свиридов. Хоровое творчество г. В. Свиридова
 Скачать 160.5 Kb.
|
|
Пять хоров на слова русских поэтов. Это сочинения – первые работы Свиридова в жанре хора без сопровождения. Каждый из хоров – произведение совершенно законченное, самостоятельное, со своими образно-эмоциональными особенностями и жанровыми приметами. Поэтому они могут исполняться как все подряд, так и порознь. Вместе с тем их объединяет в цикл обращение композитора не только к поэтам одной национальности, но, прежде всего к значительным, непреходящим, вечным проблемам: о молодости и увядании, о жизни и смерти, о любви к родной земле. Это цепь размышлений художника о сложной изменчивости, многообразии окружающего мира, выраженных в контрастах субъективного его восприятия в разные периоды жизни (то романтического и наивно-восторженного, то буднично-унылого, равнодушного), и в трагической неизбежности конфликтных столкновений, и в величавой гармонии вечных начал – природы и рождаемого ею творчества. «Об утраченной юности» на текст Н.В. Гоголя; «Вечером синим» на стихи С. Есенина; «Повстречался сын с отцом» на стихи А. Прокофьева; «Как песня родилась» на стихи С. Орлова; «Табун» на стихи С. Есенина. Обособленные одночастные вокальные пьесы Свиридов трактует в жанровом отношении так же, как и части своих циклов. Каждая из них – это песня, рассказ, или картина, или сцена. Но при значительной роли эпического, пейзажного и жанрового начала в хорах Свиридова всюду чувствуется мощное «подземное» течение лирики. Судьбы героя и народа сливаются, и объективное повествование неизменно проникнуто субъективностью раздумий о жизни, о природе, о человеке. Должно быть, отсюда, из такой многозначности, объемности содержания хоров и рождает при их восприятии ощущение глубины, которая скрыта за простотой. Оно исходит уже от первого хора – «Об утраченной юности». Взятые Свиридовым слова Гоголя (сильно сокращенный и при этом несколько измененный прозаический отрывок из шестой главы «Мертвых душ») – одно из замечательных лирических отступлений в поэме, монолог умудренного жизнью человека, утерявшего вместе с детством непосредственность и свежесть чувства, но не забывшего об этих душевных свойствах, ясно сознающего свою утрату. И музыка выражает ту же глубокую мысль, какую высказал Гоголь в ином месте «Мертвых душ»: «Забирайте же с собой в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге, не подымете потом». Первая половина пьесы – воспоминания о былом, уносящие «в лета невозвратно минувшего детства», воспоминания, которые согревают. Мелодия с интонациями, «близкие» порой бытовому романсу, проникнута тихой и светлой грустью. Так думаешь, о весне в прозрачные холодные дни осени… Элегично, как сладкие вздохи, звучат ниспадающие квартовые интонации и концовки фраз: «прежде», «юности», «детства». Подголосок сопрано (из хора) с «романсовой секстой» подчеркивает теплоту эмоциональной атмосферы. Иначе музыка звучит во втором разделе. Она начинается словами: «Теперь равнодушно, безучастно смотрю на дорогу…». Пианиссимо, застывшие аккорды хора… Пустая квинта на слове «равнодушно»… Образ, от которого веет холодом и усталостью. Движение, трепет жизни – позади. После простых и плавных гармоний первого раздела кажутся резкими гармонические сдвиги на словах, в которых с наибольшей силой выражен контраст двух жизненных состояний («И то, что пробудило бы в прежние годы живое движение в лице, смех и неумолчные речи, то скользит теперь мимо, молчат уста…»). Объединены же эти контрастные разделы кратчайшим «рефреном». Звучит одна и та же лаконичная фраза. Сначала без слов (подголосок), а потом со словами: «О, моя юность, о, моя свежесть!» И это оказывается достаточным, чтобы придать целому прочное единство, потому что здесь, в одной фразе, в предельно сжатой форме выражена главная мысль всего хора: не забывайте о