Внутренняя политика Николая I. Документ Microsoft Office Word (2). 25 Внутренняя политика Годы царствования Николая i (18251855) оцениваются историками как апогей самодержавия

• Название: 25 Внутренняя политика Годы царствования Николая i (18251855) оцениваются историками как апогей самодержавия
• Анкор: Внутренняя политика Николая I
• Дата: 05.05.2023
• Размер: 37.58 Kb.
• Имя файла: Документ Microsoft Office Word (2).docx
• Тип: Документы; #1110495

25.1. Внутренняя политика

Годы царствования Николая I (1825—1855) оцениваются историками как «апогей самодержавия». Его царствование началось с подавления восстания декабристов 14 декабря

1825 г. и завершилось в феврале 1855 г., в трагические дни обороны Севастополя во время Крымской войны. Восстание декабристов произвело сильное впечатление на Николая I. Он рассматривал его как следствие влияния западноевро­пейских революций и «разрушительных» идей. И все же он не мог не задумываться и над внутренними причинами вероятных в будущем революционных выступлений в Рос­сии. Именно поэтому он входил во все детали следствия по делу декабристов, сам выступал в роли искусного следова­теля, чтобы докопаться до корней заговора. По его приказу был составлен Свод показаний декабристов о внутреннем состоянии России, куда были включены основные положе­ния планов и проектов декабристов, записки подследствен­ных на его имя с критикой современного состояния страны. Этот свод постоянно находился в кабинете Николая I.

Из материалов дела декабристов перед Николаем I рас­крылась широкая картина колоссальных безобразий в уп­равлении, суде, финансах и в других сферах. Царь пони­мал необходимость проведения преобразований. 6 декабря

1826 г. был учрежден Секретный комитет для обсуждения программы преобразований в управлении и социальной сфере.

В нашей историографии вплоть до недавнего времени внутренняя политика Николая I рассматривалась как все­цело реакционная. Не учитывалась ее сложность и про­тиворечивость: с одной стороны, стремление Николая I предотвратить возможность революционных потрясений, подобных тем, какие происходили в 30—40-х годах XIX в. и странах Западной Европы, постоянная борьба против распространения в России «разрушительных» идей; с дру­гой — проведение мер, направленных на решение острых < оциальных проблем, в первую очередь крестьянского воп­роса. Николай I был убежден в необходимости отмены кре­постного права, поощрении экономического и культурного развития страны. В целом все это было направлено на ук­репление целостности и могущества Российской империи.

Николая I ранее нередко изображали как некую «само­довольную посредственность с кругозором ротного коман­дира». В действительности это был достаточно образован­ный для своего времени, волевой, прагматически мыслящий самодержец. Он профессионально знал военно-инженерное дело с приемами тактики, любил архитектуру и сам участ­вовал в проектах многих общественных зданий, хорошо разбирался в литературе и искусстве, был неплохим дип­ломатом. Был искренне верующим человеком, но чуждым мистицизма и сентиментализма, присущих Александру I, не обладал и его искусством тонкой интриги и притворст­ва, ясный и холодный ум Николая действовал прямо и открыто. Поражал иностранцев роскошью двора и блестя­щими приемами, но был крайне непритязателен в личном быту, вплоть до того, что спал на походной солдатской кой­ке, укрывшись шинелью. Удивлял огромной работоспособ­ностью. С семи часов утра весь день он трудился в своем скромном кабинете Зимнего дворца, вникая во все мелочи жизни огромной империи, требуя подробных сведений обо всем случившемся. Любил внезапно инспектировать ка­зенные учреждения в столице и в провинции, неожиданно являлся в присутственные места, в учебное заведение, суд, таможню, сиротский дом.

Николай I стремился придать всей системе управления «стройность и целесообразность», добиться на всех уровнях максимальной исполнительности. В этом смысле идеалом для него являлась военная служба. «Здесь порядок, строгая безусловная законность, никакого всезнайства и противо­речия, все вытекает одно из другого, никто не приказывает, прежде чем сам не научится повиноваться, все подчиняется одной определенной цели: все имеет одно назначение, — го­варивал он, — потому-то мне так хорошо среди этих людей и потому я всегда буду держать в почете звание солдата. Я смотрю на человеческую жизнь только как на службу, так как каждый должен служить». Отсюда и стремление Нико­лая к милитаризации управления. Почти все министры и почти все губернаторы при Николае I были назначены из военных.

