хз. Дядя Федор, пёс и кот Успенский Э. Н. Глава первая. Дядя фёдор
 Скачать 370.61 Kb.
|
|
Денискины рассказы — Виктор Драгунский Слава Ивана КозловскогоУ меня в табеле одни пятерки. Только по чистописанию четверка. Из-за клякс. Я прямо не знаю, что делать! У меня всегда с пера соскакивают кляксы. Я уж макаю в чернила только самый кончик пера, а кляксы все равно соскакивают. Просто чудеса какие-то! Один раз я целую страницу написал чисто-чисто, любо-дорого смотреть — настоящая пятерочная страница. Утром показал ее Раисе Ивановне, а там на самой середине клякса! Откуда она взялась? Вчера ее не было! Может быть, она с какой-нибудь другой страницы просочилась? Не знаю… А так у меня одни пятерки. Только по пению тройка. Это вот как получилось. Был у нас урок пения. Сначала мы пели все хором «Во поле березонька стояла». Выходило очень красиво, но Борис Сергеевич все время морщился и кричал: — Тяните гласные, друзья, тяните гласные!.. Тогда мы стали тянуть гласные, но Борис Сергеевич хлопнул в ладоши и сказал: — Настоящий кошачий концерт! Давайте-ка займемся с каждым инди-виду-ально. Это значит с каждым отдельно. И Борис Сергеевич вызвал Мишку. Мишка подошел к роялю и что-то такое прошептал Борису Сергеевичу. Тогда Борис Сергеевич начал играть, а Мишка тихонечко запел: Как на тоненький ледок Выпал беленький снежок… Ну и смешно же пищал Мишка! Так пищит наш котенок Мурзик. Разве ж так поют! Почти ничего не слышно. Я просто не мог выдержать и рассмеялся. Тогда Борис Сергеевич поставил Мишке пятерку и поглядел на меня. Он сказал: — Ну-ка, хохотун, выходи! Я быстро подбежал к роялю. — Ну‑с, что вы будете исполнять? — вежливо спросил Борис Сергеевич. Я сказал: — Песня гражданской войны «Веди ж, Буденный, нас смелее в бой». Борис Сергеевич тряхнул головой и заиграл, но я его сразу остановил: — Играйте, пожалуйста, погромче! — сказал я. Борис Сергеевич сказал: — Тебя не будет слышно. Но я сказал: — Будет. Еще как! Борис Сергеевич заиграл, а я набрал побольше воздуха да как запою: Высоко в небе ясном Вьется алый стяг… Мне очень нравится эта песня. Так и вижу синее-синее небо, жарко, кони стучат копытами, у них красивые лиловые глаза, а в небе вьется алый стяг. Тут я даже зажмурился от восторга и закричал что было сил: Мы мчимся на конях туда, Где виден враг! И в битве упоительной… Я хорошо пел, наверное, даже было слышно на другой улице: Лавиною стремительной! Мы мчимся вперед!.. Ура!.. Красные всегда побеждают! Отступайте, враги! Даешь!!! Я нажал себе кулаками на живот, вышло еще громче, и я чуть не лопнул: Мы врезалися в Крым! Тут я остановился, потому что я был весь потный и у меня дрожали колени. А Борис Сергеевич хоть и играл, но весь как-то склонился к роялю, и у него тоже тряслись плечи… Я сказал: — Ну как? — Чудовищно! — похвалил Борис Сергеевич. — Хорошая песня, правда? — спросил я. — Хорошая, — сказал Борис Сергеевич и закрыл платком глаза. — Только жаль, что вы очень тихо играли, Борис Сергеевич, — сказал я, — можно бы еще погромче. — Ладно, я учту, — сказал Борис Сергеевич. — А ты не заметил, что я играл одно, а ты пел немножко по-другому! — Нет, — сказал я, — я этого не заметил! Да это и не важно. Просто надо было погромче играть. — Ну что ж, — сказал Борис Сергеевич, — раз ты ничего не заметил, поставим тебе пока тройку. За прилежание. Как — тройку? Я даже опешил. Как же это может быть? Тройку — это очень мало! Мишка тихо пел и то получил пятерку… Я сказал: — Борис Сергеевич, когда я немножко отдохну, я еще громче смогу, вы не думайте. Это я сегодня плохо завтракал. А то я так могу спеть, что тут у всех уши позаложит. Я знаю еще одну песню. Когда я ее дома пою, все соседи прибегают, спрашивают, что случилось. — Это какая же? — спросил Борис Сергеевич. — Жалостливая, — сказал я и завел: Я вас любил… Любовь еще, быть может… Но Борис Сергеевич поспешно сказал: — Ну хорошо, хорошо, все это мы обсудим в следующий раз. И тут раздался звонок. Мама встретила меня в раздевалке. Когда мы собирались уходить, к нам подошел Борис Сергеевич. — Ну, — сказал он, улыбаясь, — возможно, ваш мальчик будет Лобачевским, может быть, Менделеевым. Он может стать Суриковым или Кольцовым, я не удивлюсь, если он станет известен стране, как известен товарищ Николай Мамай или какой-нибудь боксер, но в одном могу заверить вас абсолютно твердо: славы Ивана Козловского он не добьется. Никогда! Мама ужасно покраснела и сказала: — Ну, это мы еще увидим! А когда мы шли домой, я все думал: «Неужели Козловский поет громче меня?» |