Винникотт Дональд. Семья и развитие личности. Дональд Вудз Винникотт Семья и развитие личности. Мать и дитя
 Скачать 474.72 Kb.
|
3. Советы родителямНазвание этого раздела способно привести к недопониманию. Всю свою профессиональную жизнь я избегал давать советы, и если мне удастся добиться поставленной в данном случае цели, то читатель узнает не как давать советы, а, скорее, будет испытывать меньше желания давать советы вообще. Однако я совсем не хочу довести это свое отношение до абсурда. Если врача спрашивают: «Что мне делать с ребенком, у которого диагностировали ревматическую лихорадку?», врач посоветует уложить ребенка в постель и держать его там, пока не минует опасность поражения сердца. Или, если медсестра обнаруживает гниды в волосах ребенка, она дает инструкции, как провести необходимую дезинфекцию. Иными словами, в случае физических заболеваний врачи и сестры благодаря своей специальной подготовке знают, какой ответ дать, и допустят ошибку, если не ответят. Однако нам часто приходится иметь дело с детьми, которые физически не больны. Например, в случае с матерями наша работа не лечебная, потому что мать и ребенок обычно здоровы. А со здоровьем иметь дело гораздо труднее, чем с болезнью. Любопытно, что врачи и сестры способны испытывать замешательство при столкновении с проблемами, которые не связаны с физическими заболеваниями или деформациями; их подготовка к «обращению со здоровьем» несопоставима с той, что они получают для обращения с болезнями. Мои наблюдения относительно советов распадаются на три категории: 1. Разница между лечением болезни и советами относительно жизни. 2. Необходимость скорее держать проблему в себе, чем предлагать пути ее решения. 3. Профессиональные интервью. Лечение болезни и советы о жизни Так как сегодня врачи и сестры все больше интересуются психологией, то есть эмоциональной и чувственной стороной жизни, им нужно понять одно обстоятельство: они не специалисты в области психологии. Иными словами, оказавшись на границе между двумя территориями — территорией физических болезней и территорией процессов жизни, — они должны использовать совсем другую методику. Позвольте привести пример. Педиатр осматривает ребенка в связи с состоянием желез в горле. Он ставит диагноз и сообщает его матери, а также объясняет особенности предполагаемого лечения. Матери и ребенку этот педиатр нравится, потому что он добр и полон сочувствия и потому что хорошо справился с осмотром ребенка. Будучи современным специалистом, врач позволяет матери немного поговорить о себе и о ее семье. Мать замечает, что ребенку плохо в школе, где его преследуют другие дети; она подумывает, не сменить ли школу. До этого момента все шло хорошо, но тут врач, который привык давать советы в своей области, говорит матери: «Да, я считаю, что было бы полезно сменить школу». В этот момент врач вышел за пределы своей территории, но прихватил с собой свое авторитарное отношение. Мать этого не знает, но он посоветовал сменить школу только потому, что недавно сам поменял школу для своего ребенка, которому в школе приходилось несладко, поэтому эта идея была для него близка. Другой тип личного опыта побудил бы его дать противоположный совет. На самом деле врач вообще не может давать совет в этой области. Слушая рассказ матери, он, не зная этого, осуществлял полезную функцию, но потом повел себя безответственно и дал совет, тем более что его об этом даже не спрашивали. Подобное в практике врачей и сестер происходит все время, и положение можно будет изменить, только если врачи и сестры поймут, что они не должны решать проблемы жизни своих пациентов, мужчин и женщин, которые часто являются более зрелыми личностями, чем врач или сестра, дающие совет. Следующий пример иллюстрирует противоположный метод. Молодые родители обратились к врачу по поводу своего второго младенца, восьми месяцев. Ребенок «не отнимался» от груди. Никакой болезни не было. В ходе часового разговора выяснилось, что мать ребенка направила к врачу ее собственная мать. У бабушки в прошлом были большие трудности, когда ей самой приходилось отнимать от груди мать младенца. В основе всего происшествия просматривалась депрессия — и у бабушки, и у матери. Когда все это выяснилось, мать сама удивилась своему безутешному плачу. Решение проблемы было связано с признанием матери, что проблема заключается в ее отношениях со своей матерью, после чего она смогла