арабский язык. позывной кобра. Эркебек Абдулаев Позывной Кобра (Записки разведчика специального назначения)

• Название: Эркебек Абдулаев Позывной Кобра (Записки разведчика специального назначения)
• Анкор: арабский язык
• Дата: 16.04.2022
• Размер: 1.49 Mb.
• Имя файла: позывной кобра .doc
• Тип: Документы; #478171
• страница: 28 из 30

Глава 4. 20 января

День

Следующим утром поехали снимать разрушения. Русский мужичок-доходяга по имени Николай чинит свою лачугу. Ракета «Града» угодила в ветви дерева прямо над его крышей. Взрывом снесло чердак, выбило стекла. Стены и потолок пошли трещинами, все вокруг посечено осколками. Николаю повезло: не окажись на пути снаряд дерева, не разговаривал бы сейчас с нами. Хвостовая часть ракеты валяется неподалеку.

Выехали за город. Взяли попутчиков-ополченцев. У одного из них самодельная винтовка под автоматный патрон 7,62 мм. Фотографирую. Стоит густой туман и низкая облачность, поэтому авиация бездействует. За них отрабатывает артиллерия. Мы на максимальной скорости проскакиваем опасный участок дороги. На перекрестке продолжает торговать раздолбанный в щепки базарчик.

Ополченцы выходят из машины. Подсаживаем старика. Он потерял всех родственников, пока шесть дней просидел в подвале без пищи во время бомбежки города. Сейчас мотается по госпиталям и соседним селам в надежде отыскать своих близких. Колоритное лицо. Фотографирую его. Заезжаем в богатое село — родину знаменитого танцора Махмуда Эсамбаева. Разрушений нет, везде кипит нормальная жизнь. Подвозим старика до госпиталя на окраине села и возвращаемся на трассу. По дороге гордо дефилирует стройный джигит в самодельном разгрузочном жилете, с новеньким АКС-74. Подбираем его. Студент третьего курса нефтехимического института. На вопрос, скольких он уже успел завалить, отвечает уклончиво: «Счет открыт». Фотографироваться отказывается. Высаживаем его на следующем перекрестке.

Посещаем нескольких знакомых Асланбека, ищем напрокат видеокамеру. В одном из домов поят коньяком, показывают кровлю, снесенную взрывом шариковой бомбы. Новенькая «Волга» во дворе выглядит, как дуршлаг. Хозяин шутит, что ему повезло: он с утра возился с машиной и как только зашел в дом — грохнуло! Вышел во двор, а там все посечено осколками. Пришлось «шарики-ролики» сметать веником и выбросить на улицу, так как старики сказали, что они могут притянуть новую беду.

Ездим по селу и снимаем новые разрушения. Где-то вдали грохочут, не переставая, орудия. В разрушенный вчера дом сегодня утром опять попал снаряд. Трое погибших. Хозяин спокойно обсуждает с нами коварную практику российских артиллеристов бить в одно и то же место по два раза. Под примитивным навесом горит газовая горелка. Все окрестные собаки и кошки греются там. Одной кошке отсекло осколком заднюю лапу. Во дворе заброшенная взрывом на дерево легковушка. На скамейке лежит одноразовый противотанковый гранатомет РПГ-18 «Муха» в боевом положении, с раздвинутыми трубами. Я говорю хозяину, что складывать его обратно нельзя, выстрелит. Он улыбается в ответ.

— Знаю, мне уже объяснили. Гранатомет мне принесли ополченцы. В предыдущем бою его не успели использовать, теперь я жду следующей атаки российских танков.

Еще один разрушенный дом. Женщина собирает в пластиковый мешочек куски человеческой плоти. Вчера в крышу ударил снаряд. Под сараем погреб. Двое ее братьев успели спрятаться, а третий только собирался спуститься. Взрывом его разнесло на кусочки. Избыточным давлением ударной волны убило и двух остальных. Погибших похоронили еще вчера, а сегодня она нашла оторванную кисть руки под покореженной машиной. Фотографирую. В соседнем доме греются бойцы в маскировочных костюмах. Мужичок вертит в руках какой-то оптический прибор, спрашивает у нас, что это и как можно использовать? Похоже на панорамный артиллерийский прицел.

Выходим на улицу. Возле ларька из земли торчит пустой контейнер кассетного боеприпаса от РСЗО «Ураган». Неподалеку сожженный грузовик. Он вез продукты.

Подъезжаем к другому дому. Сильные разрушения в радиусе 50–60 метров. Железные ворота улетели на соседнюю крышу. В полу одной из комнат торчит металлическая труба: еще одна ракета «Урагана», но только с «вакуумной» боеголовкой. Пять трупов.

На улице нас дожидается целая делегация. Учитель местной школы хочет показать нам свою коллекцию. Едем в микрорайон. Во дворе на скамейке сложены крупные осколки авиабомб, остатки мин и снарядов, пустой авиационный конвейер для «шариковых» бомб и контейнер кассетного «Урагана». Учитель объясняет, что начал собирать их в качестве вещественных доказательств еще в декабре. Теперь бросил, потому что уже нет смысла кому-то что-то доказывать. И так все ясно.

Молодой ополченец предлагает посмотреть трупы российских солдат. Пару дней назад сюда заехал БМД, видимо выскочивший из боя в район микрорайона «Минутка». На углу его подбили из РПГ пацаны 14–15 лет. Экипаж выскочил и тут же был расстрелян почти в упор.

Трупы

Меня ведут в сад. Издали замечаю бесформенную темную массу, припорошенную снегом. Дворняжка что-то выгрызает. Подходим ближе. Разорванное пополам тело, красные обглоданные ребра, синий тельник. Голова запрокинута. Нижняя часть туловища валяется неподалеку. Чеченцы, прикрывая рты воротниками курток, отходят подальше. В их глазах суеверный ужас. Фотографирую крупным планом лицо погибшего, затем снимаю средний и общий планы. Метрах в двадцати еще два трупа. Оба лежат на спине, руки запрокинуты за головы. Лицо одного уже обглодано. Голова другого укрыта полами пятнистого бушлата. Раздвигаю полы и фотографирую опухшее пунцовое лицо с ярко-алыми губами. Похоже на сильный еще прижизненный ожог и контузию…

Меня трясет.

— Ребята, вы хотя бы прикопали их…

Ополченец сплевывает:

— Земля мерзлая… Там в трехстах метрах лежат еще два трупа офицеров. Капитана и лейтенанта. Эти трое — солдаты. Из Псковской воздушно-десантной дивизии. Их документы мы передали в Главный штаб обороны Грозного.

