|
общее языкознание - учебник. Формы существования, функции, история языка издательство "наука"
ГРУППОВЫЕ, ИЛИ КОРПОРАТИВНЫЕ, ЖАРГОНЫ
Групповые, или корпоративные, жаргоны обычно возникают в группах людей, тесно между собою чем-нибудь связанных. Формы связи могут быть самыми различными. Важно, чтобы эта связь каким-то образом объединяла людей, например, служба в армии, обучение в институте или школе, занятие туризмом, спортом, коллекционированием и т. п. Даже отъезд людей для работы на Крайний Север порождает особые жаргонные слова, например, моржовые или комариные — названия надбавки к зарплате в зоне Крайнего Севера5. Длительное пребывание людей на фронте во время Отечественной войны вызвало появление специфических жаргонных слов, например, сабантуй 'сильный артиллерийский обстрел', рама 'немецкий разведывательный самолет' и т. д. Жаргон возникает в среде людей, предающихся различным порокам, например, картежной игре, пьянству и т. п.
В лексике групповых, или корпоративных, жаргонов, конечно, есть элементы профессионализма. Ср. такие выражения солдатского жаргона, как сидеть на губе, т. е. 'быть на гауптвахте', лимонка — название особого вида гранаты; в жаргоне следователей существует глагол расколоться, например: Подождем, пока он не расколется [63, 53], т. е. 'не выдаст своей тайны', среди аспирантов употребителен глагол остепениться, членам ученых советов хорошо известно выражение бросить черный шар, т. е. 'забаллотировать', школьники часто употребляют выражение получить кол, т. е. 'единицу' и т. д. Однако основная особенность групповых, корпоративных жаргонов заключается не в этом.
Здесь, как правильно замечает В. Стратен, сказывается не столько деловая потребность, сколько стремление к экспрессии и игра словами [63, 53].
«Специфическим отличием арго от других видов жаргона,— писал В. М. Жирмунский, — является его профессиональная функция: в то время как...корпоративные жаргоны являются своего рода общественной забавой, языковой игрой, подчиненной принципам эмоциональной экспрессивности, арго, которым пользуются нищие, воры, бродячие торговцы и ремесленники, служит орудием их профессиональной деятельности, самозащиты и борьбы против остального общества» [32, 119].
Существует довольно много различных групповых жаргонов, всех их охарактеризовать нет никакой возможности. В качестве наиболее типичного образца можно рассмотреть студенческий жаргон, или, как его иногда называют, студенческий слэнг.
Л. И. Скворцов, изучавший студенческий слэнг в наших вузах, различает в нем две основные категории слов — производ<482>ственное ядро и бытовой словарь [59, 50]. В производственное ядро студенческой речи входят такие слова и выражения, как фак 'факультет', стёпа, степуха, стипеша 'стипендия', идти на шпорах 'отвечать по шпаргалкам ', по диагонали или наискосок 'о торопливом, поверхностном чтении учебного материала', кол 'единица', историчка 'учительница истории', немка 'учительница немецкого язка', удочка 'удовлетворительно', заход 'попытка сдать экзамен', долбач 'студент-зубрила', античка 'античная литература', шеф 'руководитель дипломной или курсовой работы', столкнуть, спихнуть 'сдать экзамен или зачет' ядро 'ядерная физика', общак 'общежитие ', индус 'студент индустриального института или техникума', шпаргалет 'шпаргалка' и т. д. [59, 50].
Нетрудно заметить, что подобного рода профессиональная или производственная лексика довольно резко отличается от обычной профессиональной лексики или терминологии. Профессиональная лексика обычно вызывается необходимостью назвать какой-нибудь предмет или явление, с которым производственник сталкивается в своей деятельности. Чаще всего это какой-нибудь особый предмет, мало известный или совершенно неизвестный в кругу других людей. Слово студенческого слэнга не вызывается какой-либо особой необходимостью. Нет никакого смысла создавать особое название для студента индустриального института или техникума. Когда же появилось особое название индус, то основным стимулом его создания явилось стремление создать что-то более выразительное, яркое, озорное, более обращающее на себя внимание.
В общебытовой словарь входят слова, не связанные непосредственно с учебным процессом. Основу его составляют экспрессивные элементы разговорно-обиходной лексики, ср., например, рубать, хавать, хряпать, штефкать 'есть, закусывать', рубон 'еда , обед и т. п.', махнуться 'обменяться чем-нибудь', притырить 'спрятать', петрить, тямкать, тямить 'понимать что-нибудь, разбираться в чем-нибудь', накрыться 'исчезнуть, пропасть ', а также 'не состояться' — о замыслах, планах и т. п., корочки, колеса 'ботинки', филонить 'бездельничать', увести 'взять, присвоить или украсть', купить, прикупить 'подшутить над кем-нибудь', пылить 'ныть' или 'болтать впустую', подкинуть 'дать или одолжить кому-нибудь денег', стрельнуть 'взять в долг небольшую сумму денег', 'попросить папиросу или сигарету ', загорать, опухать 'бездельничать, лодырничать ', запрессовать 'окончательно договориться о чем-нибудь, уладить какое-нибудь дело' и т. п. [59, 51].
Предметно-понятийное содержание студенческого жаргона очень многообразно. Наиболее легко в нем выделяются два слоя — спортивная лексика и лабушско-стиляжья лексика (от лабух 'музыкант').<483>
Спортивная лексика включает слова и выражения, связанные с областью спорта, например: подковать 'подбить в игре', 'нанести травму', поливать 'бить мячом по воротам, бросать мяч в корзину', банка, плюха, штука 'гол, очко' и т. д.
Лабушско-стиляжья лексика имеет в общебытовом студенческом словаре довольно ярко выраженную социальную специфику. Это в большинстве случаев слова, заимствованные из жаргона стиляг, например, берлять 'есть, питаться', хилять 'идти', выхил 'выходка', башли, бабки, шайбочки, финаги 'деньги', чувак 'парень', чува, чувиха, кадришка 'девушка', топталовка или Бродвей 'главная улица', 'место встреч и прогулок', кирять 'пить, выпивать', кирной, бухой 'пьяный', керосин, мур, гоп 'вечеринка, выпивка', предки 'родители', хива, шобла, кодла, хевра, хавира, шарага 'группа «своих»', хата 'квартира', рок 'рок-н-ролл' и т. д. [59, 51—52].
По своим особенностям стиляжий жаргон близок к воровскому, поскольку он объединяет лексику, связанную с определенными сферами быта, к тому же специально окрашенную.
