Чистоговорки. 1 Одно желание было у Бориса скорей уйти из этого разбитого хутора подальше и увести с собою остатки взвода
 Скачать 27.67 Kb.
|
|
ВАРИАНТ № 1 (1)Одно желание было у Бориса: скорей уйти из этого разбитого хутора подальше и увести с собою остатки взвода. (2)Но не всё ещё перевидел он сегодня. (3)Из оврага выбрался солдат в маскхалате, измазанном глиной. (4)Лицо у него было будто из чугуна отлито: чёрное, костлявое, с воспалёнными глазами. (5)Он стремительно шёл улицей, не меняя шага, свернул в огород, где сидели вокруг подожжённого сарая пленные немцы, жевали что-то и грелись. — (6)Греетесь, живодёры! — глухо произнёс солдат и начал срывать через голову ремень автомата. (7)Сбил шапку на снег, автомат запутался в башлыке маскхалата, он рванул его, расцарапав пряжкой ухо. — (8)Я вас нагрею! (9)Сейчас, сейчас... — (10)Солдат срывающимися пальцами поднимал затвор автомата. (11)Борис кинулся к нему и не успел. (12)Брызнули пули по снегу, один простреленный немец забился у костра, а другой рухнул в огонь. (13)Вспугнутым вороньём загорготали пленные, бросаясь врассыпную. (14)Солдат в маскхалате подпрыгивал так, будто подбрасывало его самой землёю, скаля зубы, что-то дико орал и слепо жарил куда попало очередями. — (15)Ложись! — (16)Борис упал на одного из пленных, вдавил его в снег. (17)Патроны в диске кончились. (18)Солдат всё давил и давил на спуск, не переставая кричать и подпрыгивать. (19)Пленные бежали из дома, лезли в хлев, падали, проваливаясь в снегу. (20)Борис вырвал из рук солдата автомат, схватился с ним, оба упали. (21)Солдат шарил по поясу, искал гранату - не нашёл, разодрал маскхалат на груди. — (22)Маришку сожгли-и-и! (23)Селян всех... (24)Всех загнали в церковь. (25)Всех сожгли-и-и! (26)Мамку! (27)Крёстную! (28)Всех!.. (29)Всю деревню... (30)Я их тыщу... (31)Тыщу кончу! (32)Резать буду, грызть!.. — (33)Тихо, друг, тихо! — (34)Солдат перестал биться, сел на снегу, озираясь, сверкал глазами, всё ещё накалёнными. (35)Он разжал кулаки, так сильно стиснутые, что от ногтей остались красные вмятины на ладонях, облизал искусанные губы, схватился за голову, уткнулся лицом в снег и зашёлся в беззвучном плаче. (36)А в ближней полуразбитой хате военный врач с засученными рукавами бурого халата перевязывал раненых, не спрашивая и не глядя: свой это или чужой. (37)И лежали раненые вповалку: и наши, и чужие, стонали, вскрикивали, иные курили, ожидая отправки. (38)Старший сержант с наискось перевязанным лицом и наплывающими под глаза синяками послюнявил цигарку, прижёг и засунул её в рот недвижно глядевшему в пробитый потолок пожилому немцу. — (39)Как теперь работать-то будешь, голова? — невнятно бубнил старший сержант, кивая на руки немца, замотанные бинтами и портянками. — (40)Поморозился весь! (41)Кто кормить-то будет семью твою? (42)Фюрер? (43)Фюреры, они накормят!.. (44)А бойца в маскхалате увели. (45)Брёл он, спотыкаясь, вниз опустив голову, и всё так же затяжно, беззвучно плакал. (46)Санитар, помогавший врачу, не успевал раздевать раненых, пластать на них одежду, подавать бинты и инструмент. (47)Легко раненный немец, должно быть, из военных медиков, услужливо и сноровисто начал обихаживать раненых. (48)Врач молча протягивал руку за инструментом, нетерпеливо сжимал и разжимал пальцы, если ему не успевали подать нужное, и одинаково угрюмо бросал раненому: «(49)Не ори! (50)Не дергайся! (51)Ладом сиди! (52)Кому я сказал, ладом!» (53)И раненые, хоть наши, хоть чужие, понимали его, слушались, замирали, сносили боль, закусывая губы. (54)Время от времени врач прекращал работу, вытирал руки о бязевую портянку, висевшую у припечка, делал козью ножку из легкого табака. (55)Он выкуривал её над деревянным стиральным корытом, полным потемневших бинтов, клочков одежды, осколков и пуль. (56)В корыте смешалась и загустела кровь разных людей. (По В. Астафьеву*) * Виктор Петрович Астафьев (1924-2001) — российский писатель. Герой Социалистического Труда (1989), лауреат двух Государственных премий СССР. ВАРИАНТ № 2 (1)Когда я вошёл в новую пустую квартиру, единственный, кто встретил меня, был старый заснеженный тополь за окном, он остался от деревенской усадьбы, которая была на этом месте, и теперь, заглядывая во второй этаж, будто сказал мне: «Здравствуй», — и от белых прекрасных ветвей его в комнату лился свет, чистый, непорочный, неподкупный. (2)Потом пришла весна, и однажды