хз. Дядя Федор, пёс и кот Успенский Э. Н. Глава первая. Дядя фёдор
Скачать 370.61 Kb.
|
Денискины рассказы — Виктор Драгунский Удивительный деньНесколько дней тому назад мы начали строить площадку для запуска космического корабля и вот до сих пор не кончили, а я сначала думал, что раз-два-три — и у нас сразу все будет готово. Но дело как-то не клеилось, а все потому, что мы не знали, какая она должна быть, эта площадка. У нас не было плана. Тогда я пошел домой. Взял листок бумажки и нарисовал на нем, что куда: где вход, где выход, где одеваться, где космонавта провожают и где кнопку нажимать. Это все получилось у меня очень здорово, особенно кнопка. А когда я нарисовал площадку, я заодно пририсовал к ней и ракету. И первую ступеньку, и вторую, и кабину космонавта, где он будет вести научные наблюдения, и отдельный закуток, где он будет обедать, и я даже придумал, где ему умываться, и изобрел для этого самовыдвигающиеся ведра, чтобы он в них собирал дождевую воду. И когда я показал этот план Аленке, Мишке и Костику, им всем очень понравилось. Только ведра Мишка зачеркнул. Он сказал: — Они будут тормозить. И Костик сказал: — Конечно, конечно! Убери эти ведра. И Аленка сказала: — Ну их совсем! И я тогда не стал с ними спорить, и мы прекратили всякие ненужные разговоры и принялись за работу. Мы достали тяжеленную трамбушку. Я и Мишка колотили ею по земле. А позади нас шла Аленка и подравнивала за нами прямо сандаликами. Они у нее были новенькие, красивые, а через пять минут стали серые. Перекрасились от пыли. Мы чудесно утрамбовали площадку и работали дружно. И к нам еще один парень присоединился, Андрюшка, ему шесть лет. Он хотя немножко рыжеватый, но довольно сообразительный. А в самый разгар работы открылось окно на четвертом этаже, и Аленкина мама крикнула: — Аленка! Домой сейчас же! Завтракать! И когда Аленка убежала, Костик сказал: — Еще лучше, что ушла! А Мишка сказал: — Жалко. Все-таки рабочая сила… Я сказал: — Давайте приналяжем! И мы приналегли, и очень скоро площадка была совершенно готова. Мишка ее осмотрел, засмеялся от удовольствия и говорит: — Теперь главное дело надо решить: кто будет космонавтом. Андрюшка сейчас же откликнулся: — Я буду космонавтом, потому что я самый маленький, меньше всех вешу! А Костик: — Это еще неизвестно. Я болел, я знаешь как похудел? На три кило! Я космонавт. Мы с Мишкой только переглянулись. Эти чертенята уже решили, что они будут космонавтами, а про нас как будто и забыли. А ведь это я всю игру придумал. И, ясное дело, я и буду космонавтом! И только я успел так подумать, как Мишка вдруг заявляет: — А кто всей работой тут сейчас командовал? А? Я командовал! Значит, я буду космонавтом! Это все мне совершенно не понравилось. Я сказал: — Давайте сначала ракету выстроим. А потом сделаем испытания на космонавта. А потом и запуск назначим. Они сразу обрадовались, что еще много игры осталось, и Андрюшка сказал: — Даешь ракету строить! Костик сказал: — Правильно! А Мишка сказал: — Ну что ж, я согласен. Мы стали строить ракету прямо на нашей пусковой площадке. Там лежала здоровенная пузатая бочка. В ней раньше был мел, а теперь она валялась пустая. Она была деревянная и почти совершенно целая, и я сразу все сообразил и сказал: — Вот это будет кабина. Здесь любой космонавт может поместиться, даже самый настоящий, не то что я или Мишка. И мы эту бочку поставили на середку, и Костик сейчас же приволок с черного хода какой-то старый ничей самовар. Он его приделал к бочке, чтобы заливать туда горючее. Получилось очень складно. Мы с Мишкой сделали внутреннее устройство и два окошечка по бокам: это были иллюминаторы для наблюдения. Андрюшка притащил довольно здоровый ящик с крышкой и наполовину всунул его в