Хобсбаум Э. - Эпоха крайностей_ Короткий двадцатый век (1914—1991) - 2004. Хобсбаум Э. - Эпоха крайностей_ Короткий двадцатый век (1914—199. Независимая
 Скачать 19.71 Mb.
|
|
причине в 1917 году влиятельная Независимая социал-демократическая партия Германии (НСДПГ) откололась от большинства социалистов (СПГ), продолжавших поддерживать войну. «Эпоха катастроф» ной Европы, рухнувших под тяжестью стрессов и перегрузок Первой мировой войны. Этот взрыв ожидался, хотя никто не мог предсказать время и обстоятельства детонации. За несколько недель до Февральской революции Ленин в своем швейцарском изгнании все еще сомневался, доживет ли он до нее. Царское правление рухнуло в тот момент, когда демонстрация женщин-работниц (во время празднования традиционного для социалистического движения «женского дня»—8 марта, совпавшего с массовым увольнением рабочих на известном своей революционностью Путиловском заводе) для проведения всеобщей забастовки отправилась в центр столицы через покрытую льдом реку, по существу, требуя лишь хлеба. Слабость режима проявилась, когда царские войска и даже всегда послушные казаки остановились, а потом отказались атаковать толпу и начали брататься с рабочими. Когда после четырех дней волнений войска взбунтовались, царь отрекся и был заменен либеральным Временным правительством не без некоторой симпатии и даже помощи со стороны западных союзников, боявшихся, что находящийся в безнадежном положении царский режим может отказаться от участия в войне и подпишет сепаратный мир с Германией. Четыре анархических дня, когда Россией никто не управлял, положили конец Империи*. Болеетого, Россия уже настолько была готова к социальной революции, что массы Петрограда немедленно расценили падение царя как провозглашение всеобщей свободы, равенства и прямой демократии. Выдающимся достижением Ленина стало превращение этой неуправляемой анархической народной волны в большевистскую силу. Итак, вместо либеральной и конституционной, ориентированной на Запад России, готовой и стремящейся воевать с Германией, возник революционный вакуум: с одной стороны беспомощное Временное правительство, а с другой—масса народных Советов, спонтанно выраставших повсюду, как грибы после дождя **. Советы действительно обладали властью или, по крайней мере, правом вето у себя на местах, но понятия не имели, как эту власть использовать. Различные революционные партии и организации — большевики, меньшевики, социал-демократы, социал- революционеры и многочисленные мелкие левые фракции,— выйдя из подполья, старались утвердиться в * Человеческая цена, заплаченная за это, была выше, чем цена октябрьского переворота, хотя и относительно скромной: ранены и убиты были 53 офицера, 6о2 солдата, /3 полицейских и 587 гражданских лиц (W. Я. Chamberlain, 1965, vol. i, p. 85). ** Такие «Советы», по-видимому, берущие свое начало от российских самоуправляемых деревенских общин, возникли как политические объединения среди фабричных рабочих во время революции 1905 года. Поскольку собрания избираемых напрямую делегатов были повсеместно знакомы организованному рабочему движению и апеллировали к их врожденному чувству демократии, термин «Совет» в переводе на местные языки иногда имел сильную интернационалистскую окраску. Мировая революция 73 этих органах, чтобы координировать их и подстраивать под свою политику, хотя первоначально только Ленин видел в них альтернативу правительству («вся власть Советам»). После свержения царизма лишь малая часть населения знала, что представляли собой лозунги революционных партий, а если даже и знала, то вряд ли могла отличить их от лозунгов их противников. Народ больше не признавал никакую власть, даже власть революционеров, хотя те и претендовали на первенство. Городская беднота требовала хлеба, рабочие — увеличения заработной платы и сокращения рабочего дня. Основным требованием крестьян, составлявших 8о% населения, являлась земля. И все сходились в желании прекращения войны, хотя масса солдат—бывших крестьян, из которых состояла армия,— сначала выступала не против войны как таковой, а против жесткой дисциплины и грубого обращения высших чинов. Лозунги с требованием хлеба, мира и земли завоевали быстро растущую поддержку, как и те, кто их распространял. В основном это были большевики, число которых из небольшой группы в несколько тысяч в марте 1917 года к началу лета увеличилось до четверти миллиона. Вопреки мифологии «холодной войны», представлявшей Ленина организатором переворотов; единственным подлинным преимуществом, которым обладали большевики, была способность понимать то, чего хотят массы, и вести их