Томсинов В.А. - Юридические аспекты английской буржуазной револю. В. А. Томсинов, доктор юридических наук, профессор

• Название: В. А. Томсинов, доктор юридических наук, профессор
• Дата: 05.10.2021
• Размер: 324 Kb.
• Имя файла: Томсинов В.А. - Юридические аспекты английской буржуазной револю.doc
• Тип: Документы; #242070
• страница: 2 из 4

сюзерена и давала власть над теми английскими подданными, которые могли считаться его вассалами. Содержание данной прерогативы состояло, в частности, из правомочий короля требовать несения военной службы, а также различного рода денежных выплат от тех, кто считался, имеющим земельное держание непосредственно от Его Величества (the tenures of capite) или держание на правах рыцарской службы.  К началу XVII в. королевская прерогатива по феодальному праву полностью изжила себя. Распродажи королевских земельных угодий, широко проводившиеся в течение XVI в., создали огромный слой землевладельцев, которые фактически не являлись держателями от короля, [24] поскольку приобрели свои земельные угодья за деньги. Между тем и Яков I, и Карл I продолжали относиться к ним как к своим вассалам и навязывать им соответствующие повинности.

В 1604 г. в своей «Апологии и Сатисфакции» члены Палаты Общин предложили Якову I заменить указанные повинности постоянной компенсацией, собираемой ежегодно с земельных держаний английских подданных. При этом парламентарии заявили: «Эта прерогатива Короны, которую мы желаем компенсировать, стала предметом лишь дохода и вовсе не какой-либо почести или королевского достоинства»^[3]. Его Величество не дал согласия на такую сделку с парламентом. Вторично попытка ликвидации феодальной прерогативы королевской власти была предпринята 26 марта 1610 г., когда в Палату Лордов был внесен на утверждение из Палаты Общин проект «Меморандума о большом договоре парламента с королем по вопросу о земельных держаниях и связанных с ними повинностях»^[4]. Но и в этот раз парламентариям не удалось добиться отмены изживших себя феодальных повинностей английских подданных в пользу королевской власти. Король продолжал использовать свою феодальную прерогативу для пополнения своей казны. Королевский приказ лорду-канцлеру о сборе денег на брак королевской дочери, изданный 30 августа 1612 г., свидетельствует, что Его Величество не упускал любых предоставлявших этой прерогативой возможностей. В названном приказе говорилось: «Так как наша старшая дочь Елизавета^[5] давно уже достигла возраста 7 лет, то в силу этого мы имеем право на основании законов и статутов нашего королевства Англии на получение надлежащей помощи и обложения всех наших непосредственных держателей на правах рыцарской службы и сокеджа для её брака»^[6].

Рассмотренные нами прерогативы королевской власти — абсолютная (экстраординарная), ординарная, прерогатива, вытекающая из божественного права, и, наконец, прерогатива, основанная на феодальном праве (jus feodale) — были важнейшими элементами юридической конструкции государственного строя Англии. Необходимость и правовую обоснованность всех этих прерогатив признавали в равной мере и сторонники короля, и парламентарии.

О том, что у короля двоякая власть, писал в рассматриваемое время Ф. Бэкон (1561-1626). Первая, — считал он, — это «абсолютная власть, посредством которой он может собирать силы против любой [25] нации», и вторая — «его ограниченная власть, относительно которой в законах объявляется и выражается то, что он может делать»^[7].

Дж. Уайтлок говорил в 1610 г. в своей парламентской речи: «Все согласны, что верховная власть принадлежит королю. Однако король имеет власть двоякого рода: власть короля в парламенте, когда он получает поддержку в виде согласия всего государства, и его власть вне парламента, руководимая лишь своей собственной волей»^[8].