бочку. Я сначала не понял, что это такое, и спросил Андрюшку: — Это зачем? А он сказал: — Как — зачем? Это вторая ступеня! Мишка сказал: — Молодец! И у нас работа закипела вовсю. Мы достали разных красок, и несколько кусочков жести, и гвоздей, и веревочек, и протянули эти веревочки вдоль ракеты, и жестянки прибили к хвостовому оперению, и подкрасили длинные полосы по всему бочкиному боку, и много еще чего понаделали, всего не перескажешь. И когда мы увидели, что все у нас готово, Мишка вдруг отвернул краник у самовара, который был у нас баком для горючего. Мишка отвернул краник, но оттуда ничего не потекло. Мишка ужасно разгорячился, он потрогал пальцем снизу сухой краник, повернулся к Андрюшке, который считался у нас главным инженером, и заорал: — Вы что? Что вы наделали? Андрюшка сказал: — А что? Тогда Мишка вконец разозлился и еще хуже заорал: — Молчать! Вы главный инженер или что? Андрюшка сказал: — Я главный инженер. А чего ты орешь? А Мишка: — Где же горючее в машине? Ведь в самоваре… то есть в баке, нет ни капли горючего. А Андрюшка: — Ну и что? Тогда Мишка ему: — А вот как дам, тогда узнаешь «ну и что»! Тут я вмешался и крикнул: — Наполнить бак! Механик, быстро! И я грозно посмотрел на Костика. Он сейчас же сообразил, что это он и есть механик, схватил ведерко и побежал в котельную за водой. Он там набрал полведра горячей воды, прибежал обратно, влез на кирпич и стал заливать. Он наливал воду в самовар и кричал: — Есть горючее! Все в порядке! А Мишка стоял под самоваром и ругал Андрюшку на чем свет стоит. А тут на Мишку полилась вода. Она была не горячая, но ничего себе, довольно чувствительная, и, когда она залилась Мишке за воротник и на голову, он здорово испугался и отскочил как ошпаренный. Самовар-то был, видать, дырявый. Он Мишку почти всего окатил, а главный инженер злорадно захохотал: — Так тебе и надо! У Мишки прямо засверкали глаза. И я увидел, что Мишка сейчас даст этому нахальному инженеру по шее, поэтому я быстро встал между ними и сказал: — Слушайте, ребя, а как же мы назовем наш корабль? — «Торпедо»… — сказал Костик. — Или «Спартак», — перебил Андрюшка, — а то «Динамо». Мишка опять обиделся и сказал: — Нет уж, тогда ЦСКА! Я им сказал: — Ведь это же не футбол! Вы еще нашу ракету «Пахтакор» назовите! Надо назвать «Восток‑2»! Потому что у Гагарина просто «Восток» называется корабль, а у нас будет «Восток‑2»!.. На, Мишка, краску, пиши! Он сейчас же взял кисточку и принялся малевать, сопя носом. Он даже высунул язык. Мы стали глядеть на него, но он сказал: — Не мешайте! Не глядите под руку! И мы от него отошли. А я в это время взял градусник, который я утащил из ванной, и измерил Андрюшке температуру. У него оказалось сорок восемь и шесть. Я просто схватился за голову: я никогда не видел, чтобы у обыкновенного мальчика была такая высокая температура. Я сказал: — Это какой-то ужас! У тебя, наверно, ревматизм или тиф. Температура сорок восемь и шесть! Отойди в сторону. Он отошел, но тут вмешался Костик: — Теперь осмотри меня! Я тоже хочу быть космонавтом! Вот какое несчастье получается: все хотят! Прямо отбою от них нет. Всякая мелюзга, а туда же! Я сказал Костику: — Во-первых, ты после кори. И тебе никакая мама не разрешит быть космонавтом. А во-вторых, покажи язык! Он моментально высунул кончик своего языка. Язык был розовый и мокрый, но его было мало видно. Я сказал: — Что ты мне какой-то кончик показываешь! Давай весь вываливай! Он сейчас же вывалил весь свой язык, так что чуть до воротника не достал. Неприятно было на это смотреть, и я ему сказал: — Все, все, хватит! Довольно! Можешь убирать свой язык. Чересчур он у тебя длинный, вот что. Просто ужасно длиннющий. Я даже удивляюсь, как он у тебя во рту