Г. Л. Будинайте Психологическая помощь в ситуации развода предполагает ясную профессиональную позицию психотерапевта продуманные принципы работы и владение соответствующими навыками. Мы постараемся выделить главные
 Скачать 68.48 Kb.
|
|
Основные принципы психотерапевтической работы с супружеской парой в ситуации развода Г. Л. Будинайте Основные принципы психотерапевтической работы с супружеской парой в ситуации развода Г. Л. Будинайте Психологическая помощь в ситуации развода предполагает ясную профессиональную позицию психотерапевта – продуманные принципы работы и владение соответствующими навыками. Мы постараемся выделить главные из этих принципов. Однако прежде хотелось бы отметить, что тема развода непроста для отечественной психологической практики. Она имеет в нашем обществе особый «статус», что определенным образом осложняет решение исходно универсальных для всех профессионалов задач. Это связано с существующим двойственным общественным отношением к разводу. С одной стороны, развод у нас – давно узаконенная юридическая норма[40]. С другой – на уровне общественного мнения в нашей стране он по сегодняшний день существует как «негативное» социальное явление. Развод неизменно упоминается среди других социальных бед и находится где-то в одном ряду с семейным алкоголизмом и воспитательной запущенностью детей. С этой, все еще распространенной общественной точки зрения, разведенная семья – безусловно девиантна, а супруги, разведясь, совершили социальный проступок. В школе ребенок разведенных родителей по-прежнему может быть зачислен классным руководителем в категорию «детей из неблагополучной семьи», а отечественные социологи и психологи все еще относят детей от разведенных родителей в категорию «детей из неполной семьи», несмотря на то, что в абсолютном большинстве случаев второй родитель ребенка жив и здоров. Конечно, отношение к разводу как явлению нежелательному имеет глубокие корни, прежде всего религиозные, и было характерно на протяжении долгого времени для большинства стран. Однако осознаваемая во всей полноте сложность последствий развода больше не означает в современном мире его простого отрицания или порицания. Все очевиднее, что такая упрощенная позиция никак не влияет на снижение числа разводов, а если и способствует соблюдению нормы «не разведись», то ведет только к тому, что она соблюдается номинально, скрывая под собой большое число действительно разрушительных для семьи явлений – необходимость жить в эмоционально неблагоприятной или нежелательной ситуации, конфликты, семейное насилие… Например, так называемые «параллельные тайные семьи» у российских мужчин, которые существуют сегодня на фоне всей этой риторики, – совсем не редкий случай, с которым хорошо знакомы все отечественные семейные терапевты. Яндекс.Директ Нереалистичность догматических норм особенно очевидна на фоне возрастающего влияния новых тенденций брака, все более явно проявляющих себя в современном мире, в котором качество брака, удовлетворенность супружескими личностно-эмоциональными отношениями становится для людей все большей ценностью (см., например, ст. А. Я. Варги, Г. Л. Будинайте «Современный брак. Новые тенденции» в настоящем сборнике). Такие процессы трудно остановить демагогической риторикой. В конечном счете возникает запутанная картина – развод это очень плохо, хотя в то же время технически очень легко. Такая картина мешает восприятию развода как нормальной, хотя зачастую и психологически очень непростой для ее участников и, главное, «трудоемкой» жизненной ситуации, требующей от них специальных и последовательных усилий по снижению ее негативых последствий – такой, в которой (как и в случае с любой другой проблемой) люди могут получить грамотную психологическую помощь и рассчитывать на улучшение своей жизненной ситуации и самочувствия. В отношении помогающих специалистов упомянутая двойственность находит свое выражение в существовании общественной идеи такого чудесного терапевтического воздействия, как «чтоб вообще не разводились». Именно такой социальный заказ зачастую как бы транслируется им. Во многом такой подход опирается на традицию рассмотрения психотерапевта, консультанта чуть ли не как «духовного наставника», «воспитателя» клиента, как