Одной из первоочередных задач внутриполитического курса Николая I было укрепление полицейско-бюрократи-ческого аппарата. Последовательное проведение принципов бюрократизации, централизации и военизации рассматри­валось им как эффективное средство борьбы с революци­онным движением и укрепления самодержавных порядков. При нем создавалась продуманная система всесторонней государственной опеки над общественно-политической, экономической и культурной жизнью страны.

Вместе с тем Николай I ставил задачу все сферы управ­ления подчинить своему личному контролю, сосредоточить в своих руках решение как общих, так и частных дел, минуя соответствующие министерства и ведомства. Для решения того или иного важного вопроса учреждались многочис­ленные секретные комитеты и комиссии, находившиеся в непосредственном ведении царя и часто подменявшие ми­нистерства. Существенно была ограничена компетенция Сената и Государственного совета, так как многие дела, подлежащие их ведению, решались в специально созданных комитетах и комиссиях.

Принцип режима личной власти монарха воплотился в разросшейся «собственной канцелярии» царя. Она возник­ла еще при Павле I в 1797 г. При Александре I в 1812 г. она превратилась в канцелярию для рассмотрения прошений на высочайшее имя. Николай I уже в первый год своего царст­вования существенно расширил функции личной канцеля­рии, придав ей значение высшего органа управления госу­дарством. Прежняя канцелярия царя стала ее I отделением* в обязанности которого входило подготавливать бумаги для императора и следить за исполнением его повелений. 31 января 1826 г. было создано II отделение «для совершения уложения отечественных законов», получившее название «кодификационного». 3 июля 1826 г. создано III отделение (высшая полиция). В 1828 г. к ним прибавилось IV отделе­ние, которое управляло учебными, воспитательными и про­чими «благотворительными» учреждениями, входящими в ведомство имени императрицы Марии Федоровны (матери царя), а в 1835 г. для подготовки реформы государственной деревни учреждено V отделение. Наконец, в 1843 г. появилось VI, временное, отделение для управления присоеди­ненными к России территориями Кавказа. Наибольшее значение имели II и III отделения императорской личной канцелярии.

Еще в начале царствования Александра I действовала Комиссия для составления законов под руководством гра­фа П. В. Завадовского. Однако ее 25-летняя деятельность оказалась бесплодной. Вместо нее было учреждено II отде­ление во главе с профессором права Петербургского уни­верситета М. А. Балугьянским. Практически всю работу по кодификации проводил М. М. Сперанский, определенный к нему в «помощники». Хотя Николай относился к Спе­ранскому сдержанно, даже с подозрением, но именно в нем видел единственного человека, который мог выполнить это важное дело, дав Балугьянскому наказ «смотреть» за ним, «чтобы он не наделал таких же проказ, как в 1810 году» (имелся в виду План преобразования России, составлен­ный Сперанским).

Сперанский подал императору четыре записки со свои­ми предложениями о составлении Свода законов. По плану Сперанского кодификация должна была пройти три этапа: на первом предполагалось собрать и издать в хронологи­ческом порядке все законы, начиная с «Уложения» царя Алексея Михайловича 1649 г. и до конца царствования Александра I; на втором — издать Свод действующих зако­нов, расположенных в предметно-систематическом поряд­ке, без внесения каких-либо исправлений и дополнений; на третьем предусматривалось составление и издание «Уло­жения» — нового систематического свода законодательст­ва, «с дополнениями и исправлениями, сообразно нравам, обычаям и действительным потребностям государства». Николай I, согласившись на проведение двух этапов ко­дификации, отверг третий — как введение нежелательных «новшеств».

В течение 1828—1830 гг. было издано 45 томов (а с при­ложениями и указателями 48) Полного собрания законов Российской империи, куда вошли 31 тыс. законодательных актов с 1649 по 1825 г. Законодательные акты, изданные с 1825 по 1881 г., составили впоследствии второе, а с 1881 по 1913 г. — третье собрание. Все три собрания составили в общей сложности 133 тома, в них вошли 132,5 тыс. законо­дательных актов — важный источник по истории России за более чем два с половиной столетия. В 1832 г. издан 15-томный Свод законов Российской им­перии, заключавший в себе расположенные в систематичес­ком порядке 40 тыс. статей действующего законодательства. Кроме того, в 1839—1840 гг. были изданы подготовленные Сперанским (уже после его смерти) 12 томов Свода во­енных постановлений, Свод законов Великого княжества Финляндского, своды законов для остзейских и западных губерний.