Я прошу проводить меня к офицерам. Однако ополченцы отказываются:

— Туман рассеивается, там небезопасно. Российские войска могут накрыть из миномета или садануть из танка. Их позиции недалеко, в километре-полутора.

Чеченец в маскировочном костюме рассказывает, что вчера ночью они совершили туда вылазку и потеряли убитыми троих. Одного так и не сумели вытащить. Сегодня в три часа ночи они пойдут за телом. Предлагает поучаствовать в операции.

— А вы не пробовали обменяться телами погибших?

— Россияне близко никого не подпускают.

— А если я пойду к ним с белым флагом?

— Как только они разглядят в бинокль твою азиатскую внешность, сразу же врежут. Пожалей нас, ведь случись что, нам тебя и вытаскивать, — расхохотались бойцы. Потом уже серьезно:

— Лучше тебе действовать через Назрань. Предупреди их командование, пусть подъезжают с белым флагом и забирают трупы. Мы согласны обменять их: пять российских на одного своего. Готовы даже за тело нашего бойца отдать пленного.

Со стороны российского поста гулко ударила артиллерия. Снаряды проходят над головами и взрываются в селе, где мы только что были. Мы заторопились обратно. На своей ладони замечаю кровоточащую царапину, видимо поранился о коллекцию школьного учителя. А ведь после этого я еще возился с трупами. Как бы не занести инфекцию. Обычно свои ранки я зализываю языком, но сейчас не тот случай.

Благополучно уходим из под обстрела и заезжаем к знакомому осетину. Тщательно мою руки с мылом. Он ставит на стол трехлитровую банку коньяка и вяленое мясо. Наливает всем по граненому стакану. Лью коньяк на ладонь. У осетина округляются глаза. Успокаиваю его, что это для дезинфекции. Стоя поднимаем тост за всех погибших в этой бессмысленной войне. От мяса мы с Асланбеком дружно отказываемся: уж слишком эти ребрышки ассоциируются с теми, которые только что видели. Пьем не хмелея.

Опять ездим по селу и снимаем разрушения. Везде одно и то же. Однако я ни разу не слышал громкого плача и причитаний. И мужчины и женщины держатся с удивительным достоинством. Иногда даже позволяют себе пошутить. Глаза у всех живые, пытливые, умные. Наверное правильно сказано: «Глаза — зеркало души». В Афгане я отбирал бойцов не по их внешним физическим параметрам, а по выражению их глаз. И они ни разу не подводили.

Встречи с «мирняком»

Я уже встретился, пожалуй, с сотней чеченцев — как бойцов, так и с «мирняком». Уже пора подводить итоги. Этот народ знает за что он воюет. Они никогда не сложат оружия! Они, как мифическая гидра: вместо одной отсеченной головы вырастают десять… Горько за всех погибших.

Везде мне задают одни и те же вопросы. Отвечаю односложно: мир не знает, что здесь творится. Потому и приехал я сюда, чтобы лично посмотреть на все своими глазами.

Сопровождающие меня бойцы успели шепнуть «мирняку», что я подполковник спецназа. Они понимающе кивают. Один из них ставит вопрос в лоб.

— Раз Вы уже убедились, что наше дело правое, почему бы Вам не научить нас воевать?

Отвечаю:

— Даже если с моей помощью чеченцы убьют еще сотню или тысячу российских солдат, на общей обстановке это вряд ли отразится. Другое дело, если как профессионал, оценив ситуацию, я обнародую свои выводы и предложения, то мне больше поверят, нежели заурядному корресподенту. Это, возможно, в какой-то мере ускорит мирное решение вопроса.

Все соглашаются, что война никому не нужна, ни чеченцам, ни русским. Благословляют, жмут руки, желают здоровья и удачи. Приглашают в гости после войны, а сейчас — они смущенно показывают на свои разрушенные жилища — просто негде принять и нечем угостить.

…Комок к горлу…

Ночь с 20-го на 21 января

Возвращаемся к себе домой. Нас уже дожидается новая группа бойцов. Рассказывают забавный эпизод:

— Несколько дней назад мимо чеченского поста промчался одинокий БТР. За ним пустились в погоню за «Жигулях». Догнали возле села, однако остановить его не удалось. Пришлось всадить ему в корму из РПГ. БТР задымил и съехал в кювет. За рулем сидел пьяный российский офицер. Увидев чеченцев, он дохнул перегаром:

— Мужики, ну че вы, е-мое, я вам бэтр пригнал!

Из-за пазухи у него извлекли бутылку початую бутылку водки и всердцах треснули о броню. Сзади заголосил подоспевший украинец, воюющий на стороне чеченцев.

— Оставили бы лучше хохлу напиться.

И смех, и грех!

Между прочим, чеченцы спиртного на боевых не потребляют. У меня в сумке припрятана парочка бутылок на всякий случай. Психологический стресс после сегодняшних приключений не проходит. Поэтому перед сном мы с Асланбеком тихонько уединяемся. Ополченцы деликатно оставляют нас одних. Деликатности их взаимоотношений можно только позавидовать. Например, везде принято, когда в комнату заходит старший по возрасту, приветствовать его стоя. У чеченцев стоя приветствуют даже младших!

Опять артналет. Разрывы все ближе и ближе. Асланбек предлагает спуститься в бомбоубежище, которое находится в соседнем квартале. Я возражаю:

— По теории вероятности, попадание снаряда именно в наш дом почти невозможно. А вот осколками нас на улице могут нашпиговать — это уж точно!

Три почти одновременных мощных взрыва совсем рядом. Наше одноэтажное пристанище ходит ходуном. Мой спутник по приключениям соглашается и наливает еще по одной. Теперь нас почти ничего уже не колышет.

Снится сон: по грязной улице Грозного на лыжах шурует задастая прибалтка-биатлонистка в белом обтягивающем трико. Из ворот выскакивают возбужденные чеченцы в папахах и палят ей вслед из гранатометов, стараясь поточнее угодить в самое интимное ейное место. Однако она невозмутимо, как танк Т-80 пилит дальше.

Просыпаюсь. Это очередной артобстрел. Нужно будет завтра все-таки порасспрашивать чеченцев о «белых колготках».

