Асмолов А. Г. Использование средств как специфический принцип организации памяти человека Принцип использования внешних и внутренних средств для организации запоминания и забывания, так же как и принцип повторения без повторения

• Название: Асмолов А. Г. Использование средств как специфический принцип организации памяти человека Принцип использования внешних и внутренних средств для организации запоминания и забывания, так же как и принцип повторения без повторения
• Дата: 09.10.2022
• Размер: 127 Kb.
• Имя файла: ~.doc
• Тип: Документы; #722316

Асмолов А.Г.
Использование средств

как специфический принцип организации памяти человека
Принцип использования внешних и внутренних средств для организации запоминания и забывания, так же как и принцип «повторения без повторения», не укладывается в русло традиционных представлений о памяти. В эволюции взглядов психологов на роль средств и специальных мнемотехнических приемов в запоминании нам представляется возмож­ным выделить три различных периода. Для первого периода характерно стремление и представителей классической ассо­циативной психологии, и современной когнитивной психоло­гии, всячески элиминировать влияние мнемотехнических при­емов на запоминание, воспринять их как досадное препятст­вие на пути исследования «чистых» законов памяти. Второй период — это период пересмотра отношения ряда современ­ных психологов к вопросу о роли средств в запоминании. Использование средств уже не воспринимается исключительно как помеха или как трюкачество, которому место лишь на
* Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984. С. 3.
театральных подмостках, где выступают люди, демонстрирую­щие феноменальную память, а становятся предметом, достой­ным специального исследования. В использовании средств видится частичное, но тем не менее, достойное интереса свойство памяти. Наиболее репрезентативной для этого второго периода является работа Дж. Миллера, Ю. Галантера и К. Прибрама «Планы и структура поведения» (М., 1965). И, наконец, в третьем заключительном периоде использование средств начинает рассматриваться как специфически челове­ческий принцип организации памяти. Именно использование средств как особых орудий, позволяющих человеку овладеть своим собственным поведением, принимается в качестве кри­терия, на основе которого проводится граница между естест­венной биологической памятью и памятью человека как исто­рического социального существа. Подобный решающий пере­лом во взглядах на роль средств в запоминании, и шире, в человеческом поведение вообще, отражен в работах ведущих советских психологов Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева и А.Р. Лурии в конце 20 — начале 30-х гг. нашего века. Интересно отметить, что наша периодизация не совпадает с простой хронологией исследования памяти. Понимание истинной роли средств в запоминании падает как раз на 30-е гг., тогда как традиционной психологии только в конце 60-х гг. средства становятся предметом специального анализа. Такое несовпаде­ние во времени еще раз подтверждает простую, но часто игнорируемую истину, что далеко не всегда последние во времени теории и концепции являются последним словом в науке. В США лишь в 1977 г. появляются работы, в которых на основе теории Л.С. Выготского дается адекватное освеще­ние роли средств в запоминании и производится попытка соотнести принцип использования средств с данными совре­менной когнитивной психологии. Вначале мы остановимся на двух первых периодах, характеризующих понимание роли средств в запоминании в традиционной и когнитивной психо­логии, а затем проанализируем сущность принципа использо­вания средств как специфически человеческого принципа запоминания в том виде, в каком этот принцип сложился в культурно-исторической теории психики Л.С. Выготского и его школы.

В первом периоде — игнорирования роли средств и специальных приемов в запоминании — психологи пытались избавиться от «искажающего» влияния этих средств по не­скольким причинам. Представитель классической психологии времен Г. Эббингауза пытался избавиться от мнемотехнических приемов при заучивании списка бессмысленных слогов, по­скольку использование испытуемыми разных неизвестных приемов при заучивании одного и того же списка слогов существенно затрудняет интерпретацию результатов.

Поэтому, например, бессмысленные слоги подбирались таким образом, чтобы они не рифмовались друг с другом. Тем не менее, испытуемые, пользуясь мнемоникой, все же ухитрились пре­образовывать в осмысленный материал ту бессмыслицу, кото­рую им предлагали экспериментаторы. Аналогичная картина складывается и при исследовании кратковременной памяти в когнитивной психологии. Психологи исходят из предложения, что в КП хранится информация ограниченной емкости. В связи с этим они всячески старались ввести специальные приемы, либо мешающие структурированию на уровне КП, либо затрудняющие перевод информации из КП в ДП. Иными словами, когнитивные психологи делали буквально все, чтобы испытуемые не смогли прибегнуть к своим обычным приемам запоминания материала.

Изменение такого отношения представителей ассоциатив­ной и когнитивной психологии к специальным приемам, облегчающим задачу запоминания, очень хорошо иллюстриру­ет высказывание Д. Нормана: «Сегодня мы склонны игнориро­вать эти приемы..., но мы не можем отрицать, что эти приемы действуют. В действительности, нам следовало бы с большей тщательностью рассмотреть процедуры, упрощающие работу по запоминанию, не только потому, что они могут оказаться полезными в жизни, но и потому, что секреты тех, кто практически занимается искусством запоминания, должны пролить некоторый свет на устройство и действие механизмов памяти. Безусловно, те вещи, которые нужно делать, чтобы легко заучивать материал, имеют некоторое отношение к способу действия информационных процессов»*.