в нужном направлении. Когда Ленин понял, что, вопреки программе социалистов, крестьяне хотят раздела земли на семейные участки, он немедленно призвал большевиков к этой форме экономического индивидуализма. Напротив, Временному правительству и его сторонникам не удалось осознать свою неспособность заставить Россию подчиняться его законам и декретам. Когда коммерсанты и управляющие пытались наладить трудовую дисциплину, они лишь восстанавливали против себя рабочих. Когда Временное правительство настаивало на том, чтобы бросить армию в новое наступление в июне 1917 года, армия уже не хотела воевать, и крестьяне-солдаты отправились домой в свои дерерни, чтобы вместе с семьями принять участие в дележе земли. Революция распространялась вдоль линий жепезных дорог, по которым они возвращались назад. Еще не настало время для немедленного свержения Временного правительства, но начинал с лета недовольство усиливалось и в армии, и в главных городах, что было на руку большевикам. В основном крестьянство поддерживало наследников народников — социал-революционеров (Эпоха капитала, глава 9), хотя их радикальное левое крыло тяготело к большевикам и даже непродолжительное время входило в их правительство после Октябрьской революции. Когда большевики (в то время в основном рабочая партия) почувствовали свою власть в главных российских городах и особенно в столицах, Москве и Петрограде, и получили поддержку армии, положение Временного прави- «Эпоха катастроф» тельства стало еще более шатким, особенно в августе 1917 года, когда ему пришлось обратиться к революционным силам в столице для отражения попытки контрреволюционного переворота, предпринятой генералом Корниловым. Поднявшаяся волна поддержки неумолимо толкала большевиков к немедленному захвату власти. В действительности, когда пришел этот момент, власть не столько нужно было захватить, сколько подобрать. Говорят, что больше людей пострадало на съемках великого фильма Эйзенштейна «Октябрь», чем во время настоящего штурма Зимнего дворца 7 ноября 1917 года. Временное правительство, которое никто не стал защищать, просто растаяло в воздухе. С момента падения Временного правительства и до настоящего времени идут постоянные споры по поводу Октябрьской революции, как правило, не имеющие смысла. Главный вопрос состоит не в том, был ли это военный или мирный государственный переворот, осуществленный врагом демократии Лениным, а в том, к чему могло привести падение Временного правительства. С начала сентября Ленин пытался убедить колеблющихся соратников не только в том, что власть может легко ускользнуть от них, если очень быстро не захватить ее путем спланированной акции, когда она находится так близко. Так же настойчиво он ставил вопрос: «Смогут ли большевики удержать государственную власть, если они ее захватят?» Что реально могли сделать те, кто попытался бы управлять проснувшимся вулканом революционной России? Ни одна партия, кроме большевиков, не была готова взять на себя эту ответственность, а ленинская статья «Большевики должны взять власть!» наводит на мысль, что далеко не все члены партии разделяли его уверенность. Имея благоприятную политическую ситуацию в Петрограде, Москве и северных армиях и получив на короткое время возможность немедленного захвата власти, было действительно трудно выбрать другой путь. Военная контрреволюция только начиналась. Находившееся в безнадежном положении Временное правительство, не желавшее подчиниться Советам, могло сдать Петроград германской армии, подошедшей уже к северной границе теперешней Эстонии и находившейся в нескольких милях от столицы. Ленин редко боялся смотреть в лицо даже самым мрачным фактам. Он понимал, что, если большевики упустят время, поднявшаяся волна анархии может спутать их карты. В конце концов ленинские аргументы убедили его соратников. Если революционная партия не захватила власть, когда текущий момент и массы призывали ее, чем она тогда отличается от нереволюционной партии? Однако дальнейшие перспективы были неясны, даже если предположить, что власть, захваченную в Петрограде и Москве, можно будет распространить на остальную Россию и удержать вопреки анархии и контрреволюции. План Ленина поручить новому Советскому правительству (т. е. первоначально партии большевиков) «социалистическое преобразование Российской Мировая революция 75 республики» по существу являлся авантюрой по превращению русской революции в мировую или, по крайней мере, в европейскую революцию. Разве можно вообразить, часто говорил он, что победа социализма «может произойти (...) если не будет полностью уничтожена русская и европейская