Кодификация законов при Николае I играла огромную роль в упорядочении российского законодательства и в обеспечении более твердой и четкой правовой основы рос­сийского абсолютизма. Однако она не меняла ни полити­ческой, ни социальной структуры самодержавно-крепост­нической России (да и не ставила этой цели), ни самой системы управления. Не устраняла она произвола, корруп­ции чиновников, которые именно в николаевское царство­вание достигли особого расцвета. Правительство видело пороки бюрократии, но искоренить их в условиях абсолю­тистского режима было не в состоянии.

Печально знаменитую известность получила деятель­ность III отделения императорской канцелярии. При нем был учрежден корпус жандармов, состоявший сначала из 4, а позже из 6 тыс. человек. Во главе III отделения постав­лен фаворит Николая I генерал А. X. Бенкендорф, он же являлся и шефом жандармов. Вся Россия, за исключением Польши, Финляндии, области Войска Донского и Закавка­зья, была поделена сначала на 5, а позже на 8 жандармских округов во главе с жандармскими генералами. В губерниях жандармами командовали штаб-офицеры. Герцен назвал III отделение «вооруженной инквизицией, полицейским масонством», поставленным «вне закона и над законом». Прерогативы его были поистине всеобъемлющи. Оно соби­рало информацию о настроениях различных слоев населе­ния, осуществляло тайный надзор за политически «небла­гонадежными» лицами и за периодической печатью, ведало местами заключения и делами о «расколе», наблюдало за иностранными подданными в России, выявляло носите­лей «ложных слухов» и фальшивомонетчиков, занималось сбором статистических сведений по своему ведомству, пер­люстрацией частных писем. III отделение имело свою сеть тайных агентов. В 40-х годах оно создает тайную агентуру за рубежом для слежки за политической русской эмигра­цией. 111 отделение было не только органом осведомления и оорьбы с «крамолой». В круг его обязанностей также вхо­дили проверка деятельности госаппарата, центральной и местной администрации, выявление фактов произвола и коррупции и привлечение виновных к судебной ответст-ненности, пресечение злоупотреблений при рекрутских наборах, защита невинно пострадавших вследствие неза­конных судебных решений. Оно должно было следить за состоянием мест заключения, рассматривать поступавшие просьбы и жалобы населения.

Реакционная политика Николая I больше всего прояви­лась в области просвещения и печати, ибо здесь, как он по­лагал, таилась главная опасность «вольнодумства». Вместе с тем просвещение и печать использовались как важнейшие средства идеологического воздействия.

Рассматривая события 14 декабря 1825 г. как «пагубное последствие ложной системы воспитания», Николай I при вступлении на престол отдал распоряжение министру на­родного просвещения А. С. Шишкову о пересмотре уста­вов всех учебных заведений. 19 августа 1827 г. последовал рескрипт Шишкову о запрещении принимать в гимназии и тем более в университеты крепостных крестьян. Усилил­ся надзор за частными учебными заведениями, в которых ранее обучались многие декабристы. Сам Шишков считал, что «науки полезны только тогда, когда, как соль, употреб­ляются и преподаются в меру, смотря по состоянию людей и по надобности, какую всякое звание имеет», что «обучать грамоте весь народ или несоразмерное оного количество людей принесло бы более вреда, нежели пользы». В осно­ву народного просвещения при Николае I был положен принцип строгой сословности и бюрократической центра­лизации, что нашло свое воплощение в изданном в 1828 г. Уставе учебных заведений. Согласно ему начальное и сред­нее образование подразделялось на три категории: 1) для детей «низших» сословий (главным образом, крестьянства) предназначались одноклассные приходские училища с са­мой элементарной программой обучения (четыре правила арифметики, чтение, письмо и Закон Божий); 2) для «сред­них сословий» (мещан и купцов) — трехклассные училища с более широкой программой начального обучения (вво­дились начала геометрии, а также география и история); 3) для детей дворян и чиновников — семиклассные гим­назии, окончание которых давало право для поступления в университеты. Устав ликвидировал преемственную связь между этими ступенями, поскольку уровень образования должен был соответствовать социальному положению учащегося. В уставе откровенно говорилось, что такое де­ление школьного обучения сделано для того, чтобы «ник­то не стремился возвыситься над тем состоянием, в коем ему суждено оставаться». По новому положению 1835 г. об учебных округах последние изымались из подчинения уни­верситетам, существенно расширялись права попечителей учебных округов.