В общебытовую лексику студенческого слэнга входит также экспрессивная и оценочная лексика, например: шедеврально, потрясно, клево, колоссально и т. п. (при положительной оценке чего-либо), сапог, охламон, прохиндей (пренебрежительно о человеке), молоток (положительно о человеке), леди, детка, цыпа, мордочка (положительно о девушке), старик, мужик (о мужчине). Существует экспрессивная или просто излюбленная фразеология: дать по мозгам 'удивить, ошарашить', до лампочки 'мало дела до чего-либо', 'ни к чему', как штык 'обязательно', 'точно' и т. п. [59, 53].
ЖАРГОНЫ ДЕКЛАССИРОВАННЫХ
Жаргоны деклассированных употребляются в сферах людей, принадлежащих к уголовному миру, обычно отбывающих срок наказания в тюрьмах, лагерях и т. п. или занимающихся преступной деятельностью на свободе. Несмотря на наличие территориальных разновидностей, этот жаргон обладает относительным единством. По своей специфике он резко отличается от групповых, или корпоративных, жаргонов. Поэтому есть основание рассматривать его отдельно.
Воровской жаргон имеет некоторые общие черты с профессиональными лексическими системами. В нем довольно богато представлена терминология, выражающая различные воровские специальности, например: ширмач 'карманный вор', мойщик 'магазинный вор', майданщик 'поездной вор', скокарь или домушник 'вор по квартирам', голубятник 'вор белья', мокрушник 'вор<484>-убийца', кассир или медвежатник 'взломщик несгораемых шкафов', стопарь 'вор-грабитель', клюкушник 'грабитель церквей', банщик 'вокзальный вор' и т. д. Довольно разветвленную синонимику имеет глагол воровать, украсть, например: торговать, работать, стырить, купить, сбондить, стибрить и т. д.; много глаголов, обозначающих неудачную кражу: завалиться, засыпаться, сгореть, зашухариться и т. д. Богато представлена синонимика, связанная со словом деньги: сара, сарочка, сармак, сарга, рыжье и т. д.; особые названия существуют для рубля, тысячи, трех копеек, десяти копеек и т. д. Несколько названий имеет воровской притон: гоп, шалман, хевра, хаза, малина и т. д. Существует несколько названий для кошелька и портмоне: кожа, шмель, висячка и т. д. Развернутой синонимикой обладает глагол доносить или донести: лягнуть, хапать, продать, барнаулить и др.
Довольно развита терминология, относящаяся к воровскому быту. Много слов, связанных с ругательствами, например: легавый, сука, кобёл, шкет, пацан, шпана и т. п., много синонимов имеет слово проститутка: шмара, маруха, баруля, малява, бикса, мигнетка, броха и т. п. Не скупится преступный мир и на пренебрежительные названия для своих постоянных врагов — представителей органов милиции, уголовного розыска, суда и т. д., ср. название милиционера: легавый, легаш, мент, мильтон и т. д., работники Московского уголовного розыска имеют прозвище мурки, ср. также другие названия для работников уголовного розыска — жабы, лягушки и т. п.
Воровской жаргон богат образными идиоматическими выражениями типа ширму крыть 'заниматься карманными кражами' (от слова ширма 'кашне, которым прикрывают руки при совершении карманных краж'), сару коцать, букв. „бить деньги" в том же значении, нарезать винта 'убежать из места заключения', стукнуть шпалерам 'убить кого-либо из револьвера ', брать на перетырку 'организовать быструю передачу по рукам украденной вещи', стоять на стреме 'караулить' и др.
Лексике воровского жаргона нередко присущ циничный и грубый эвфемизм, стремящийся прикрыть обычными по внешней форме словами различные преступные действия: 'украсть' выражается глаголом купить, 'ударить кого-либо ножом' — поцарапать пером, 'заниматься карманными кражами' — крыть ширму, 'воровать' — работать или торговать и т. д. Удачная кража называется чистой работой, медвежатник или кассир означает 'взломщик сейфов'; человек, принадлежащий к уголовному миру, называется просто свой или своя; 'убивать с целью ограбления' выражается внешне безобидным глаголом мокрить и т. д.
В этом цинизме ярко отражена особая психология людей уголовного мира, презрение к нормам и правилам человеческого об<485>щежития, напускная бравада и грубость. «Ирония и юмор, насмешка и презрение к существующему, — замечает В. М. Жирмунский, —порождаются не столько положительным социальным идеалом, сколько нигилистическим отрицанием всех общезначимых социальных ценностей, анархическим бунтарством и циническим аморализмом» [32, 163].
Типология воровского жаргона имеет смешанный характер. В нем содержатся и некоторые признаки корпоративных жаргонов, и отдельные элементы условных языков, существующих на базе своеобразного воровского просторечия.
УСЛОВНЫЕ ЯЗЫКИ РЕМЕСЛЕННИКОВ-ОТХОДНИКОВ, ТОРГОВЦЕВ И
БЛИЗКИХ К НИМ СОЦИАЛЬНЫХ ГРУПП
Условные языки ремесленников-отходников, торговцев и т. д. были широко распространены в царской России. Наибольшей известностью среди них пользовались так называемые офени — крестьяне Вязниковского, Ковровского и частью Шуйского уездов Владимирской губернии, которые, торгуя разными мелочными товарами, ежегодно со своими подвижными лавочками-коробьями отправлялись во все концы России вплоть до самых отдаленных областей Сибири [64, 22].
Условные языки существовали также у странствующих ремесленников — Шаповалов, портных, глинотоповит. д. Существуют сведения о распространении тайных языков среди нищих и т. д.
Лексико-семантическая система искусственных языков-жаргонов этого типа свободна от узкой профессиональной специализации. По наблюдениям В. Д. Бондалетова, их словарь включает в себя обозначения главнейших явлений и предметов природы, пищи, жилища, утвари, одежды и обуви, человека, животных и растений, типичных действий и качеств и т. д., т. е. всего того, с чем приходилось иметь дело ремесленникам и торговцам как на стороне, так и у себя дома. Доля собственно профессиональной лексики в арго не превышает 5% словарного фонда и включает обозначения лишь важнейших предметов и понятий соответствующей профессии [15, 11].