буржуазия»? Между тем главной и единственной задачей большевиков было удер- жать власть. Заявления нового режима о том, что его цель—это социализм, были лишь пустыми декларациями. На деле он занялся национализацией банков, установлением «рабочего контроля» над существующими предприятиями, т. е. официально взял под контроль всю их деятельность со времени революции, требуя непрекращающегося производства. Больше говорить было не о чем *. Новый режим удержался. Он пережил позорный мир, навязанный Германией в Брест-Литовске за несколько месяцев до того, как она сама потерпела поражение; в результате были потеряны Польша, балтийские земли, Украина и значительные части Южной и Западной России, а также фактически и Закавказье (Украину и Закавказье впоследствии удалось вернуть). Союзники не видели оснований вести себя благородно по отношению к мировому центру подрывной деятельности. Различные контрреволюционные «белые» армии и режимы поднялись против Советов, финансируемые союзниками, которые посылали британские, французские, американские, японские, польские, сербские, греческие и румынские войска на русскую землю. В худшие периоды жестокой и хаотичной гражданской войны 1918—1920 годов Советская Россия уменьшилась до клочка территории в Северной и Центральной России где-то между Уралом и теперешними прибалтийскими государствами с незащищенным перстом Петрограда, указующим на Финский залив. Единственными важными преимуществами, которые имел новый режим, из ничего создавший победоносную Красную армию, являлись неавторитетность и разобщенность «белых», восстановивших против себя российское крестьянство, и вполне обоснованные подозрения западных держав по поводу отправки своих мятежных солдат ч матросов на войну с революционными большевиками. К концу 1920 года большевики одержали побед}'. Итак, вопреки ожиданиям, Советская Россия выжила. Власть большевиков просуществовала не только дольше, чем Парижская коммуна в 1871 году (как заметил Ленин с гордостью и облегчением через два месяца и пятнадцать дней после переворота), но сохранилась в годы непрекращающегося кризиса и катастроф, германского нашествия и позорного мира, потери тер- риторий, контрреволюции, гражданской войны, иностранной военной ин- * «Я говорил им: делайте все, что хотите, берите все, что вам нужно, мы поддержим вас, но заботьтесь о производстве, заботьтесь о том, чтобы производство было полезным. Переходите на полезные работы, вы будете делать ошибки, но вы научитесь» (Ленин. Доклад о деятельности Совета народных комиссаров, и (24) января 1918 г.) (Lenin, 1970, р. 55*) • 7 6 «Эпоха катастроф» тервенции, голода и экономического упадка. Она не могла иметь стратегии и перспективы, каждый день выбирая между решениями, необходимыми для сиюминутного выживания и теми, которые грозили немедленной катастрофой. Кто в состоянии учесть возможные отдаленные последствия для революции решений, которые должны приниматься немедленно, иначе — конец и никаких отдаленных последствий уже не будет? Один за другим все необходимые шаги были сделаны. Когда новая Советская республика выбралась из ужасов сражений, оказалось, что ее ведут в направлении, далеком от того, которое имел в виду Ленин, выступая на Финляндском вокзале. И все-таки революция выжила. Это произошло по трем главным причинам: первая — она обладала исключительно сильным аппаратом государственного строительства, состоявшим из шестисоттысячной централизованной и дисциплинированной коммунистической партии. Какова бы ни была ее роль до революции, эта организационная модель, без устали пестуемая и защищаемая Лениным с 1902 года, добилась своей цели. Фактически всем революционным режимам двадцатого века пришлось взять за основу ее принципы. Во-вторых, было совершенно очевидно, что это единственное правительство, которое могло и хотело сохранить Россию как единое государство. Поэтому оно получило значительную поддержку многих русских патриотов, в частности офицеров, без которых не могла быть создана новая Красная армия. По этим причинам с исторической точки зрения выбор в 1917—19!8 годах происходил не между либерально- демократической или нелиберальной Россией, а между существованием России и ее распадом, как случилось с другими устаревшими и побежденными империями, например с Австро-Венгрией и Турцией. В отличие от них большевистская революция в целом сохранила многонациональное территориальное единство старого царского государства по крайней мере в течение следующих семидесяти четырех лет. Третьей причиной было то, что революция разрешила крестьянству взять землю. Когда дошло до дела, коренная масса