укладывается. Костик совершенно растерялся, но потом все-таки опомнился, захлопал глазами и говорит с угрозой: — Ты не трещи! Ты прямо скажи: гожусь я в космонавты? Тогда я сказал: — С таким-то языком? Конечно, нет! Ты что, не понимаешь, что если у космонавта длинный язык, он уже никуда не годится? Он ведь всем на свете разболтает все секреты: где какая звезда вертится, и все такое… Нет, ты, Костик, лучше успокойся! С твоим язычищем лучше на Земле сидеть. Тут Костик ни с того ни с сего покраснел, как помидор. Он отступил от меня на шаг, сжал кулаки, и я понял, что сейчас у нас с ним начнется самая настоящая драка. Поэтому я тоже быстро поплевал в кулаки и выставил ногу вперед, чтобы была настоящая боксерская поза, как на фотографии у чемпиона легкого веса. Костик сказал: — Сейчас дам плюху! А я сказал: — Сам схватишь две! Он сказал: — Будешь валяться на земле! А я ему: — Считай, что ты уже умер! Тогда он подумал и сказал: — Неохота что-то связываться… А я: — Ну и замолкни! И тут Мишка закричал нам от ракеты: — Эй, Костик, Дениска, Андрюшка! Идите надпись смотреть. Мы побежали к Мишке и стали глядеть. Ничего себе была надпись, только кривая и в конце завивалась книзу. Андрюшка сказал: — Во здорово! И Костик сказал: — Блеск! А я ничего не сказал. Потому что там было написано так: «ВАСТОК‑2». Я не стал этим Мишку допекать, а подошел и исправил обе ошибки. Я написал: «ВОСТОГ‑2». И все. Мишка покраснел и промолчал. Потом он подошел ко мне, взял под козырек. — Когда назначаете запуск? — спросил Мишка. Я сказал: — Через час! Мишка сказал: — Ноль-ноль? И я ответил: — Ноль-ноль! * * * Прежде всего нам нужно было достать взрывчатку. Это было нелегкое дело, но кое-что все-таки набралось. Во-первых, Андрюшка притащил десять штук елочных бенгальских огней. Потом Мишка тоже принес какой-то пакетик, — я забыл, как называется, вроде борной кислоты. Мишка сказал, что эта кислота очень красиво горит. А я приволок две шутихи, они у меня еще с прошлого года в ящике валялись. И мы взяли трубу от нашего самовара-бака, заткнули с одного конца тряпкой и затолкали туда всю нашу взрывчатку и утрясли ее как следует. А потом Костик принес какой-то поясок от маминого халата, и мы сделали из него бикфордов шнур. Всю нашу трубу мы уложили во вторую ступеньку ракеты и привязали ее веревками, а шнур вытащили наружу, и он лежал за нашей ракетой на земле, как хвост от змеи. И теперь все у нас было готово. — Теперь, — сказал Мишка, — пришла пора решать, кто полетит. Ты или я, потому что Андрюшка и Костик пока еще не подходят. — Да, — сказал я, — они не подходят по состоянию здоровья. Как только я это сказал, так из Андрюшки сейчас же закапали слезы, а Костик отвернулся и стал колупать стену, потому что из него тоже, наверно, закапало, но он стеснялся, что вот ему уже скоро семь, а он плачет. Тогда я сказал: — Костик назначается Главным Зажигателем! Мишка добавил: — А Андрюшка назначается Главным Запускателем! Тут они оба повернулись к нам, и лица у них стали гораздо веселее, и никаких слез не стало видно, просто удивительно! Тогда я сказал: — Мишка, а мы давай считаться на космонавта. Мишка сказал: — Только, чур, я считаю! И мы стали считаться: — Заяц-белый-куда-бегал-в-лес-дубовый-чего-делал-лыки-драл-куда-клал-под-колоду-кто-украл-Спиридон-Мор-дель-он-тинтиль-винтиль-выйди-вон! Мишке вышло выйти вон. Он, конечно, постарше и Костика и Андрюшки, но глаза у него стали такие печальные, что не ему лететь, просто ужас! Я сказал: — Мишка, ты в следующий полет полетишь безо всякой считалки, ладно? А он сказал: — Давай садись! Что ж, ничего не поделаешь, мне ведь по-честному досталось. Мы с ним считались, и он сам считал, а мне выпало, тут уж ничего не поделаешь. И я сразу полез в