Правовед Э. Кок^[9] (1552-1634), слывший «известным противником королевских прерогатив»^[10], называл абсолютную прерогативу королевской власти «не обсуждаемой», сравнивая её с ординарной прерогативой, которая именовалась им «обсуждаемой». «Существуют прерогатива не обсуждаемая (indisputable) и обсуждаемая (disputable), — говорил он. — Прерогатива не обсуждаемая состоит в том, что король может делать во время войны: обсуждаемая прерогатива привязана к законам Англии»^[11].

Естественно, что интересы английского парламента в наибольшей степени выражала ординарная прерогатива королевской власти, предполагавшая активное участие парламента в законодательном процессе и его согласие на назначение налоговых сборов.

Однако и наличие у короля абсолютной прерогативы само по себе вполне отвечало интересам тех общественных слоев, которые были представлены в парламенте. Многие из них были втянуты во внешнюю торговлю, от которой имели солидные доходы. Посредством своей абсолютной прерогативы, предоставлявшей Его Величеству полную свободу действий во внешней политике, а также во время войны Англии с иностранными державами,  король мог более эффективно и энергично защищать позиции [26] английских предпринимателей на внешних рынках, осваивать новые земли за пределами Европы, организовывать переселенческие колонии и т.д. 

Именно поэтому абсолютная (экстраординарная) прерогатива, так же как и прерогатива ординарная, находила своих защитников во всех политических группировках английского общества, в том числе и среди депутатов Палаты Общин. Во время сессии 1610 г. выразители интересов английских торговцев открыто говорили в парламенте о том, что в международной торговле «wee are where the common lawe cannot judge (мы находимся там, где общее право не может судить)»^[12], что купец «is not under the protection of the lawe, thoe under the protection of the King (находится не под защитой закона, но под защитой Короля)»^[13].

Абсолютная прерогатива, основанная на цивильном праве, мыслилась парламентариями Англии также в качестве эффективного инструмента борьбы с католиками, не являвшимися английскими подданными и не подпадавшими соответственно под действие общего права и статутов Английского королевства. В 1572 г. члены Палаты Общин смиренно просили королеву Елизавету применить полномочия этой прерогативы против бывшей королевы Шотландии Марии Стюарт^[14].

В первые десятилетия XVII в. все политические группировки английского общества вполне признавали и королевскую прерогативу, основанную на божественном праве — так называемое божественное право (jus divinum) короля. Ни сам король, ни парламентарии не усматривали в этой прерогативе какого-либо основания для произвольных действий, не подчиненных каким-либо нормам права и морали. Для короля концепция божественной природы его власти была выгодна прежде всего тем, что взывала к безусловному повиновению ему всех его подданных. С другой стороны, данная концепция идеологически обосновывала независимость короля от власти римского папы^[15].



[27] В этом последнем своем значении божественная прерогатива королевской власти являлась полезной и с точки зрения английского парламента.

Вместе с тем, божественное право короля признавалось парламентариями ещё и потому, что из него вытекали не только права, но и обязанности королевской власти по отношению к подданным. Согласно божественному праву, король не является верховным правителем — выше его стоит Бог, предписаниям которого, содержащимся в Священном Писании, король должен подчиняться. Подданные короля выступают одновременно и в качестве подданных Бога. И если их король начинает править вопреки божественным предписаниям, они получают право не повиноваться ему. Член Палаты Общин П. Вентворт (P. Wentworth) заявил в 1575 г. в своей парламентской речи, что король должен находиться под властью Закона, «так как он является Наместником Бога на земле, то есть Его Наместником для того, чтобы исполнять и проводить Его Волю, которая есть Закон или Правосудие»^[1].