бы имеющего особые (скрытые?) возможности его перевоспитания в соответствии с «правильным, моральным». Однако эта позиция принципиально чужда не только всем современным методам терапии, последовательно и долго преодолевавшим идею «экспертности», но и всем классическим методам психологической помощи – они находятся в значительно более уважительных отношениях со своим клиентом. Другими словами, ситуация поддержания на уровне общественного и профессионального сознания нереалистичных нормативных требований только мешает возникновению и развитию осмысленных, выдерживающих реальную жизненную сложность ориентиров в подходе к этому явлению. Для самих людей, переживающих развод, именно нагнетание чувства вины и моральной недопустимости развода парадоксальным образом ведет к малоконструктивному поведению всех участников ситуации, когда он все же происходит. Ведь тогда они выступают (прежде всего для самих себя) не как реализующие свое право «трудного» выбора того, в какой жизненной ситуации им находиться со всей вытекающей из этого ответственностью, – они просто «поляризуются», например, как «нарушитель» – инициатор развода и «жертва» – страдающее лицо. Соответственно, обе стороны (а затем и другие близкие, прежде всего дети, если они есть у пары) втягиваются в поле предельно неконструктивного, «дисфункционального» поведения – одни, избегая или отрицая ситуацию, другие – бесконечно переживая обиду, травму. Между тем, терапевтические принципы помощи при разводе могут опираться только на реалистический подход. Помогающие специалисты не могут позволить себе оставаться на позициях морализаторства или негодования и вынуждены находить возможность помогать и преодолевать негативное влияние развода – прежде всего на детей и на самих бывших супругов – что называется «здесь и сейчас». Обратимся к тому, что можно было бы считать основными ориентирами в работе с разводящейся парой. 1. Главный принцип, на который вынужден опираться профессиональный терапевт, состоит в том, что решение о разводе или продолжении супружеских отношений является исключительно прерогативой самих клиентов. Классическая, в широком смысле – аналитическая логика терапевтической работы, казалось бы, предполагает «экспертную», профессиональную оценку терапевтом супружеской ситуации клиентов (помимо их собственной оценки ситуации) и вытекающие из этого терапевтические «показания». Отсюда возникает идея собственно тестирования отношений обратившейся за помощью пары или каких-то иных оснований для оценок и умозаключений эксперта. Однако мы полагаем, что допустимо опираться только на уже сформировавшиеся к моменту обращения устремления и пожелания клиентов (несмотря на то, что иногда это предполагает специальные усилия по их выявлению – см. ниже), а не на некие «объективно существующие» показания или противопоказания для пары. А ведь зачастую клиенты осознанно или неосознанно пытаются переложить ответственность за принятие решения о разводе на психотерапевта, часто обращаясь к нему со словами: «Скажите нам как специалист, оставаться нам вместе или расходиться». Важно, однако, понимать, что в действительности это оказывается вопросом не обнаружения некоего «объективного» положения дел, а… явных или скрытых установок самого терапевта. Другими словами, если начать искать основания возможности (невозможности) пары быть вместе, мы их, скорее всего… найдем (в этом смысле верно и обратное – если пара хочет быть вместе, какие бы «объективные» противопоказания теоретически ни были бы обнаружены, она этого достигнет, хотя, возможно, и с помощью терапевта). При этом нельзя не признать, что принятие терапевтом задачи «работать на развод» входит в известное противоречие с исходной помогающей установкой любого специалиста – наладить, улучшить отношения, найти средства для их изменения в лучшую сторону. Однако на деле установка профессионала на сохранение брака «во что бы то ни стало» оказывается, как очевидно, вопросом нейтральности терапевта и ставит перед ним самим задачу выявления и осознания воздействующих на него личных факторов или «доминирующих» социальных стандартов, норм и пр. Это верно и для ситуации, когда у клиентов осознание невозможности продолжать отношения