Пайпс Ричард.Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за. Книга 2 Большевики в борьбе за власть 19171918 Россия завоевана большевиками
Скачать 1.81 Mb.
|
* * *Убегая, убийцы обронили свои бумаги, в том числе документ, пользуясь которым они проникли в посольство. По этим материалам и из рассказа Рицлера Дзержинский узнал, что нападавшие отрекомендовались как представители ЧК. Не на шутку этим встревоженный, он отправился в Покровские казармы в Большом Трехсвятительском переулке, дом 1, где размещался боевой отряд ЧК. Казармы находились уже под контролем людей Попова. Дзержинский потребовал, чтобы ему выдали Блюмкина и Андреева, угрожая, что расстреляет весь Центральный комитет левых эсеров. Вместо того чтобы подчиниться, матросы Попова арестовали Дзержинского. Он должен был служить заложником, гарантирующим безопасность Спиридоновой, которая пошла на съезд Советов, чтобы заявить, что «русский народ освобожден от Мирбаха»109. События эти развивались в грозу, под проливным дождем, из-за которого вскоре Москва окуталась густым туманом. Возвратившись в Кремль, Ленин с ужасом узнал, что Дзержинский арестован ЧК: по словам Бонч-Бруевича, услышав эту новость, «Владимир Ильич нельзя сказать побледнел, а побелел»110. Подозревая, что ЧК изменила ему, Ленин, через Троцкого, отдал распоряжение об ее роспуске. М.И.Лацису было поручено сформировать новую службу безопасности111. Лацис поспешил в штаб-квартиру ЧК на Большой Лубянке и обнаружил, что она тоже находится под контролем Попова. Матросы из левых эсеров, которые вели Лациса под конвоем к кабинету Попова, хотели пристрелить его на месте; спасло только вмешательство Александровича112. Несколько дней спустя, когда роли переменятся и Александрович окажется в руках ЧК, Лацис ничем не ответит ему на этот товарищеский жест. В тот вечер матросы и солдаты, поддержавшие левых эсеров, вышли на улицы, чтобы взять заложников. Останавливая автомобили, они извлекли из них двадцать семь большевистских функционеров. В распоряжении левых 5серов было 2000 вооруженных людей (матросы и кавалерия), восемь артиллерийских орудий, шестьдесят четыре пулемета и от четырех до шести броневиков113. Это были солидные силы, если учесть, что основная часть латышских стрелков отдыхала за городом на природе, а русские части либо солидаризировались с восставшими, либо объявили нейтралитет. Ленин оказался в таком же унизительном и затруднительном положении, в каком был в октябре Керенский: глава государства, не имевший вооруженных сил, чтобы защитить свое правительство. В тот момент ничто не могло помешать левым эсерам, если бы они того пожелали, захватить Кремль и арестовать все большевистское руководство. Им не пришлось бы даже применять силу, так как у членов Центрального комитета были пропуска, дающие им право беспрепятственно проходить в Кремль, включая все находившиеся там учреждения и частную квартиру Ленина. Но таких намерений у левых эсеров не было. Их отвращение к власти спасло большевиков. Цель их заключалась в том, чтобы спровоцировать немцев и поднять российские «массы». Вот что говорил арестованному Дзержинскому один из руководителей левых эсеров: «Вы стоите перед совершившимся фактом. Брестский договор сорван, война с Германией неизбежна. Мы власти не хотим, пусть будет и здесь так, как на Украине, мы уйдем в подполье. Вы можете оставаться у власти, но вы должны бросить лакействовать у Мирбаха»115. Поэтому, вместо того чтобы пойти в Кремль и свергнуть советское правительстве, отряд левых эсеров под командованием П.П.Прошьяна направился к зданию Главпочтамта, занял его без какого-либо сопротивления и стал оттуда рассылать воззвания, обращенные к российским рабочим, крестьянам, солдатам, а также ко «всему миру». [Владимирова В. // Пролетарская революция. 1927. № 4 (63). С. 122–123; Ленин. ПСС. Т. 23. С. 554–556; Красная книга ВЧК. Т. 2. М., 1920. С. 148–155. Ранее Прошьян был наркомом почт и телеграфов.]