Университетский устав 1835 г. поставил задачу «сбли­зить наши университеты с коренными и спасительными на­чалами русского управления» и ввести в них «порядок во­енной службы и вообще строгое наблюдение установленных форм, чиноначалие и точность в исполнении самомалей­ших постановлений». Университеты попали в полную за­висимость от попечителей учебного округа, а в Виленском, Харьковском и Киевском учебных округах (как наиболее «беспокойных») находились в ведении генерал-губерна­торов. Устав 1835 г. ограничил автономию университетов, хотя университетскому совету предоставлялось право вы­бора ректора и замещения вакантных профессорских мест на кафедрах, утверждение избранных лиц на соответствую­щие должности становилось прерогативой министра народ­ного просвещения. Устанавливался строгий полицейский надзор за студентами, вводились должности инспектора и его помощников, исполнявших административно-полицей­ские функции.

Вместе с тем университетский устав 1835 г. имел и не­которые положительные стороны. Поднималось значение университетов и университетского образования. Восстанав­ливалось упраздненное в 1821 г. преподавание философии. В Московском университете большое место заняли исто­рические дисциплины и преподавание российского зако­нодательства, в Петербургском — преподавание восточных языков и истории стран Востока, в Казанском университе­те — физико-математические дисциплины, срок обучения в университетах увеличивался с трех до четырех лет. Введена была практика двухгодичной стажировки молодых ученых из российских университетов за границей.

Еще при Александре I (в 1824 г.) в обстановке усиле­ния его реакционного политического курса был подготов­лен проект нового цензурного устава, который содержал ими' жесткие правила, что, нь'ынныи уже при HiiiiiMinr I ii \H2liг., он получил у современников нпншнме «чу! унии in- По этому уставу цензоры оонзывпми* -и иг приму* ним. и печать пи одного произведения, н котором прими ими косиемио «колебалась христианская пера», порицали* i. монархическая форма правления, рассуждал ось о коп* ги i униях или высказывались мысли о необходимости преоб­разований. На цензуру возлагалась обязанность следить не юлько за политическим направлением печати, но даже и 1,1 литературными вкусами, «ибо разврат нравов приуго-ишлястся развратом вкусов». Однако введенные в 1828 г. новые цензурные правила несколько смягчили требования цензурного устава 1826 г. Тем не менее борьба с пе'редовой журналистикой рассматривалась Николаем I как одна из первоочередных задач.

Один за другим сыпались запреты на издание журналов. И 1831 г. было прекращено издание «Литературной газеты» Л. А. Дельвига (друга А. С. Пушкина), в 1832 г. — журна­ла «Европеец» П. В. Киреевского; в 1834 г. был запрещен « Московский телеграф» Н. А. Полевого в связи с публика­цией отрицательной рецензии на урапатриотическую драму 11. В. Кукольника «Рука Всевышнего отечество спасла»; а в 1836 г. — «Телескоп» Н. И. Надеждина за публикацию «Фи­лософического письма» П. Я. Чаадаева. Николай I усмотрел и статьях и рецензиях, помещенных в этих журналах, про­паганду «крамольных» идей и нападки на произведения, проповедовавшие «официальную народность». В связи с этим в 1837 г. устанавливается проверка произведений, уже прошедших цензуру. В случае «недосмотра» цензора сажа­ли на гауптвахту, отрешали от должности, могли отправить в ссылку. Поэтому цензоры старались превзойти друг друга в служебном рвении, придираясь не только к словам, но и к тому, что подразумевалось между строк.

В 1832 г. издается закон, ограничивающий проникнове­ние в среду дворянства нарождающейся буржуазии. Для нее создавалась новая привилегированная сословная кате­гория «почетных граждан». Стремлением уменьшить число лиц, получавших статус дворянина через выслугу согласно петровской Табели о рангах, был указ 1845 г. о порядке при­обретения дворянского звания. Если ранее личное дворянс­тво давалось дослужившимся до 12-го ранга, а потомствен­ного — до 8-го, то теперь соответственно дослужившимся до 9-го и 5-го. Чтобы приостановить дробление дворянских имений, в том же году издается указ о майоратах, по кото­рому дозволялось учреждать (с согласия помещика) в име­ниях, насчитывавших свыше 1000 душ крестьян, майораты, т.е. владения, которые целиком передавались старшему сыну в семье и не дробились между другими наследниками. По существу, указ не получил практического применения: к моменту отмены крепостного права было создано всего 17 майоратов.