великорусского крестьянства — основа этой страны, как и ее новой армии, решила, что для них больше шансов получить землю при «красных», чем при возврате прежних помещиков. Это дало большевикам решающее преимущество в гражданской войне 1918- -1920 годов. Однако, как оказалось, русские крестьяне были слишком большими оптимистами. III Мировой революции, которая оправдала бы решение Ленина вести Россию к социализму, не произошло, вследствие чего Советская Россия была ввергнута в период разрухи, отсталости и изоляции. Выбор ее будущего развития был Мировая революция 77 предопределен или, по крайней мере, точно обозначен (см. главы гз и i6). Волна революций прокатилась по земному шару в течение двух лет после Октября, и надежды приведенных в боевую готовность большевиков казались не лишенными оснований. «Volker, hort die Signale» («Люди, слушайте сигналы») была первая строчка припева Интернационала в Германии. Сигналы звучали, громко и отчетливо, из Петрограда и, после того как в 1918 году столица была перенесена в более безопасное место,— из Москвы*. Они были слышны везде, где имели влияние рабочие и социалистические движения, независимо от их идеологии. «Советы» были созданы рабочими табачного производства на Кубе, где мало кто знал, где находится Россия. Годы 1917— 1919 в Испании стали известны как «большевистское двухлетие», хотя местные левые были страстными анархистами, т. е. политически находились на противоположном полюсе от Ленина. Революционные студенческие движения вспыхивали в Пекине в 1919 году и Кордобе (Аргентина) в 1918 году, вскоре распространившись по всей Латинской Америке и породив местных рево- люционных марксистских лидеров и их партии. Индейский националист и повстанец М. Т. Рой попал под влияние революционных идей в Мексике, где местная революция, вступившая- в наиболее радикальную фазу в 1917 году, сразу же объявила о своем духовном родстве с революционной Россией. Маркс и Ленин стали ее иконами вместе с Монтесумой и Эмилиано Сапатой, вдохновляя на борьбу рабочих-индейцев. Изображения этих вождей все еще можно увидеть на громадных фресках мексиканских художников-революционеров. Через несколько месяцев Рой приехал в Москву, чтобы сыграть главную роль в формировании новой антиколониальной политики Коминтерна. Благодаря жившим ,в Индонезии голландским социалистам (таким, как Хенк Снеевлит) Октябрьская революция оказала влияние на самую мас- совую организацию индонезийского национально-освободительного движения— «Сарекат Ислам». «Эта акция русского народа,—писала провинциальная турецкая газета,—когда-нибудь в будущем превратится в солнце и озарит все человечество». Далеко в глубине Австралии суровые стригали овец (в большинстве своем ирландские католики), не выказывавшие никакого интереса к политической теории, приветствовали Советы как государство рабочих. В США финны, в течение долгого времени являвшиеся наиболее убеж- * Столицей царской России был Санкт-Петербург. Во время Первой мировой войны это название звучало слишком по-немецки и поэтому было заменено на Петроград. После смерти Ленина город был переименован в Ленинград (1924), а после развала СССР вернулся к своему первоначальному названию. Советский Союз (примеру которого следовали его некоторые угодливые сателлиты) был необычайно привержен политической топонимии, часто осложненной зигзагами и поворотами партийной линии. Так, Царицын на Волге стал Сталинградом, сценой эпического сражения во Второй мировой войне, но после смерти Сталина был переименован в Волгоград. Во время написания этих строк он все еще носит это название. «Эпош катастроф» денными социалистами в эмигрантских землячествах, в массовом порядке становились коммунистами, проводя в мрачных шахтерских поселках Миннесоты митинги, «на которых упоминание имени Ленина заставляло сердце биться (...) В мистической тишине, почти в религиозном экстазе, мы восхищались всем, что приходило из России» (Koivisto, 1983}- Одним словом, Октябрьская революция стала событием, которое потрясло мир. Даже многие из тех, кто знал о революции не понаслышке, что, как правило, менее всего вызывает религиозный экстаз, стали ее приверженцами—от военнопленных, вернувшихся домой на родину убежденными большевиками и впоследствии ставших коммунистическим лидерами своих стран, подобно хорватскому механику Иосифу Броз (Тито), до журналистов, как, например, Артур Рэнсом из «Manchester Guardian» (незначительный политик, больше известный как автор замечательных детских книжек о море). Еще меньший приверженец большевизма, чешский писатель Ярослав Гашек, будущий автор «Похождений бравого солдата Швейка», впервые