перейти к практическим вопросам отнятия от груди без необходимости проявлять жестокость по отношению к девочке и продолжать любить ее. Совет в данном случае ничем не помог бы, потому что проблема заключалась в эмоциональной перестройке. По контрасту следующий пример касается девочки, с которой я встретился, когда ей было десять лет. Девочка, будучи единственным ребенком, любила родителей, но причиняла им множество хлопот. Тщательное изучение истории болезни показало, что трудности начались, когда девочку в восемь месяцев отлучили от груди. После отлучения от груди девочка потеряла способность наслаждаться едой. В три года ее показали врачу, который, к несчастью, не понял, что ребенок нуждается в психологической помощи. Девочка тогда уже была непоседливой, не могла долго участвовать в играх и вообще всем мешала. Врач сказал: «Подбодритесь, мамаша, скоро ей будет четыре!» В другом случае родители советовались с педиатром в тот период, когда испытывали трудности отнятия от груди. Врач осмотрел ребенка, не нашел ничего плохого и так и сказал родителям. Но ом пошел дальше. Он предложил матери немедленно отнять-ребенка от груди, что та и сделала. Этот совет матери не плохой и не хороший, он просто неуместный. Он был связан с бессознательным конфликтом матери относительно отнятия от груди ребенка, единственного ребенка, который могу нее, вероятно, быть (ей тогда было тридцать восемь лет). Конечно, она послушалась совета специалиста: что еще ей оставалось делать? Но он не должен был давать этот совет. Он должен был заниматься своей непосредственной работой и передать решение конфликта, связанного с отнятием от груди, кому-нибудь другому, обладающему более обширными познаниям в области жизни и жизненных отношений. К несчастью, подобное происходит часто; такова повседневная медицинская практика. Приведу еще один, достаточно длинный пример. Мне позвонила женщина и сказала, что находится с дочкой в детской клинике, но хочет поговорить со мной о своем ребенке приватно. Мы договорились о приеме, и она пришла с младенцем, которому было семь месяцев. Молодая мать сидела в кресле, держа ребенка на коленях, и мне было легко наблюдать за ребенком. Я хочу сказать, что мог говорить с матерью и в то же время заниматься ребенком без помощи или вмешательства матери. Мне вскоре стало ясно, что мать вполне нормальная личность и нормальны ее отношения с младенцем. Ребенок сидел у нее на коленях спокойно, в его поведении не было ничего фальшивого, никакого дерганья или подпрыгивания. Роды прошли легко; девочка родилась словно бы «спящей»: ее очень трудно было заставить взять сосок; по существу она не просыпалась. Мать описала, какие усилия предпринимались в больничной палате, чтобы заставить ребенка взять сосок. Она в течение недели собирала свое грудное молоко и давала его ребенку в бутылочке. Сестра была настроена решительно, она хотела обязательно приучить ребенка к груди и непрестанно всовывала соску в рот младенцу, щекотала девочке пальцы ног и подбрасывала ее. Все эти процедуры не произвели никакого эффекта, и поведение девочки оставалось прежним; больше того, много позже мать обнаружила, что когда пытается «активизировать» бутылочное кормление, девочка немедленно засыпает. К концу первой недели была сделана попытка перейди на грудное кормление, однако матери не позволили использовать свое инстинктивное понимание потребностей младенца. Для нее это было крайне болезненно. Ей казалось, что на самом деле никто не заинтересован в успехе. Ей приходилось просто сидеть и ждать, пока сестра делала все, что могла, чтобы заставить ребенка есть. Сестра, достаточно опытная, прижимала голову ребенка к груди. Поскольку такие действия вызывали только глубокий сон, от грудного кормления совсем отказались, и последующие попытки привели к значительным ухудшениям. Неожиданно в две с половиной недели произошло улучшение. В месячном возрасте девочка весила 6 фунтов 6 унций8 (при рождении — 6 фунтов 9 и три четверти унции); в это время ее выписали, и она вместе с матерью вернулась домой. Матери велели кормить ребенка ложечкой. Сама мать считала, что могла бы отлично кормить девочку, хотя к этому времени молока у нее уже не было. Она кормила девочку по полтора часа и была готова кормить ее часто и понемногу. Но к этому времени в больнице обратили внимание на некоторые нарушения в состоянии ребенка и посоветовали лечиться амбулаторно. Совет