – Отнюдь. – Что? – Мы оказались в крайне сложной и запутанной ситуации, мистер Лэнгдон. – Взгляд безжизненных серых глаз Колера ожесточился. – Но... ведь наверняка об этом уже еще кто-нибудь знает! – Лэнгдона охватила безотчетная тревога. – Да, вы правы. Приемная дочь Леонардо. Она тоже физик, работает у нас в центре. В одной лаборатории с отцом. Они, если можно так сказать, компаньоны. Всю эту неделю мисс Ветра отсутствовала по своим служебным делам. Я уведомил ее о гибели отца, и в данный момент, думаю, она спешит в Женеву. – Но ведь совершено убий... – Формальное расследование, несомненно, будет проведено, – резко перебил его Колер. – Однако в ходе его придется проводить обыск в лаборатории мистера Ветра, а они с дочерью посторонних туда не допускали. Поэтому с расследованием придется подождать до возвращения мисс Ветра. Я убежден, что она заслуживает хотя бы такого ничтожного проявления уважения к их привычкам. Колер повернул ключ в замке. Дверь распахнулась, лицо Лэнгдона обжег поток ледяного воздуха, стремительно рванувшегося из нее в коридор. Он испуганно отпрянул. За порогом его ждал чужой неведомый мир. Комната была окутана густым белым туманом. Его тугие завитки носились среди мебели, застилая гостиную плотной тусклой пеленой. – Что... это? – запинаясь спросил Лэнгдон. – Фреон, – ответил Колер. – Я включил систему охлаждения, чтобы сохранить тело. Лэнгдон машинально поднял воротник пиджака. «Я попал в страну Оз, – вновь подумал он. – И как назло забыл свои волшебные шлепанцы». Глава 9 Лежащий перед Лэнгдоном на полу труп являл собой отталкивающее зрелище. Покойный Леонардо Ветра, совершенно обнаженный, распростерся на спине, а его кожа приобрела синевато-серый оттенок. Шейные позвонки в месте перелома торчали наружу, а голова была свернута затылком вперед. Прижатого к полу лица не было видно. Убитый лежал в замерзшей луже собственной мочи, жесткие завитки волос вокруг съежившихся гениталий были покрыты инеем. Изо всех сил борясь с приступом тошноты, Лэнгдон перевел взгляд на грудь мертвеца. И хотя он уже десятки раз рассматривал симметричную рану на присланной ему по факсу фотографии, в действительности ожог производил куда более сильное впечатление. Вспухшая, прожженная чуть ли не до костей кожа безукоризненно точно воспроизводила причудливые очертания букв, складывающихся в страшный символ. Лэнгдон не мог разобраться, колотит ли его крупная дрожь от стоящей в гостиной лютой стужи или от осознания всей важности того, что он видит собственными глазами. С бешено бьющимся сердцем Лэнгдон обошел вокруг трупа, чтобы убедиться в симметричности клейма. Сейчас, когда он видел его так близко и отчетливо, сам этот факт казался еще более непостижимым... невероятным. – Мистер Лэнгдон, – окликнул его Колер. Лэнгдон его не слышал. Он пребывал в другом мире... в своем собственном мире, в своей стихии, в мире, где сталкивались история, мифы и факты. Все его чувства обострились, и мысль заработала. – Мистер Лэнгдон! – не унимался Колер. Лэнгдон не отрывал глаз от клейма – его мышцы напряглись, а нервы натянулись, как перед ответственным стартом. – Что вы уже успели узнать? – отрывисто спросил он у Колера. – Лишь то, что смог прочитать на вашем сайте. «Иллюминати» значит «Просвещенные». Какое-то древнее братство. – Раньше это название вам встречалось? – Никогда. До той минуты, пока не увидел клеймо на груди мистера Ветра. – Тогда вы занялись поисками в Паутине? – Да. – И обнаружили сотни упоминаний. – Тысячи, – поправил его Колер. – Ваши материалы содержат ссылки на Гарвард, Оксфорд, на серьезных издателей, а также список публикаций по этой теме. Видите ли, как ученый я пришел к убеждению, что