Кстати, о танке Т-80: чеченцы его хвалят. Однажды в него всадили из РПГ 18 раз! Предпоследний выстрел ополченца пришелся сверху по закрытому люку механика. Люк открылся и раненый солдат попытался выбраться наружу. Чеченец вскочил на лобовую броню и выстрелил прямо внутрь. При этом ополченец уверял, что граната взорвалась. Я возразил, что если бы она взорвалась, то стрелявшего в упор гранатометчика самого разнесло бы в клочья, остались бы одни ботинки. Ближе 14 метров граната вообще не может взорваться, у нее имеется соответствующий предохранитель.

— Тогда почему танк загорелся? — спросил озадаченный чеченец.

— От работающего реактивного двигателя гранаты видимо вспыхнула промасленная куртка танкиста.

А еще чеченцы уважают российских минометчиков за точность стрельбы: мины они кладут ровной строчкой прямо посредине улицы. И ненавидят летчиков за бомбежки жилых кварталов.

На мой вопрос о наличии в Чечне «белых колготок» спецназовцы ответили, что среди ополченцев воюют и чеченки, потерявшие своих близких. Согласно горским обычаям, если в бою погибают все мужчины в семье, за оружие берутся женщины.

Необычайно высокий моральный дух чеченцев одним влиянием ислама не объяснить. Я повидал на своем веку много разных храбрых воинов, работал даже с самыми отчаянными головорезами из афганского спецназа. Но даже среди них такого не приходилось встречать.

Чеченцы в своей вере придерживаются суфистского течения ислама. В сути суфизма я толком так и не разобрался, хотя пролистал уйму посвященных им книг и беседовал в Москве с некоторыми суфистскими авторитетами. В двух словах можно объяснить, что это закрытое общество, имеющее много ступеней посвящения в Тайну.

Ритуальные танцы-хороводы чеченцев, исполняемые перед боем или на похоронах героев, сопровождаются многоголосым пением одной и той же строфы, которой начинаются все без исключения суры Корана:

— Ля иль ляхи иль Алла! — что в переводе на русский означает «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!»

Мощный хор суровых мужских голосов, прорезаемый изредка фальцетом вставок на кавказский манер под ритмичные движения по кругу, длится зачастую несколько часов без перерыва. Постепенно все участники ритуала входят в единый резонанс. Человек как бы растворяется в обществе себе подобных, ощущает себя частицей единого целого, чего-то великого, грозного, непобедимого…

Это психологическое состояние хорошо известно участникам рок-концертов типа «Хэви Мэттл» и футбольным фанатам.

Знакомые российские генералы и офицеры, которым по возвращении из Чечни я демонстрировал кадры хроники, заметили:

— Конечно, напляшутся, а потом им и смерть не страшна.

Много шумихи в средствах массовой информации было насчет «высокоточного оружия», которым россияне намеревались выщелкать дудаевских боевиков. По этому поводу чеченцы рассказали лишь об одной попытке применения крылатой ракеты. Она летела на низкой высоте по руслу реки Сунжи, огибая препятствия, однако зацепила крылом ветку дерева, ударилась о берег и развалилась на куски без взрыва. Обломки тут же были засняты чеченскими и западными видеооператорами, а некоторые детали вывезены за рубеж.

Джохар Дудаев

Описывая ситуацию в Чечне, нельзя не упомянуть о Джохаре Дудаеве. Чеченцы по-разному относятся к нему. Более объективную информацию о нем я получил у спецназа.

Полтора года назад был случай, когда два крупных чеченских военачальника привели к президентскому дворцу свои подразделения и в довольно грубой форме потребовали от него немедленных конкретных шагов по созданию регулярной армии. Джохар в ярости стукнул по столу кулаком:

— Я — Президент! А вы кто? Щенки! Вон из кабинета!

Военные сами не робкого десятка, прошедшие абхазскую войну, но тут они смутились. Молча вышли из дворца и увели солдат. В тот же день Дудаев выступил по телевидению с обращением к народу:

— Что такое танк? Это всего лишь железная коробка. Что такое «Муха»? Это — гранатомет. Сравните только их названия, не говоря уж про цены. Так вот, если маленькая «Муха» укусит танк — тому конец. Мы не можем создавать и содержать регулярные воинские подразделения. На это просто нет денег. Все необходимое для укрепления обороны делается.

Сейчас все понимают, что Джохар оказался прав. Российская армия обучена воевать с регулярными войсками. Чеченские войска и танковые подразделения были бы раздолбаны в один момент. Однако против мелких хорошо вооруженных групп она оказалась бессильна.

Кавказский анекдот

Сын спрашивает отца:

— Папа, кто такой был Ленин?

— О, сынок, это был настоящий джигит!

— Что, у него был самый быстрый конь?

— Нет, сынок, он никогда не ездил на коне.

— Может у него была самая острая сабля?

— Нет, сынок, у него никогда не было сабли.

— Тогда почему ты его называешь джигитом?

— Вах, как он отомстил за брата, а!?

На Востоке принято делить всех великих на джигитов и аксакалов. Джигиты — герои, они порывисты и горячи. Аксакалы — мудры и степенны. Джохар Дудаев настоящий джигит. А вот Аслана Масхадова пожалуй, можно отнести к категории аксакалов.

Глава 5. 21 января

Магнитные мины

Вот уже третий день, как я нахожусь в Грозном среди дудаевских бойцов. В нашу резиденцию приходит вооруженный чеченец с мешком за плечами. Сбрасывает тяжелую ношу на пол, развязывает мешок и вытаскивает оттуда среднюю прилипающую мину «СПМ» и малую магнитную мину «МП» с соответствующими причиндалами: взрывателями и капсюлями-детонаторами. Чеченец носится с ними уже давно. Не знает что это такое, и что с ними делать.

Я объясняю, что магнитная мина СПМ состоит на вооружении у подводных диверсантов и предназначена для того, чтобы топить вражеские корабли. На мой вопрос откуда у него эти мины, боец буркнул: «трофеи!» Не знаю, как попали эти мины в Грозный: то ли привезли с собой морские пехотинцы федеральных войск, то ли чеченский спецназ когда-то приватизировал склад инженерных боеприпасов в Абхазии.¹⁰

Снимаю с магнитов «СПМ» защитную металлическую пластину, выхожу во двор и прикладываю к железным воротам. Мина со страшным грохотом прилипает к металлу! Оторвать ее обратно едва удается. Хозяин мины озадаченно чешет небритый подбородок:

— Где эту хреновину можно использовать? Пароходы по Аргуну и Сунже вроде бы не ходят.