юности, об этой прекрасной поре жизни!.. Делясь своими думами, Гоголь говорит с читателем, как с самим собой. И Свиридов тоже во всем стремиться к наибольшей непосредственности, искренности, безыскусственности высказывания. Солист-тенор не «выпевает» ноты, не старается блеснуть преодолением вокальных трудностей, короче – не концертирует. Герой просто рассказывает, переживая прошлое. Впечатление разговора возникает, в частности, и оттого, что текс здесь не стихи, а проза. И хотя он «уложен» в метрическую сетку (переменный метр: 6/8 – 9/8) и передан закругленными мелодическими фразами, все-таки его прозаическое строение дает себя знать: образуется несимметричные и неповторяющиеся фразы, ритм и структура которых свободны от «квадратности», так что всюду есть ощущение непринужденного, импровизационного высказывания. Та же тема утраченной юности звучит во втором хоре – «Вечером синим» (слова С. Есенина). С предыдущей пьесой, она связана и интонационно – начинается той же попевкой, которой заканчивается первый хор («О, моя свежесть!»). Но образы его иные. В первом хоре под «юностью» подразумевается детство, ясное и простодушное, во втором речь идет уже о молодости, о времени любви, расцвета жизненных сил. Начало хора – густые аккорды с глубокими басами. Воображение рисует картину «бархатного» лунного вечера, той поры, когда герой был молод и прекрасен. Все упоительно красиво и окрашено мечтательностью. Выразительно поданы слова в музыке: «красивым и юным», в интонациях здесь слышится какая-то горделивость, патетика. Таким образом, музыка выражает не только мечтательность юности, но и ее силу, что особенно ощутимо в момент взлета всех голосов («Был я когда-то…»). А дальше, как и в первом хоре – контраст: от видений юности мысль возвращается к настоящему. Но теперь в музыке слышится уже не одно лишь сожаление, а и крик души, передана большая жизненная драма, неисправимая катастрофа. Простыми и оригинальными средствами создано ощущение крушения, «слома». Дважды произносятся кульминационные, ключевые по смыслу слова: «Все пролетело». Один раз фраза начинается с мелодической вершины всей пьесы (ля) резким вскриком (ff после mp) на слабой доле – будто вырвался вопль, которого не сдержать. Мелодия движется плавно вниз от ре-мажорного трезвучия и вдруг роковым образом «оступается»: в верхнем голосе появляется чуждый звук – фа-бекар (ми-диез), в гармонии – аккорды далеких тональностей (си-бемоль мажор, ми минор). Затем движение вниз возобновляется уже не с ре-мажорного, а с ре-минорного трезвучия, с фа-бекара в мелодии – с того звука, на котором произошел «срыв». За сжатой кульминацией наступает развязка. «Сердце остыло, и выцвели очи», - печально, устало произносят басы и альты в своих низких регистрах. А потом снова звучат начальные интонации как зачин той песни, что могла бы развернуться и расцвести, предвещала счастье, но надломилась. Теперь они произносятся медленно и застывают на гулких вибрирующих аккордах. Видения юности остались в прошлом, они живут только как мучительно сладкое воспоминание. Так в своеобразной и лаконичной форме выражена в этом хоре та же мысль, что и эпилоге цикла «У меня отец – крестьянин» - «Есть одна хорошая песня у соловушки»: молодость прекрасна, и горе тому, кто растратит ее впустую… Своеобразен по замыслу и построению хор «Повстречался сын с отцом» (слова из стихотворения А. Прокофьева «Ой, шли полки»). Это повествование об одном из эпизодов гражданской войны, где нет ни имен героев, ни их характеристик, так что можно лишь догадываться, что погибший в схватке (сын) – красный партизан. Зато много места занимают образы природы. Все – как это бывает в народной песне, для которой важны не сами события, а их смысл, раскрывающийся, в частности, через эмоциональный отклик природы, выступающей как живое, одушевленное существо. Хор Свиридова