Наиболее характерной особенностью условных языков странствующих ремесленников, торговцев и т. п. является их ярко выраженный криптолалический характер, выражающийся в стремлении употреблять специально изобретенные или искусственно деформированные слова, совершенно непонятные для окружающих. Их значение известно только узкому кругу лиц, пользующихся этим языком. Ниже приводятся образцы слов из условного языка офеней: баш 'грош', брысить 'весить', бурьмеха 'шуба' вербухи 'глаза', вершеть 'видеть', висляк 'огурец', воскарь 'лес', вохра 'кровь', вячо 'много', дряба 'вода', дулик 'огонь', елтуха<486> 'жена', жуль 'ножик', качуха 'тюрьма', костер 'город', куреха 'деревня', ламиха 'полтина', лох 'мужик', мурлять 'варить, печь', мурляло 'повар', пащонок 'дитя, ребенок', прилеш 'приказчик', пулец 'купец', стоден 'богат', троить 'есть', феро 'сено', хирки 'руки', широго 'дорого', шур 'вор', щедреха 'свеча', яжжуха 'брюхо' [64, 25—27]. Примеры из условного языка мелких торговцев г. Кашина: бусать 'пить', вершать 'знать', дуль 'мужик', елкас 'картуз', зонить 'нести', керить 'пить', маз 'товарищ', мара 'девица', тарить 'курить', шамно 'дешево' и т. д. [60, 11—18].
Общее назначение этой криптоглоссии понятно. Фразы, составленные из подобных слов, были непонятны для окружающих. Тайный язык давал возможность боящимся конкуренции ремесленникам скрыть секреты своего ремесла.
Торговцам часто было необходимо договориться друг с другом о совместном обмане покупателя, о заключении какой-нибудь темной сделки и т. п. Наличие непонятного для окружающих жаргона лучше всего способствовало достижению этих целей, ср., например, фразу: Обтыривай, маз, чапцов-то клёвее: неёла не ухлят 'обделывай, друг, покупателей-то ловчее: ничего не смыслят' [60, 24] или Дуль меркулит у ловяка, шовар на громах в скумеше, немель никово: зонь сюды скумеш-то. 'Мужик спит у лошади, товар на телеге в мешке (а) нет никого: волоки сюда мешок-то' [60, 22].
В. Д. Бондалетов утверждает, что условные языки занимают промежуточное положение между подлинно искусственными, сознательно конструируемыми семиотическими системами (секретными кодами, а также языками типа эсперанто, новиаль) и природными, или естественными, языками, поскольку практическое функционирование условных языков в значительной мере напоминает жизнь и функционирование обыкновенных языков [15, 10— 11].
По своему типу условные языки не принадлежат к искусственным языкам жаргонного характера. В. М. Жирмунский относил их к категории жаргонов [32, 119]. М. Н. Петерсон сближал их С воровским жаргоном [49, 15]. Однако от искусственных языков они отличаются тем, что не имеют искусственно созданной грамматической системы и существуют на базе разговорной речи. Именно это свойство и придавало им особую гибкость и маневренность.
ИСТОЧНИКИ ЖАРГОННОЙ ЛЕКСИКИ
Всякий жаргон существует, как правило, на базе разговорного языка данной страны. Собственно жаргонная лексика всегда составляет часть словаря жаргона, хотя в некоторых жаргонах<487> ее процент может быть довольно высок, например, в условно-профессиональных жаргонах бродячих торговцев и ремесленников.
Источники жаргонной лексики могут быть различными. Прежде всего жаргоны используют слова местного диалекта, часто придавая им необычное и специфическое значение, например, широко известный термин жаргона уголовников баланда, возникший еще в царской России, восходит к диалектному ряз., тмб., симб. баланда 'род ботвиньи, холодец из заквашенного на муке отвара свекольной и иной ботвы с окрошкою' [23, 42]. В жаргоне уголовников это слово приобрело значение тюремной похлебки.
Для образования жаргонных слов широко используется переосмысление значений, например, угол 'чемодан' (т. е. вещь, занимающая какой-нибудь угол дома), гроб 'сундук' (внешнее сходство), сука — ругательное слово, употребляемое по отношению к доносчикам (импульсом для переосмысления, по всей видимости, послужил просторечный глагол сучиться 'передавать друг другу новости, сплетни'); рыжьё 'золото' (сходство по цвету), скачки 'танцы', шайбочки 'деньги' (использовано внешнее сходство монеты с шайбой), предки 'родители', кожа 'бумажник' (название материала), подковать 'повредить ногу при футбольной игре' (метафора), отсвечивать 'мешаться' (метафора), маслина 'пуля' (внешнее сходство), ишачить 'работать' (сравнение с работой ишака), увести 'присвоить' или 'украсть' (образное сравнение), заправиться 'поесть' (сравнение с заправкой машины бензином) и т. п.
Значительно реже слова создаются на основе звукоподражания, например, шамать 'есть' от шамкать, бимбор 'часы' (в воровском жаргоне) от звука типа бим-бом, издаваемого при звоне стенных часов и т. д.
В ряде случаев возникновение новых слов и значений оказывается опосредствованным наличием других жаргонных слов, например, слово легавый 'доносчик' связано с легавый 'пес'. Распространению этого слова, связанного с названием породы собаки, в значительной мере способствовало распространенное в воровском жаргоне слово сука 'доносчик'. Слово перо 'финский нож' не связано непосредственно с обычным словом перо. Оно возникло при посредничестве слова писать 'резать', например, расписал его, т. е. 'изрезал ножом'.
Типичным для жаргонных образований является явление «фонетической мимикрии» — звукового уподобления слова или его преображенного варианта другим словам, например, дай петуха, т. е. 'дай твою руку (пять пальцев), чтобы поздороваться', хорёк, т. е. 'оценка «хорошо»', прошка 'нюхательный табак' (измененное слово порошок при ассоциации с именем Прошка), Мирошка 'мировой судья', по ассоциации с именем, Гришка — 'гривенник' (тот же принцип); Яшка — 'самосвал Ярославского завода' и т. д.<488>
Жаргоны часто используют лексику других жаргонов. Такие слова воровского жаргона, как кимать 'спать', кич 'тюрьма', косуха 'тысяча', похлить 'пойти', сармак 'деньги', хаза 'квартира', ширмач 'карманный вор' и т. д. заимствованы из условного языка странствующих торговцев-офеней [20, 44—52].
Возможность взаимопроникновения различных жаргонов неоднократно отмечалась исследователями этого вопроса. «Воровской жаргон немыслимо рассматривать разрозненно от других жаргонов, — писал В. Тонков. — Между воровским языком и прочими условными языками происходит взаимный обмен языковым материалом, его слова переходят не только в другие жаргоны, но просачиваются в обыкновенную речь». [65, 51].
В студенческом жаргоне, жаргонах школьников и в особенности в жаргоне стиляг нередко встречаются заимствования из воровского жаргона, например: кимарить или кимать 'спать', клифт 'пиджак, костюм', примирить 'спрятать', хруст 'рубль', хилять 'идти', хевра, хавира 'компания, группа «своих»', и т. д.
При переходе слова из одного жаргона в другой иногда существенным образом меняется его значение. Так, например, если в воровском жаргоне слово гоп означает 'притон', то в жаргоне стиляг оно имеет значение 'вечеринка', если в молодежном жаргоне шайбочки означает 'деньги', то в жаргоне стиляг это не просто 'деньги', а преимущественно 'денежные средства, приобретенные нетрудовым или нечестным путем' и т. д.