— Можно приклеить к днищу танка — услужливо подсказывает один из ополченцев. Чеченец сверкнул глазами в его сторону:

— Если я доберусь до танка, он и так будет мой, его уже незачем будет взрывать.

Он собирает свое имущество обратно в мешок, взваливает его на плечи и сосредоточенный, уходит.

Танковый бриллиант

Улучив момент, когда я остался один, подсаживается ополченец примерно сорока лет и заговорщическим тоном шепчет:

— А правда, что в орудийный затвор танка Т-72 вмонтирован бриллиант весом 6 каратов?

— Не знаю, я не танкист. Но думаю, что в замке танковой пушки может стоять лишь пьезоэлемент. А кристалл рубина или сапфира (но не бриллиант) может быть в лазерном дальномере прицела.

— А что такое пьезоэлемент?

— Это кристалл кварца. Если по нему стукнуть, вырабатывает электрический ток. Я щелкнул ногтем по головному взрывателю реактивной гранаты ПГ-7В:

— Здесь установлен такой же «бриллиант».

Чеченец приценивается к противотанковой гранате, видимо соображая, стоит ли впредь расходовать такие дорогие боеприпасы. На следующее утро он приходит опять и приносит небольшое изделие. Это белая полупрозрачная стекляшка в металлической рамке, размером с почтовую марку, которую чеченец выковырял из затвора танковой пушки. Получив объяснение, что это пьезоэлектрический кристалл, чеченец успокаивается:

— Наверное, наши враги специально распространяют слухи о бриллиантах, чтобы мы портили свои танки!

Чеченская телестудия

Ночью к нам приходит группа дудаевских спецназовцев. Они о чем-то шепчутся с хозяевами нашего дома. Асланбек подходит ко мне:

— Тут ребята предлагают съездить в одно место…

Выходим на улицу. Спецназовцы садятся в две машины и с интервалом в несколько минут, уезжают в темноту. Асланбек заводит двигатель, немногого выжидает, затем вслепую, без света, на первой скорости начинает движение по улице. Лишь изредка, когда совсем становится худо, на мгновение зажигает подфарники. Пробираемся какими-то улочками, на перекрестках — неясные тени людей. Ушедшие раньше нас машины чеченского спецназа с зажженными подфарниками появляются то сбоку, то спереди, то сзади. Так и снуют вокруг нас челноками. Черт возьми, зачем они это делают? Возможно пудрят мозги агентуре, и арткорректировщикам федералов? Интересная тактика!

Туман начинает рассеиваться, хотя по-прежнему небо плотно затянуто облаками. Мы поднимаемся в гору, сзади зарево пожарищ Грозного. Думаю, что из города прекрасно видны наши маневры, поскольку сволочнейшие стоп-сигналы вспыхивают при каждом торможении. Того и жди ударит гаубица или танк. Дистанция до позиций федеральных войск — не более 3–4 км. Вряд ли промахнутся. Наконец останавливаемся, чуть ли не въехав носом в машину спецназа. Выходим. Ребята возятся с замком железных ворот крытого гаража. Какой-то придурок включает фары, то ли нечаянно, то ли желая им подсобить. Мы все цепенеем. Чеченцы машут руками, но парнишка, видимо, не может найти выключатель. Я поражаюсь терпению спутников: ведь нас видно за миллион километров! Один из бойцов неторопливо подходит к машине, вытаскивает оттуда за шкирку мальчугана, садится за руль и наконец вырубает свет! Уф-ф! Нашу машину загоняют в крытый гараж.

Меня долго ведут дворами вверх-вниз по лестницам. Все напряжены: стволы в разные стороны, пальцы — на спусковых крючках. Интересно, кого они опасаются? Наконец, заводят в дом и… включают свет. Раздаются удивленные возгласы спецназовцев:

— Откуда здесь электричество?

Хозяин дома бурчит в ответ:

— Места надо знать, где селиться.

Я бы нисколько не удивился, если бы из соседней комнаты вдруг вышел сам Джохар Дудаев. Но мы оказались на телестудии (позже выяснилось, что меня действительно привели в Дудаевский штаб, но по какой-то причине он отказался от встречи).

Смотрим видеозапись боевых действий. Некоторые съемки просто уникальны: например, ночной бой 31 декабря в Грозном, допрос пленного российского офицера. Много крови и разрушений. Смотреть тяжело. Притих даже спецназ. Прошу переписать на кассету некоторые фрагменты. Бородатый телевизионщик равнодушно, не мигая смотрит сквозь меня. Видимо за месяц боев он насмотрелся столько, что уже ничему не удивляется. Наконец кивает. Обещает к утру все подготовить. Сетует на то, что сотни отснятых кассет остались в подвалах дудаевского дворца. После авиаудара по дворцу им пришлось в спешке уносить оттуда ноги. Спецназ утверждает, что федеральные войска сбросили на дворец шеститонную бомбу, ополченцы говорят о какой-то глубинной бомбе, видимо, речь идет о бетонобойных. Договариваюсь с телевизионщиками, что утром пришлют мне видеооператора.

Выходим во двор. Странно, чеченцы почему-то не позаботились о светомаскировке: окна дома ярко полыхают в кромешной темноте! Начинаем обратное путешествие по тому же маршруту. Пока выгоняют из гаража «джип», поднимаюсь на плоскую крышу соседнего дома. Туман рассеялся, и открылась апокалиптическая панорама воюющего города. Центр, уже занятый федералами, погружен в темноту. На окраинах полыхают окна двух десятков многоэтажных зданий. Горят цистерны нефтехранилища. Багровые отсветы пожарищ отражаются от низких туч. Доносится приглушенная расстоянием беспорядочная стрельба, бухают взрывы. Методично откуда-то из-за города с характерным воем и шелестом прилетают «эрэски». Хлопок! Через секунду сплошной треск. Это кассетные снаряды освобождаются от своей смертоносной начинки. Российская артиллерия сечет шрапнелью и железными стрелами улицы Грозного, чтобы затруднить ночные перемещения чеченцев. Одну такую стрелу, застрявшую в мышце ноги дал мне вчера пощупать ополченец.

Судя по просмотренной только что видеохронике, улицы забиты обугленной бронетехникой. Вон там, в промерзших окопах, среди темных развалин сейчас коротают ночь наши солдатики. Вокруг валяются обглоданные собаками трупы их друзей и товарищей. Кругом ненависть и страх. Но еще страшнее чувство безысходности. Мне приходилось в Афгане видеть остекленевшие глаза скованных животным страхом «живых покойников». Такие, как правило, обречены, даже если уцелеют в бою. Пережитый стресс оказывается настолько сильным, что люди через некоторое время сходят с ума. Или спиваются. Или кончают жизнь самоубийством. Скольким нашим мальчишкам это еще предстоит?