был основан на представлении, что матери уже трудно кормить младенца, тогда как на самом деле ей это нравилось и совсем не казалось трудным. Она не согласилась с советом врача (заметила: «В следующий раз я точно не буду рожать в больнице»). Вопреки протестам матери в больнице провели бесчисленные исследования, но, естественно, она считала, что заботу о физической стороне дела надо предоставить врачам. У девочки оказалась укороченная левая рука и расщепленное нёбо (волчья пасть), причем были затронуты только мягкие ткани. Поскольку обнаружились физические отклонения, мать была вынуждена держать девочку в больнице, но это означало, что ей приходилось выслушивать советы относительно кормления ребенка, как правило, основанные на непонимании ее собственного отношения. Ей посоветовали с трех месяцев кормить девочку твердой пищей, чтобы избавиться от длительных и частых кормлений. Но это было бесполезно, и она к этому совету не прислушалась. В семь месяцев девочка сама захотела твердую пищу, потому что ее усаживали во время обеда за стол с родителями. Ей стали давать кусочки, и со временем она усвоила мысль, что существует и другой вид еды. Тем временем ее кормили молоком и шоколадным пудингом, и весила она уже 14 фунтов 4 унции. Зачем эта мать обратилась ко мне? Ей нужна была поддержка в ее собственных представлениях о младенце. Во-первых, девочка для своего возраста была вполне развита, никакого отставания в развитии не было, в то время как в больнице предполагали, что она отстает. Во-вторых, мать соглашалась с необходимостью лечить левую руку, но не собиралась соглашаться на многочисленные исследования и особенно отказывалась поместить руку девочки в лубок. Совершенно очевидно, мать лучше чувствовала потребности девочки, чем врачи и сестры. Например, она встревожилась, когда попросили оставить девочку на ночь в больнице, чтобы сделать ей анализ крови. Мать не согласилась, и анализ был взят амбулаторно, без осложнений, связанных с помещением девочки в палату. Таким образом, проблема заключалась в следующем: мать вполне осознавала свою зависимость от больницы во всем, что касается физической стороны, и ей приходилось признавать тот факт, что физически ориентированные специалисты не признают младенца здоровым человеческим существом. Однажды она решительно возразила против помещения руки девочки в лубок, хотя ей уверенно заявили, что в таком возрасте на девочку это не повлияет; однако она была уверена, что повлияет отрицательно; она видела, что девочка левша и лубок повредит развитию ее левой руки на этой чрезвычайно важной стадии, когда хватание создает мир. Вот описание ребенка (семи месяцев) во время консультации. Когда я вошел в кабинет, девочка внимательно посмотрела на меня. Убедившись, что я вступил с ней в контакт, она улыбнулась и ясно показала, что понимает: началась коммуникация с другой личностью. Я взял неподточенный карандаш и подержал перед ней. По-прежнему глядя на меня и улыбаясь, она взяла карандаш правой рукой и без колебаний сунула в рот, явно довольная. Несколько мгновений спустя она переложила карандаш в левую руку, продолжая держать его во рту. Потекла слюна. Так продолжалось примерно пять минут, пока она случайно не уронила карандаш. Я вернул его ей, и игра началась снова. Еще несколько минут, и карандаш снова упал, но на этот раз ошибка была менее очевидной. Теперь девочка не была озабочена только тем, чтобы взять карандаш в рот; однажды она сунула его себе между ног. Она была одета, потому что я не думал, что придется ее осматривать. В третий раз она уронила карандаш нарочно и смотрела, как он падает. В четвертый раз поместила карандаш вблизи материнской груди и уронила между матерью и ручкой кресла. К этому времени мы уже подошли к концу консультации, которая продолжалась полчаса. Когда игра с карандашом кончилось, ребенок захныкал, и последовало несколько неловких минут: ребенок считал, что пора уходить, а мать была еще не готова уйти. Однако особых трудностей не возникло, и мать с дочерью вышли из кабинета, вполне довольные друг другом. Пока все это происходило, я разговаривал с матерью и только один раз попросил ее не показывать на ребенке то, о чем мы говорим, например, когда я спрашивал о запястье, она вполне естественно отвернула рукав платья девочки. Консультация особой цели не достигла, за исключением того, что мать получила поддержку, в которой нуждалась. Ей нужна была