в жизни обнаружил, что стал борцом за идею и, что самое удивительное, начал меньше пить. Он принимал участие в гражданской войне как комиссар Красной армии, после чего вернулся к более привычной пьяной жизни среди пражской анархической богемы на том основании, что послереволюционная Советская Россия его разочаровала. Тем не менее события, произошедшие в России, стимулировали не только революционеров, но, что более важно, и революции в других странах. В январе 1918 года, через несколько недель после взятия Зимнего дворца, когда большевики тщетно пытались любой ценой заключить мир с наступающей германской армией, волна массовых политических забастовок и антивоенных демонстраций прокатилась по Центральной Европе. Она началась в Вене, распространилась через Будапешт и чешские регионы в Германию и закончилась восстанием австро-венгерских военных моряков на Адриатике. Так как последние сомнения по поводу поражения «центральных держав» были развеяны, их армии в конце концов распались. В сентябре болгарские солдаты-крестьяне вернулись домой, провозгласили республику и отправились маршем на Софию, но сразу же были разоружены с помощью немцев. В октябре империя Габсбургов распалась на части после окончательного поражения на итальянском фронте. На ее месте были созданы новые государства- нации в надежде (которая оправдалась), что победившие союзники предпочтут их опасностям большевистской революции. И действительно, первой реакцией Запада на призыв большевиков к народам заключить мир и опубликование ими секретных соглашений, в которых союзники поделили между собой Европу, явились «Четырнадцать пунктов» президента Вильсона, разыгравшего националистическую карту против ленинского интернационализма. Зона небольших государств-наций должна была создать род карантинного пояса Мировая революция "J 9 против «красного вируса». В начале ноября мятежные матросы и солдаты распространили германскую революцию с военно-морской базы в Киле по всей стране. Была провозглашена республика, и место императора, отправившегося в голландское изгнание, в качестве главы государства занял социал-демократ и бывший шорник*. Революция, сметя все режимы от Владивостока до Рейна, стала воплощением антивоенного протеста. С установлением мира ее взрывоопасность была в основном исчерпана. Социальное содержание революции оставалось туманным; правда, для солдат-крестьян Австро-Венгерской, Османской и Российской империй, мелких государств Юго-Восточной Европы и их семей оно состояло из четырех пунктов: требования земли, недоверия к столицам, чужеземцам (особенно евреям) и правительству. Благодаря этим требованиям крестьяне на больших пространствах Центральной и Восточной Европы стали сторонниками революции (однако не большевиков), за исключением Германии (кроме Баварии), Австрии и некоторых районов Польши. Их располо- жения пришлось добиваться с помощью земельной реформы даже в таких консервативных и контрреволюционных странах, как Румыния и Финляндия. С другой стороны, там, где они составляли большинство населения, это служило гарантией того, что социалисты (не говоря уже о большевиках) не победят на всеобщих демократических выборах. Подобное положение не обя- зательно создавало крестьянские бастионы политического консерватизма, однако служило фатальной помехой для левых социалистов или (как в Советской России) вело их к разочарованию в демократии. По этой причине большевики, сами требовавшие созыва Учредительного собрания (революционная традиция, известная с 1789 года), распустили его сразу же после начала работы, через несколько недель после Октября. Создание небольших государств-наций в соответствии с планами Вильсона, хотя и не устраняло национальные конфликты в зонах революций, также ослабляло возможность большевистской революции, что, безусловно, являлось целью союзников- миротворцев. С другой стороны, влияние русской революции на европейские перевороты 1918—1919 годов было столь очевидным, что в Москве оптимистически смотрели на перспективы распространения революции среди мирового пролетариата. Тем не менее историкам (и даже некоторым местным революционерам) было ясно, что имперская Германия является социально и политически стабильным государством с мощным, но в основном умеренным рабочим движением, которое, конечно, не стало бы стремиться к вооруженной революции, если бы не война. В отличие от царской России и трещавшей по швам Австро-Венгрии, в отличие от Турции—пресловутого «европейского больно- * Фридрих Эберт (1918—1925) (примеч. пер.). О О «Эпоха катастроф» го», а также в отличие от диких вооруженных обитателей гор юго-востока