Второй период исследования роли средств и специальных мнемотехнических приемов запоминания привел многих пси­хологов к убеждению, что без этих приемов не осуществляется деятельность запоминания. Миллер, Галантер и Прибрам отмечают, что стоит психологу задаться вопросом, что делает испытуемый при припоминании, станет ясно, что без анализа специальных приемов нельзя обойтись. Исходя из отсчетов испытуемых, можно вычленить по меньшей сере три наиболее распространенных приема запоминания. Первый из этих при­емов — замена бессмысленных слогов словами, а затем превращение слов в целые предложения. Второй прием изве­стен как «метод мест». Он заключается в том, что испытуе­мый расставляет объекты, которые ему нужно заучить, в различные физические места. Так, известный мнемонист Шерешевский, описанный А.Р. Лурией, превращал предлага­емые для запоминания слова в «образы», а затем «расставлял» эти образы на какой-нибудь знакомой дороге. Затем при воспро-

Норман Д. Память и внимание // Зрительные образы: феноменология и эксперимент / Отв. ред. В.П. Зинченко Душанбе, 1973. С. 195.
изведении он как бы совершал прогулку по городу и «нахо­дил» оставленные в разных местах улицы слова или слоги. Третий распространенный прием — это ритмическая группи­ровка. Все эти приемы облегчают процесс припоминания.

Та бесспорная роль, которую выполняют мнемотехнические приемы в запоминании, а именно — облегчение процес­са запоминания — как бы закрыла от внимания представите­лей ассоциативной и когнитивной психологии действительное значение внешних и внутренних средств в организации мнемического акта. Там, где представители указанных направле­ний усматривают лишь приемы, облегчающие запоминание, Л.С. Выготский и его последователи видят переход к принци­пиально новому типу приспособления человека к действитель­ности и соответственно к новому типу организации памяти. Дело не в легкости или сложности запоминания, а в том, что человек, используя вспомогательные средства как орудия осо­бого рода — «психологического орудия», — овладевает при их помощи своим поведением, переходит к преднамеренной про­извольной регуляции поведенческого акта. Л.С. Выготский, анализируя различные направления традиционной психологии (ассоцианизм, бихевиоризм), подчеркивает, что все они знали и исследовали лишь одну форму приспособления к действи­тельности, общую для животных и человека.

Существенной чертой этой формы приспособления являет­ся полная определяемость поведения стимуляцией. С перехо­дом же от естественного, подчиняющегося исключительно законам биологической эволюции, развития поведения к раз­витию поведения человека как социального существа меняют­ся и лежащие в основе поведения законы. Появляется новая черта в приспособлении человека к действительности — автостимуляция. Суть автостимуляции как нового регулятив­ного принципа заключается в социальной детерминации пове­дения, осуществляемой с помощью искусственно созданных стимулов — средств знаков. Человек не просто подвергается воздействию потока стимулов, к которым он пассивно приспо­сабливается. Он создает знаки и употребляет эти знаки в качестве особых орудий, посредством которых он овладевает своим собственным поведением. Поведение, опосредствуемое знаком, социально детерминируемое и произвольно регулиру­емо», Л.С. Выготский называет высшим поведением, или высшей психической функцией. Немалое значение в выделении специфики высших психических функций сыграли именно те факты, в которых ассоцианисты и когнитивные психологи видят лишь приемы, облегчающие запоминание.

Совершенно иное раскрывает в этих фактах Л.С. Выгот­ский: «Если вдуматься глубоко в тот факт, что человек в узелке, завязываемом на память, в сущности, конструирует извне процесс воспоминания, заставляет внешний предмет напомнить ему, то есть напоминает сам себе через внешний предмет и как бы выносит, таким образом, процесс запомина­ния наружу, превращая его во внешнюю деятельность, если вдуматься в сущность того, что при этом происходит, один этот факт может раскрыть перед нами все глубокое своеобра­зие высших форм поведения. В одном случае нечто запомина­ется; в другом — человек запоминает нечто. В одном случае временная связь устанавливается благодаря совпадению двух раздражителей, одновременно воздействующих на организм; в другом — человек сам создает с помощью искусственного сочетания стимулов временную связь в мозгу.

Самая сущность человеческой памяти состоит в том, что человек активно запоминает с помощью знаков. О поведении человека в общем виде можно сказать, что его особенность в первую очередь обусловлена тем, что человек активно вмеши­вается в свои отношения со средой и через среду изменяет свое поведение, подчиняя его своей власти»*.

Так описывает Л.С. Выготский основные особенности лю­бой высшей психической функции, в том числе и высшей формы запоминания. Но между описанием предполагаемых и вычленяемых в ходе анализа особенностей высших форм поведения и их исследованием пролегает целая пропасть. Чтобы перебросить через нее мост, необходимо, по меньшей мере, сделать две следующие вещи: а) попытаться на различ­ном этническом материале рассмотреть этапы развития вы­сших форм запоминания в истории человечества — в социогенезе; б) провести экспериментальное исследование, на основе которого можно было бы изучить судьбу высших форм запо­минания в онтогенезе. Эти две взаимодополняющие задачи и были решены в исследовании А.Н. Леонтьева.

А.Н. Леонтьев, анализируя историко-культурные и этно­графические факты, описывает тот путь, который проходит развитие памяти от своих низших биологических форм, от непосредственной памяти, до высших специфических челове­ческих форм, до опосредствованной памяти.