сосуществует с убежденностью, что это – «запретное действие». Здесь необходимо создание условий для исследования клиентом (клиентами) источников этих убеждений, того, какими ситуациями сформировано, создано такое отношение к разводу, т. е. условий, которые позволяют клиенту осознать, как эти убеждения «сконструированы», и отказаться или не отказаться от них – уже на сознательном уровне. Психотерапевт, видимо, имеет право, как и всякий другой человек, придерживаться той или иной идейной позиции – например, неприятия развода или гомосексуальных отношений… Однако в этом случае он не может позволить себе работать с этими жизненными ситуациями. 2. С сохранением терапевтической нейтральности связан и принцип «достаточности» для принятия разводной ситуации в работу желания одного из партнеров прервать отношения.Для специалиста с «помогающей установкой» может оказаться трудной ситуация (а она встречается в большинстве случаев), когда на развод нацелен только один из пары, а второй, напротив, стремится во что бы то ни стало сохранить, удержать отношения и, очевидно, глубоко травмирован. Однако попытка налаживания супружеской ситуации «вопреки» желанию хотя бы одного из пары, во-первых, утопична, а во-вторых, предполагает «неучет» или «перешагивание» через этого «несогласного жить вместе» и может рассматриваться опять-таки как потеря терапевтом нейтральности (в этом существенную роль могут играть такие осознаваемые или неосознаваемые его «убеждения», как, например, «женщине, в отличие от мужчины, гораздо труднее найти себе нового партнера», «решающийся на развод бросает свою семью» и т. п., не говоря уже о влиянии на терапевта личных обстоятельств его жизни или истории расширенной семьи). При этом иногда возникает вопрос, как отличить мнимые угрозы развода как частого дисфункционального способа «воздействия» на другого партнера (что совсем не редкость) от действительной готовности к разводу? Или как прояснить подаваемые клиентом «сигналы» желания прекратить отношения, которые не проговариваются им/ею впрямую? Можно выделить основные признаки «готовности» к разводу[41]. Ими являются: а) эмоциональная нечувствительность к переживаниям другого партнера, отсутствие отклика на его переживания, страдания. Стремящийся к разводу не вовлечен больше в чувства, переживания другого. Он может сохранять, что называется, человеческое, «христианское» сочувствие, однако это не та эмоциональная вовлеченность, которая связана с подлинной настроенностью на другого; б) отсутствие настоящего партнера в проективном видении, визуализации будущего (например, в возникающей мысленно картинке «моя жизнь через год»); в) сформированность планов на жизнь, которые не включают нынешнего супруга; уже предпринятые шаги по налаживанию новой жизни – другое жилье, наличие других отношений, в особенности, предпринятые шаги по развитию и закреплению этих новых отношений (общее жилье, планы и пр.). При этом все это – только показатели для дальнейшего обсуждения готовности к разводу с самим клиентом. Окончательное решение – всегда за клиентами. 3. Если готовность к разводу очевидна, а второй супруг к этому не готов, то «легализация» этого факта, принятие в работу супружеской ситуации как разводной, становится – наряду с уже существующими в паре трудностями, например, изменой и т. п. – источником травматизации для не желающего развода супруга. Важно, однако, всем сторонам помнить, что источник травмы – все же сами отношения супругов, а не терапевт. Это означает необходимость и готовность терапевта работать с не желающим развода супругом как с перенесшим травму. И действительно, объявление о разводе, как правило, выступает зримо «разрывающим» жизненную линию не готового к этому психологически, не желающего этого супруга. Таким образом, работа в разводной ситуации предполагает владение методами работы с посттравматическими расстройствами (ПТР) – «проживание и отреагирование» травматической ситуации; работу с ресурсами, черпаемыми из опыта переживания других травматических или просто трудных ситуаций; преодоление жизненного разрыва, связанного с разводом, и восстановление «целостности жизненной линии»; перспективное планирование, в том числе в логике обсуждения того, «что