построен в необычной форме «музыкального рассказа», состоящего из пяти «звеньев», каждое из которых – самостоятельная по материалу песня (вернее, песенный куплет с напевом народного склада). В результате музыкальная драматургия становится очень рельефной: каждый из образов и лаконичен и обобщен, его грани резко очерчены. В небольшую по объему пьесу вместилось монументальное содержание. Запев служит одновременно и экспозицией, и завязкой: «И поныне на вспомине по-за Доном и Донцом; у Звени - горы, в долине, повстречался сын с отцом». Поют только мужские голоса, большей частью в унисон. Движение широкое, «былинное». Диатоническая мажорная мелодия размашиста и угловата, без полутонов, с решительными, удалыми бросками – нечто могучее, цельное, глыбистое. Эпический образ, напоминающий и народные напевы донских казаков, и некоторые из лучших песен А. Давиденко (например, «С неба полуденного», «Первая Конная»). Это воплощение мужественного начала. Иное, женственное, показано в следующем эпизоде: «У тропиночки бросовой…». Плавную песню лирического склада «заводят» женские голоса, и льется она прозрачной родниковой струей. Народная диатоника (и мелодии, и подголосков, и гармонии) проявляет теперь себя с другой стороны – не суровостью и мощью, как в запеве, а целомудренной чистотой лирического высказывания. Здесь звучит голос природы – голос сочувствия и успокоения. Центр и вершина рассказа – сцена схватки отца и сына (третий и четвертый эпизоды). Поначалу будто продолжается мирная песня, но ее течение «разгоняется», и вот уже раздаются решительные фразы: «Закрутил родитель шашкой, сын привстал на стременах». Чудесным образом песня превращается в картину. Фразы с ораторскими возгласами (в духе революционных напевов) построены так, что за ними «видятся» движения обоих бойцов. В первой – взмах (взлет на кварту: «…родитель шашкой»), во второй – подъем и остановка («рывок» к квинте и ее окружение: «привстал на стременах»). Изобразительность есть и дальше, где говориться о гибели сына («Покатилась по долине…» - нисходящее движение). В кульминации господствует мужественное, героико-эпическое начало. Когда все голоса поют фортиссимо в унисон: «Распустила хвост павлиний», - мы узнаем ритм и характер былинных фраз запева. Казалось бы, цепь событий замкнулась, рассказ окончен. Но как не оборвалась бы на этом народная песня, так не завершается хор Свиридова. Следует еще один, быть может, самый замечательный эпизод – «реквием» по убитому, его «отпевание». Наступает успокоение. Сменяется тональность. Ведущую роль берут на себя альты (в изгибах их извилистой первой фразы угадываются преображенные контуры запева) и сопрано. Кто это поет? Женщины ли отпевают сына? Или сама земля, за которую он погиб, принимает его в свое лоно? Воображение может подсказать слушателю и тот, и другой образ. А смысл один: звучит снова голос сострадания, и благодаря необыкновенной его чистоте еще более возвышается подвиг героя. Весь последний эпизод – торжество лирики. Уже с самого начала в музыке царят свет, покой, задумчивость (хороши, между прочим, остановки на каждом слоге в слове «ясному»). Затем музыкальный поток разливается все шире, женские голоса увлекают все дальше ввысь (плавный переход из ре мажора в си мажор). И все-таки даже здесь напоминает о себе эпическое, «былинное» начало. Строгая заключительная фраза басов (резкий поворот обратно в ре мажор) заставляет вспомнить о запеве, возвращая мысль к героическому образу, образу мужества и силы. Труднее всего рассказать о четвертом хоре – «Как песня родилась» (слова С. Орлова). Трудно потому, что в нем «ничто не происходит» и музыка его, на первый взгляд, предельно проста и однообразна, но воздействует с какой-то магической силой, рождая и глубокие переживания, и бесконечные раздумья. На протяжении девяти строф сохраняется одна