континента, в этой стране вряд ли можно было ожидать переворотов. И действительно, по сравнению со стремившимися к активным действиям революционными массами побежденных России и Австро- Венгрии, германские революционные солдаты, матросы и рабочие оставались такими же умеренными и законопослушными, какими их рисовали в своих анекдотах русские революционеры («там, где есть табличка, запрещающая публике ступать на траву, немецкие товарищи пойдут только по тропинке»). И все же это было государство, где революционные матросы пронесли знамя Советов через всю страну, где исполнительный орган берлинских рабочих и солдатских депутатов учредил социалистическое правительство, где февраль и октябрь, казалось, слились воедино, поскольку власть в столице попала в руки социалистов-радикалов сразу же после отречения кайзера. Однако все это оказалось иллюзией, следствием полного, хотя и временного паралича старой армии, государства и властных структур под влиянием двойного шока от окончательного поражения и революции. Через несколько дней старый режим, превратившись в республику, снова оказался в седле и больше серьезно не беспокоился по поводу социалистов, которые даже не смогли по- лучить большинства на первых выборах, хотя те проводились через несколько недель после революции*. Еще меньше новое правительство беспокоила вновь созданная на скорую руку коммунистическая партия, чьи лидеры, Карл Либкнехт и Роза Люксембург, были вскоре застрелены наемными убийцами. Тем не менее революция 1918 года в Германии укрепила надежды российских большевиков, тем более что в Баварии в 1918 году была провозглашена социалистическая республика, просуществовавшая, правда, очень недолго, а весной 1919 года, после убийства ее лидера, недолговечная Советская республика была провозглашена в Мюнхене, столице немецкого искусства, интеллектуальной контркультуры и (что политически менее опасно) пива. Эти события совпали с другой, более серьезной попыткой распространения большевизма в западном направлении — созданием Венгерской Советской республики, просуществовавшей с марта по июль 1919 года**. Обе эти попытки были подавлены с предсказуемой жестокостью. Более того, разочарование в социал-демократах вскоре привело к радикализации немецких рабочих, многие из которых отдали предпочтение независимым социалистам, а после 1920 года— коммунистической партии, которая в результате стала самой крупной * Умеренное большинство социал-демократов получило чуть менее 38% голосов, а революционные независимые социал- демократы—около 7>5%- ** Ее поражение разметало по всему миру диаспору политических и интеллектуальных беженцев. Среди них были Александр Корда, впоследствии ставший киномагнатом, и будущий актер Бела Лугоши, больше всего известный как звезда первого фильма ужасов «Дракула». Мировая революция ОI партией данного толка за пределами Советской России. После всего этого разве нельзя было ожидать в Германии аналога Октябрьской революции? Однако igig год, явившийся годом наивысшего подъема социальных волнений на Западе, принес поражение этой единственной попытке распространить большевистскую революцию за пределы России. Хотя в 1920 году революционная волна быстро пошла на убыль, большевистское руководство в Москве не оставляло надежд на революцию в Германии до конца 1923 года. Однако именно в 1920 году большевики совершили то, что при взгляде в прошлое кажется главной их ошибкой,— произвели раскол международного рабочего движения. Они сделали это путем структурирования международной коммунистической организации по образцу авангарда ленинской партии, состоявшего из элиты штатных «профессиональных революционеров». Октябрьская революция, как мы видели, завоевала широкие симпатии среди социалистических движений всего мира, вышедших из мировой войны более радикальными и многократно умножившими свои силы. Как правило, в социалистических и рабочих партиях имелись большие группы людей, считавших, что следует вступить в новый, Третий (или Коммунистический) интер- национал, созданный большевиками для замены Второго интернационала (1889—19И-), скомпрометированного и ослабленного мировой войной, которой он не смог противостоять *. За это проголосовали социалистические партии Франции, Италии, Австрии и Норвегии и независимые социалисты Германии, оставив в меньшинстве неперестроившихся оппонентов большевизма. Однако Ленину и большевикам нужно было не международное движение социалистических сторонников Октябрьской революции, а корпус абсолютно преданных, дисциплинированных активистов, что-то вроде мировой ударной группы для революционных завоеваний. Партии, не