Уже отсюда видно, что парламентарии были вполне в состоянии приспособить доктрину божественного права (jure divinum) к своим интересам. Спикер Р. Онслоу говорил в 1566 г. в своем выступлении в парламенте о том, что не только королевская власть, но и общее право (common law) Английского королевства «основано на законах Божьих и Природных», и «является не низшим, а скорее высшим, и более беспристрастным, чем какое-либо другое право». «Потому что, — пояснял Р. Онслоу, — наше Общее право, хотя оно и предусматривает для Монарха много Монарших Прерогатив и Привилегий, не является таким, что Монарх может брать деньги или другие вещи, или делать, что хочет по своей воле без соблюдения порядка»^[2]. Предшественник же Р. Онслоу на посту спикера Палаты Лордов мистер Уильямс говорил в 1563 г. о божественном происхождении вообще всего Английского государства^[3]. В 1604 г. некоторые члены Палаты Общин настаивали на том, что не только институт королевской власти, но и парламент Англии имеет божественное происхождение.

О том, что и королевская прерогатива, основанная на jus feodale, также признавалась парламентариями, свидетельствует само предложение королю с их стороны заменить её правом короля на постоянный ежегодный сбор определенной денежной суммы с землевладельцев. [28] Парламентарии желали купить эту прерогативу, причем за весьма высокую цену. Король определил годовую сумму за свою феодальную прерогативу в 200 000 фунтов стерлингов. И парламентарии дали Его Величеству свое согласие на её сбор. Но, как мы уже отмечали, эта сделка сорвалась.

Противоборствующие группировки английского общества сходились между собой не только в признании за королем всех его прерогатив, но и в трактовке характера этих прерогатив. Г. Бёргесс, специально исследовавший сущность консенсуса внутри политической элиты английского общества, который существовал в период правления Якова I, отмечает, что здесь «было согласие также по критическому вопросу: имущественные права англичан должны защищаться общим правом и неподвластны вторжениям абсолютной прерогативы»^[4].  

В связи с этим очевидно, что политическая борьба, происходившая в Англии в первые десятилетия XVII в., не была борьбой противников абсолютизма с его сторонниками. На самом деле абсолютистами в английском обществе того времени являлись все те, кто был привержен правопорядку и соответственно признавал исторически сложившуюся здесь юридическую конструкцию государственного строя. Поскольку все они были вполне согласны между собой в том, что король Англии должен иметь помимо ординарной прерогативы, прерогативу экстраординарную, выражающую его абсолютную власть.

В чем же заключалась в таком случае суть политической борьбы в английском обществе рассматриваемого времени? Что порождало политический конфликт между королем и Палатой Общин? За что боролись с королем парламентарии?

Содержание документов, отразивших парламентские дебаты, показывает, что главным предметом споров между королевской и парламентской группировками был не сам факт наличия у короля абсолютной прерогативы, и даже не рамки её действия. Спор шел, например, о характере того или финансового сбора, а именно: входит ли он в сферу абсолютной власти короля или находится в компетенции парламента. Король отстаивал свое правомочие назначать таможенные пошлины без согласия парламента, руководствуясь тем, что они относятся к сфере внешней торговли, а значит к его исключительному ведению. Парламентарии доказывали, что эти пошлины затрагивают имущественное положение английских подданных и, следовательно, должны назначаться королем на основании не абсолютной, а ординарной прерогативы, то есть по общему праву, а значит — с согласия парламента^[5]. Очевидно, что почву для спора создавала в данном случае [29] сложная, двойственная природа такого явления, как таможенная пошлина.

Анализ наиболее острых конфликтов между королем и парламентариями, происходивших в Англии на протяжении первых десятилетий XVII в., обнаруживает странную на первый взгляд закономерность — данные конфликты возникали, как правило, по поводу не абсолютной, а ординарной прерогативы королевской власти.

В этом смысле особо показателен конфликт между королем и Палатой Общин, разгоревшийся весной 1628 г. Результатом его стало принятие парламентом Петиции о праве, вошедшей впоследствии в число основополагающих конституционных документов Англии.       

Поводом для возникновения данного конфликта стал случай с пятью рыцарями^[6], которые отказались от уплаты в государственную казну денежных сумм по принудительному займу^[7], объявленному Тайным Советом осенью 1626 г. Свой отказ они мотивировали тем, что сбор был назначен без согласия парламента.  27 октября 1627 г. рыцари-отказники были заключены в тюрьму.