Условные языки и жаргоны охотно прибегают к иноязычным заимствованиям. Усвоению иноязычных заимствований отчасти способствовал подвижной образ жизни некоторых социальных групп — ремесленников, торговцев, уголовных элементов и др.
Однако главная причина заключается в том, что непонятное иноязычное слово является хорошим средством маскировки. Так, в русских условных языках исследователями обнаружены слова, заимствованные из цыганского языка, например дуёк 'два рубля', ср. цыг. дуй 'два' деш 'десять рублей', ср. цыг, деш 'десять', парняга 'двадцать пять рублей', от цыг. парно 'белый', шур 'вор' от цыг. чорес 'воровать' и т. д. [17, 235— 240]. Встречаются цыганские элементы и в русском воровском жаргоне, например, хрять 'бежать, идти' от цыг. te px'ires 'ходить, бродить' [7, 151], тырить, толкать 'красть' восходит к цыганскому глаголу te terк's, имеющему значение 'держать, иметь, брать, ждать', и т. д. [7, 153].
Встречаются в условных языках, правда, в небольшом количестве, заимствования из германских языков, например, агунда 'собака', флеш 'мясо', стод 'бог', ср. шв. stod 'изваяние, статуя' [14, 231]. Из германских заимствований, встречающихся в воровском жаргоне, можно отметить такие слова, как блатной 'представитель уголовного мира'. По мнению В. В. Стратена, это слово пришло в русский язык через польские арго из немецкого<489>Rotwelsch, где имеются слова platt 'доверенный', Blatter 'вор' ср. также в языке идиш blat 'доверенный, согласный на что-либо', польск. blat 'укрыватель краденого', blat byč 'согласиться на что-либо'. Далее, клифт, 'пальто, пиджак' из немецкого арготического Kluft 'одежда' [62, 134] и т. д.
Отмечены также заимствования из польского и украинского языков. Встречаются отдельные заимствования из еврейского, например, ксива 'письмо', хипес 'ограбление при участии красивой проститутки', хевра 'воровская компания или шайка' [69], масемат 'кошелек' [42, 123], а также заимствования из тюркских языков, например, сара 'деньги' от тат. сары 'желтый', вероятно при посредстве жаргонного слова рыжье 'деньги', кич 'тюрьма' от тат. k'ičä 'ночь, мрак' и т. п. [28, 166—179]. В условных языках странствующих торговцев и ремесленников обнаруживаются слова греческого происхождения, например, кимать 'спать', кисара 'четыре копейки', пенд 'пятак', декан 'десять копеек' [20], херка 'рука', микро 'мало' и т. д. В некоторых условных языках встречаются заимствования из финно-угорских языков, главным образом из мордовского, например: альма 'окно' от эрзя-морд. вальма 'окно', качам 'дым' от эрзя-морд. качамо 'дым', кулыснуться 'умереть' от эрзя-морд. куломс 'умереть', ламо 'много', ср. эрзя-морд. ламо 'много', тракс 'корова', ср. мокша-морд. тракс 'корова' и т. д. [16, 260—268].
Жаргоны используют в основном словообразовательные средства того языка, на базе которого они существуют, хотя абсолютного единства в этом отношении между ними нет. Словообразовательные средства так называемых условно-профессиональных языков шире. В таких жаргонах, как студенческий, жаргон уголовников, их значительно меньше. При всем этом различии жаргонам, существующим на базе русского языка, присущи некоторые излюбленные суффиксы имен существительных. Эти суффиксы следующие: 1) -ак/-як — слабак 'неспособный сделать что-либо', общак 'общежитие', кисляк 'лимон', висляк 'огурец', ховряк 'барин' и т. д.; 2) -ач — стукач 'доносчик', строгач 'строгий выговор', левач 'работающий налево' (незаконно), липач 'изготовляющий фальшивые деньги или документы', трепач 'говорящий вздор', ширмач 'карманный вор' и т. д.; 3) -арь — тихарь 'переодетый агент уголовного розыска', дикарь 'не курортник' и т. д.; 4) -ага/-яга — штормяга 'сильный шторм', работяга 'работающий в лагере за другого', шарага 'компания «своих»' и т. д.; 5) -уха — кинуха 'кинотеатр', степуха 'стипендия', маруха 'любовница вора', вечеруха 'вечеринка', бармуха 'овца', косуха 'тысяча' и т. д.6 Довольно часто употребляется суффикс -ник, например:<490> обзетильник 'обманщик', сумарник 'амбар', бухарник 'стакан и т. д. В обычном разговорном, а также литературном языке эти суффиксы употребляются в словах со стилистически сниженным значением, имеющих нередко фамильярный оттенок. В жаргонах они используются в целях придания словам своеобразной экспрессии.
Довольно часто, опять-таки в целях придания экспрессия, используются в жаргонах слова с уменьшительными суффиксами (инфантилизм речи), например: кадришка 'девушка', клифтишка 'пиджак', киношка 'кино', обаяшка 'обаятельная девушка', междусобойчик 'выпивка в узком кругу' и т. д.
Очень часто имеет место прием включения («сведения» — по А. А. Реформатскому, универбизации), выражающийся в сведении внешней синтагмы к внутренней: ср. Третьяковка 'Третьяковская галлерея', Ленинка 'библиотека им. В. И. Ленина', зачетка 'зачетная книжка' и т. п. Этот прием восходит еще к 40-м годам XIX в.
В студенческом жаргоне употребителен искусственный суффикс -он, например, выпивон 'выпивка', закусон 'закуска', рубон 'еда', потрясон 'потрясение' и т. д. Типичны для этого жаргона также сокращения типа рест 'ресторан', теле 'телевизор', пед 'велосипед' и т. д. [59, 54].
В некоторых условно-профессиональных жаргонах в целях придания обычным словам непонятной формы широко применялся прием префиксации слогов ку или ша, шу, например, кутуча 'туча', кугора 'гора', кулуг 'луг', кувечер 'вечер', шурека 'река', шуветер 'ветер', шугром 'гром' и т. д. [55,6—7]. Существовал также так называемый говор «по щам», отличительная особенность которого состояла в том, что слово удваивалось, причем в первый раз начальный согласный заменялся на ш, а во второй раз конечный согласный — на ц. Например, шовроц = ров, шайдац = дай и т. д. [29, 2].
В потайном языке немецких буршей, так называемом Li-Sprache, в целях маскировки использовался слог -li-, например, Liliebe — Liebe 'любовь', haliben — haben 'иметь' и т. д. [52, 158].