желавшие принять ленинскую структуру, не допускались в новый Интернационал или исключались из него, поскольку он мог быть только ослаблен «пятыми колоннами» оппортунизма и реформизма, не говоря уже о том, что Маркс как-то назвал «парламентским кретинизмом». В предстоящем сражении было место лишь для солдат. Однако все это имело смысл только при одном условии: мировая революция по-прежнему находится на подъеме и ее сражения произойдут в ближайшем будущем. Однако, несмотря на то что ситуация в Европе была далека от стабильности, в 1920 году стало ясно, что большевистская революция не стоит на повестке дня на Западе, хотя также было очевидно и то, что в России большевики утвердились надолго. Без сомнения, видя, как в Европе встречали Интернационал, можно было решить, что Красная армия, одержавшая по- * Так называемым Первым интернационалом являлась основанная Карлом Марксом Международная ассоциация рабочих (1864—1872). О 2. «Эпоха катастроф» беду в гражданской войне, а теперь рвавшаяся к Варшаве, распространит революцию на Запад. Это могло стать побочным результатом короткой русско-польской войны, спровоцированной территориальными амбициями Польши. Возродив свою государственность после полутора столетий перерыва, Польша требовала восстановления границ восемнадцатого века, которые те- перь находились далеко в глубине Белоруссии, Литвы и Украины. Наступление Советов, которое оставило замечательный литературный памятник — «Конармию» Исаака Бабеля, приветствовали многие современники, от австрийского романиста Йозефа Рота, впоследствии автора элегий, воспевавших Габсбургов, до Мустафы Кемаля, будущего главы Турции. Но среди польских рабочих не удалось поднять восстания, и Красная армия повернула назад от ворот Варшавы. С этого времени волнения на Западном фронте прекратились. Перспектива революции переместилась в Азию, которой Ленин всегда уделял большое внимание. И действительно, с 1920 по 1927 годы надежды мировой революции возлагались на Китай, где ширилось национально- освободительное движение, сначала под руководством Гоминьдана, а затем партии Национального освобождения, чей лидер Сунь Ятсен (г866—1925) приветствовал советскую модель, советскую военную помощь и рождение китайской коммунистической партии. Планировалось, что в 1925—1927 годах Гоминьдан в союзе с коммунистами совершит великое наступление на север со своих баз в Южном Китае, в результате чего впервые после падения империи в I9H году большая часть Китая должна была оказаться под контролем единого правительства. Но глава националистов генерал Чан Кайши направил свои силы против коммунистов и разгромил их. Впрочем, даже когда еще не имелось доказательств, что Восток пока не созрел для пролетарской революции, надежды на Азию не могли компенсировать провал революции на Западе. К1921 году этот факт уже не вызывал сомнений. Революция шла на спад и в Советской России, хотя политическая власть большевиков была непоколебима. На Западе революция вообще была снята с повестки дня. Третий конгресс Коминтерна понял это, но полностью не признал, потребовав создания «объединенного фронта» с теми самыми социалистами, которых Второй кон- гресс Коминтерна вычеркнул из армии революционеров. Речь шла о подготовке будущих поколений революционеров. Но было уже слишком поздно. Движение окончательно раскололось, большинство левых социалистов, как отдельных деятелей, так и партий, опять вернулись в социал- демократический лагерь, руководимый в основном умеренными антикоммунистами. В ев- ропейском левом движении коммунисты составили меньшинство, причем (за исключением Германии, Франции и Финляндии) довольно малочисленное, хотя и страстно убежденное. Этому положению не суждено было измениться до 1930-х годов (см. главу s). Мировая революция О 3 IV Годы революции породили не только огромную отсталую страну, руководимую коммунистами и преданную идее построения общества, альтернативного капиталистическому, они породили также дисциплинированное международное движение и, что не менее важно, поколение преданных идее революционеров, идущих под знаменем Октября и руководимых из штаб-квартиры в Москве. (Несколько лет существовали надежды вскоре перенести ее в Берлин, и немецкий, а не русский оставался официальным языком Интернационала в период между мировыми войнами.) Новое движение не знало, как развивать мировую революцию после стабилизации обстановки в Европе и поражения коммунизма в Азии. Беспорядочные попытки коммунистов инициировать разрозненные вооруженные восстания (в Болгарии и Германии в 1923 году, в Индонезии в 1926 году, в Китае в 1927 году, а также запоздалое и