Подобные меры принимались ранее королевской властью и к другим лицам, отказывавшимся давать займ, но они, как правило, с покорностью принимали свое тюремное заключение или же подавали королю смиренную просьбу об освобождении с признанием своей вины. И король освобождал их. Однако, вышеназванные рыцари решили добиться освобождения из-под ареста не по королевской милости, а на основании действующего права Англии.

Каждый них немедленно подал прошение о выдаче приказа habeas corpus. Такие приказы были выданы 3 ноября. Начальник тюрьмы, в которой содержались рыцари, должен был, в соответствии с данными [30] приказами, доставить арестованных в Суд Королевской Скамьи и объяснить там причины их ареста. Будучи не в состоянии указать суду эти причины, он обратился за разъяснением в Тайный Совет. Оттуда пришел ответ, что рыцари арестованы «по специальному распоряжению Его Величества (per speciale mandatum domini regis)». На основании этого ответа Суд Королевской Скамьи вынес 27 ноября решение об отказе рыцарям в их освобождении из тюрьмы.

В конце декабря 1627 г. Карл I распорядился освободить рыцарей из тюремного заключения. Казалось бы, проблема исчерпана. Но 17/27 марта 1627/1628 г. приступил к работе новый парламент. Спустя десять дней на заседании Палаты Общин был поднят вопрос о законности ареста вышеупомянутых пяти рыцарей. Один из парламентариев высказал мнение о том, что этот арест является прямым нарушением Великой Хартии Вольностей. Последовала дискуссия, которая фактически превратилась в обсуждение вопроса о королевской прерогативе по общему праву и статутам Англии ^[8].

Случай с арестом пяти рыцарей обнажал одновременно несколько важнейших сторон указанной прерогативы, затрагивавших как имущественные, так и личные права английских подданных. Но самые острые споры вызвал вопрос о праве королевской власти арестовывать подданных без указания причин ареста, по специальному распоряжению Его Величества.

В нижней палате английского парламента возобладало мнение о том, что такого правомочия у королевской власти нет ни по общему праву, ни на основании статутов. В специальных резолюциях, принятых по этому поводу Палатой Общин и представленных для подтверждения в Палату Лордов, постановлялось:

«1. Что ни один свободный человек не должен быть заключен в тюрьму или иным образом ограничен в свободе по распоряжению Короля или Тайного Совета или каким-нибудь другим государственным органом до тех пор, пока не будет выражено определенное основание ареста, заключения в тюрьму, или ограничения в свободе, по которому он должен быть, согласно закону, арестован, заключен в тюрьму, или ограничен в свободе.

2. Что, если какой-либо свободный человек будет арестован или заключен в тюрьму, или иным образом ограничен в свободе по распоряжению Короля, Тайного Совета или какого-либо другого государственного органа, и не будет выражено никакого основания такого ареста, заключения в тюрьму или ограничения в свободе, по которому он должен быть, согласно закону, арестован, заключен в тюрьму или ограничен в свободе, и он обратится к Habeas Corpus, предоставляемому арестованному, то в таком случае он должен быть освобожден или отпущен под залог»^[9].



[31] На конференции обеих палат парламента, состоявшейся 7 апреля 1628 г., представители Палаты Общин предприняли попытку обосновать указанные резолюции, отрицающие право королевской власти арестовывать подданных без указания причин ареста, по специальному распоряжению Его Величества.

Первым выступил Д. Диггес (Dudley Dygges). Главным предметом его речи были вопросы юрисдикции. Он выразил, в частности, мысль о том, что нарушения прав и свобод английских подданных, имевшие место в последнее время, являются особенно тяжкими от того, что они совершены посредством применения юридических процедур^[1].