А я сейчас смотрю сверху на горящий Советский город, заваленный под самые крыши трупами Советских граждан. За что они погибли? Кто за это ответит? В конце концов я не какой-то пехотный офицер, а разведчик специального назначения, подполковник Комитета Государственной безопасности. Что я сделал лично, чтобы предотвратить это гнусное преступление? Значит в этом есть и моя вина…

Что я могу сделать теперь? Пока Молох не насытится, остановить войну просто невозможно. Допустим, напишу несколько статей, однако кто из виновников чеченской бойни обратит на это внимание? Впрочем, стоп! Виновники бойни! Вот где решение, вот кого следует наказать!

Глава 6. 22 января

Пленный солдат

Утро четвертого дня. Приезжают вчерашние чеченские спецназовцы, привозит с собой пленного российского солдата. Здороваюсь со всеми за руку. Чеченцы вооружены до зубов. Все в ладно подогнанных белых маскировочных костюмах. Солдат — в бушлате и черной вязанной шапочке. Я в свитере и домашних тапочках с сигаретой в зубах. Контраст — нелепейший. Приношу извинения и увожу пленного в свою комнату для беседы с глазу на глаз.

Младший сержант Подмарев Алексей из города Зверево Ростовской области. Представляюсь подполковником КГБ, показываю свои документы, задаю вопросы, как он попал в плен? Бедный солдатик начинает путанно объяснять обстоятельства пленения: пятеро бойцов — расчет автоматического 82 мм миномета «Василек» 18-го января в районе консервного завода решили поживиться чем-нибудь в брошенных домах. Не обнаружив ничего стоящего в первом доме вышли на улицу. Проходящий в это время мимо них пожилой чеченец предупредил, что в соседний дом только что зашли десять боевиков, и посоветовал побыстрее уходить отсюда. Действительно, они увидели выходящих из дома бородачей в масккостюмах, и кинулись бежать. Сзади раздался треск автоматной очереди. Алексей упал на землю посреди улицы и огляделся. Его товарищи попрятались за деревья. Один из чеченцев держал Алексея на мушке. Потребовали сложить оружие. Солдаты побежали. Чеченцы бросились за ними. Через несколько минут они вернулись с автоматом и документами убитого сержанта Ситникова. Остальным удалось удрать.

— Если бы ребята прикрыли, мне бы тоже удалось спастись, — сокрушался Алексей. Обращаются с ним чеченцы нормально.

Мы возвращаемся на кухню. Я угощаю его кофе и сигаретами. Он пишет письмо родным. В это время заходят телевизионщики. Даю двадцатиминутное интервью чеченскому TВ. И хотя я назвал эту бойню преступлением перед человечеством, интервью чеченцам не понравилось, им бы хотелось, чтобы я выступил с более резкой критикой российских властей. Между прочим, когда я показал эту кассету знакомым высокопоставленным военным в Москве, им интервью тоже не понравилось как… прочеченское.

На прощание дарю Алексею плитку шоколада и блок жевательной резинки. Предупреждаю, что за ним должок: после войны обязан поставить пузырь. Алексей улыбается. Дай бог, когда-нибудь встретиться с ним в мирное время у него дома (через полтора года я узнал, что он погиб под артобстрелом).

Съемки

С телеоператором выезжаем в город. Вчера еще людный, а сегодня словно вымерший микрорайон следит за нами пустыми глазницами окон. Очень неуютно, буквально физически ощущаю на своей спине холодный взгляд снайпера. Снимаем обглоданные трупы.

В одном месте останавливаю машину и начинаю щелкать камерой, чтобы сделать панорамное фото. Откуда-то сбоку, метров с трехсот раздается автоматная очередь. Мои спутники ежатся:

— Кончай съемки, нас могут неправильно понять.

Свиста пуль не слышно. Значит стреляли не по нам. Скорее всего это чеченцы предупреждают, что фотографировать нельзя. Спасибо, больше не буду.

Едем обратно. Из огромной лужи посреди дороги стараясь не взболтать, женщина черпает ковшом воду. Ей мешает проезжающий грузовик. Она терпеливо ждет пока осядет муть. Невдалеке алыми языками пламени грохочет перебитый газопровод. Навстречу попадается вооруженный отряд. Командиром у них парень лет 25–30. Остальные постарше: мозолистые руки, простые рабоче-крестьянские лица. Одеты просто, но добротно. В хозяйственных сумках и заплечных мешках — харч. Где-то подсознанием отмечаю, что у меня на душе было бы гораздо спокойнее встретить откровенных бандитов, чем вооруженных автоматами и охотничьими двухстволками работяг, спокойно идущих на передовую, как на работу. Четверо из них оказываются выходцами из Киргизии. Один из них желает станцевать в честь земляка лезгинку. Другой аккомпанирует. За неимением барабана начинает выбивать такт одиночными из автомата. На выстрелы из соседних дворов мгновенно подтягиваются другие ополченцы. Фотографируемся на память.

Мимо проезжает автобус с вооруженными людьми, самосвал с женщинами, сидящими поверх домашнего скарба. Проходят несколько человек с канистрами на детских саночках.

Отъезд

24-го января вечером уезжаем из Грозного. Улицы многолюдны. В основном это вооруженные люди. На углу двое знакомых автоматчиков в маскировочных костюмах: один из них молодой, в костюме «белого ниньдзя», другой постарше, в роскошной папахе из серебристого каракуля. По-моему, эти ребята из племени «парадных» боевиков. Вчера я их уже фотографировал за городом. Видимо, там они красовались в ожидании машины с миссией ОБСЕ. Вчера, остановив нас, они суровым тоном потребовали документы. Когда я навел на них объектив фотокамеры, сразу приосанились, сделали мужественные лица. Сопровождавший меня спецназовец пошептался с ними, затем выщелкал молодому патроны из магазина своего АКМ…

Встречается отряд, среди бойцов — девушка в медицинском халате с большим красным крестом на шапочке и с санитарной сумкой на боку. Многие уже узнают меня, приветливо машут руками. Многим из них суждено погибнуть уже в ближайшие дни, потому что вчера чеченская разведка на южной окраине Грозного зафиксировала концентрацию российской бронетехники. Это означает, что следует ожидать нового штурма. Пора мне делать отсюда ноги.