Крестьянский вопрос был одним из острейших в прави­тельственной политике второй четверти XIX в. Само крес­тьянство напоминало об этом возраставшими с каждым десятилетием бунтами. «Крепостное право — пороховой погреб под государством», — писал в одном из своих годо­вых отчетов шеф жандармов А. X. Бенкендорф и предлагал приступить к постепенной ликвидации крепостной зави­симости крестьян: «Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, и лучше начать постепенно, осторожно, нежели дожидаться, пока начнется снизу, от народа». Сам Нико­лай I признавал, что «крепостное право — зло», и заявлял, что он «намерен вести процесс против рабства». Однако отменить крепостное право в данный момент он считал еще «большим злом». Опасность этой меры он видел в том, что уничтожение власти помещиков над крестьянами неизбежно затронет и самодержавие, опиравшееся на нее. Характерно заявление Николая I о помещиках как о сво­их «ста тысячах полицмейстерах», охраняющих «порядок» в деревне. Самодержавие боялось, что освобождение крес­тьян не пройдет мирно и будет сопровождаться народными волнениями. Оно чувствовало и сопротивление этой мере «справа» — со стороны самих помещиков, не желавших поступиться своими правами и привилегиями. Поэтому в крестьянском вопросе оно ограничивалось паллиативными мерами, направленными на то, чтобы несколько смягчить остроту социальных отношений в деревне.

Для обсуждения крестьянского вопроса Николаем I в общей сложности было создано 9 секретных комитетов. Правительство боялось открыто заявить о своих намерени­ях по этому крайне острому вопросу. От членов секретных комитетов даже бралась подписка о неразглашении тайны. Нарушившим ее грозило суровое наказание. Конкретные результаты деятельности секретных комитетов были весьма скромными: разрабатывались различные проекты и предпо­ложения, которые обычно ограничивались их обсуждением, издавались отдельные указы, которые, однако, нисколько не колебали основ крепостного права. В царствование Ни­колая I было издано более сотни разных узаконений, ка­савшихся помещичьих крестьян. Указы были направлены /| ишь на некоторое смягчение крепостного права. Ввиду их i ^обязательности для помещиков они либо оставались мерт­вой буквой, либо находили весьма ограниченное примене­ние, ибо ставилась масса бюрократических преград к их ре­ализации. Так, были изданы указы, запрещавшие продавать крестьян без земли или одну землю в населенном имении без крестьян, продавать крестьян с публичного торга «с раз­дроблением семейств», а также «удовлетворять казенные и частные долги», расплачиваясь за них крепостными крес­тьянами, переводить крестьян в категорию дворовых; но и эти указы, казалось, обязательные для помещиков, игнори­ровались ими.

2 апреля 1842 г. был издан указ об «обязанных крес­тьянах», призванный «исправить вредное начало» указа 1803 г. о «свободных хлебопашцах» — отчуждение части земельной собственности помещиков (надельной крес­тьянской земли) в пользу крестьян. Николай I исходил из принципа незыблемости помещичьего землевладения. Зе­мельную собственность помещиков он объявил «навсегда неприкосновенной в руках дворянства», как гарантию «бу­дущего спокойствия». Указ гласил: «Вся без исключения земля принадлежит помещику; это вещь святая, и никто к ней прикасаться не может». Исходя из этого, указ предус­матривал предоставление крестьянину личной свободы по воле помещика, а надел земли не в собственность, а в поль­зование, за что крестьянин был обязан (отсюда и назва­ние «обязанный крестьянин») выполнять по соглашению с помещиком по сути дела те же барщину и оброк, какие он нес ранее, но с условием, что помещик не мог впредь их увеличивать, равно как и сами наделы не мог отнять у крестьян и даже уменьшить. Никакой определенной нор­мы наделов и повинностей указ не устанавливал: все зави­село от воли помещика, отпускавшего по этому указу на свободу своих крестьян. В селениях «обязанных крестьян» вводилось «сельское самоуправление», однако оно находи­лось под контролем помещика. Практического значения в разрешении крестьянского вопроса этот указ не имел. За 1842—1858 гг. на положение «обязанных» было переведено всего лишь 27 173 души мужского пола крестьян в семи помещичьих имениях. Такие скромные результаты были обус­ловлены не только противодействием помещиков, которые встретили указ в штыки, но и тем, что сами крестьяне не соглашались на столь невыгодные для себя условия, не да­вавшие им ни земли, ни подлинной свободы.