бочку. Там было темно и тесно, особенно мне мешала вторая ступенька. Из-за нее нельзя было спокойно лежать, она впивалась в бок. Я хотел повернуться и лечь на живот: но тут же треснулся головой о бак, он впереди торчал. Я подумал, что, конечно, космонавту трудно сидеть в кабине, потому что аппаратуры очень много, даже чересчур! Но все-таки я приспособился, и свернулся в три погибели, и лег, и стал ждать запуска. И вот слышу — Мишка кричит: — Подготовьсь! Смиррнаа! Запускатель, не ковыряй в носу! Иди к моторам. И сразу Андрюшкин голос: — Есть к моторам! И я понял, что скоро запуск, и стал лежать дальше. И вот слышу — Мишка опять командует: — Главный Зажигатель! Готовьсь! Зажж… И сразу я услышал, как Костик завозился со своим спичечным коробком и, кажется, не может от волнения достать спичку, а Мишка, конечно, растягивает команду, чтобы все вместе совпало — и Костикина спичка и его команда. Вот он и тянет: — Зажж… И я подумал: ну, сейчас! И даже сердце заколотилось! А Костик все еще брякает спичками. Мне ясно представилось, как у него руки трясутся и он не может ухватить спичку. А Мишка свое: — Зажж… Давай же, вахля несчастная! Зажжж… И вдруг я ясно услышал: чирк! И Мишкин радостный голос: — … жжи-гай! Зажигай! Я глаза зажмурил, съежился и приготовился лететь. Вот было бы здорово, если б это вправду, все бы с ума посходили, и я еще сильнее зажмурил глаза. Но ничего не было: ни взрыва, ни толчка, ни огня, ни дыму — ничего. И это наконец мне надоело, и я заорал из бочки: — Скоро там, что ли? У меня весь бок отлежался — ноет! И тут ко мне в ракету залез Мишка. Он сказал: — Заело. Бикфордов шнур отказал. Я чуть ногой не лягнул его от злости: — Эх, вы, инженеры называются! Простую ракету запустить не можете! А ну, давайте я! И я вылез из ракеты. Андрюшка и Костик возились со шнуром, и у них ничего не выходило. Я сказал: — Товарищ Мишка! Снимите с работы этих дураков! Я сам! И подошел к самоварной трубе и первым делом начисто оторвал ихний мамин бикфордов поясок. Я им крикнул: — А ну, разойдитесь! Живо! И они все разбежались кто куда. А я запустил руку в трубу, и снова там все перемешал, и бенгальские огоньки уложил сверху. Потом я зажег спичку и сунул ее в трубу. Я закричал: — Держитесь! И отбежал в сторону. Я и не думал, что будет что-нибудь особенное, ведь там, в трубе, ничего такого не было. Я хотел сейчас во весь голос крикнуть: «Бух, таррарах!» — как будто это взрыв, чтобы играть дальше. И я уже набрал воздуху и хотел крикнуть погромче, но в это время в трубе что-то ка-ак свистнет да ка-ак даст! И труба отлетела от второй ступени, и стала подлетать, и падать, и дым!.. А потом как бабахнет! Ого! Это, наверно, шутихи там сработали, не знаю, или Мишкин порошок! Бах! Бах! Бах! Я, наверно, от этого баханья немножко струсил, потому что я увидел перед собою дверь, и решил в нее убежать, и открыл, и вошел в эту дверь, но это оказалась не дверь, а окно, и я прямо как вбежал в него, так оступился и упал прямо в наше домоуправление. Там за столом сидела Зинаида Ивановна, и она на машинке считала, кому сколько за квартиру платить. А когда она меня увидела, она, наверно, не сразу меня узнала, потому что я запачканный был, прямо из грязной бочки, лохматый и даже кое-где порванный. Она просто обомлела, когда я упал к ней из окна, и она стала обеими руками от меня отмахиваться. Она кричала: — Что это? Кто это? И наверно, я здорово смахивал на черта или на какое-нибудь подземное чудовище, потому что она совсем потеряла рассудок и стала кричать на меня так, как будто я был имя существительное среднего рода. — Пошло вон! Пошло вон отсюда! Вон пошло! А я встал на ноги, прижал руки по швам и вежливо ей сказал: — Здравствуйте, Зинаида Иванна! Не волнуйтесь, это