может быть в наиболее плохой, трудной ситуации»; нахождение новых психологических, социальных ресурсов преодоления ситуации и т. п. 4. При этом немаловажным фактором в сохранении функциональных ориентиров в этой работе с травмой является ориентация на принцип разделяемой ответственности супругов за состояние отношений, приведших к разводу. С одной стороны, в действительности, кто-то решается, а кто-то не решается на развод, и это, видимо, значимое отличие между двумя людьми в похожей – неустраивающей – личной ситуации. Однако, с другой стороны, разводная ситуация всегда возникает на фоне так или иначе нарушившихся эмоциональных отношений в паре. И ответственность за эту нарушенность должна быть взята на себя обоими (что не отменяет, конечно, принятия «реальности» чувства обиды, предательства, отчаяния и пр. при работе с травмой и их «проработки»). Эта идея, по нашему опыту, оказывается особенно важна тогда, когда не желавший развода супруг вольно или невольно стремится занять позицию «жертвы», а своего супруга поместить на место «обидчика». Однако это существенно тормозит процесс нахождения им ресурсов в преодолении трудной жизненной ситуации. Напротив, принятие «страдательной» стороной части ответственности за возникшую ситуацию на себя ведет и к взятию на себя части ответственности за выход из нее, в том числе за преодоление ее последствий и налаживание жизни уже без прежнего партнера. Идея важна и для привлечения «инициатора» развода к зачастую длительному процессу психологической работы с разводом. Ведь на поверхности у него часто, что называется, все уже хорошо, в особенности, если решение о разводе принимается на фоне уже возникших новых отношений. Однако идея просто «неудачного» партнера столь же непродуктивна, сколь и позиция «жертвы», ведь она не позволяет инициатору развода осознать собственный вклад в несложившиеся отношения и часто как бы морально «освобождают» его от специальной работы по преодолению его последствий. А она необходима. 5. Близок к принципу разделенной ответственности и ключевой для построения адекватной логики работы с разводом принцип разделения супружеских и родительских ролей. Супружеские и родительские роли часто плохо различимы в нашей культуре, отчего та или иная из этих сфер (чаще – именно супружеская) оказываются «в загоне», что, кстати, сплошь и рядом и становится источником возникающих супружеских проблем. Эта «слитость» приводит и к тому, что при возникновении ситуации развода, он, как правило, выступает для самих супругов не просто как прекращение супружеских отношений, а как «уход инициатора развода из семьи». Так, женщина чаще всего говорит в этом случае «он нас бросил», включая тем самым автоматически и своих детей в группу тех, с кем бывший муж прекратил отношения. А наиболее частый в наших условиях инициатор развода – мужчина – определяет это не как прекращение отношений с женой, а именно как «уход из семьи». Таким образом, в репертуаре оценок и возможных решений как бы и нет позиции «сохраняю родительство – не прекращаю супружество». При этом оба, благодаря такому радикальному подходу, оказываются как бы избавлены от всей сложной работы по «перезагрузке отношений», «заключению нового родительского договора», «достижению нейтральности по отношению друг к другу» и т. д. Напротив, такая интерпретация ситуации толкает обе стороны к предельно неконструктивной позиции, заведомо закрывающей возможность разумного подхода к ситуации и как бы задающей определенную инерцию, неизбежность траектории реализуемого дальше поведения сторон, Например, к избеганию своей ответственности перед детьми – мужчины и враждебности, запретам на общение «с этим негодяем» – женщины, а также необходимости для детей выбирать, «кто же из родителей прав» и т. п. При этом непростроенность отношений нового типа – в соответствии с возникшей разводной ситуацией – зачастую становится для супругов колоссальным источником манипуляций друг другом, а дети становятся – осознанно или неосознанно для родителей – удобным средством в борьбе с «обидчиком». Между тем, при всей его условности, только указанное разделение этих в реальной семейной жизни действительно сильно переплетающихся функций может внести нужные ориентиры в