ценность информации определяется ее источником. А ваша репутация показалась мне достойной доверия. Лэнгдон все еще не мог оторвать глаз от изуродованного трупа. Колер смолк. Он просто смотрел на Лэнгдона в ожидании, когда тот прольет свет на возникшую перед ними загадку. Лэнгдон вскинул голову и спросил, оглядывая заиндевевшую гостиную: – А не могли бы мы перейти в более теплое помещение? – А чем вам тут плохо? – возразил Колер, который, похоже, лютого холода даже не замечал. – Останемся здесь. Лэнгдон поморщился. История братства «Иллюминати» была не из простых. «Я окоченею до смерти, не рассказав и половины», – подумал ученый. Он вновь посмотрел на клеймо и опять испытал прилив почти благоговейного трепета... и страха. Хотя в современной науке о символах имеется множество упоминаний об эмблеме «Иллюминати», ни один ученый еще никогда не видел ее собственными глазами. В старинных документах этот символ называют амбиграммой – от латинского ambi, что означает «кругом», «вокруг», «оба». Подразумевается, что амбиграммы читаются одинаково, даже если их повернуть вверх ногами. Симметричные знаки достаточно широко распространены в символике – свастика[13], инь и ян[14], иудейская звезда[15], первые кресты у христиан. Тем не менее идея превратить в амбиграмму слово представлялась немыслимой. Современные ученые потратили многие годы, пытаясь придать слову «Иллюминати» абсолютно симметричное написание, однако все их усилия оказались тщетными. В итоге большинство исследователей пришли к выводу, что символ этот представляет собой очередной миф. – Так кто же они такие, эти ваши иллюминаты? – требовательно спросил Колер. «А действительно, кто?» – задумался Лэнгдон. И приступил к повествованию. * * * – С незапамятных времен наука и религия враждовали друг с другом, – начал Лэнгдон. – Подлинных ученых, не скрывавших своих воззрений, таких как Коперник... – Убивали, – перебил его Колер. – За обнародование научных открытий их убивала церковь. Религия всегда преследовала и притесняла науку. – Совершенно верно. Однако примерно в 1500-е годы группа жителей Рима восстала против церкви. Некоторые из самых просвещенных людей Италии – физики, математики, астрономы – стали собираться на тайные встречи, чтобы поделиться друг с другом беспокойством по поводу ошибочных, как они считали, учений церкви. Они опасались, что монополия церкви на «истину» подорвет благородное дело научного просвещения по всему миру. Эти ученые мужи образовали первый на земле банк научной мысли и назвали себя «Просвещенные». – Иллюминаты! – Да, – подтвердил Лэнгдон. – Самые пытливые и великие умы Европы... искренне преданные поиску научных истин. Колер погрузился в задумчивое молчание. – Католическая церковь, конечно, подвергла орден «Иллюминати» беспощадным гонениям. И лишь соблюдение строжайшей секретности могло обеспечить ученым безопасность. Тем не менее, слухи об иллюминатах распространялись в академических кругах, и в братство стали вступать лучшие ученые со всех концов Европы. Они регулярно встречались в Риме в тайном убежище, которое называлось «Храм Света». Колер шевельнулся в кресле и зашелся в новом приступе кашля. – Многие иллюминаты предлагали бороться с тиранией церкви насильственными методами, однако наиболее уважаемый и авторитетный из них выступал против такой тактики. Он был пацифистом и одним из самых знаменитых ученых в истории человечества. Лэнгдон был уверен, что Колер догадается, о ком идет речь. Даже далекие от науки люди прекрасно знают, какая печальная участь постигла астронома, который дерзнул объявить, что центром Солнечной системы является вовсе не Земля, а Солнце. Инквизиторы схватили его и едва