поддержка в ее вполне реальном понимании потребностей собственного ребенка, а врачи отказывали ей в этой поддержке, не желая признавать границ своей узкой специальности. Более общее критическое суждение высказано медсестрой, которая написала: «Я долго работала в известном роддоме. Я видела, как детей держат вместе, так что их кроватки соприкасаются, закрывают в душной комнате на ночь, никакого внимания не обращая на их плач. Я видела как младенцев приносят к матерям закутанными, со связанными руками, рот младенца сестра прижимает к груди матери и держит так иной раз час, пока мать в изнурении не разражается слезами. Многие матери ни разу не видели ножки своих детей. Если у матери была „специальная“ сестра, лучше не становилось. Я много раз видела жестокое обращение сестер с младенцами. В большинстве случаев сестры не обращали внимания на указания врачей». Если человек здоров, нужно постоянно идти в ногу с естественными процессами: торопливость или отставание — это вмешательство. Больше того, если мы сумеем приспособиться к естественным процессам, можно самые сложные механизмы предоставить природе, а самим наблюдать и учиться. Проблема, заключенная в нас самих Я уже ввел эту тему в примерах. Ее можно сформулировать так. Те из нас, кто получил подготовку в области физической медицины, обладают собственным умением, опытом и знаниями. Вопрос в том, должны ли они выходить за пределы этих своих специальных знаний и вторгаться в область психологии, так сказать, жизни и образа жизни? Мой ответ таков. Да, если они могут вобрать в себя и держать в себе личные, семейные или общественные проблемы, с которыми сталкиваются, и позволить решению возникнуть самостоятельно. А это означает страдание. Это означает тревогу или даже боль за пациента из-за его конфликтов с другими людьми, из-за его запретов и разочарований, из-за разлада в его семье, финансовых трудностей — и все это далеко не полезно тому, кто изучает психологию. Возвращаешь то, что временно в себе удерживал, а потом стараешься помочь. Если же, с другой стороны, у врача такой темперамент, который заставляет действовать, советовать, вмешиваться, вызывать изменения, которые кажутся полезными, тогда мой ответ: нет, такой человек не должен выходить за пределы своей специальности, которая включает в себя только физические болезни. Я меня есть коллега, которая занимается консультациями по вопросам брака. Она получила подготовку только как учитель, но у нее темперамент, позволяющий ей за время консультации проникнуться проблемой, которую перед ней ставят. Ей не нужно проверять, верны ли представленные факты и не представлены ли они односторонне; она просто принимает то, что ей дают, и переживает в себе. И клиент уходит домой, в чем-то изменившись и часто находя решение проблемы, которая казалась неразрешимой. Эта моя коллега действует эффективней, чем многие получившие специальную подготовку. Она, в частности, никогда не дает советов, потому что не знает, что посоветовать, и вообще она не из тех, кто советует. Иными словами, те, кто обнаруживает, что выходит за пределы своей специальной подготовки, поступят правильно, если немедленно прекратят давать советы. Профессиональное интервью Психология, если ею вообще занимаются, должна практиковаться в определенных условиях. Прежде всего интервью должно проходить в нужной обстановке и быть ограничено по времени. В этих пределах мы можем быть и должны быть более надежными, чем в своей повседневной жизни. Быть ответственным во всех отношениях — вот самое необходимое наше качество. Это означает не только уважение к личности клиента и к его праву на наше время и заботу. У каждого из нас есть собственное ощущение правильного, и если мы обнаруживаем свою систему ценностей у больного, то не должны ее касаться. Моральные суждения, будучи выраженными, разрушают профессиональные отношения — абсолютно и безвозвратно. А ограничение времени интервью — нам на пользу; перспектива окончания интервью позволяет заранее справиться с собственным раздражением, которое в противном случае способно исказить нашу искреннюю озабоченность. Те, кто практикует психологию таким образом, принимая ограничения и переживая в ограниченный период времени страдания пациента, не должны знать много. Но они будут учиться, их будут учить их клиенты. И я считаю, что чем больше они узнают таким образом, тем мудрее станут и тем менее будут склонны давать советы. |