Вслед за Выготским А.Н. Леонтьев видит основную специ­фическую черту высшей формы памяти в ее опосредствован­ном характере. Он приводит пример использования австра­лийцами так называемых «жезлов вестников», в качестве специальных пособий для памяти. «Одна лишь огромная сила впечатления..., — отмечает А.Н. Леонтьев, — не в состоя­нии, конечно, гарантировать всплывание нужного воспомина­ния в тот самый момент, когда послание (которое должен передать вестник. — А.А.) должно быть передано. Для того чтобы воскреснуть, механически удержанные памятью следы должны через какое-нибудь общее звено вступить в естествен-

* Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6-ти т. М., 1983. Т. 3. С. 85 — 86.
ную связь с данной ситуацией; вот это-то общее звено и не может быть гарантировано, когда оно не создается заранее в самом процессе запоминания... Как поступает австралийский вестник, когда ему нужно обеспечить надежное воспроизведение в нужную минуту соответствующего послания? Нанося на свой жезл зарубки, он как бы искусственно создает это необходи­мое общее звено, соединяющее настоящее с некоторой буду­щей ситуацией; сделанные зарубки и будут служить ему тем выполняющим функции средства запоминания промежуточ­ным стимулом, с помощью которого он таким образом, овладе­вает своей памятью...

Активное приспособление к будущему и есть такой непря­мой акт, структура которого является специфической имен­но для высшего поведения человека» (подчеркнуто мной. — А.А.).* Опять мы встречаемся с мыслью, что память есть активное приспособление к будущему, но в ином контексте. Здесь отмечается, что «стимул — средство» готовится заранее для извлечения необходимой информации из памяти в нуж­ный момент. То есть, во-первых, приспособление к будущему протекает как произвольное действие; во-вторых, акт приспо­собления к будущему является непрямым опосредствованным актом по своей структуре; в-третьих, такого рода вспомога­тельный стимул как «жезл вестника» представляет собой изобретение, присущее человеку определенной культуры. Предвосхищение будущего как принцип организации памяти, присуще и животным, но указанные выше черты приспособле­ния к будущему свойственны человеку и только человеку. Специфической особенностью высшей человеческой памяти является применение стимулов — средств не только для организации запоминания, но и для преднамеренной органи­зации деятельности забывания. Существует немало примеров преднамеренного употребления стимулов — средств для забы­вания. Остановимся, вслед за А.Н. Леонтьевым, на одном из них. В одном мексиканском племени женщины, чтобы прове­сти сбор определенной породы кактуса, должны избавиться, «очиститься» от грехов. Если хоть один грех будет забыт во время исповеди, то женщину постигнет неудача. «Так как это очень важно, то каждая женщина изготовляет для себя особую веревочку, на которой она для памяти завязывает узелок на каждого любовника. Она приносит с собой в храм эту веревочку, и, стоя перед огнем, поднимает ее высоко, чтобы узелки были отчетливо видны. По окончании исповеди она бросает веревочку в огонь...»**. Бросая веровочку в огонь, она разрушает тот стимул, который был предназначен для извле­чения грехов из памяти и, тем самым, овладевает собствен-

* Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1981. С. 438. ** Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики, с. 441 — 442.

ным процессом забывания. Все указанные выше особенности отличают высшую память человека от его низшей биологиче­ской памяти.

Развитие высшей опосредствованной памяти идет по двум линиям. Одна из этих линий — это линия развития и усовершенствования средств запоминания в форме действую­щих извне раздражителей. Двигаясь по этой линии, мы раскрываем социогенез памяти — историю становления пись­менности, превращение внешних мнемотехнических знаков в письменные знаки.

Специальный интерес представляет другая линия развития высших форм памяти, а именно линия превращения внешних средств запоминания во внутренние средства. Ее анализ приводит к раскрытию механизма высшей логической волевой памяти человека. Уже простые наблюдения показывают, что в качестве средств запоминания могут выступить не только специально изготовленные средства вроде письменных знаков, но и малоспециализированные средства, например, узелки на память, зарубки, и даже органы нашего тела и наши собст­венные действия. Человек может сказать себе: как только я возьму шляпу, я тотчас должен позвонить такому-то человеку. «Чем же отличается эта форма опосредствования своего запо­минания от описанных нами раньше приемов? — спрашивает А.Н. Леонтьев. — Прежде всего тем, что стимул — средство, то есть соответствующее действие внешне отсутствует в тот момент, когда между ним и объектом запоминания устанавли­вается связь, определяющая функцию этого стимула. Запоми­нающий лишь представляет себе то действие, которое должно произойти, то есть у него имеется лишь внутренний след от его предшествующего опыта. Таким образом, исходная связь запоминаемого материала устанавливается здесь с некоторым внутренним элементом предшествующего опыта, который и выполняет в этой операции запоминания инструментальную функцию. Стимул — средство, прежде действовавший в форме внешнего раздражителя, замещается внутренним стимулом-средством...

Такое опирающееся на систему внутренних стимулов-средств запоминание представляет собой сравнительно поздний этап развития памяти»*.

Тут мы вплотную подошли к основной идее гипотезы А.Н. Леонтьева о развитии памяти в онтогенезе человека. Согласно этой гипотезе развитие высших форм запоминания происходит на основе перехода от натурального запоминания к опосредст­вованному запоминанию. Эта гипотеза и была подвергнута экспериментальной проверке.