Смелее действовало правительство там, где его меры по крестьянскому вопросу не затрагивали интересов собствен­но русского дворянства, а именно в западных губерниях (в Литве, Белоруссии и на Правобережной Украине), где помещиками были преимущественно поляки. Здесь про­явилось намерение правительства противопоставить наци­оналистическим устремлениям польской шляхетской фрон­ды православное белорусское и украинское крестьянство. В 1844 г. в западных губерниях были созданы комитеты для выработки «инвентарей», т.е. описаний помещичьих имений с точной фиксацией крестьянских наделов и повинностей в пользу помещика, которые нельзя было впредь изменять. Инвентарная реформа с 1847 г. сначала стала проводиться в Правобережной Украине, а затем в Белоруссии. Она вызва­ла недовольство местных помещиков, выступавших против регламентации их прав, а также многочисленные волнения крестьян, положение которых нисколько не улучшилось.

В 1837—1841 гг. была проведена реформа в государствен­ной деревне П. Д. Киселевым. Этот видный государственный деятель, некогда близкий друг декабристов, являлся сторон­ником умеренных реформ. Николай I называл его своим «начальником штаба по крестьянской части».

Государственная деревня была изъята из ведения Ми­нистерства финансов и передана в управление учрежден­ного в 1837 г. Министерства государственных имуществ во главе с Киселевым. Для управления государственной деревней в губерниях были созданы палаты государствен­ных имуществ, им подчинялись округа государственных имуществ, в которые входили от одного до нескольких уез­дов (в зависимости от численности в них государственных крестьян). Вводились крестьянское волостное и сельское самоуправление, волостной суд, рассматривавший мелкие проступки и имущественные тяжбы крестьян. При взима­нии оброка с ревизской души учитывался уровень доход­ности крестьянского хозяйства с земли и неземледельчес­ких промыслов.

Реформа в государственной деревне носила противоре­чивый характер. С одной стороны, она несколько смягчана земельную тесноту, способствовала развитию предпри­нимательства зажиточной части казенной деревни, но, с другой — она значительно усилила податной гнет и ввела мелочную чиновничью опеку над крестьянами. Государст-менная деревня Приуралья, Поволжья и Центральной Рос­сии ответила на реформу массовыми выступлениями, в которых приняло участие свыше полумиллиона крестьян. I la усмирение их были брошены крупные воинские силы, применявшие даже артиллерию.

В целом меры правительства в разрешении крестьянс­кого вопроса в царствование Николая I дали ничтожные результаты. Положение как помещичьих, так и других ка­тегорий крестьян не улучшилось, зато было много сделано для сохранения власти и привилегий помещиков. Только потрясения Крымской войны заставили самодержавие все­рьез заняться подготовкой отмены крепостного права.

В сфере экономической политики правительство оказа­лось более последовательным и шло значительно дальше, нежели в вопросах политики социальной. Сами процессы экономического развития страны заставляли покровительст­вовать промышленности, сельскохозяйственному предпри­нимательству, торговле, т.е. в конечном счете способствовать развитию буржуазных отношений. Более того, самодержа­вие не без успеха использовало новые явления в экономике в своих интересах. Военные затраты и расходы на растущий бюрократический аппарат требовали новых источников де­нежных поступлений. Отсюда проведение поощрительных мер для предпринимателей: принятие покровительственных тарифов, поощрение деятельности сельскохозяйственных и промышленных обществ, организация выставок.