разрешение ситуации, поскольку психологически – одна ситуация – это прекратить супружеские отношения, перестать быть мужем и женой, но сохранить родительство и совсем иная – оказаться в ситуации «разрушенной семьи». Часто, если в разводящейся семье дети уже не маленькие, отдельную терапевтическую задачу составляет признание ими этого различения, а по сути – признание за родителями автономного права в решении их собственных супружеских проблем (важным психологическим условием этого является гарантированность для детей нормального контакта с обоими родителями и выполнения ими своих обязанностей). В действительности возможность автономной от супружества реализации родительских функций должна быть признана прежде всего культурно, социально. А это трудная тема в нашей культуре, поскольку затрагивает тему границ во взаимоотношениях в целом. Уважение к другому, даже когда он перестал быть «близким человеком», признание за собственными детьми права быть привязанным и нуждаться в человеке, который тебе лично перестал быть близок, умение договариваться с этим уже «чужим» другим, уважать новые условия и обстоятельства его жизни – все это непростые умения. Они предполагают выход из, используя термины Мюррея Боуэна, полярного диапазона слияние – разрыв, в зону – сепарация и нейтральность. Другими словами, речь идет об «обратимости» супружеских и «необратимости» родительских взаимоотношений. Супружеские отношения в этой логике возникают в результате сознательного и произвольного выбора двух взрослых людей. Детско-родительские отношения, напротив, непроизвольны, по крайней мере для детей, и в этом смысле произвольно, «по выбору» прекращены быть не могут и поэтому – не должны. При этом вопрос о влиянии развода на детей является одним из самых трудных и болезненных. На сегодняшний день накоплено множество психологических исследований, иллюстрирующих различные аспекты негативного влияния развода на детей – как актуального, так и отсроченного. Однако с определенного времени возник более дифференцированный подход к изучению этого влияния – стало очевидно, что ситуация развода травматична не сама по себе, а в первую очередь тогда, когда означает для ребенка прекращение отношений с одним из родителей или пребывание «между ними как конфликтующими сторонами» (см. например: Фигдор, 1995). Выяснилось, что сохранение нормальных детско- родительских отношений с обоими родителями в ситуации развода, делает его менее травмирующим, более преодолимым событием для ребенка (так, например, можно экспериментально операционализировать отличия в восприятии ребенком структуры своей семьи при сохранении отношений с отцом, по сравнению с прерванными с ним отношениями. Оказалось, что в такой ситуации ребенок воспринимает свою семью очень близко к тому, как это делает ребенок из семьи с сохраненным супружеством) (Будинайте, Коган-Лернер, 2011). 6. Все вышесказанное позволяет указать на принцип различения в терапевтической работе «хорошего» и «плохого», или завершенного и незавершенного развода. Это различение, с одной стороны, хорошо знакомо семейным терапевтам, а с другой – до сих пор мало представлено на теоретическом уровне. Исключение составляют работы американского семейного психотерапевта Констанс Аронс (Ahrons, 1992; Ahrons, 2004) Между тем такое различение необходимо – как важный ориентир терапевтической работы и критерий ее успешности. Итак, признаками завершенного развода выступают: 1. Достижение бывшими супругами нейтральности в отношении друг к другу. Это в идеале предполагает, что бывшие супруги смогли «проработать» свои обиды, проговорить их друг другу, попросить за них прощения; что так или иначе изжиты или хотя бы осознаются и контролируются как тайная привязанность, все еще существующие ожидания, надежды по отношению друг к другу, так и – в ситуации каждый раз «заново» обнаруживаемой невозможности реального воплощения этого – негативные чувства друг к другу: обида, гнев и т. п. Часто супруги (или один из них) ориентируются на «дружбу» с бывшим супругом. Наш опыт показывает, что ориентироваться на такую цель означает только усложнять ситуацию достижения нейтральности в отношениях бывших мужа и жены. Если всего этого достигнуть не удается – возникает