Чеченский пост предупреждает нас: дорога впереди простреливается федералами. Уже смеркается, это хорошо. Туман рассеялся— это плохо. Возвращаться обратно не хочется, поэтому решаем прорываться. На максимальной скорости несемся по прямой как стрела, сразу обезлюдевшей трассе, не включая света. Водитель и два безоружных спецназовца в гражданском сосредоточенно уткнулись в «шпаргалки» с текстом из Корана. Я сижу на переднем сиденье, в напряженном ожидании. Шайтан бы побрал Асланбека с его молитвой! Лучше бы держался за руль! Наконец мои спутники убирают свои листочки. Сзади хлопают по плечу, раздается ехидный голос:

— Эркебек, мы подстраховались, не знаем как ты…

— Ну, допустим, я тоже целый час призываю на помощь духов своих предков!

Хохот! Один из чеченцев начинает объяснять преимущества ислама над другими религиями. Я терпеливо слушаю, затем не выдерживаю:

— Похоже, вы пытаетесь обратить меня в исламскую веру? Не нужно. Я тоже мусульманин. В доказательство могу продемонстрировать свой обрезанный конец!

Хохочут, сволочи. В общем, опасный район мы проскакиваем весело. Ночь. Несколько часов мотаемся по разным дорогам. У каждого населенного пункта останавливают чеченские посты, но узнав, кто мы такие, тут же направляют по наиболее безопасному маршруту. Проезжать через центр одного из сел почему-то не разрешили и пришлось объезжать по окраине. Разбитый авиацией мост. Село Самашки. Решаем заночевать. Находим дом знакомого Асланбека. Однако хозяин извиняется. У него в доме проживает 12 семей беженцев. Нас просто негде пристроить. Едем в другое место.

Чеченский спецназ

Останавливаемся у чеченских спецназовцев, приехавших на семидневные поминки Хамзата. Нас угощают. Уже не до сна, потому что начинается интересный и откровенный разговор, в основном о политике и причинах чеченской войны. Прокручиваю им видеокассету, подаренную Грозненской телестудией. Спецназ оживленно комментирует хронику. Груды сожженной бронетехники у железнодорожного вокзала — их рук дело. О военнослужащих, оборонявших вокзал, отзываются с уважением. Рассказывают, что к ним с белым флагом выходил российский офицер с предложением о временном прекращении огня для эвакуации раненных и убитых. Приносят второй видеомагнитофон и переписывают кассету. Я переписываю себе их песни. Потрясающие песни на русском языке о любви к Родине, о погибших товарищах.

Узнаю интересную новость:

— Позавчера в Самашки со стороны Назрани заехал КАМАЗ. Рядом с солдатом-водителем сидел офицер. Оба без оружия. На вопрос чеченского поста, какой груз везут, офицер ответил:

— Трупы.

Чеченские ополченцы даже не стали проверять машину и отпустили их с богом. Потом задумались:

— С какой стати везти трупы из Назрани в Грозный?

Пустились в погоню. Кузов КАМАЗа оказался забит под завязку ящиками с одноразовыми противотанковыми гранатометами. Вчера история повторилась. Теперь уже два грузовика заехали в село. При досмотре машин под мешками с мукой оказалось огромное количество гранатометов, автоматов и военной амуниции. Все оружие исправное. Что бы это значило? С какой целью федеральные войска преподнесли такой роскошный подарок? Может, для того, чтобы был повод для нанесения удара по Самашкам? Глупость. Потому что «подаренного» оружия достаточно, чтобы успешно сражаться с целым танковым батальоном. А может, кому-то из российского военного руководства очень хочется, чтобы побольше убивали русских парней?

Заговорили о возможных причинах войны. Один из спецназовцев даже выдвинул невероятную версию:

— Может, Дудаев, рейтинг которого перед войной стремительно упал в народе, специально договорился со своим другом Грачевым о вводе войск в Чечню?

Молодой боец спрашивает меня:

— Эркебек, сколько, по-твоему, еще будет длиться война?

— Думаю, что до президентских выборов 1996 года. Раньше этого срока остановить войну может только Ельцин. Но для этого он должен отдать на съедение ближайшее свое окружение, как подставивших его, и публично признаться в своей ошибке. Однако похоже, что он не собирается этого делать. Поэтому, ребята, вам лучше сбавить обороты. Всю российскую армию все равно не перемолоть. Вы уже продемонстрировали всему миру высокий боевой дух и волю к победе. Однако нужно думать и о том, как выжить, сохранить молодежь, генофонд нации. А представьте себе, что вместо Ельцина через полтора года придет кто-нибудь еще более отмороженный. Что тогда: воевать с Россией сто лет по последнего чеченца?

Спецназовцы помрачнели:

— Ну что-ж, если понадобится — будем воевать. Мы уже убедились, что армию можно бить.

— Давайте откровенно: толковый генерал в состоянии был овладеть Чечней в течение зимы силами двух — трех пехотных дивизий.

Мои собеседники призадумались. Потом один из них нехотя согласился. Я продолжил:

— С Россией, пусть даже суверенной Чечне, в любом случае придется жить в дружбе и согласии. На хрена тогда проливать лишнюю кровь и плодить взаимную ненависть?

— Допустим, не мы первыми начали эту проклятую войну.

— Ну, сейчас этот вопрос уже не принципиален.

— Что же, по-твоему, нам делать?

— Нужно сначала определиться, кому была нужна эта бессмысленная на первый взгляд война? Тут есть несколько интересных версий.

Первая версия: Кремлю нужна была маленькая победоносная война, чтобы поднять авторитет Центра и припугнуть непокорные окраины.

Вторая версия: в связи с тем, что политика перестройки и реформ полностью провалилась, власти заинтересованы в длительной, вялотекущей войне, чтобы свалить на нее все неудачи. В качестве объекта нападения выбрали чеченцев, потому что только они способны к длительному сопротивлению. Для армейских (да и не только армейских) «бизнесменов» война — золотое дно, идеальная кормушка. Потому что можно списывать огромные материальные ценности. Если война в Чечне внезапно прекратится, эти деятели начнут новую, в другом месте.

Третья версия: в Центре идет ожесточенная грызня за власть между представителями двух этносов. Один из них решил разыграть в свою пользу мусульманскую карту и стравил между собой русских и чеченцев. Впрочем на месте чеченцев мог оказаться кто угодно.

Четвертая версия: нефтяная.