В 1839—1843 гг. министр финансов Е. Ф. Канкрин про­вел денежную реформу. До этого в России шел двойной денежный счет — на ассигнационные рубли и рубли сереб­ром, при этом курс ассигнаций подвергался постоянным колебаниям. С 1839 г. вводился твердый кредитный рубль, приравненный к 1 руб. серебром. В течение последующих четырех лет удалось накопить для проведения реформы не­обходимый запас в золоте и серебре. Манифестом 1 июня 1843 г. начался обмен всех находившихся в обращении ас­сигнаций на государственные кредитные билеты из расчета 1 кредитный рубль за 3 руб. 50 коп. ассигнациями. Денеж­ная реформа Канкрина существенно укрепила финансовую систему страны. Революционные потрясения в Западной Европе в 1848— 1849 гг. произвели глубокое впечатление на Николая I. И в самой России прокатилась волна народных бунтов, вызван­ная эпидемией холеры, неурожаем и голодом, охватившими многие губернии. В Прибалтике, Литве и на Украине рас­пространялись прокламации, призывавшие к свержению царизма. В Петербурге в 1849 г. была пресечена деятель­ность кружка петрашевцев. Правительство усматривало во всем этом влияние западноевропейских революционных событий и стремилось предотвратить возможность револю­ционных потрясений в России суровыми репрессиями.

1848—1855 гг. ознаменованы резким усилением полити­ческой реакции в России. Современники назвали последние годы царствования Николая I «мрачным семилетием». Уси­ление реакции проявилось в первую очередь в карательных мерах в сфере просвещения и печати. С целью более эф­фективного надзора за периодической печатью 27 февраля 1848 г. был учрежден «временный» секретный комитет под председательством А. С. Меншикова. Через месяц его заме­нили «постоянным» под председательством Д. П. Бутурли­на. Комитет призван был осуществлять негласный надзор за всеми материалами, уже прошедшими предварительную цензуру и появившимися в печати. Николай I поставил пе­ред ним задачу: «Как самому мне некогда читать все про­изведения нашей литературы, то вы станете делать это за меня и доложите о ваших замечаниях, а потом мое уже дело будет расправляться с виновными».

Многочисленный штат чиновников бутурлинского ко­митета ежегодно просматривал тысячи названий книг и десятки тысяч номеров газет и журналов. Следили за со­держанием даже губернских ведомостей — изданий офици­ального характера. Комитет осуществлял также надзор и за деятельностью цензуры. Была введена цензура и на инос­транную литературу, поступавшую в Россию, тщательно просматривались учебные руководства и программы, даже ежегодные отчеты ректоров университетов, публикуемые в печати. Император неоднократно высказывал свое удовлет­ворение работой Комитета и напутствовал его «продолжать дело столь же успешно».

Наступила эпоха «цензурного террора», когда подверга­лась взысканиям даже благонамеренная газета Греча и Бул-гарина «Северная пчела». Салтыков-Щедрин был сослан в Вятку за повесть «Запутанное дело». И. С. Тургенева за похвальный некролог о Н. В. Гоголе в 1852 г. сначала поса­лили в полицейскую часть, затем сослали под надзор в его орловское имение. Даже у М. П. Погодина тогда возникла мысль о подаче адреса царю от имени литераторов с жало-оой на излишние стеснения цензуры. Но коллеги по перу не поддержали его, испугавшись последствий.

11равительством были приняты меры для прекращения сиязей русских людей с Западной Европой. Иностранцам фактически запретили въезд в Россию, а русским — за гра­ницу (за исключением особых случаев с разрешения цен­тральных властей). Начальству предоставлялось право увольнять подчиненных, признанных «неблагонадежны­ми», без объяснения причин увольнения; при этом не при­нимались во внимание жалобы увольняемых на произвол нышестоящих чиновников.

Суровым ограничениям подверглось высшее образование. Был сокращен контингент студентов (не более 300 человек для каждого университета), усилен надзор за студентами и профессорами; некоторых из них уволили и заменили более «благонадежными»; отменено преподавание государствен­ного права и ненавистной для Николая I философии. Раз­неслись слухи о закрытии университетов. С. С. Уваров ин­спирировал публикацию благонамереннейшей статьи в их защиту. Статья вызвала гнев Николая I. Уваров был заменен на посту министра народного просвещения крайним мра­кобесом князем П. А. Ширинским-Шихматовым, который потребовал от профессоров, чтобы они все выводы наук ос­новывали «не на умствованиях, а на религиозных истинах». Знаменитый историк С. М. Соловьев писал в начале Крым­ской войны об этом времени, а точнее, безвременье: «Мы находились в тяжком смятении: с одной стороны, наше пат­риотическое чувство было страшно оскорблено унижением России, с другой — мы были убеждены, что только бедствие, и именно несчастная война, могли произвести спасительный переворот, остановить дальнейшее гниение».