Общий методический прием данного экспериментального

Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики, с. 446.
исследования заключался в следующем: испытуемому предла­галось два ряда стимулов: один ряд стимулов, например, ряд слов или бессмысленных слогов испытуемый должен был запомнить, другой ряд стимулов, «стимулов-средств», испыту­емому предлагалось использовать в качестве средств для запоминания тех стимулов, которые были в основном ряду. В качестве стимулов-средств использовались карточки с изобра­жениями различных предметов. Испытуемый для запоминания того или иного слова выбирал карточку, связанную с этим словом, чтобы впоследствии, опираясь на нее как на стимул-средство, воспроизвести соответствующую информацию. Сле­дует подчеркнуть, что содержание карточек-картинок не сов­падало с содержанием слов, подлежащих запоминанию. Мы не будем останавливаться на детальном описании этого изве­стного исследования, а перечислим лишь наиболее значимые результаты и выводы. Было установлено, что на первых ступенях интеллектуального развития ребенка способность к опосредствованному запоминанию довольно низкая. Введение стимулов-средств не изменяет у умственно отсталых детей и у дошкольников эффективности запоминания, то есть эффектив­ность запоминания значимо не различается в серии со стимулом-средством и серии без стимула-средства. Интересно отметить, что умственно отсталые дети способны установить ассоциации предъявляемых в основном ряду слов с картинками, но не способны использовать эти картинки как вспомогатель­ные средства при воспроизведении. Следовательно, развитие опосредствованного запоминания не совпадает целиком с раз­витием элементарных ассоциаций. Использование карточки в качестве средства, и, тем самым, превращение запоминания в опосредованную операцию и установление ассоциации с карточкой — принципиально отличные процессы.

На более высокой ступени развития у школьников введение карточек резко повышает число удержанных в памяти слов, то есть использование вспомогательного средства существенно расширяет естественные границы памяти. Казалось бы, что у студентов эффективность запоминания при использовании вспомогательных средств будет еще более значимо выражена по сравнению с запоминанием без вспомогательных средств. Однако у взрослых испытуемых коэффициенты запоминания в обеих основных сериях сглаживаются. Как же объяснить подо­бные результаты? А.Н. Леонтьев дает следующий ответ на этот вопрос: «...употребление внешнего средства, превращающего непосредственные акты запоминания в акты опосредствован­ные, инструментальные, тем самым создает предпосылки и к употреблению внутренних средств памяти, и эффективность запоминания в первой серии опытов начинает также возра­стать вследствие постепенного перехода его в запоминание опосредствованное. Таким образом, у наших взрослых испытуемых мы встречаемся с опосредствованнным запоминанием уже во всех сериях опытов».* Различие между сериями состоит лишь в том, что во второй основной серии взрослый испытуемый опирается на внутренние приемы и элементы опыта, в то- время как в третьей серии он опирается на внешние средства.

Итак, благодаря исследованию А.Н. Леонтьева, перед нами возникает сложная картинка развития памяти в онтогенезе. На первом этапе развитие памяти происходит как развитие есте­ственной способности к запечатлению и воспроизведению. В течение этого этапа человек пользуется памятью, а не господ­ствует над ней. На смену первого этапа — непосредственной памяти — приходит этап опосредствованной памяти. Дети раннего школьного возраста при помощи внешних средств овладевают собственной памятью. Использование внешних средств радикально изменяет структуру акта запоминания. Появление опосредствованной памяти означает, что использо­вание прошлого опыта принимает новую форму: наше поведе­ние освобождается из-под слепой власти автоматического стихийного воздействия прошлого. Ребенок раннего школьного возраста, говоря словами Выготского, уже не просто пользует­ся памятью, а начинает господствовать над ней. На третьем этапе — высшей волевой логической памяти — внешние средства «вращиваются», становятся внутренними средствами управления памятью. В качестве таких внутренних средств могут выступать элементы опыта человека, которые начинают использоваться в особой инструментальной функции. Для высшей опосредствованной памяти человека характерно именно то, что субъект использует различные внутренние мнемотехнические приемы и средства для того, чтобы гарантировать успеш­ность воспроизведения подлежащего запоминанию материала.

Итак, мы вновь вернулись к мнемотехническим приемами специальным средствам запоминания, но роль этих средств и приемов в запоминании открылась в совершенно ином свете. За фактом использования внешних и внутренних средств стоит, как это было показано выше, присущий лишь человеку регулятивный принцип памяти. Этот принцип свойствен как мнемонистам, так и все людям. Однако у мнемонистов эти «вращенные» внешние средства как бы вновь выносятся наружу, становятся объектом специальной кропотливой работы по осознанию этих приемов и расширению их арсенала. Обычный же человек использует эти средства уже стихийно, то есть он господствует над памятью, не замечая своего господства. Таким образом, фундаментальный принцип орга­низации человеческой памяти — принцип использования внешних и внутренних средств для овладения памятью —

Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики, с. 461.
позволяет объяснить и такой узкий специфический феномен как феноменальная память мнемониста. Но главное, конечно, не в этом, а в том, что на принципе использования внутрен­них и внешних средств основывается грандиозная по своей сложности работа человеческой памяти.

Литература

Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6-ти т. М., 1983, т. 3, с. 368. Леонтьев А.Н. Развитие высших форм запоминания. — В кн.: Леон­тьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1984, с. 436 — 480.