Вторым говорил правовед Литтлетон (Littleton). Представив вышеприведенные резолюции Палаты Общин, он попытался доказать, что провозглашенный ими запрет на арест свободного человека или какое-либо иное ограничение его свободы, совершаемые по распоряжению короля или Тайного Совета без указания причин такого ареста или ограничения, основывается на нескольких актах английского парламента. «Первым из них, — сказал Литтлетон, — является Великая Хартия Вольностей, впервые принятая в седьмой год правления короля Джона и обновленная в девятый год правления Короля Генриха Третьего и с тех пор подтверждавшаяся в Парламенте более тридцати раз»^[2]. Литтлетон отметил в своей речи, что слова «Law of the Land (Право Страны)», употребляемые в статье 29 Хартии (здесь имеется в виду тот вариант Великой хартии вольностей, который был утвержден в 1225 г. В первоначальном варианте этого документа, принятом в 1215 г., данная статья была 39-й), «должны по необходимости пониматься в значении обязательного процесса по праву (а не вообще Права Страны)»^[3]. По его мнению, «слова этой Великой Хартии, говоримые в третьем лице, должны, тем не менее, пониматься не в смысле тяжб между стороной и стороной, по крайней мере, не только между ними одними, но именно в смысле тяжб королей с их подданными»^[4].

После Литтлетона держал речь правовед Дж. Селден (1584–1654)^[5]. В его задачу входило представить парламентариям [32] юридические прецеденты, касающиеся обсуждаемого вопроса. Селден исследовал документы, отражающие судебную практику Англии со времен правления короля Эдуарда III до вступления на престол Карла I, и установил, что не менее двенадцати прецедентов показывают, что лица, арестованные по распоряжению короля или его Тайного Совета, освобождались судами под залог в случаях, когда не указывались причины ареста^[6]. Однако вместе с тем правовед признал в своей речи, что им выявлено довольно большое количество прецедентов, свидетельствующих, что судьи нередко принимали в таких случаях прямо противоположные решения, то есть вообще не освобождали лиц, арестованных по распоряжению короля или Тайного Совета без указания причин ареста. Дж. Селден, правда, постарался убедить парламентариев в том, что среди прецедентов последнего рода не более, чем один может считаться доказывающим правомерность последних решений^[7].

Четвертым выступал правовед Э. Кок. Он подтвердил обоснованность аргументов, приведенных предыдущими ораторами в доказательство неправомерности содержания под стражей лиц, которые арестовываются по распоряжению короля или Тайного Совета без указания причин ареста. В заключении своей речи Э. Кок, отметив, что Палата Общин единодушно приняла Манифест, касающийся гарантий личной свободы подданного, призвал Палату Лордов принять подобную же декларацию, которая гарантирует в последующем лордам и всем подданным пользование их «несомненными и фундаментальными Свободами»^[8].

15 апреля 1628 г. члены Суда Королевской Скамьи, вынесшие 27 ноября предшествовавшего года решение об отказе в освобождении пяти рыцарей из тюремного заключения, выступили с заявлением о том, что «все они согласны, что Великая Хартия Англии и шесть последующих статутов, упомянутых Общинами, до сих пор остаются в силе»^[9], и что своим решением по делу пяти рыцарей они не нарушили этих законов, поскольку это решение является простым решением, а не решением, порождающим прецедент^[10]. Этим своим заявлением судьи факти[33]чески признавались в том, что они не нашли в праве Англии достаточно определенных оснований для освобождения лиц, арестованных по распоряжению Короля или Тайного Совета и без указания причин ареста.

На конференции обеих палат парламента, состоявшейся 17 апреля, выступил Генеральный Атторней Р. Хит (R. Heath, 1575-1649), весьма авторитетный в Англии того времени правовед. Признав, что Великая Хартия Вольностей остается до сих пор в силе и распространяется скорее на короля, чем на подданных, и что шесть последующих статутов, подтвердивших ее положения, также сохраняют свою силу, он сказал далее, что слова Великой Хартии носят общий характер, «они в целом не удерживают Короля от ареста подданного», если он осуществлен nisi per legale Judicium Parium Suorum, vel per Legem Terrae (не иначе, как по законному приговору его пэров или по законам страны)»^[11]. Что же касается последующих статутов, то они, как заявил он, лишь подтвердили положения Великой Хартии, но не дали правового основания для решения рассматриваемого вопроса^[12]. В доказательство того, что король Англии обладает правомочием арестовывать подданного без указания причины ареста, Генеральный Атторней Хиз привел восемь прецедентов.