Пятая версия: межличностная между Ельциным и Дудаевым. Последний располагает смертельным компроматом на первого.

Раз верхи заинтересованы в войне, она будет продолжаться, несмотря ни на какие на протесты общественности. Поэтому есть оригинальный способ удовлетворить все стороны. Называется игрой в поддавки. Представьте себе картину: самолеты регулярно бомбят «выявленные» в горах и лесах партизанские базы, агентура органов безопасности докладывает о сотнях уничтоженных боевиков, старшие офицеры получают награды и повышения по службе. А чеченцы спокойно занимаются своими хозяйственными делами, изредка совершая нападения на блок-посты. Главное условие этого спектакля — имитация боевых действий без потерь с обеих сторон. Стрельба и шум должны быть заранее согласованы сторонами и нужны в основном для поддержания имиджа федералов в дни приезда высокого московского начальства. Ну и чтобы военнослужащим шли год за три и прочие льготы.

Один из бойцов заявил:

— Идея, конечно, хорошая, но ведь ты уже сам убедился, что россияне бомбят наши населенные пункты. Если они такие крутые, вышли бы в чистое поле сразиться на равных. А за массовые убийства беззащитных людей виновные должны ответить. Мы не имеем в виду солдатиков, они люди подневольные. Наказывать будем в основном летчиков. Сейчас у нас формируются группы смертников. С каждой группой пойдут телеоператоры, чтобы запечатлеть их подвиги. Удары будут наноситься по объектам не только в Чечне, но и на территории противника.

— Это ваше право. Однако хотел бы предостеречь вас от некоторых шагов, способных нанести больше вреда, чем пользы. Упаси бог взрывать бомбы в местах скопления мирных жителей (метро, вокзалы, универмаги), и атаковать объекты ядерной и химической промышленности. Дело в том, что на сегодняшний день симпатии примерно половины жителей России на чеченской стороне. Стоит вам покрошить «мирняк», как чаша весов склонится не в вашу пользу.

— Мы никогда не унизимся до такой степени, чтобы воевать с мирными жителями! А вот Ельцина мы из-под земли достанем!

— Э, ребята, Ельцина убивать нельзя! Вы же превратите его в национального героя!

Чечены хохочут:

— Мы как-то не подумали об этом. Действительно, его нужно брать живьем и принародно судить в Грозном. И Павла Грачева тоже. Не сейчас, так хоть через десять лет. Может быть их даже не будем казнить, а отпустим, покрыв позором.

— Это все лирика. Нужно думать о том, как остановить войну. Есть способ остановить ее в течение одного месяца.

— Какой?

— Грохнуть человек пять-шесть.

— Имеешь в виду господ «А», «В», «С», «Д», «Е»?

— Ну что вы, они всего лишь куклы. Нужно бить кукловодов. В крайнем случае рубить нити, связывающие куклы с кукловодами.

— А кто является кукловодами?

— Этого я сам не знаю. Их следует вычислить. А люди-нити, являющиеся передаточным звеном между куклами и кукловодами, хорошо известны. Это господа «И», «К», «Л», «М», «Н».

— Они же наши друзья!

— Разумеется! Однако именно они подготовили и развязали чеченскую бойню. А теперь громче всех выступают в вашу защиту.

Спецназовцы задумались. Старший заметил:

— Пожалуй, ты прав. До войны мне приходилось заниматься некоторыми аферами, связанными с перекачкой денег из Москвы в Грозный. Половина денег, по устной договоренности, оставалась в Московских банках, обналичивалась и попадала в карманы тех, кто пробивал эти финансы. У нас сохранились документы. В любой момент всех их мы можем взять за яйца. Но убивать мы их не будем. Просто нагрузим, заставим платить. Никуда они не денутся, будут вынуждены продолжать перекачку денег на восстановление разрушенного хозяйства.¹¹

Подсел архитектор.

— Я проектирую мемориал, посвященный чеченской войне. Он будет состоять из двух частей: памятник павшим бойцам будет выглядеть в виде огромной пирамиды, сложенной из сотен танков и бронетранспортеров. Побитой бронетехники в Грозном навалом. Рядом вечным огнем будет полыхать разрушенный пятиэтажный дом. Это памятник погибшим мирным жителям.

Суровый боевик в черной униформе, застегнутой на все пуговицы, пристально взглянул мне в глаза и вдруг улыбнулся:

— Эх, смотрю на тебя, и захотелось сбрить бороду, переодеться в цивильный костюм с галстуком и рвануть к девочкам. Как надоела эта война!

Утром меня провожали всем селом. Рыжебородый боевик затащил в свой дом. Усадил за накрытый стол. Познакомил с отцом, сухощавым высоким старцем. Когда вышли на улицу, боевик подмигнул:

— Ну вот, ты попробовал в моем доме пищи, теперь мы с тобой никогда не станем врагами.

Этот рыжий чеченец позвонил мне домой осенью 1996 года, когда спецназовцы приехали в Москву выбивать у банкиров старые долги. Встретились. Он был в модном прикиде, пальцы веером, разъезжал на иномарке последней модели. В семье у него было все в порядке:

— Я находился в партизанском отряде, а семья была эвакуирована, когда в село вошли на зачистку федералы. Вернувшись домой, я обнаружили все в полной сохранности. В тумбочке, где хранились наши с братом спортивные награды, поверх его Олимпийских медалей увидел листок из блокнота с короткой запиской: «Уважаю. Командир такого-то ОМОНа капитан такой-то».

…Чеченский спецназ уехал из Москвы с двумя миллионами долларов…

Возвращение на «Большую землю»

Так уж получилось, что выбирались из Самашек ночью. Блок-пост возле Ингушской границы бездействовал. Стоявший там ОМОН зарылся в своем опорном пункте неподалеку от дороги. Лишь поблескивали в свете фар триплексы бронетранспортеров. Как представишь себе, что из темноты в любой момент ударить КПВТ, становилось жутковато. Но обошлось.

На следующий день во Владикавказе я заехал в аэропорт «Беслан». У стоявшего в дверях милиционера поинтересовался где найти кого-нибудь из военного начальства. Он провел меня в служебную комнату. Навстречу из-за стола поднялся майор: заместитель коменданта аэропорта Березкин. Я представился и выложил перед ним три документа: командировочное удостоверение редакции журнала «Солдат удачи», удостоверения членов ассоциаций «Вымпел» и «Витязь». Сказал, что возвращаюсь из Грозного, хотел бы сообщить командованию, что имею возможность вызволить из чеченского плена российского солдата, а также вытащить тела пятерых десантников и трех танкистов.