Лурия А.Р. Маленькая книжка о большой памяти. М., 1968, с. 88.
Принцип зависимости запоминания от места запоминаемого объекта в структуре деятельности

Принцип зависимости запоминания от места запоминаемо­го объекта в структуре деятельности был фактически открыт в работах А.Н. Леонтьева, ПИ. Зинченко и А.А. Смирнова, а затем детально разработан их учениками и последователями. Для общепсихологической теории деятельности центральным является положение о том, что память по своему механизму не сводится к пассивному запечатлению следов, а представляет собой продукт различных форм деятельности субъекта с предметом. При этом решающими факторами запоминания являются предметное содержание деятельности и также ее структурные компоненты как цели, мотивы и условия.
Общий принцип зависимости запоминания от организации целенаправленной деятельности

Факты, доказывающие правомочность вычленения общего принципа зависимости запоминания от организации целенап­равленной деятельности, будут взяты преимущественно из такой области исследований психологии памяти, как психоло­гия непроизвольного запоминания. Выбор именно этой формы запоминания в качестве объекта анализа продиктован несколь­кими причинами. Во-первых, в жизни человека непроизволь­ное запоминание занимает главное, доминирующее место. Это положение представляется очевидным, так как в реальных жизненных ситуациях перед человеком не так уж часто встает специальная мнестическая задача, специальная цель припом­нить то или иное событие. Гораздо чаще, практически всегда людям приходится запоминать в самом буквальном смысле этого слова по ходу дела. Чтобы человек ни делал, читает ли он лекцию, играет в футбол, объясняется в любви девушке и т.д., — во всех этих случаях он запоминает множество деталей, как прямо связанных с этим делом, так и непосред­ственно к нему не относящихся. Человек, если пользоваться терминологией когнитивной психологии, постоянно осуществ­ляет параллельную обработку информации. Причем качествен­ная сторона этой переработки и ее эффективность зависят, как будет показано далее, прежде всего от связей запоминае­мого материала с мотивами, целями и условиями осуществле­ния действия. Итак, первой причиной, побуждающей выбрать для анализа непроизвольную форму запоминания, является доминирование в нашей жизни этого вида запоминания и его многоуровневый характер. Вторая причина связана с тем, что при анализе когнитивной психологии мы почти не упоминали о непроизвольном запоминании. Это и не удивительно, так как в когнитивной психологии памяти исследуется главным образом произвольное запоминание, то есть запоминание при наличии специальной задачи запомнить. Непроизвольное, или, как его иногда называют, «случайное» запоминание просто не вмещается в рамки искусственных лабораторных ситуаций, в которых обычно анализируется память в когнитивном подходе. Третья причина состоит в том, что факт зависимости запоми­нания от организации деятельности был наиболее убедительно продемонстрирован на материале непроизвольного запомина­ния в исследованиях П.И. Зинченко, А.А. Смирнова и их учеников. К этим исследованиям, прежде всего к исследовани­ям П.И. Зинченко мы и обратимся далее.

Главная задача одного из циклов исследования П.И. Зин­ченко заключалась в том, чтобы экспериментально доказать сам факт зависимости непроизвольного запоминания от орга­низации деятельности человека.

Основной методический принцип экспериментов П.И. Зин­ченко был в известном смысле противоположен требованиям, предъявляемым к методикам в когнитивной психологии. Во всех своих экспериментах П.И. Зинченко пытался не изоли­ровать определенный материал от деятельности, а, напротив, включить этот материал в какую-либо деятельность, напри­мер, в познавательную или игровую. Важно лишь, чтобы эта деятельность не была мнемической, поскольку в мнемической деятельности экспериментатор сталкивается с произвольным запоминанием и соответствующими этой форме запоминания специальными мнемическими операциями по организации материала (смысловая группировка, выделение опорных пунктов в тексте, соотнесение запоминаемого материала либо с чем-нибудь ранее известным, либо соотнесение отдельных частей материала друг с другом). Включение того или иного материала в деятельность было первой чертой методического приема. Вторая черта методического приема заключалась в том, что один и тот же материал должен выступить в двух ипостасях: один раз — в качестве объекта, на который направлена деятельность субъекта, другой раз — в качестве фона, то есть объекта, который непосредственно не вклю чен в выполняемую субъектом познавательную или игровую деятельность.

Основной методический прием определил конкретную ме­тодику экспериментального исследования. Перед испытуемыми ставилась задача на классификацию различных предметов. Было проведено две серии экспериментов.

В I серии экспериментов — по методике «классификация предметов» — ученикам и взрослым испытуемым предлага­лась познавательная задача: разложить карточки на группы по содержанию изображенных на них предметов. «Лишние», то есть не относящиеся ни к одной группе карточки нужно было отложить отдельно.

Согласно гипотезе в I серии должны были запоминаться изображенные на карточках предметы, а не стоящие в углу каждой карточки числа, поскольку именно предметы выступа­ли в качестве объекта, на который направлена деятельность испытуемых.

Во II серии экспериментов — по методике «классифика­ция карточек» — в качестве объекта, на который направлена деятельность испытуемых, предлагались цифры. Перед испы­туемыми вновь ставилась познавательная (а не мнемическая) задача.

Результаты, полученные в обеих серия экспериментов, подтверждают выдвинутую П.И. Зинченко гипотезу о зависи­мости непроизвольного запоминания от организации целенаправленной деятельности. Так, например, в I серии школьники среднего возраста воспроизвели 13,4 предметов и 1,1 цифр (берутся среднеарифметические показатели запоминания для каждой группы испытуемых). Во второй серии испытуемые этой возрастной группы запомнили 10,3 числа и 1,3 предмета. Анализируя результаты, полученные в ходе целого цикла экспериментов, П.И. Зинченко приходит к следующему выво­ду: «... Деятельность с объектами является основной при­чиной непроизвольного запоминания их. Это положение под­тверждается не только фактом высокой продуктивности запо­минания карточек и чисел там, где они были предметом деятельности испытуемых, но и плохим их запоминанием там, где они были только фоновыми раздражителями. Последнее свидетельствует о том, что запоминание нельзя сводить к непосредственному запечатлению, то есть к результату одно­стороннего воздействия предметов на органы чувств вне дея­тельности человека, направленной на эти предметы».*

Итак, экспериментальные исследования, выполненные П.И. Зинченко, доказывают, что существует четкая зависимо­сти запоминания от организации целенаправленной деятельно­сти субъекта.