НЕКОТОРЫЕ ОБЩИЕ ОСОБЕННОСТИ
СОЦИАЛЬНЫХ РАЗНОВИДНОСТЕЙ РЕЧИ
Наряду с весьма существенными различиями, социальные разновидности речи имеют некоторые общие особенности. Одна из таких особенностей состоит в том, что, подобно территориальным диалектам, социальные разновидности речи также имеют территориальные различия. Совершенно очевидно территориальное раз<491>личие так называемых крестьянских диалектов, поскольку различны сами территориальные диалекты. Территориальные различия обнаруживает также профессиональная и жаргонная лексика.
Проф. П. Я. Черных приводит некоторые оленеводческие термины, распространенные в Колымском крае, например, выпороток 'молодой олений теленок не старше двух месяцев от рождения', каргин 'убойный олень чукотской породы', комляк 'олень, еще не достигший одного года', лончак (от лонись 'в прошлом году') 'олень по второму году', третик 'олень третьего года', полетень 'мягкая часть оленьего мяса, снятая с заднего стегна', шастина 'часть оленьего стада в 50—100 голов' и т. д. Русская оленеводческая терминология Печорского края имеет совершенно другой характер, например, неблюй 'молодой олень, не достигший годового возраста', хорь 'олень-производитель в возрасте 3—4 лет', езейка 'скребок для выделки шкур' и т. п.7
Вспоминая свои гимназические годы, Е. Д. Поливанов писал: «Я помню, как нам во втором-третьем классе, например, в голову не приходило употребить в разговоре между собою слово «угостить»: оно регулярно заменялось через «фундовать», «зафундовать»... Совершенно не употреблялось и слово «товарищ» в таких, напр., случаях, как «он — хороший товарищ»: надо было сказать кулей, «хороший товарищ» — штрам кулей и т. д.» [50, 161]. По-видимому, это был какой-то местный гимназический жаргон города Риги. Современному молодежному слэнгу эти слова неизвестны. Говоря о воровском жаргоне, Е. Д. Поливанов отмечал, что единого блатного языка у нас (как, вероятно, и в других больших странах) не имеется: кроме наиболее распространенной (но текучей в хронологическом отношении, т. е. с каждым годом претерпевающей значительные изменения) системы криптолалического языка настоящих уголовных преступников и диалектальных ее вариаций — по отдельным районам, часто даже по отдельным тюрьмам — есть еще целый ряд лишь приближающихся к «блатной музыке», но весьма разнообразных жаргонов (или просто совокупностей словарных особенностей), иногда не носящих уже криптолалического характера, из которых каждый объединяет специфическую группу социальных низов (напр., или проституток, или шулеров, или беспризорных и т. д.), притом в данном только географическом районе, иногда в данном только городе [50, 167].
В. Тонков, занимавшийся в 30-х годах исследованием воровского жаргона, отмечал, что в словарях московских тюрем преобладал архаическо-национальный элемент, а в языке воров западных тюрем чувствовалось западное влияние [65, 55].
Существует жаргонная лексика, имеющая значение только<492> для определенного города, например, в жаргоне спекулянтов часть улицы Горького в Москве от гостиницы Москва до площади Моссовета называется Плешка; Аннушка — трамвай «А» в Москве, Павлинка — проспект Павлина Виноградова в Архангельске и т. д.
Профессиональная и жаргонная лексика так же, как все в языке, исторически изменчива. Бытовая профессиональная лексика меняется значительно быстрее, чем специальная техническая и научная терминология, что естественно связано с прогрессом в области техники. Так, например, с изменением техники изготовления плотов, с введением сплоточных машин, связывающих бревна проволокой, а также с устранением широко применявшегося ранее метода самосплава древесины без помощи катеров, исчез целый ряд специфических терминов, например, ромшина 'толстая поперечная жердь, к которой прикреплялись бревна с помощью черемуховых виц и клиньев', прикол 'толстый кол или столбик, к которому прикрепляли канатом плот в случае сильного ветра', лотовка 'большой плот с применением волочащихся по дну реки лотов или металлических грузов' и т. д. В языке архангельских поморов начинает исчезать некогда широко распространенное слово карбас 'большая парусная лодка'. Сейчас, когда на карбасах вместо паруса стали ставить моторы, они уже называются не карбасами, а дарами; исчезло слово стрик или стрики — так назывались раньше с прибавлением более точных определений ветры шестнадцати румбов, отличаемые на компасе между главными румбами и межниками, например: Стрик запада к шолонику 'ветер 258 3/4° 3'.
«Профессиональный диалект русского летчика, — замечает Л. В. Успенский, — не есть, конечно, нечто неизменное во времени и целое по своему составу. Язык, на котором сообщаются (в своем кругу и по профессиональным надобностям) советские летчики до сих пор, далеко не сходен с тем, как изъяснялись летчики-офицеры в Севастополе и Гатчине в 1912—1913 гг.» [66, 165].
Не остается неизменной и жаргонная лексика. Жаргонные слова конкурируют между собой. Все менее выразительное оказывается в большей степени подверженным исчезновению. Любопытно отметить, что из многих названий воровских притонов, как-то: гоп, хевра, хаза и малина — наиболее конкурентоспособным оказалось название малина. Другие названия или суживают свое значение, например, гоп, хевра, или исчезают (хаза).
А. М. Хирьяков рассказывает об уголовном арестанте, который подметил изменения в воровском жаргоне петербургских трущоб Крестовского. «Теперь многое изменилось, — говорил Митька-маляр. — Умственнее язык стал. Прежде, например, бумажник называли: лопата, а теперь говорят кожа; лом у Крестовского называли фомка. Почему фомка? Неизвестно. А теперь говорят:<493> Гитара. Умственнее!» (А. М. Хирьяков. Три встречи. «Современник», 1911, №1, стр. 352). Сильно меняется и студенческий жаргон. В прежнее время в среде семинаристов были распространены такие слова, как банка 'удар, побои', банку дать 'побить', взорвать 'получить что-нибудь на чай', выкусывать 'проделать что-нибудь', золотарь 'бродяга, пропойца', кабалиться 'срезаться при ответе урока', ковать 'сочинять, говорить от себя, а не по книге', мылявый 'льстивый, хитрый', скоблить 'учить наизусть', удить 'подглядывать в книгу при ответе урока' и т. п.8 В современном студенческом жаргоне эти слова уже не употребляются. Исследуя студенческий жаргон, Л. И. Скворцов отмечает, что строгое синхронное описание жаргона затрудняется тем, что его лексический состав во многих своих частях подвижен, непостоянен; иногда даже через год-другой многое воспринимается носителями как устаревшее и перестает активно употребляться, что-то входит в моду как новое; происходит постоянное пополнение синонимических рядов и т. д. [59, 50].
