РАЙХ. Вильгельм райх функция оргазма

• Название: Вильгельм райх функция оргазма
• Дата: 11.12.2018
• Размер: 1.54 Mb.
• Имя файла: РАЙХ.doc
• Тип: Документы; #59757
• страница: 9 из 39

РАЗВИТИЕ ТЕОРИИ ОРГАЗМА

1. ПЕРВЫЙ ОПЫТ

В декабре 1920 г. Фрейд прислал ко мне на лечение студента, страдавшего навязчивыми мыслями и счетом, навязчивыми анальными фантазиями, учащенным онанизмом в сочетании с тяжелыми неврастеническими симптомами: болями в позвоночнике и затылке, рассеянностью и тошнотой. Я лечил его много месяцев. Навязчивые размышления быстро перешли в навязчивые ассоциации. Дело казалось совсем безнадежным, но вдруг проявилась кровосмесительная фантазия, и пациент в первый раз совершил онанистический акт, закончившийся полным удовлетворением. Все симптомы внезапно исчезли, но постепенно вновь вернулись. При повторной мастурбации с получением удовлетворения симптомы опять исчезли, но вскоре проявились снова. Это повторялось на протяжении многих недель. В конце концов пациенту удалось обнаружить и пережить чувство вины, вызванное онанизмом, и скорректировать некоторые вызывающие страдания стереотипы поведения. После этого состояние пациента стало заметно улучшаться и через девять месяцев он был вполне здоров и работоспособен. Я был в курсе его состояния на протяжении шести лет: мой пациент женился и был здоров.

Одновременно с этим случаем я лечил кельнера, страдавшего полной неспособностью к эрекции. Лечение шло очень гладко. На третий год мне удалось безупречно точно реконструировать «изначальную сцену». Будучи ребенком, он мог видеть из соседней комнаты, как его мать рожала. В сознание глубоко врезалось впечатление от большого кровоточащего отверстия между ногами. От этого у него осталось ощущение «пустоты» в собственных гениталиях.

В соответствии с тогдашним уровнем психоаналитического знания я, несомненно, поступил правильно, связав отсутствие эрекции с тяжелым травматическим впечатлением от «кастрированных» женских половых органов. Лишь несколько лет назад я начал принимать во внимание и понимать «чувство пустоты в половых органах», которое испытывали мои пациенты. Оно соответствует лишению биологической энергии. Тогда же я неправильно оценивал общую сущность моего больного. Он был очень спокоен, аккуратен, «послушен» и делал все, что от него требовали. Он никогда не возбуждался. На протяжении трех лет лечения он ни разу не пришел в ярость и не высказал критических замечаний. В соответствии с обычными понятиями этот больной имел, следовательно, вполне «упорядоченный», «приспособленный» характер с единственным тяжелым симптомом («моносимптоматический невроз»). Я сообщил об этом случае на заседании Технического семинара и удостоился похвалы за правильное раскрытие «изначальной сцены». Я дал полное теоретическое разъяснение симптома отсутствия эрекции. Так как пациент был усерден и аккуратен — как говорили, «приспособлен к реальности», — никому даже в голову не пришло, что именно это спокойствие в аффективной жизни, эта непоколебимая уравновешенность как раз и была той тяжело больной почвой в структуре характера, на которой смогла сохраняться эректорная импотенция. Старшие коллеги оценивали проведенную мной аналитическую работу как правильную и полную.

С заседания я ушел недовольным. Если все было настолько правильно, то почему же ничего не изменилось к лучшему в состоянии пациента? Здесь должен был существовать какой-то пробел, который никто из нас не понимал. Через несколько месяцев я выпустил больного, так и не добившись успеха. Он принял этот результат с таким же стоическим спокойствием, с каким переносил и все лечение. Из опыта работы с этим больным у меня в памяти осталось важное понятие для анализа характера — «аффективный барьер». Я натолкнулся на связь формирования человеческого характера, которое происходит под воздействием эмоционального охлаждения, с отмиранием генитальных ощущений.

Это было время, когда для психоаналитического лечения требовались все более длительные сроки. Когда я начал практиковать, шесть месяцев уже считались чем-то само собой разумеющимся. Распространялось представление о том, что два и более года лечения совсем неплохи. Неврозы считались, как известно, сложными и тяжелыми заболеваниями. Фрейд написал ставшую знаменитой «Историю детского невроза» из опыта наблюдения над одним больным, которого пришлось лечить целых пять лет. Конечно, Фрейд постиг на этом опыте весь мир переживаний ребенка, но психоаналитики делали из нужды добродетель. Абрахам утверждал, например, что понимание хронической депрессии требует многих лет. «Пассивная» техника была, по его словам, единственно правильной. Коллеги, иронизируя, подсмеивались над своей потребностью впасть в сон во время лечения. Если у пациента часами не возникали ассоциации, то аналитикам приходилось много курить, чтобы не уснуть. Были аналитики, даже развивавшие на этой основе великолепные теории. Если больной молчал, то часами или даже неделями молчали и они — в соответствии с представлением о «реализованной технике». Я чувствовал с самого начала принципиальную неправильность такого подхода, но пытался сам следовать этой «технике», не достигая при этом результатов. Больные демонстрировали лишь глубокую беспомощность, нечистую совесть и соответствующее этому упрямство. Остроты — например об аналитике, очнувшемся во время сеанса и обнаружившем, что диван пуст, — мало чему помогали. Столь же мало пользы приносили глубокомысленные объяснения вроде тех, что аналитик может, мол, во время сеанса спокойно задремать, так как его подсознание бодрствует в глубокой заботе о пациенте. Более того, оно якобы обладает свойством продолжать действовать при пробуждении во время сеанса там, где находилось подсознание пациента. Все это производило угнетающее и безнадежное впечатление. С другой стороны, я понял предостережения Фрейда об опасности терапевтического тщеславия. Много лет спустя я понял и то, что многие утверждения психоаналитиков были неправильны. Сам Фрейд после открытия бессознательных механизмов вначале питал надежду, что это станет началом движения к каузальной психотерапии, позволяющей уверенно лечить, но он обманулся, и велико же должно было быть его разочарование! Его вывод о необходимости продолжения исследований был правилен, безосновательные же и тщеславные надежды на терапевтические результаты не способствовали познанию новых фактов. Я столь же мало, сколь и другие, ощущал те пространства познания, в которые должны были привести продолжающиеся исследования. Я не осознавал тогда также, что странное поведение психоаналитиков при решении вопросов терапии вызывалось страхом перед социальными последствиями психоанализа. Речь шла о следующих вопросах:

1. Является ли полным фрейдовское учение о неврозах?

2. Возможна ли естественнонаучная теория терапии и техники?

3. Является ли правильным и полным фрейдовское учение о возникновении инстинктов и каковы его недостатки?

4. Откуда проистекает необходимость вытеснения сексуальности, то есть неврозы?

В этих вопросах в зародыше содержалось все то, что позже было названо сексуальной экономикой. Эти систематизирующие вопросы я могу ставить сегодня, глядя назад, в то время, когда любой из них, будь он сознательно сформулирован тогда, навсегда удержал бы меня от какого-либо дальнейшего исследования. Я счастлив, что был тогда наивен, ничего не знал о последствиях постановки такого рода вопросов, простодушно занимался психоаналитической клинической работой, исполненный веры в то, что действую во имя Фрейда и дела его жизни. Теперь, учитывая глубокую связь прошлого с делом моей жизни, я ни минуты не сожалею, что эта позиция, не особенно проникнутая уверенностью в себе, позже принесла мне немалые страдания. Ведь она была предпосылкой моих позднейших открытий.