я! И стал потихоньку пробираться к выходу. А Зинаида Ивановна кричала мне вдогонку: — А, это Денис! Хорошо же!.. Погоди!.. Ты у меня узнаешь!.. Все расскажу Алексею Акимычу! И у меня от этих криков очень испортилось настроение. Потому что Алексей Акимыч — наш управдом. И он меня к маме отведет и папе нажалуется, и будет мне плохо. И я подумал, как хорошо, что его не было в домоуправлении и что мне, пожалуй, все-таки денька два-три надо не попадаться ему на глаза, пока все уладится. И тут у меня опять стало хорошее настроение, и я бодро-весело вышел из домоуправления. И как только я очутился во дворе, я сразу увидел целую толпу наших ребят. Они бежали и галдели, а впереди них довольно резво бежал Алексей Акимыч. Я страшно испугался. Я подумал, что он увидел нашу ракету, как она лежит взорванная, и, может быть, проклятая труба побила окна или еще что-нибудь, и вот он теперь бежит разыскивать виноватого, и ему кто-нибудь сказал, что это я главный виноватый, и вот он меня увидел, я прямо торчал перед ним, и сейчас он меня схватит! Я это все подумал в одну секунду, и, пока я все это додумывал, я уже бежал от Алексея Акимыча во всю мочь, но через плечо увидел, что он припустился за мной со всех ног, и я тогда побежал мимо садика, и направо, и бежал вокруг грибка, но Алексей Акимыч кинулся ко мне наперерез и прямо в брюках прошлепал через фонтан, и у меня сердце упало в пятки, и тут он меня ухватил за рубашку. И я подумал: все, конец. А он перехватил меня двумя руками под мышки и как подкинет вверх! А я терпеть не могу, когда меня за подмышки поднимают: мне от этого щекотно, и я корчусь как не знаю кто и вырываюсь. И вот я гляжу на него сверху и корчусь, а он смотрит на меня и вдруг заявляет ни с того ни с сего: — Кричи «ура»! Ну! Кричи сейчас же «ура»! И тут я еще больше испугался: я подумал, что он с ума сошел. И что, пожалуй, не надо с ним спорить, раз он сумасшедший. И я крикнул не слишком-то громко: — Ура!.. А в чем дело-то? И тут Алексей Акимыч поставил меня наземь и говорит: — А в том дело, что сегодня второго космонавта запустили! Товарища Германа Титова! Ну, что, не ура, что ли? Тут я как закричу: — Конечно, ура! Еще какое ура-то! Я так крикнул, что голуби вверх шарахнулись. А Алексей Акимыч улыбнулся и пошел в свое домоуправление. А мы всей толпой побежали к громкоговорителю и целый час слушали, что передавали про товарища Германа Титова, и про его полет, и как он ест, и все, все, все. А когда в радио наступил перерыв, я сказал: — А где же Мишка? И вдруг слышу: — Я вот он! И правда, оказывается, он рядом стоит. Я в такой горячке был, что его и не заметил. Я сказал: — Ты где был? — Я тут. Я все время тут. Я спросил: — А как наша ракета? Взорвалась небось на тысячи кусков? А Мишка: — Что ты! Целехонька! Это только труба так тарахтела. А ракета, что ей сделается? Стоит как ни в чем не бывало! — Бежим посмотрим? И когда мы прибежали, я увидел, что все в порядке, все цело и можно играть еще сколько угодно. Я сказал: — Мишка, а теперь два, значит, космонавта? Он сказал: — Ну да. Гагарин и Титов. А я сказал: — Они, наверно, друзья? — Конечно, — сказал Мишка, — еще какие друзья! Тогда я положил Мишке руку на плечо. У него узкое было плечо и тонкое. И мы с ним постояли смирно и помолчали, а потом я сказал: — И мы с тобой друзья, Мишка. И мы с тобой вместе полетим в следующий полет. И тогда я подошел к ракете, и нашел краску, и дал ее Мишке, чтобы он подержал. И он стоял рядом, и держал краску, и смотрел, как я рисую, и сопел, как будто мы вместе рисовали. И я увидел еще одну ошибку и тоже исправил, и когда я закончил, мы отошли с ним на два шага назад и посмотрели, как красиво было написано на нашем чудесном корабле «ВОСТОК‑3». |