неподготовленное восстание в Бразилии в 1935 году) потерпели поражение. В мире в период между мировыми войнами чувствовалось приближение катастрофы, что вскоре доказали наступление Великой депрессии и приход к власти Гитлера (см. главы з—5)- Однако это не объясняет внезапного резкого перехода Коминтерна в период 1928—1934 годов к ультрареволюционной риторике и фракционному левачеству, поскольку, несмотря на речи и декларации, на практике революционное движение тогда нигде не было готово взять власть. Эту оказавшуюся политически пагубной смену ориентиров скорее можно объяснить изменением международной политики Советской коммунистической партии после прихода к руководству Сталина. Возможно, также имела место попытка компенсировать все более очевидное расхождение между интересами СССР как государства, которое неизбежно должно сосуществовать с другими государствами (СССР с 1920 года стал приобретать международное признание), и интересами движения, чьей целью являлось свержение всех остальных правительств. В конце концов государственные интересы Советского Союза одержали победу над интересами Коминтерна, который Сталин низвел до инструмента советской государственной политики под жестким контролем коммунистической партии, чистя, перетасовывая и реформируя его кадры по своему желанию. Мировая революция принадлежала риторике прошлого. Теперь любая революция была приемлема только в том случае, если: а) она не входила в противоречие с советскими государственными интересами и б) могла быть подчинена прямому контролю Советов. Западные правительства, которые видели в наступлении коммунистических режимов после 1944 года по существу расширение власти Советов, без сомнения, понимали намерения Сталина; их понимали и «неперестроившиеся» революционеры, горько обвинявшие Москву в том, что она препятствует всем попыткам коммунистов взять «Эпоха катастроф» власть в свои руки, даже тогда, когда они оказались успешными, как в Югославии и Китае (см. главу s). Тем не менее до самого конца Советская Россия даже в глазах многих своекорыстных и коррумпированных представителей ее номенклатуры оставалась чем-то большим, нежели просто одной из великих держав. Освобождение мира и создание альтернативы капиталистическому обществу являлось, помимо прочего, ее главной целью. Ради чего еще могли бездушные москов- ские бюрократы финансировать и вооружать партизан прокоммунистического Африканского национального конгресса, чьи шансы свергнуть систему апартеида в Южной Африке на протяжении десятилетий были ничтожно малы? (Как ни странно, китайский коммунистический режим, критиковавший СССР за предательство революционных движений после разрыва отношений между двумя этими странами, не имел сравнимых с СССР практических достижений в поддержке освободительных движений третьего мира.) Правда, в конце концов в СССР поняли, что человечеству не суждено измениться в результате вдохновленной Москвой мировой революции. Даже искреннее убеждение Никиты Хрущева в том, что социализм «похоронит» капитализм благодаря своему экономическому превосходству, постепенно угасло в долгом сумраке брежневской эпохи. Вполне возможно, что именно благодаря окончательному крушению веры в мировую роль этой системы она рухнула без всякого сопротивления (см. главу тб). Однако ни одно из этих сомнений не омрачало стремлений первого поколения тех, кого вдохновлял сияющий свет Октября, посвятить свою жизнь мировой революции. Подобно ранним христианам, большинство социалистов перед Первой мировой войной верило в великие апокалиптические изменения, которые уничтожат все зло и создадут общество без несчастий, уг- нетения, неравенства и несправедливости. Марксизм придал тысячелетним надеждам научную основу и историческую неизбежность, а Октябрьская революция доказала, что великие преобразования начались. Общее число солдат безжалостной в осуществлении благородных целей армии освобождения человечества составляло, возможно, не более нескольких десятков тысяч; число профессиональных революционеров, «менявших страны чаще, чем пару обуви», как сказал Бертольд Брехт в стихотворении, написанном в их честь, составляло, вероятно, не более нескольких сотен. Ни тех, ни других не надо путать с теми, кого итальянцы в те годы, когда их коммунистическая партия насчитывала миллион, называли «коммунистическим народом»,— миллионами сторонников и рядовых членов, для которых мечта о новом и справедливом обществе также была реальностью, хотя на практике они являлись обычными активистами старого социалистического движения, чья приверженность была скорее классовой и общественной, а не лич- Мировая |