Прошедшая во время конференции дискуссия по прецедентам, касающимся данного случая, не привела Палату Общин, с одной стороны, и Палату Лордов, с другой, к единой точке зрения^[13]. Декларация нижней палаты парламента о незаконности ареста английских подданных по распоряжению короля или Тайного Совета и без указания его причин не получила поддержки в верхней палате.

Палата Лордов противопоставила декларации Палаты Общин свою декларацию. В первых трех пунктах этого документа лорды призывали Его Величество Карла I подтвердить юридическую силу Великой Хартии Вольностей и последующих шести статутов, создающих основу «должного процесса» в Англии и объявить, что «каждый свободный подданный этого Королевства обладает фундаментальным правом собственности на свое имущество и фундаментальной свободой своей личности»^[14]. Четвертый пункт говорил о незаконности принудительных займов. В пятом пункте содержалось особо примечательное заявление: «А что касается Королевской Прерогативы Его Величества, присущей [34] Его Суверенности и вверенной Ему Богом ad communem totius Populi Salutem et non ad Destructionem (для общего блага всего Народа и не для разрушения), Его Величеству следовало бы принять решение не использовать эту Прерогативу или освободить себя от использования её во вред верных Ему людей, их права собственности на имущества и свободы их личностей; а в случае, если для защиты Королевской персоны Его Величества, общей безопасности Его Народа или мирного управления Его Королевством Его Величеству надобно будет, найдя справедливую причину в государственных интересах, подвергнуть тюремному заключению или задержать какую-либо человеческую персону, то Его Величеству следовало бы милостиво объявить, что Он в удобное время выразит или выразил бы причину заключения его в тюрьму или задержания, или общую, или специальную; и по выраженной таким образом причине дозволит ему немедленно предстать перед судом в соответствии с общим правосудием Королевства»^[15]. Палата Общин отвергла эту декларацию лордов.

Все участники рассматриваемого спора по поводу королевской прерогативы — то есть сам король, члены Суда Королевской Скамьи, Палата Лордов и Палата Общин — сходились в признании того, что Великая Хартия Вольностей и другие статуты, подтверждающие её положения, сохраняют свою юридическую силу. Но в чем же тогда заключались разногласия между ними? Как показывают факты, король, его судьи и лорды, с одной стороны, и члены Палаты Общин, с другой, расходились в понимании юридических терминов, и прежде всего таких глобальных категорий, как «общее право (common law)» и «право страны (lex terrae)». «Вопрос состоит не в том, должны законы быть в силе или нет, но в значении их, — говорил в своем выступлении в парламентских дебатах член Палаты Общин П. Болл (P. Ball). — Что такое lex terae? Мы все согласны в том, что это, но согласны ли таким же образом лорды и судьи?»^[16].

Все участники рассматриваемого спора были согласны в том, что королевская власть должна обладать правомочием подвергать аресту лиц, совершающих такие деяния, которые представляют угрозу государственным интересам, что у короля должны быть правомочия, вытекающие из так называемого «права государства». Однако они расходились между собой в понимании критериев, позволяющих назвать то или иное деяние угрожающим государственным интересам.

Факты свидетельствуют, что и сам король не знал этих критериев и поэтому не имел четкого представления о том, в каких случаях он мог действовать, основываясь на «праве государства». Осенью 1627 г. Карл I обратился за консультацией по данному вопросу к Дж. Уайтлоку, занимавшему в то время должность члена Суда Королевской Скамьи.