* Зинченко П.И. Непроизвольное запоминание. М., 1961, с. 151.
Мотив деятельности и его роль

в запоминании и забывании

В этом параграфе остановимся на трех группах исследова­ний, демонстрирующих зависимость запоминаемого объекта от его связи с мотивами деятельности. В работах первой группы исследований центральным является вопрос о влиянии на продуктивность запоминания различных мотивов. Репрезен­тативным для этой группы работ является экспериментальное исследование З.М. Истоминой. Исследователи, работы кото­рых мы относим ко второй группе, сосредоточивают свое внимание преимущественно на выявлении влияния одного и того же мотива на решение различных задач. Именно к этому направлению относятся работы П.И. Зинченко, посвя­щенные исследованию роли мотивов в непроизвольном запо­минании. Если работы первой и второй группы исследований взаимно дополняют друг друга, то работы, относящиеся к третьей группе исследований стоят особняком. Эти работы направлены на изучение специфических особенностей памяти в ситуации конфликта между неосознаваемыми мотивами личности и осознаваемыми целями действий. До настоящего времени самыми яркими работами в этой области остаются исследования 3. Фрейда, разработавшего представления о защитных механизмах личности, в частности, о механизме вытеснения, который лежит, по мнению 3. Фрейда, в основе забывания тех или иных значимых для личности событий.

В исследовании З.М. Истоминой (1948, 1953), которое мы относим к первой группе работ, ставилась задача изучения особенностей влияния разных мотивов на продуктивность произвольного запоминания. С испытуемыми различных возра­стных групп (от 3 до 7 лет) было проведено три серии опытов. В первом опыте запоминание осуществлялось в условиях лабораторного эксперимента и не побуждалось каким-либо явным мотивом. Детей просто просили запомнить и воспроиз­вести вслед за экспериментатором ряд слов. Во втором опыте запоминание включалось в деятельность, побуждаемую игровым мотивом. Детям предлагалось сыграть в магазин. В ходе игры ребенок должен был пойти в магазин, чтобы купить и принести ряд названных экспериментатором предметов, о которых говорилось, что они очень нужны для детского сада. В третьем опыте запоминание осуществлялось в ходе практи­ческой деятельности. Детей просили принять участие в подго­товке выставки детских рисунков. Для того чтобы организо­вать эту выставку, ребенку нужно было сходить к заведующему детским садом и попросить ряд названных экспериментатором предметов, необходимых для устройства выставки.

Основное различие между первым опытом и двумя после­дующими опытами заключалось в том, что в первом мотив прямо не задавался, а во втором и третьем опытах запоминание включалось в контекст различно мотивированной деятельности.

В этих экспериментах З.М. Истоминой были выявлены две важные закономерности: а) влияние разной мотивации на продуктивность произвольного запоминания; б) роль мотивации в качественной перестройке поведения дошкольников. Было установлено, что в ситуации лабораторного эксперимента — наименьшая продуктивность воспроизведения; в ситуации за­поминания, побуждаемого игровым мотивом, эффективность вос­произведения возрастает (1,0%); наибольшей продуктивность воспроизведения оказалось у этих детей в ситуации практиче­ской деятельности, то есть в той ситуации, где мотивация была наиболее действенной (2,3 %). Таким образом, опыты З.М. Истоминой выявили как зависимость эффективности произвольного запоминания от различных мотивов, так и те качественные изменения, которые претерпевает деятельность при различной мотивации.

Во второй группе исследований, наряду с изучением влияния разных мотивов на продуктивность запоминания, специально изучалось влияние одного и того же мотива на решения разных задач. Чтобы показать специфику этого класса исследований и описать полученные в них закономер­ности, обратимся к работе П.И. Зинченко (1961), который предлагал испытуемым различных возрастных групп три различных задачи познавательного характера, выполнение которых мотивировалось разными мотивами («учебным» и «игровым»). Во всех трех задачах испытуемым предлагали по 15 слов и просили придумать (подчеркиваем, придумать, а не запомнить, то есть речь идет о непроизвольном запоминании) к каждому заданному слову новое слово. Была установлена следующая закономерность: разные задачи дают неодинаковые результаты запоминания в пределах одного мотива, то есть один и тот же мотив по-разному продуктивен в разных задачах. Отсюда следует, что продуктивность запоминания при разных задачах в пределах одного мотива зависит от содержания задач, от степени ее трудности и соответствия притязаниям субъекта. Этим выводом и можно резюмировать изложение сути второй группы исследований.

К третьей группе исследований относятся работы по изу­чению специфических особенностей памяти в ситуации конф­ликта между неосознаваемыми мотивами личности и осознава­емыми целями действий. Работы этого направления главным образом основываются на материале психологии обыденной жизни, то есть на наблюдениях за свойствами памяти в обычных жизненных ситуациях. Подобный материал тщатель­но подбирался и анализировался 3. Фрейдом.