не подвергли казни... Несмотря на то, что его доказательства были неопровержимы, церковь самым жестоким образом наказала астронома, посмевшего утверждать, что Бог поместил человечество далеко от центра своей вселенной. – Этого астронома звали Галилео Галилей. – Неужели и Галилей... – вскинул брови Колер. – Да, Галилей был иллюминатом. И одновременно истовым католиком. Он пытался смягчить отношение церкви к науке, заявляя, что последняя не только не подрывает, а даже, напротив, укрепляет веру в существование Бога. Он как-то писал, что, наблюдая в телескоп движение планет, слышит в музыке сфер голос Бога. Галилей настаивал на том, что наука и религия отнюдь не враги, но союзники, говорящие на двух разных языках об одном и том же – о симметрии и равновесии... аде и рае, ночи и дне, жаре и холоде, Боге и сатане. Наука и религия также есть часть мудро поддерживаемой Богом симметрии... никогда не прекращающегося состязания между светом и тьмой... – Лэнгдон запнулся и принялся энергично приплясывать на месте, чтобы хоть как-то согреть окоченевшие ноги. Колер безучастно наблюдал за его упражнениями, ожидая продолжения. – К несчастью, – возобновил свой рассказ Лэнгдон, – церковь вовсе не стремилась к объединению с наукой... – Еще бы! – вновь перебил его Колер. – Подобный союз свел бы на нет притязания церкви на то, что только она способна помочь человеку понять Божьи заповеди. Церковники устроили над Галилеем судилище, признали его виновным в ереси и приговорили к пожизненному домашнему аресту. Я неплохо знаю историю науки, мистер Лэнгдон. Однако все эти события происходили многие столетия назад. Какое отношение могут они иметь к Леонардо Ветра? Вопрос на миллион долларов. Лэнгдон решил перейти ближе к делу: – Арест Галилея всколыхнул сообщество «Иллюминати». Братство допустило ряд ошибок, и церкви удалось установить личности четырех его членов. Их схватили и подвергли допросу. Однако ученые своим мучителям ничего не открыли... даже под пытками. – Их пытали? – Каленым железом. Заживо. Выжгли на груди клеймо. Крест. Зрачки Колера расширились, и он непроизвольно перевел взгляд на безжизненное тело коллеги. – Ученых казнили с изощренной жестокостью, а их трупы бросили на улицах Рима как предупреждение всем, кто захочет присоединиться к ордену. Церковь подбиралась к братству «Иллюминати» все ближе, и его члены были вынуждены бежать из Италии. – Лэнгдон сделал паузу, чтобы подчеркнуть важность этих слов. – Они ушли в глубокое подполье. Там неизбежно происходило их смешение с другими изгоями, спасавшимися от католических чисток, – мистиками, алхимиками, оккультистами, мусульманами, евреями. С течением времени ряды иллюминатов начали пополняться новыми членами. Стали появляться «просвещенные», лелеющие куда более темные замыслы и цели. Это были яростные противники христианства. Постепенно они набрали огромную силу, выработали тайные обряды и поклялись когда-нибудь отомстить, католической церкви. Их могущество достигло такой степени, что церковники стали считать их единственной в мире по-настоящему опасной антихристианской силой. Ватикан назвал братство «Шайтаном». – «Шайтаном»? – Это из исламской мифологии. Означает «злой дух» или «враг»... враг Бога. Церковь выбрала ислам по той причине, что считала язык его последователей грязным. От арабского «шайтан» произошло и наше английское слово... сатана. Теперь лицо Колера выражало нескрываемую тревогу. – Мистер Колер, – мрачно обратился к нему Лэнгдон, – я не знаю, как это клеймо появилось на груди вашего сотрудника... и почему... но перед вашими глазами давно утраченная эмблема старейшего и самого могущественного в мире общества поклонников сатаны. |