утром, после тёплого ночного дождя, в окно заглянуло что-то зелёное, дымчатое, неопределённое. (3)Каждую весну повторяется одно и то же, и каждый раз это как чудо, чудо обновления, и к нему нельзя привыкнуть. (4)Я долго стоял и смотрел и не мог наглядеться. (5)Теперь за окном будто поселился кто-то живой, шумел и вдруг замолкал, а во время ветра тихонько и кротко постукивал в окно. (6)Он жил всеми своими листьями, тысячами тысяч листьев, подставляя их солнцу, луне, ветру, дождю. (7)Он радовался жизни вовсю, каждую минуту, каждую секунду своего бытия. (8)А я, раздумывая над своей жизнью, хотел бы научиться у него этой постоянной радости на воле под небом. (9)На его ветви прилетали птицы, они свистели, пели свои короткие городские песенки, может, тополь им рассказывал обо мне, и они заглядывали в окно и ухмылялись. (10)Какое это было долгое чудесное лето в тот первый год жизни в новой комнате, с живым тополем у самого окна, какие были бесконечные закаты, и светлые ночи, и легкие сны! (11)Лишь иногда мне вдруг снилось, что я почему-то потерял новую комнату и снова живу в старой, тёмной и чадной, с голой электрической лампочкой на длинном шнуре. (12)Но я просыпался, и тополь глядел в комнату с чистыми, свежими стенами, и предрассветный зелёный шум сливался с ощущением счастливого пробуждения. (13)Потом пришла осень, листья пожелтели, и в комнате стало тихо, грустно. (14)Начались осенние ливни и бури, по ночам тополь скрипел, стонал, бился ветвями о стену, словно просил защиты от непогоды. (15)Постепенно облетали листья с его верхних ветвей, а потом и с нижних. (16)Листья струились ручьями, устилая балкон, и некоторые прилипали к стеклам и с ужасом глядели в комнату, чего-то ожидая. (17)И вот уже на тополе не осталось ни одного листочка, он стоял голый, чёрный, словно обгорелый, и на фоне синего неба видна была каждая чёрная веточка, каждая жилочка, было торжественно тихо и печально в природе, негреющее солнце светило по-летнему. (18)И, как всегда, вспоминалось детство и думалось: кто ты? (19)В чём смысл жизни? (20)Потом ещё раз была весна, и всё было сначала, и жизнь казалась бесконечной. (21)Но однажды утром я услышал под окном звук, будто тополь мой визжал. (22)Я бросился к окну. (23)Внизу стояли скреперы и дорожные катки, которые пробивали новую улицу, и рабочий электрической пилой валил стоявший посреди дороги тополь. (24)И вот сверху я увидел, как дрожь прошла по всему его зелёному телу, он зашатался, мгновение подумал и рухнул на новую улицу, перекрыв её во всю ширину шумящей зелёной обвальной листвой. (25)И открылась мне краснокирпичная, скучная, голая стена дома на той стороне улицы, и с тех пор я вижу только её и кусочек неба. (26)Часто вспоминается мне мой тополь. (27)И всё кажется, что он не исчез с земли, а где-то растёт в лесу, на поляне, шумит всеми листьями. (По Б. Ямпольскому*) *Борис Самойлович Ямпольский (1912-1972), русский писатель. ВАРИАНТ № 3 (1)Суровые, требовательные годы совпали для нас, «военных мальчишек», с возрастными законами воспитания человека. (2)3а всё подростки брались сами. (З)Учились у взрослых и друг у друга, самолюбие подгоняло: Петька может, а я почему же? (4)Вспоминаю, что мы умели. (5)Мы — это пять одногодков и одноклассников с одной улицы. (6)Мы умели косить, подшить валенки, вставить в ведёрко дно, почистить дымоход в печке, умели наладить пилу, отбить косу, подправить крышу, сделать лестницу, грабли, сплести лукошко из хвороста, намесить глину для штукатурки, навьючить воз сена, смолоть зерно, почистить колодец... (7)И не скажу, что росли мы дичками. (8)Ходили в школу. (9)И много, поразительно много читали. (10)Книги, конечно, были случайные. (11)Но если говорить о КПД их работы, он был огромным. (12)Читали с жадностью! (13)3а хорошей книжкой всегда была очередь. (14)И было заведено: прочёл — расскажи! (15)Так мы менялись книжками и тем, что узнали из книжек. (16)И бывало ещё: читали вслух, по очереди. (17)Если бы в то время кто-нибудь нам сказал: через десять-пятнадцать лет можно будет дома сидеть у ящика с экраном и видеть, что происходит за тысячи километров, мы бы никогда не поверили. (18)Что ещё прорастало из детства? (19)Думаю, наблюдательность, желание всё испробовать, всему научиться. (20)В те времена нельзя было ждать, что нужную, необходимую вещь кто-нибудь в дом принесёт и житейское дело кто-то исполнит. (21)Может странным