. Воззвания эти были путаными и противоречивыми. Левые эсеры брали на себя ответственность за убийство Мирбаха и объявляли низложенным правительство большевиков как «агентов германского империализма». Заявляя, что поддерживают «советскую систему», они в то же время отвергали все остальные социалистические партии, называя их «контрреволюционными». В одной из телеграмм они объявляли себя «правящей в настоящее время» партией. По словам Вацетиса, левые эсеры действовали «нерешительно»116. Спиридонова прибыла в Большой театр в семь часов вечера и обратилась к съезду с длинной и малосвязной речью. После нее выступали другие ораторы из левых эсеров. Царила полнейшая неразбериха. В восемь часов делегатам сообщили, что вооруженные латыши окружили здание и открыли входы, после чего большевики покинули зал. Спиридонова призвала своих последователей подняться на второй этаж. Там она вскочила на стол и стала кричать: «Эй, вы, слушай, Земля, эй, вы, слушай, земля!»117. Делегаты от большевиков, собравшиеся в крыле Большого театра, не могли решить, нападают ли они или подвергаются нападению. Как рассказывал впоследствии Бухарин И.З.Штейнбергу, «мы сидели в своей комнате и ждали, что вы придете нас арестовывать… Поскольку вы этого не делали, мы решили, наоборот, арестовать вас»118. Пора было уже начать действовать большевикам, но шел час за часом, а ничего не происходило. Не имея надежной силы, на которую оно могло бы опереться, правительство пребывало в паническом оцепенении. По его собственной оценке, из 24 000 находившихся тогда в Москве вооруженных людей одна треть готова была поддержать большевиков, одна пятая была ненадежной (то есть настроенной антибольшевистски), остальные колеблющимися119. Но даже и те части, которые сохраняли верность большевикам, невозможно было сдвинуть с места. Отчаяние, охватившее большевистских руководителей, было так велико, что они всерьез размышляли над эвакуацией из Кремля120. В пять часов пополудни командира латышских стрелков И.И.Вацетиса вызвал командующий Московским военным округом Н.И.Муралов. Кроме него в штабе находился Подвойский. Они вкратце изложили Вацетису ситуацию и попросили его подготовить план операций. Однако, сказали они ошарашенному латышу, командовать операциями будет другой человек. Такое недоверие объяснялось, очевидно, тем, что в Кремле знали о контактах Вацетиса с германским посольством. Но другого латыша, которому можно было поручить командование, найти не удалось, и Вацетис предложил свои услуги, сказав, что готов отвечать «головой» за неуспех операций. Об этом было сообщено в Кремль. [Как известно из воспоминаний Рицлера, германскому посольству пришлось подкупить латышей, чтобы они выступили против левых эсеров (Erdmann. Riezler. S. 474)]. Примерно в 11 часов 30 минут вечера Ленин вызвал к себе в кабинет латышских политкомиссаров, приписанных к штабу Вацетиса, и спросил, могут ли они поручиться за лояльность их командующего121. Они ответили утвердительно, и Ленин дал согласие, чтобы Вацетис руководил операцией против левых эсеров, однако из предосторожности распорядился назначить в его штаб четырех политкомиссаров вместо обычных двух. В полночь Вацетису сообщили по телефону, что его вызывает к себе Ленин. Вот как он описывает эту встречу: «В Кремле было темно и пусто. Нас провели в зал заседаний Совнаркома и просили подождать… Довольно обширное помещение, в котором я очутился впервые, освещалось одной электрической лампочкой, подвешенной под потолком где-то в углу. Занавеси у окон были спущены. Обстановка напоминала мне прифронтовую полосу на театре военных действий… Через несколько минут дверь на противоположной стороне зала отворилась, и в нее вошел тов. Ленин. Он подошел ко мне быстрыми шагами и спросил вполголоса: «Товарищ, выдержим до утра?» Задав этот вопрос мне, Ленин продолжал смотреть на меня в упор. Я в этот день привык к неожиданностям, но вопрос тов. Ленина озадачил меня остротой своей формы… Почему было важным выдержать до утра? Неужели мы не выдержим до конца? Было ли наше положение столь опасным, может быть, состоявшие при мне комиссары скрывали от меня истинное положение наше?»122 Прежде чем ответить на вопрос Ленина, заявил Вацетис, ему нужно время, чтобы разобраться в ситуации123. Город оказался в руках восставших, только Кремль стоял как осажденная крепость. Когда Вацетис прибыл в штаб Латышской дивизии, начальник штаба сообщил