Обычно языковой базой жаргона является просторечный стиль речи. Характерные черты просторечия придают некоторые общие черты жаргонам, например, наличие слов и выражений с ярко выраженной экспрессивной окраской. Кроме того, просторечие способствует переносу слов из одного жаргона в другой.
ПРОНИЦАЕМОСТЬ ЛЕКСИЧЕСКИХ СИСТЕМ СОЦИАЛЬНЫХ ВАРИАНТОВ РЕЧИ И ИХ ВЗАИМОВЛИЯНИЕ. СВЯЗЬ ЖАРГОННОЙ ЛЕКСИКИ С ПРОСТОРЕЧИЕМ. ОБРАЗОВАНИЕ ИНТЕРЖАРГОНА
Социальные варианты речи (профессиональные и условные языки, жаргоны) не имеют собственного грамматического строя, отличаясь друг от друга только в области лексики. Поскольку лексика любого языка обладает высокой проницаемостью, то и социальные варианты речи не имеют абсолютно непроницаемых лексических систем. Литературный язык постоянно пополняется за счет диалектной и просторечной речи, просторечие само обнаруживает различные степени приближения к литературной речи. Всюду происходит взаимовлияние и взаимопроникновение различных лексических систем. Слова одного жаргона часто переходят в другой. Слова условных языков странствующих торговцев и ремесленников попадают в жаргон уголовников, оттуда они проникают в жаргоны школьников, студентов, стиляг, спекулянтов и т. д. Проникают в жаргоны также слова из различных профессиональных лексических систем и профессиональных жаргонов.<494>
Жаргонные слова не только кочуют из жаргона в жаргон, но довольно часто проникают и в обычную разговорную речь. Особенно благоприятной средой для проникновения всякого рода арготизмов является просторечная лексика. Просторечная лексика отличается специфической экспрессивной стилистической окраской фамильярности, иронии, бранности, шутки, ласки, презрения. Слова разговорной бытовой лексики, называя что-либо, дают также и определенную оценку называемого. Будучи не связано строгими нормами, просторечие постоянно создает различные новые образные слова, метафорические выражения и т. п. В нем всегда ощущается нужда в новых средствах экспрессии. Неудивительно, что каждое жаргонное слово, которому часто нельзя отказать в особой образности, оригинальности, экспрессивности и броскости, является находкой для просторечия.
Некоторые исследователи отмечали в 20-х годах как своего рода бедствие необычайное засорение языка школьников блатными словами. Однако это бедствие имело некоторые объективные причины. Дело в том, замечает Е. Д. Поливанов, что у этих «хулиганских слов» более обильное отдельными представлениями содержание, чем у обыкновенных (а потому и пустых в известном отношении) эквивалентов из нормального языка, и этим более богатым содержанием, разумеется, и объясняется то, что их предпочитают обыкновенным словам [50, 161].
В обиходной речи можно найти немало слов и выражений жаргонного происхождения, например: пацан (обращение к несовершеннолетним), стырить 'украсть', подстрелить 'выпросить что-нибудь', припухать 'спать', офонареть 'потерять рассудок, поглупеть', филонить 'бездельничать', загнать 'продать', капать 'доносить', будка 'физиономия', блатной 'принадлежащий к уголовному миру', кумбола 'голова', женатик 'женатый человек', предки 'родители', бабочка 'рубашка-безрукавка', поднять хай 'поднять шум', в ажуре 'в порядке', каюк 'конец, гибель', амба 'окончательно, всё' (например: двадцать пять рублей и амба) и т. д.
Жаргонные слова, проникая в просторечие, часто лишаются своей ярко выраженной социальной окрашенности и зашифрованности, нередко они переосмысляются и образуют так называемый интержаргон, или слой арготической или просторечной лексики, что ведет к известному сближению различных социальных разновидностей речи. Границы между ними становятся менее отчетливыми и определенными.
Пополняя свой лексический запас из самых различных жаргонов, интержаргоны нередко используют и лексику так называемых профессиональных языков, например, шуровать 'энергично работать' взято из специального словаря кочегаров, где оно означает 'бросать дрова или уголь в топку', маскироваться 'бездельничать' заимствовано из армейского жаргона и т. д.<495>
Границы между различными социальными вариантами речи становятся еще более трудноопределимыми, если принять во внимание, что почти каждый человек является носителем нескольких лексических систем, принадлежащих разным социальным вариантам речи. Показательным в этом отношении является язык моряков и летчиков. Квалифицированный моряк безусловно знаком с определенной профессиональной лексической системой, касающейся его специальности. Он отдает себе отчет в том, что означают такие слова, как кнехт, шканец, кильватер, шпангоут, клюз и т. д. Одновременно ему известны слова и выражения морского жаргона, например, пришвартоваться к девушке т. е. 'идти рядом с ней', бросить якорь, т. е. 'жениться' и т. д. Ему, конечно, известен также — как воспоминание о годах студенчества — студенческий слэнг и элементы лексики других жаргонов.
Чего только нет в языке летчиков? Здесь и специальные термины, касающиеся авиации, типа штурвал, элероны, шасси, старт, и выражения вроде бабовоз 'летчик пассажирской линии', анюта 'самолет марки АНТ', барахлить 'плохо работать' (о моторе). Некоторые слова специального языка летчиков оказываются общими со словами специального языка шоферов, например, газ 'поступление смеси в цилиндры мотора', газануть 'внезапно увеличить обороты мотора' и т. д.
О СТИЛИСТИЧЕСКИХ ФУНКЦИЯХ СОЦИАЛЬНЫХ ВАРИАНТОВ РЕЧИ
Социальные разновидности речи, как было показано в предыдущих разделах, представляют далеко не одинаковые по своей природе явления. Так, например, профессиональные языки, если отвлечься от их арготической окрашенности, можно рассматривать как специализированные лексические системы. Различного типа жаргоны — студенческий, некоторые профессиональные жаргоны, воровской жаргон и т. п. — это скорее своеобразные просторечные стили.
Ко всем социальным вариациям речи совершенно неприменимо, на наш взгляд, понятие диалекта, поскольку они не имеют специфической фонетической системы, специфического грамматического строя и существуют на базе обычного языка.
Есть и еще одна характерная черта, которая объединяет между собою почти все социальные разновидности речи: все они выполняют стилистические функции. Уголовник, пользующийся воровским жаргоном в определенной среде, вряд ли будет употреблять его при разговоре со своей женой или с детьми. Трудно представить себе такого студента, который решился бы сдавать государ<496>ственные экзамены, пользуясь студенческим слэнгом. Инженер или ученый, использующий техническую терминологию в своих работах или при разговоре с людьми своей специальности, во всех остальных случаях будет пользоваться обычным разговорным языком. Даже буржуа, которому некоторые социологи приписывают в качестве отличительного «классового» признака использование литературного языка также и в домашнем обиходе, на самом деле непрочь в кругу своих близких перейти на язык, окрашенный просторечными и диалектными элементами.