кому-нибудь показаться, но я ничуть не сетую на судьбу, вспоминая эти четыре года. (22)Прокручивая сейчас назад ленту жизни, взвешивая, где, когда и чему научился, без колебания говорю: главная школа жизни приходится на эти годы. (23)Глубоко верю: уроки мужества, труд и трудности сейчас для подростков также необходимы. (24)Их надо сознательно культивировать (в семье, в лагере, в школе), подобно тому, как физкультурой мы восполняем отсутствие естественного физического труда. (25)В нужное время, в нужных дозах, с оправданной степенью риска обязательно надо учить человека тому, что жизнь от него непременно потребует. (По В. Пескову *) * Василий Михайлович Песков (род. в 1930 г.) - советский писатель, журналист, путешественник и ведущий телевизионной программы «В мире животных» с 1975 по 1990 годы. ВАРИАНТ № 4 (1)Часто мне вспоминается время, когда нас, школьников, увезли из осаждённого Ленинграда в лесную северную область. (2)Год я прожил в детском доме, а потом приехала мама и забрала меня. (З)Жилось нам тогда трудно. (4)Мама приехала больная, на службу ходила через силу. (5)А надо было как-то держаться и жить. (6)До каменных мозолей я копался на огороде, рубил дрова, носил с реки воду. (7)А летом почти всякий день шёл в лес — по ягоды, по грибы. (8)И шёл не весело, не для прогулки, а словно на работу, потому что знал: если воротишься пустой, так и есть будет нечего. (9)Порою мать по неделям не бывала дома. (10)Она служила в райисполкоме, а оттуда всех служащих часто рассылали по колхозам — проводить посевные и уборочные кампании. (11)Я оставался хозяйничать в одиночку. (12)Я сам топил печь, варил еду, прибирался в нашей избе. (13)Но обычно мать возвращалась под вечер. (14)Обойдя несколько деревень, она уставала так, что сразу не могла подняться на крыльцо, присаживалась на ступеньки и отдыхала, свесив на грудь голову в пыльном, выгоревшем платке. (15)0днажды она вернулась особенно поздно. (16)Из простывшей печи я вынул еду, выставил на стол. (17)Сварены были пустые щи из крапивы. (18)Не сняв платка, мать опустилась на лавку и, сгорбленная, сжавшаяся, стала жадно есть прямо из чугунка. (19)Я не мог на неё глядеть. (20)В горле стало душно и горячо. (21)Я знал, отчего так голодна мать. (22)В деревнях, у людей, которым в тяжкое это время тоже не хватало еды, она не решалась взять даже куска хлеба, хоть и звалась грозным именем уполномоченной исполкома. (23)В сенях у меня лежали картофельные лепешки, припасённые на завтра. (24)Я кинулся за ними, чтобы отдать их матери. (25)Снял с полки глиняную миску, заглянул. (26)Лепёшек было немного — штук пять. (27)Но они пахли, сильно пахли маслом и пригоревшей мукой, и от этого запаха у меня закружилась голова. (28)Я ведь тоже был голоден. (29)И я был мальчишкой — одиннадцать лет. (30)Наверное, я не отдал бы лепешки, если бы смог их тогда съесть. (31)Но я не смог: сердце разрывалось на части, и в горле комом стояли слёзы... (32)А вскоре я пошёл на охоту. (33)Знакомый старик позволил мне взять его винтовку и набил несколько патронов. (34)Охотничий шалаш был поставлен на озимом поле неподалёку от берёзового леса. (35)Солнце взошло, и лучи ударили по макушкам берёз и разбились в медные горячие брызги. (36)Потом эти брызги стали спускаться, они осыпали нижние ветви, стволы, кустарник. (37)Лёгкий дымок пробежал по траве, и сразу же она зажглась белым стрельчатым огнём — это засверкала роса. (38)Сказочный, переменчивый свет преобразил всё вокруг. (39)Березняк словно горел и не мог сгореть в неподвижном пламени. (40)Крошечные радуги вставали и опадали в траве. (41)Тогда-то и появились тетерева. (42)Нет. (43)Это были не тетерева... (44)Жар-птицы, такие, как снились в детстве, вдруг опустились на землю. (45) Они словно купались в этом пламени, и быстрые огоньки вспыхивали и гасли на их витых, отливавших синевой перьях. (46)Но я не досмотрел сказку. (47)Я вспомнил, зачем я пришёл сюда. (48)И тотчас накатила грязная, тяжёлая тень. (49)Чудес не было. (50)Передо мной — мокрое овсяное поле и на нём мясистые петухи, сшибающиеся друг с другом. (51)Их надо убить. (52)Чем больше, тем лучше. (53)Сказка моя от меня ушла, а ведь только в сказках опускает охотник ружьё, когда слышит голос медведицы: «Пожалей моих малых детушек...» (По Э. Шиму*) * Эдуард Юрьевич Шим (1930-2006) — писатель, драматург. ВАРИАНТ № 1 Информация о тексте
ВАРИАНТ № 2
ВАРИАНТ№ 3
ВАРИАНТ№ 4
|