ему, что «весь московский гарнизон» выступил против большевиков. Так называемая Народная Армия, которая составляла большинство в гарнизоне и проходила подготовку, чтобы вместе с французскими и английскими частями сражаться против немцев, заявила о своем нейтралитете. Еще один полк перешел на сторону левых эсеров. Оставались только латыши: один батальон 1-го полка, один — 2-го и 9-й полк. Был еще 3-й Латышский полк, но его надежность вызывала сомнения. Кроме этого, Вацетис мог рассчитывать на латышскую артиллерийскую батарею и на несколько небольших подразделений, в том числе на отряд сочувствующих коммунистам венгерских военнопленных под командованием Белы Куна. Выяснив все это, Вацетис решил отложить контрнаступление до утра, когда латышские части должны были вернуться с Ходынки. Он послал две роты 9-го Латышского полка занять Главный почтамт, но они либо не сумели этого сделать, либо перешли на сторону противника, — так или иначе, левым эсерам удалось их разоружить. В два часа ночи Вацетис вернулся в Кремль: «Тов. Ленин вышел из той же двери и таким же быстрым шагом подошел ко мне. Я сделал несколько шагов ему навстречу и отрапортовал: «Не позже 12-ти часов 7 июля мы будем полными победителями в Москве». Ленин схватил обеими руками мою правую руку и крепко-крепко пожал ее, и сказал: «Спасибо, товарищ. Вы меня очень обрадовали»124». Когда сырым и туманным утром, в пять часов, Вацетис начал контрнаступление, под его командованием находилось 3300 человек, среди которых едва 500 человек были русскими. Левые эсеры отчаянно сопротивлялись, и латышам понадобилось семь часов, чтобы овладеть опорными пунктами мятежников и освободить Дзержинского, Лациса и других заложников, которым не было причинено никакого вреда. За хорошо выполненную работу Вацетис получил от Троцкого вознаграждение в 10 000 рублей125. 7 и 8 июля большевики произвели аресты и допросы мятежников, включая Спиридонову и других делегатов съезда Советов от партии левых эсеров. Рицлер потребовал, чтобы правительство казнило всех виновных в убийстве германского посла, в том числе членов Центрального комитета левых эсеров. Были назначены две правительственные комиссии: одна для расследования лево-эсеровского мятежа, вторая — для изучения обстоятельств измены в гарнизоне. В Москве, Петрограде и других городах были арестованы 650 левых эсеров. Несколько дней спустя было объявлено, что 200 из них расстреляны126. Как сообщил Иоффе немцам в Берлине, среди казненных была также и Спиридонова. Известие вызвало в Германии оживление, пресса обыгрывал тему расстрелов на все лады. Информация была ложной, но, когда Чичерин официально ее опроверг, министерство иностранных дел Германии использовало все свое влияние, чтобы сообщение об этом не попало в газеты127. В действительности большевики обошлись с левыми эсерами на удивление снисходительно. Вместо того чтобы учинить массовый расстрел тех, кто выступил против них с оружием в руках (как они сделают это несколько дней спустя в Ярославле), они коротко допросили пленников, а затем отпустили большинство из них на свободу. Расстреляны были двенадцать матросов, находившихся под командованием Попова, а также Александрович, который пытался бежать, но был схвачен на железнодорожном вокзале. Спиридонову и одного из ее помощников доставили в Кремль и поместили в импровизированную тюрьму, охраняемую латышами. Два дня спустя ее перевели в двухкомнатную квартиру, находившуюся там же в Кремле, где она жила в довольно комфортабельных условиях вплоть до суда над ней, состоявшегося в ноябре 1918 года. Большевики не запретили партию левых эсеров и позволили ей продолжать выпуск своей газеты. Называя левых эсеров «блудными сынами», «Правда» в то же время выражала надежду на их скорое «возвращение»128. Зиновьев расточал похвалы Спиридоновой, называя ее прекрасной женщиной с «золотым сердцем», арест которой не дает ему спать по ночам129. Ни до, ни после этого большевики не выказывали такой терпимости по отношению к своим врагам. Это в высшей степени необычное для них поведение заставляет некоторых историков подозревать, что убийство Мирбаха и восстание левых эсеров были на самом деле разыграны