угроза «незавершенных» отношений, которые в первую очередь мешают нормальному развитию собственной жизни каждого из супругов. А если есть дети, самым подходящим полем для «отыгрывания» незавершенных отношений становятся вопросы воспитания. Часто в этой ситуации просто не счесть педагогических и воспитательных претензий партнеров друг к другу… Как говорила одна клиентка: «Как я могу доверить ему ребенка?! Какая их совместная поездка?! Да он как только увидит отца, у него (сына 6 лет – Г. Б.) тут же откроется язва!». Непроста и ситуация, когда активное совместное родительство после прекращения супружества как бы камуфлирует надежды на восстановление личных отношений одного из бывших супругов, поскольку чревата обидами, гневом, которые способны мгновенно «выбить» такого родителя из его, казалось бы, ответственной родительской роли. Терапевтическое решение ситуации вновь возвращает терапевта к задаче восстановления «подлинной» нейтральности в отношениях и опоры именно на «родительскую» партнерскую позицию бывших супругов. 2. Возможность спокойно принимать новые личные отношения, бывшего супруга. Очевидно, что этот признак тесно связан с достижением нейтральности в отношениях бывших супругов. Способность не только нейтрально относиться к бывшему партнеру, но и принимать его новые личные обстоятельства – важный критерий ее реализованности. При этом очевидно, что появление нового партнера у бывшего супруга часто становиться новым «раздражителем», выводя отношения между бывшими партнерами на новый виток напряжения. Тогда в него втягиваются и дети, становясь «агентами» дискредитации нового партнера. Так, другая моя клиентка говорила своей дочери-подростку, когда та после очень долгих «переговоров» смогла, наконец, отправиться навестить отца с его новой женой в другую страну: «Ну-ну, ты ей хоть поможешь, сделаешь из нее человека, своих-то детей у нее нет…». Между тем в семейной терапии уже закрепилось представление о так называемых бинуклеарныхсемьях (т. е. семьях, в которых каждый из бывших супругов сохраняет родительское партнерство, будучи включен в новые супружеские отношения). Это новая единица терапевтической работы с целым рядом имеющихся здесь особенностей. Однако сам факт, что именно с такой структурой может вступать во взаимодействие терапевт и именно на ее эффективное функционирование направлены его усилия, существенно меняет традиционные представления о разводной ситуации (это отдельная тема, заслуживающая подробного анализа – однако в силу того, что это уже довольно далеко отстоящая от супружеского развода ситуация, подробнее мы здесь на ней останавливаться не будем). 3. Партнерские отношения в воспитании общего ребенка (детей), возможности совместных стратегических решений, касающихся его жизни, развития, обучения и т. п. Это предполагает: способность договариваться о правилах жизни ребенка, достигая в том числе их «универсальности», что важно для безболезненного перехода ребенка из дома одного родителя в дом другого (в сочетании с уважением границ и признанием права бывшего партнера на свои особенности и правила жизни, быта); ясный и согласованный обеими сторонами график общения, отдыха каждого из них с ребенком; ясную договоренность о финансовом участии каждого из бывших супругов в жизни ребенка и т. п. 4. Наконец, достижение адекватной социальной ситуации в жизни разводящихся супругов – подготовка и «предъявление» развода родителям и ближайшим родственникам бывших супругов, «предъявление» себя в новом статусе общим друзьям и знакомым, «узаконенность» этой ситуации в целом в «предъявлении» себя как бывшей пары и ее детей миру. Это означает преодоление зачастую возникающей ситуации «тайны», «молчания», поляризации друзей «за» и друзей «против», социальной изоляции и ощущения покинутости, часто переживаемых при отсутствии конструктивного развода по крайней мере одним из супругов. Ясно, что наличие всех перечисленных признаков – идеальная модель послеразводной ситуации, полное воплощение которой не всегда возможно в каждой конкретной ситуации. Однако эти признаки – необходимый ориентир в работе с разводной ситуацией не только для терапевта, но и для самих клиентов и, главное – нередко все же реализующийся в жизни. |