Из анализа конфликтных ситуаций наглядно проступает закономерность вытеснения из забвения объектов, связанных с неприятным событием. Эта закономерность как бы лежит на поверхности и на ее основе нередко делается вывод, что события, окрашенные негативными эмоциями, запоминаются хуже, чем приятные события, что приятное запоминается, а неприятное вытесняется. На проверку этого тезиса было направлено немало исследований, авторы которых пытались доказать его правильность. Эти исследования имеют позитив­ное значение в том смысле, что в них четко ставилась задача изучения роли эмоций в памяти. Но сама постановка вопроса в подобной форме является некорректной. Неудивительно, что до сих пор исследователи этой проблемы не могут дать однозначного ответа, хуже забываются неприятные события или нет. Если рассматривать данную проблему в контексте анализа конкретной целенаправленной деятельности, то стано­вится возможной другая постановка вопроса: неприятные события забываются, вытесняются из памяти, из сознания личности тогда, когда существует конфликт между неосозна­ваемыми мотивами деятельности личности и осознаваемыми целями действия. Именно с таким конфликтом мы сталкива­емся в приведенном 3. Фрейдом примере, когда он из-за ссоры с одним семейством неосознанно обходит, избегает дом, в который отправился с целью приобретения шкатулки для своей знакомой. Из-за неосознаваемого мотива «избегание встречи с семейством, с которым вышел скандал из-за денег» цель действия «купить шкатулку» приобрела негативный лич­ностный смысл, что и привело к вытеснению связанных с этой целью знаний из памяти. Говоря о том, что конфликт между мотивом и целью приводит к забыванию, мы вовсе не абсолютизируем это положение, а лишь подчеркиваем, что подобный конфликт представляет собой одно из возможных условий забывания неприятного события. Отметим также, что сам Фрейд не характеризовал подобного рода исследования как работы по изучению памяти в ситуации конфликта между неосознаваемыми мотивами личности и целями действия. Такая классификация возможна, если мы рассматриваем полученные Фрейдом факты через призму общепсихологической теории деятельности.

Итак, в этом параграфе была показана роль мотивов, то есть того, ради чего действует человек, в запоминании и забывании. Игнорирование этой роли не просто обедняет, а искажает действительную картину представлений о памяти человека.
Зависимость запоминаемого материала

от его соотношения с целями и условиями

осуществления деятельности

Выше были приведены факты, свидетельствующие о суще­ствовании как общей зависимости запоминания от деятельн ости, так и о роли мотивации в запоминании и забывании материала. В этом же параграфе мы попытаемся показать зависимость запоминаемого материала от таких компонентов деятельности, как цель действия и средство или условие достижения цели действия, а затем остановимся на возможном механизме запоминания материала, функционирующем на разных уровнях деятельности.

Зависимость запоминаемого материала от его места в структуре деятельности была выявлена в уже упоминавшемся цикле работ П.И. Зинченко. Для того чтобы исследовать зависимость запоминаемого материала от его места в структу­ре деятельности, нужно было построить методику так, чтобы в одном случае материал занял место цели действия, в другом — место условия достижения цели действия. Фактически П.И. Зинченко повторяет в этом исследовании тот же методический ход, что и при исследовании общей зависимости запоминания от деятельности. Различие лишь в том, что четко фиксируется место запоминаемого материала в структуре деятельности.

В целях проверки гипотезы о существовании зависимости запоминаемого материала от его места в структуре деятельности П.И. Зинченко были проведены следующие опыты.

В первом опыте испытуемым разных возрастных групп предлагалось задание по «решению задач». Им давали по пять задач, которые решались в одно действие сложения или вычитания с числами в пределах 100.

Во втором опыте испытуемым давали задание иного харак­тера — по «придумыванию задач». Их просили самостоятель­но придумать пять задач в одно действие с числами в пределах 100.

В третьем контрольном опыте давалось задание промежу­точного характера по отношению к двум первым заданиям — по «неполному придумыванию задач». В этом задании испытуе­мым вновь предлагалось придумать пять задач, но в отличие от второй серии для каждой задачи задавались действие и числа, например, 48 — 17. Числа те же, что и в первом опыте.

Все эти три опыта направлены на проверку гипотезы о существовании зависимости запоминаемого материала от его места в структуре деятельности. В опыте по «решению задач» испытуемым предлагались готовые числа, и, соответственно, предполагалось, что работа с ними будет протекать на уровне операции, то есть способа достижения цели, при том условии, что у данной группы испытуемых арифметические действия уже стали навыками. В опыте по «придумыванию задач» сам характер задания должен был привести к изменению уровня деятельности, задействованного в выполнении этого задания. Предполагалось, что если испытуемые сами придумывают задачи, то они тем самым совершают действие, направленное на те же числа, как и в первом задании, но уже как на свою цель. И, наконец, третий опыт занимал промежуточное поло­жение между первыми двумя опытами.

На основе этого экспериментального исследования были получены результаты, подтверждающие исходную гипотезу.

В целом же исследование П.И. Зинченко позволяет сделать следующий вывод: «Материал, составляющий непосредствен­ную цель действия, запоминается конкретно, точно, более эффективно и прочно; тот же материал, относящийся к способам осуществления действия (операциям), запоминается обобщенно, схематично, менее эффективно и менее прочно».*