большевиками, хотя трудно понять, зачем им понадобился столь изощренный обман и каким образом им удалось скрыть свой замысел от других участников спектакля130. Впрочем, для объяснения этих событий не обязательно прибегать к гипотезам о запутанных заговорах. В июле положение большевиков казалось безнадежным: власть их шаталась под ударами с одной стороны чехов, с другой — вооруженного восстания в Ярославле и Муроме; от них отвернулись российские рабочие и солдаты, и даже на верность латышей они уже рассчитывать не могли. Они вовсе не собирались восстанавливать против себя еще и левых эсеров и тех, кто поддерживал эту партию. Но прежде всего они боялись за свои жизни. Когда Радек сознался своему немецкому другу, что большевики мягко обошлись с левыми эсерами, опасаясь их мести, он несомненно выражал не только собственную точку зрения131. В рядах этой партии было, действительно, множество фанатиков, которые не задумываясь пожертвовали бы собственной жизнью ради общего дела, — таких, как Спиридонова, выразившая в письме большевистским руководителям, написанном из тюрьмы, сожаление, что ее не казнили, ибо ее смерть заставил бы большевиков «опомниться»132. Карл Хельфферих, преемник Мирбаха, также придерживался мнения, что большевики побоялись расправиться с левыми эсерами133. В ноябре 1918 года Революционный трибунал рассмотрел дело Центрального комитета партии левых эсеров, большинство членов которого бежали за границу или ушли в подполье. Спиридонова и Ю.В.Саблин, представшие перед судом, были приговорены к заключению сроком на один год. Этого срока Спиридонова не отбыла до конца: в апреле 1919 года левые эсеры похитили ее из кремлевской тюрьмы. [Перед побегом Спиридонова направила пространное письмо в большевистский ЦК. Год спустя ее последователи опубликовали его под заголовком «Открытое письмо М.Спиридоновой Центральному Комитету партии большевиков» (М., 1920).]. Впоследствии она неоднократно подвергалась арестам. В 1937 году ее приговорили к двадцати пяти годам заключения за «контрреволюционную деятельность». В 1941-м, когда немецкая армия подходила к Орлу, где она отбывала срок, ее расстреляли134. Из убийц Мирбаха ни один не дожил до старости. Андреев год спустя умер на Украине от тифа. Блюмкин до мая 1919 года жил на нелегальном положении, а затем сдался властям. Покаявшись, он не только получил прощение, но был принят в Коммунистическую партию и назначен в аппарат Троцкого. В конце 1930 года он имел неосторожность передавать послания Троцкого его последователям в России. Его арестовали и казнили135. После июльского восстания левые эсеры раскололись на две фракции: одна из них одобряла восстание, другая — нет. Со временем обе эти фракции растворились в Коммунистической партии, за исключением немногочисленной группы, которая ушла в подполье136. Дзержинский был отстранен от должности. Формально он подал в отставку с поста председателя и члена ЧК, чтобы выступить свидетелем на процессе по обвинению убийц Мирбаха137, но поскольку большевики обычно пренебрегали такого рода юридическими тонкостями, да и суд этот так никогда и не состоялся, все это было сделано, чтобы он мог сохранить лицо. Подлинной причиной отстранения Дзержинского скорее всего было то, что Ленин заподозрил его в участии в заговоре левых эсеров. До 22 августа, когда Дзержинский был восстановлен в должности, секретной полицией руководил М.И.Лацис. Восстание левых эсеров провалилось не только потому, что они не ставили перед собой ясной цели и подняли бунт, не желая принять на себя ответственность за его политические последствия, но также и по той причине, что они не сумели предугадать реакцию большевиков и немцев. Оказалось, что для тех и других на карту было поставлено слишком многое, чтобы поддаться на такую провокацию, как убийство посла (за которым последовало убийство фельдмаршала Германна фон Эйхгорна, осуществленное левыми эсерами на Украине). Германское правительство, по сути, проигнорировало убийство Мирбаха, а немецкая печать под нажимом правительства спустила эту тему на тормозах. К осени 1918 года Россия и Германия сблизились как никогда. Большевикам очень везло в выборе противников. |