Работа. Джидду Кришнамурти Записные книжки
 Скачать 1.02 Mb.
|
26 октябряЗдесь растёт дерево, как раз напротив веранды, с большими листьями и с множеством крупных красных цветов; они эффектно выглядят, а зелёный цвет листвы после недавних дожде и ярок и выразителен. Цветы оранжево‑красные, и на фоне зелени и скалистого холма они, казалось, вобрали в себя всю землю и покрыли всё пространство раннего утра. Это было красивое утро, облачное, и с тем светом, который делал любой цвет чистым и сильным. Ни один лист не шевелился, все они ждали, надеясь на новый дождь; солнце будет жаркое, и земле нужно гораздо больше дождя. Речные русла безмолвствовали уже немало лет, в них росли кусты, и вода была нужна повсюду; вода в колодцах стояла низко, и жителям деревень придётся страдать, если воды не прибудет. Облака над холмами были чёрные, тяжёлые, они обещали дождь. Загремел гром, блеснула отдалённая молния, и вскоре начался ливень. Он длился недолго, но пока этого было достаточно, и была надежда на продолжение. И там, где дорога идёт вниз и через мост над сухим речным руслом из красного песка, холмы на западе были тёмными, тяжело нависающими; и в вечернем свете сочная зелень рисовых полей выглядела невероятно красивой. Посреди полей высились тёмно‑зелёные деревья, холмы на севере были фиолетовыми; долина лежала открытой небесам. Тем вечером в этой долине присутствовали все цвета, и знакомые, и невиданные; каждый из них о чём‑то говорил, на что‑то намекал, скрыто и явно, и каждый лист или стебелёк риса взрывался блаженством цвета. Цвет был богом, вовсе не мягким и кротким. Облака собирались, чёрные и тяжёлые, особенно над холмами, и видны были зарницы, беззвучные отблески молний далеко над холмами. Уже падали редкие капли; среди холмов шёл дождь, и скоро он будет здесь. Благословение для жаждущей земли. После лёгкого обеда мы все разговаривали о делах, связанных со школой, — как необходимо то или это, как трудно найти хороших учителей, как нужны дожди и так далее. Разговор продолжался, и тут внезапно, неожиданно, появилось иное; это иное пришло с такой необъятностью, с такой сокрушительной силой, что человек стал сразу абсолютно спокоен; глаза видели его, тело ощущало его, и мозг был бдителен, без всякой мысли. Беседа не была слишком серьёзной, и в этой случайной, повседневной обстановке происходило нечто потрясающее. С ним отправился в постель, и в течение ночи шёпот его продолжался. Нет никакого переживания его; оно просто здесь, с неистовством и благословением. Чтобы переживать, должен быть переживающий, когда же его нет, это уже совсем другой феномен. Нет ни его принятия, ни его отвержения; оно просто здесь, как факт. Этот факт ник чему не имел отношения, ни к прошлому, ни к будущему, — и мысль не могла установить никакого контакта или общения с ним. Иное не имело ценности в смысле пользы или выгоды, из него нельзя было ничего извлечь. Но иное было здесь — и в силу самого его существования здесь были любовь и красота и беспредельность. Без него ничего нет. Без дождя земля погибла бы. Время — иллюзия. Есть завтра и было множество вчера; это время — не иллюзия. Мысль, которая использует время как средство для того, чтобы осуществить внутреннюю перемену, психологическую перемену, являет собой стремление к не‑перемене, ведь такое изменение есть всего лишь модифицированное продолжение того, что было; такая мысль медлит, откладывает и ищет убежища в иллюзии постепенности, в идеалах, во времени. Изменение со временем невозможно. Само отрицание времени уже есть перемена; перемена происходит, когда всё, что вызвано к жизни временем, привычка, традиция, реформа, идеалы — всё это отвергнуто. Отвергайте время, и произойдёт перемена — полная перемена, а не изменение шаблонов и стереотипов или замена одного стереотипа другим. Но обретение знания и изучение техники требуют времени, которое нельзя и не нужно отрицать, — это необходимо для нашего существования. Время, чтобы дойти отсюда туда, — это не иллюзия, но всякая другая форма времени есть иллюзия. В такой перемене присутствует внимание, и из этого внимания выходит действие совершенно другого рода. Такое действие не становится привычкой, повторением ощущения, переживания и знания, которое притупляет мозг, делает его невосприимчивым к перемене. Поэтому добродетель — это не более хорошая привычка, не более хорошее поведение; у добродетели нет шаблона, ограничений, на ней нет печати респектабельности; она — не идеал, которому следуют и который сформирован временем. Добродетель поэтому — опасность, а не послушное орудие общества. Любовь поэтому — разрушение, революция, не экономическая или социальная, а всего сознания. |