У майора округлились глаза, он ласково так прошипел:

— Из Грозного? А как Вы туда попали?

— Знакомые чеченцы провезли.

— Чеченцы? А Вы знаете, что хороший чеченец-мертвый чеченец? — он моргнул солдату, скучавшему в углу.

Однако тот ничего не понял. Майор вышел из-за стола. Я потянулся было за своими документами, лежащими на столе, но майор живо прихлопнул их ладонью:

— Погодите!

У меня внутри похолодело. Запоздало вспомнил предостережение московских знакомых: «Не попадайся майору Березкину!»

Майор вышел в коридор, прихватив мои документы и позвал за собой солдата. Я понял, что вляпался…

Через минуту Березкин вернулся с конвоем. Два солдата сели неподалеку с автоматами, снятыми с предохранителей и настороженно уставились на меня.

Майор вкрадчивым голосом, не сулящим ничего хорошего, начал задавать уточняющие вопросы. Допрос длился примерно полтора часа. Я стараясь унять внутреннюю дрожь, держался вроде раскованно, и даже пару раз пытался пошутить. Однако майор шуток не понимал. В конце концов, удалось втолковать, что следует позвать сотрудника органов безопасности. Появился офицер в пятнистом бушлате с погонами старшего лейтенанта и с колючими глазами. Я вздохнул с облегчением. Допрос продолжился.

Березкин уже более корректно поинтересовался:

— А почему Вы не имеете журналистской аккредитации?

В ответ я рассмеялся, и ответил ехидным тоном:

— А Вы знаете специфику нашего журнала? Грош мне цена, если бы ездил с аккредитацией как корреспондент заурядной газетенки. Редакцией была поставлена задача пройти незримым через линию фронта. Я прошел. Теперь пришел сдаваться! В следующий свой приезд обещаю получить аккредитацию.

Тут майора куда-то вызвали. Как можно непринужденней, я сгреб свои документы со стола. Кивнул на дверь и заговорщическим тоном прошептал старлею:

— Однако ваш майор — крутой парень!

— Других не держим, — в тон ответил старший лейтенант.

Мы вышли на улицу. На улице нас поджидал бледный Асланбек. Я представил его старшему лейтенанту. Поговорили. Из-за витрины за нами в это время подглядывал майор Березкин. Володя (так представился старший лейтенант), заметив его, покачал головой:

— Между прочим, Вы очень рисковали. Он мог запросто прихватить. Ваше счастье, что я случайно оказался рядом.

Я рассказал о пленном и трупах. Володя что-то пометил в блокноте:

— Вам не доводилось встречаться с Хамзатом?

— Я был на его похоронах. 18-го января он был убит в бою. Вчера побывал на поминках.

— Жаль, хороший был парень. С ним можно было договориться.

На следующий день я снова приехал в «Беслан». Володя сообщил, что передал информацию обо мне в Москву и связался с командованием ВДВ. На запрос они ответили, что район Грозненского аэропорта Ханкала находится под их полным контролем, и что трупов десантников там быть не может. Старший лейтенант горько усмехнулся:

— Мы с Вами сделали, что могли, уезжайте со спокойной совестью.

Спросил у меня:

— Как по Вашему, надолго затянется эта война?

— Надолго.

Я улетал со сволочнейшим чувством вины за все происходящее, за неубранные тела погибших солдат.

В Москве знакомый сотрудник Киргизского Посольства, увидев меня, удивился:

— Ты живой? Мы получили телеграмму, что в сбитом над Чечней вертолете обнаружен сильно обгоревший труп человека в гражданской одежде с киргизским паспортом, и решили, что это ты наконец отмучился, сердешный. Не знали, как сообщить семье.

…По возвращении домой попал на похороны. В цинковом гробу в наш микрорайон привезли единственного сына сотрудницы КУОСа Анечки. Молоденький лейтенант, только что окончивший Рязанское училище ВДВ, не захотел оставаться на инструкторской работе и добровольцем ушел на войну. Погиб вечером 24 января в Октябрьском районе Грозного при взрыве здания. Я как раз был в этом районе и уехал оттуда за два часа до взрыва.

Видеокассета

В редакции журнала «Солдат удачи» сказали, что меня спрашивал телеведущий Александр Любимов. Поехал к нему, прокрутил кассету, полученную у чеченского телевидения. Дал интервью. Несколько сюжетов легли в передачу «Взгляда».

С кассеты сделал несколько копий. Одну показал в военном ведомстве. В просмотровый зал набилось несколько десятков генералов и полковников. Выходили из зала подавленные. Один из них заметил:

— Теперь я окончательно убедился, что воюем не с бандитами, а с народом.

Впоследствии я слышал, что российские спецслужбы захватили в Чечне трофейную видеокассету с «компроматом» на меня. Если кому интересно, могу дать переписать ее полностью.

В журнале «Солдат удачи» моя статья вышла в сильно отредактированном виде. Это было не то. И я поехал в родную Киргизию. Собрал пресс-конференцию, показал видеофильм. В зале собрались журналисты, сотрудники иностранных посольств, представители чеченской диаспоры. Материалы были опубликованы в девяти периодических изданиях. По киргизскому телевидению прошли две передачи. Разумеется, не всем это понравилось. Тем временем в Киргизию тоже начали поступать цинковые гробы с останками российских военнослужащих, прибывать беженцы и… раненые чеченские боевики. Так, в Таласской райбольнице в одной палате с моим больным тестем угасал пожилой чеченец, прошедший через Грозненский «фильтропункт». По непроверенным слухам, киргизские власти многих раненных чеченцев выдали российской стороне. Если это правда, то большего свинства и позора для Нации невозможно представить. К тому же это является грубейшим нарушением женевских конвенций, если Киргизия действительно считает себя суверенным государством.

Кстати, о суверинитете:

— Бек, почему вы, азиаты, отделяетесь? Ведь мы всегда жили дружно! — задавали вопросы московские друзья.

— Погоди, братан. Кто развалил Союз? Трое славян в беловежских кущах. Попробуйте сначала объединиться сами.

— Да хохлы проклятые упираются! — разводили руками они.

По этому поводу мне довелось выслушать мнение довольно высокопоставленного украинского националиста:

— Если бы Россией правили действительно русские, я бы первым, самолично пошел бы на смычку с москалями, чтоб им пусто было! А так, дулю им, а не Черноморский флот! И чеченцам будем помогать.