Отсюда следует, что социальные варианты речи, подобно стилям, употребляются прежде всего в определенных условиях, там, где соответствующий стиль речи оказывается принятым и уместным.
Сама мысль о близости социальных вариантов к стилям высказывалась неоднократно разными исследозателями. Д. С. Лихачев отмечал, что арготирующий может произвольно переходить от употребления обычной речи к арго и обратно, что арго подчиняются, по-видимому, какому-то определенному языковому заданию, что употребление арготических слов может быть рассмотрено как стилистическая организация речи [43, 373].
Е. Д. Поливанов, характеризуя различные жаргоны, приближающиеся к «блатной музыке», склонен был считать их просто совокупостями словарных особенностей [50, 167]. По мнению Л. И. Скворцова, для жаргона в старом понимании (замкнутая речевая система большей частью антиобщественной социальной группы) в нашем обществе вообще нет социальной основы. Жаргон в нашем понимании — это, в сущности, «жаргонно окрашенная лексика». Она возникает и существует в силу установки на интимный, фамильярно-сниженный стиль речи при социально-речевой общности той или иной группы носителей языка [59, 48]. Заметим, что стилистическая функция социальных разновидностей речи проявляется особенно отчетливо, когда говорящий владеет лексическими системами разных социальных вариантов. Такимобразом, по своим особенностямсоциальные варианты речи ближе всего стоятк речевым стилям, а не к диалектам, как нередко утверждают авторы специальных исследований.
В заключение следует отметить, что вопросы социальной дифференциации языка, несмотря на большой интерес, проявляемый к ним в настоящее время в мировой лингвистике, в целом изучены еще далеко не достаточно. В центре внимания социолингвистических исследований находится вопрос о соотношении социальных и лингвистических структур (в этом плане наиболее существенным представляется вывод о подвижности соотношения структуры общества и социальной дифференциации языка). В них также ставится вопрос о специфическом характере социальной дифференциации языка и ее соотношении с другими типами языковых раз<497>граничений (территориальными и функционально-стилистическими). Обобщенное представление о соотнесенности социальных и территориальных дифференциаций нашло свое выражение в понятиях «вертикального» и «горизонтального» членения языка, которые используются в работах немецких и французских ученых. Имеются, наконец, отдельные попытки перенести социальную проблематику в исторический аспект рассмотрения языка.
БИБЛИОГРАФИЯ
М. А. Абдрахманов. К вопросу о закономерностях диалектно-языкового смешения (на материале тюркского говора дер. Эушта Томского р-на). Томск, 963.
С. Аманжолов. Вопросы диалектологии и истории казахского языка. Алма-Ата, 1959.
Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. IX. 1941.
А. Ш. Афлетунов. Языковые особенности татар западной и юго-западной части БАССР. (Автореф. канд. дисс.). Казань, 1961.
Р. В. Бабушкина. Темяшевский диалект мокша-мордовского языка. — В кн.: «Очерки мордовских диалектов», т. IV. Саранск, 1966.
Т. Г. Баишев. Башкирские диалекты в их отношении к литературному языку. М., 1955.
А. И. Баранников. Цыганские элементы в русском воровском арго. — В сб.: «Язык и литература», т. VII, Л., 1931.
Л. И. Баранникова. О внутреннем (диалектном) членении языка.— В сб.: «Язык и общество». Саратов, 1967.
Л. И. Баранникова. О некоторых особенностях развития диалектов на территории позднего заселения. Там же.
Л. И. Баранникова. О разграничении языка и диалекта. — В сб.: «Язык и общество», М., 1968.
Р. М. Баталова. Оньковский диалект коми-пермяцкого языка. (Автореф. канд. дисс.). Кудымкар, 1962.
И. А. Батманов. Северные диалекты киргизского языка. Фрунзе, 1938.
М. Г. Бибин. Говоры наскафтымской мордвы. (Автореф. канд. дисс.). Саранск, 1966.
В. Д. Бондалетов. Заимствования из германских языков в лексике русских условно-профессиональных арго. — В сб.: «Вопросы теории и методики изучения русского языка». Саратов, 1965.
В. Д. Бондалетов. Условно-профессиональные языки русских ремесленников и торговцев. (Автореф. докт. дисс.), М., 1966.
В. Д. Бондалетов. Финно-угорские заимствования в русских условно-профессиональных арго. — В сб.: «Вопросы теории и методики изучения русского языка». Саратов, 1965.
В. Д. Бондалетов. Цыганизмы в составе условных языков. Там же.
М. А. Бородина. Проблемы лингвистической географии. М. — Л., 1968.
Н. Б. Бурганова, Л. Т. Махмудова. К вопросу об истории образования татарских диалектов и говоров. — В сб.: «Материалы по татарской диалектологии». Казань, 1962.
Н. Н. Виноградов. Галивонские алеманы. Условный язык галичан (Костромской губернии). Петроград, 1915.<498>
Т. М. Гаранов. Об изучений разговорной речи западных башкир. — В сб.: «Башкирский диалектологический сборник». Уфа, 1959.
Н. П. Гринкова. К вопросу о влиянии великорусских говоров на пограничные украинские (Очерки по русской диалектологии, VI). — «Известия по русскому языку и словесности АН СССР». Л., 1930, т. III.
В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. I, М. 1955.
С. З. Деваев. Диалекты мокша-мордовского языка в фонологическом аспекте. — В кн.: «Очерки мордовских диалектов», т. IV . Саранск, 1966.
В. Я. Дерягин. О развитии диалектов Архангельской области по данным истории и географии слов. (Автореф. канд. дисс.). М., 1966.
А. В. Десницкая. Албанский язык и его диалекты. Л., 1968.
Н. Джунусов. Казахский переходный говор на территории Каракалпакской АССР (на материале западных и северо-восточных районов). (Автореф. канд. дисс.). Алма-Ата, 1965.
Н. К. Дмитриев. Турецкие элементы в русском арго. — В сб.: «Язык и литература», т. VII, Л., 1931.
В. Н. Добровольский. Некоторые данные условного языка калужских рабочих. СПб., 1900.
А. П. Дульзон. Кетский язык. Томск, 1968.
В. М. Жирмунский. Восточно-средненемецкие говоры и проблема смешения диалектов. — В сб.: «Язык и мышление», тт. VI —VII. М. — Л., 1936.
В. М. Жирмунский. Национальный язык и социальные диалекты. Л., 1936.