Запоминание материала, находящегося на уровне цели действия, обладает рядом характерных черт, одна из которых проявляется в феномене Зейгарник (феномене «тенденции к запоминанию прерванных действий»). Этот феномен интере­сен в двух отношениях. Во-первых, он характеризует особен­ности запоминания материала на уровне действия. Во-вторых, он позволяет пролить свет на регулятивные механизмы запо­минания. В опыте Б.В. Зейгарник исследовать то, как соотно­сятся запоминание действий, которые были прерваны до их окончания, и запоминание завершенных действий. Предпола­галось, что прерванные задачи будут лучше сохраняться в памяти, чем задачи завершенные. Чтобы проверить это пред­положение, Б.В. Зейгарник просила испытуемых как можно скорее и быстрее решить 18 — 22 последовательных задач разного характера: небольшие математические задачи, лепка фигурок из глины, загадки и т.д. Половина из этих задач, случайно выбранных, прерывалась до того, как они были выполнены испытуемыми. После того, как опыт заканчивался, экспериментатор просил испытуемых перечислить все выпол­ненные ими задачи. Выяснилось, что прерванные действия запоминаются примерно в два раза лучше, чем завершенные. Иными словами, сохранение прерванных задач превышает сохранение завершенных задач примерно на 100 %. В опытах Б.В. Зейгарник выступил тот фундаментальный факт, что предвосхищаемый субъектом результат действия и, следова­тельно, установка,** готовность к завершению прерванного действия в значительной степени обуславливают эффектив­ность запоминания.

Поясним, на чем основывается подобная интерпретация феномена Зейгарник. Для этого обратимся к вопросу о соот­ношении цели и установки. O.K. Тихомиров так характеризу­ет те отношения, которые существуют между целью действия и установкой: «... установка замещается целью, когда дейст­вие установочных механизмов оказывается недостаточным;

* Зинченко П.И. Непроизвольное запоминание, с. 186. ** См.: Установка. — В кн.: Краткий психологический словарь / Под ред. А.В. Петровкого, М.Г. Ярошевского. М., 1985.
установка определяет избирательность действия по отношению к возможным целям; установка может быть продуктом транс­формации целей (образования намерения как результат при­нятого решения)».*

Именно с последним вариантом взаимоотношения между целью и установкой, то есть установкой, трансформировав­шейся в намерение, мы и имеем дело в экспериментах Б.В, Зейгарник. Принятая субъектом задача не только определяет направленность действия, но и приводит к возникновению своего рода внутренней установки" на удержание того, что нужно будет. Подобная «установка на удержание того, что нужно будет», возникающая при наличии предвосхищаемого результата действия, и определяет запоминание в тех случаях, когда результат еще не достигнут и, следовательно, получен­ная информация еще не понадобится для решения задачи.

В этой интерпретации мы вновь сталкиваемся с принци­пом предвосхищения как принципом организации памяти, но здесь речь идет не о вероятностном, а об интенциональном предвосхищении. С такого рода предвосхищением некоторые последователи П.И. Зинченко связывают эффекты запомина­ния в контексте целенаправленной деятельности. Очень четко роль интенционального предвосхищения в запоминании образа объекта как продукта и условия деятельности сформулирована Г.К. Середой: «Формирование и закрепление в памяти образа объекта как продукта и условия протекания деятельности определяется возникающими на основе усваиваемого опыта антиципирующими процессами отражения предстоящих це­лей, детерминирующих закрепление тех результатов, кото­рые необходимы для дальнейшего течения деятельности».** Таков механизм предвосхищения, стоящий за феноменом Зейгарник. Этот же механизм обусловливает проявления запо­минания в контексте действия, описанные выше в этом параграфе.

Введение принципа зависимости запоминания от места запоминаемого объекта в структуре деятельности кардиналь­ным образом меняет всю картину современных исследований психологии памяти. Из этого принципа вытекает положение о том, что запоминание не сводится к процессу запечатления следов, а является продуктом сложной многоуровневой дея­тельности субъекта. Принцип зависимости запоминания от места запоминаемого объекта в структуре деятельности должен

* Тихомиров O.K. Понятие «цель» и целеобразование в психологии. — В кн.: Психологические механизмы целеобразования / Отв. ред. O.K. Ти­хомиров. М., 1977, с. 9.

** Середа Г.К. О структуре учебной деятельности, обеспечивающей вы­сокую продуктивность непроизвольного запоминания. — В кн.: Пробле­мы психологии памяти / Под ред. П.И. Зинченко. Харьков, 1969, с. 17.

быть поставлен в центр всей системы принципов, вычленен­ных в этой работе, поскольку все остальные принципы затрагивают разные уровни регулирования памяти как одного из видов деятельности человека. Принципы, открытые в когни­тивной психологии, позволяют описать работу памяти, связан­ную преимущественно с объектной детерминацией процессов психического отражения действительности и проделываемую разными функциональными блоками. На уровне операции мы сталкиваемся с механизмов вероятностного прогнозирования; на уровне действия — с интенциональным предвосхищением и использованием специальных приемов и средств; на уровне леятельности — с запоминанием событий, имеющих личност­ный смысл, и забыванием этих событий, проходящим под контролем защитных механизмов личности (рационализации, вытеснения и т.д.). Принцип «повторения без повторения» описывает творческий конструктивный процесс запоминания, на каком бы уровне деятельности оно ни происходило. Все это лишь набросок рассмотрения всех выделенных в этой работе принципов как системы. Разработка представлений, раскры­вающих взаимоотношения всех этих принципов, является задачей специального исследования. Считаем ли мы, что нами вычленены все основные принципы организации памяти чело­века? Конечно, нет. Но выделенные в этой работе принципы организации памяти реально существуют и отражают наибо­лее значимые направления исследований памяти в современ­ной психологии. На этом мы и завершаем обзор принципов организации памяти человека в данном учебно-методическом пособии.

Литература

Зинченко П.И. Непроизвольное запоминание. М., 1961, с. 562. Смирнов А.А. проблемы психологии памяти. М., 1966, с. 424.