В. М. Жирмунский. О некоторых проблемах лингвистической географии. — ВЯ, 1954, №4.
В. М. Жирмунский. Немецкая диалектология. М. — Л., 1956.
В. М. Жирмунский. Процессы языкового смешения в франко-швабских говорах южной Украины. — В сб.: «Язык и литература», т. VII, Л., 1931.
И. Г. Иванов. К вопросу о происхождении тонашевских марийцев. — В кн.: «Происхождение марийского народа». Йошкар-Ола, 1927.
М. И. Исаев. Дигорский диалект осетинского языка. М., 1966.
А. С. Канюкова. Чувашская диалектология. Чебоксары, 1965.
Карельские народные сказки. Южная Карелия. Л., 1967.
Д. Г. Киекбаев. Некоторые вопросы изучения башкирских и татарских диалектов. — В сб.: «Памяти В. А. Богородицкого» («Уч. зап. Казанского ун-та», т. 119, кн. 5). Казань, 1961.
П. С. Кузнецов. Русская диалектология. Изд. 3. М., 1960.
Б. А. Ларин. Западноевропейские элементы русского воровского арго. — В сб.: «Язык и литература», т. VII. Л., 1931.
Д. С. Лихачев. Арготические слова профессиональной речи. — В сб.: «Развитие грамматики и лексики современного литературного языка», М., 1964.
В. И. Лыткин. Диалектологическая хрестоматия по пермским языкам. М., 1955.
В. И. Лыткин. Коми-зырянский язык. — В сб.: «Языки народов СССР», т. III. М., 1966.
В. И. Лыткин. Коми-язьвинский диалект. М., 1961.
P. P. Мингулова. Особенности чистопольского говора татарского языка. (Автореф. канд. дисс.). Казань, 1963.
Немецкая диалектография. М., 1955.
М. Н. Петерсон. Язык как социальное явление. «Уч. зап. Ин-та языка и литературы РАНИОН», 1927, т. I.
Е. Д. Поливанов. О блатном языке учащихся и о «славянском» языке революции. — В кн.: Е. Д. Поливанов. За марксистское языкознание. М., 1931.<499>
Е. Д. Поливанов. Русский язык как предмет грамматического описания. Там же.
Е. Д. Поливанов. Стук по блату. Там же.
Е. Д. Поливанов. Узбекская диалектология и узбекский литературный язык. Ташкент, 1933.
В. В. Решетов. К вопросу о взаимодействии узбекских и южных киргизских говоров. — «Труды Ин-та языка и литературы АН Киргизской ССР», 1956, вып. 6.
Е. Р. Романов. Катрушницкий лемезень. Условный язык дрибинских Шаповалов. СПб., 1901.
М. А. Романова. К вопросу о формировании сибирских говоров. (Автореф. канд. дисс.). М., 1967.
Русская диалектология. Изд. 2. М., 1965.
А. М. Селищев. Русские говоры казанского края и русский язык у чуваш и черемис. «Уч. зап. Ин-та языка и литературы РАНИОН», 1927, т. I.
Л. И. Скворцов. Об оценках языка молодежи (жаргон и языковая политика). — В сб.: «Вопросы культуры речи», вып. 5. М., 1964.
И. Т. Смирнов. Мелкие торговцы города Кашина Тверской губернии и их условный язык. СПб., 1902.
В. А. Сорвачева. Краткий грамматический справочник по диалектам коми-зырянского языка. — В кн.: «Сравнительный словарь коми-зырянских диалектов». Сыктывкар, 1964.
В. В. Стратен. Арго и арготизмы. «Известия комиссии по русскому языку АН СССР», т. I. М., 1932.
В. В. Стратен. Об арго и арготизмах. «Русский язык в советской школе», 1929, №5.
К. Тихонравов. Владимирский сборник. Материалы для статистики, этнографии, истории и археологии Владимирской губернии. М., 1857.
В. Тонков. Опыт исследования воровского языка. Казань, 1930.
Л. В. Успенский. Материалы по языку русских летчиков. — В. сб.: «Язык и мышление», т. VI—VII, М. — Л., 1936.
А. П. Феоктистов. Мордовские языки и их диалекты. — В кн.: «Вопросы этнической истории мордовского народа». М., 1960.
Ф. П. Филин. К вопросу о так называемой диалектной основе русского национального языка. — В сб.: «Вопросы образования восточнославянских национальных языков», М., 1962.
М. М. Фридман. Еврейские элементы «блатной музыки». — В сб.: «Язык и литература», т. VII. Л., 1931.
М. М. Хамяляйнен. Вепсский язык. — В сб.: «Языки народов СССР», т. III. М., 1966.
Г. В. Шайтанова. Расширение территории окающих говоров в Костромской области. — В сб.: «Материалы и исследования по русской диалектологии», т. III. М., 1962.
В. К. Штейниц. Хантыйский (остяцкий) язык. — В кн.: «Языки и письменность народов Севера», ч. I. М. — Л., 1937.
Г. Шухардт. О классификации диалектов. — В кн.: Г. Шухардт. Избранные статьи по языкознанию. М., 1950.
Н. Baumgartnet. Stadtmundart. Stadt und Halbrnundart. Berlin, 1940.
I. Ñoteanu. Elemente de dialectologie a limbii române. Bucurejti, 1961.
Enciclopedia universal ilustrada europeo-americana, Madrid, 1924, t. XXV.
Th. Frings. Rheinische Sprachgeschichte. Essen, 1924.
J. Êalitsunakis. Grammatik der neugriechischen Volkssprache. Berlin, 1963.<500>
Е. Êuntze. Studien zur Mundart der Stadt Saarbrücken. «Deutsche Dialektographie», Í. XXXI, Marburg.
A. Meillet. Apreçu d'une histoire de la langue grecque. Paris, 1930.
A. Meillet. Linguistique historique et linguistique generale. Paris, 1926.
G. Paris. Les Parles de la France (1888). — В сб.: «Melanges linguistiques», III. Paris, 1907.
H. Paul. Prinzipien der Sprachgeschichte. 1880. (Русск. пер.: Г. Пауль. Принципы истории языка. М., 1960).
A. Rann, A. Saareste. Introduction to estonian linguistics. Wiesbaden, 1965.
J. Schmidt. Die Verwandtschaftsverhältnisse der indogermanischen Sprachen. Weimar, 1872.
Í. Schuchardt. Vokalismus des Vulgärlatains, Bd. III. 1869.
U. Weinreich. Is a structural dialectology possible? — «Word», 1954, v. 10, ¹2—3.
Alonso Zamora Vicente. Dialectologia española. Madrid, 1960.<501>
|
|
|
Скачать 1.82 Mb.