тональность: натуральный ре минор с отклонениями в фа мажор и си-бемоль мажор. Варьируются одни и те же попевки и фразы. Выдерживается примерно один и тот же ритмический рисунок: волнообразный, покачивающийся, «убаюкивающий»… В этом постоянстве и самоограничении проявляется то, что восхищает нас в русской народной песне: цельность настроения, неторопливость развертывания чувств и сдержанность их выражения (замечательно, что во всем хоре лишь однажды встречается звучность mf, остальное идет на пиано и пианиссимо). А внутри – богатство оттенков и деталей. Начало хора – своеобразная экспозиция, знакомящая не столько с героями и обстановкой действия, сколько с настроением, какое будет господствовать в пьесе. Без всяких «предуведомлений» и запевов музыка начинается с основной песенной мелодии (сопрано, затем и альты). Отталкиваясь от лирических городских напевов (типа «Ах ты, доля, моя доля»), Свиридов создает совершенно новый мелодический образ – подкупающе естественный, прямодушный, сердечный и притом строгий, лишенный какой-либо чувствительности. Глубоко родственный русской народной песне, он и развивается по ее самобытным законам (притом не городской песни, к которой тяготеет по своей интонационной природе, а крестьянской!). Свободная вариантность основного напева (соединяющегося с иными попевками), подголосочная полифония, ладовая переменность – все наполняет песню богатой внутренней жизнью и разнообразием. Песенное начало в этой музыке неотрывно связано с речевым началом. Мелодия округла и певуча, в ней опевается минорная квинта, как во многих других лирических напевах Свиридова, как в русских народных песнях. Вокруг квинты вращается напев и в мажоре и оттого кажется легким, парящим в воздухе, звенящим. А с другой стороны, отчетливо «поданы» каждое слово и каждый слог. Местами же распев сменяется говорком на двух-трех нотах. Несмотря на то, что главное здесь настроение, в музыке отражены и зрительные образы стихов: взлетают и тянут высокий звук сопрано, когда говорится о «дыме кудлатом»; как язык огня, вырывается вверх мелодическая фраза на словах «пляшет пламенем у виска». Начало хора создает атмосферу сосредоточенности, спокойного раздумья и доверительности. И песня зарождается внутри этой среды. Она возникает в самой гуще музыкальной ткани, в том регистре, который уже «освоен» женскими голосами. Не извне занесена она сюда, а выливается из самого сердца… «Высоко-высоко и тонко тенор песню вывел…», - поют женские голоса, а солист-тенор в это время ведет свой чудесный раздольный подголосок без слов, будто предоставляя женщинам сказать, о чем его песня: «Она все о том, как жила девчонка… за рекой за Шексной одна…». Потом песню перенимает солист-бас. Снова видно, как умело и чутко использует Свиридов хоровые тембры в драматургически образных целях (вспомним «Повстречался сын с отцом»). Мало того, что мужские голоса вступили лишь тогда, когда в стихах впервые зашла речь о них. У каждого из голосов – своя линия, свой характер. Подголосок тенора – свободный и гибкий, а у «упрямого, низкого» баса – более прямолинейный. И далее тембры тоже участвуют в действии. Вторая экспозиция хора - «Бородатые, в полной силе…» звучит в противоположность первой. Чисто мужская тема (басы и тенора). Здесь проще, чуть грубее и мелодическая линия, и хоровая ткань (вначале унисон, потом параллельные терции, и только слово «запели» выделено полным аккордом). Хорошо «обыграна» приземистость, тяжеловесность звучания глубоких басов тогда, когда говорится о «тяжелых земных дорогах», о том, что «давалась жизнь неспроста». Напротив, лирику, то сердечное и мягкое, что кроется за мужественностью, опять высказывают женские голоса. Удивительно трогательно, как неожиданная, но по-человечески понятная откровенность, звучит у них открыто эмоционально романсовая интонация на словах «пронеслось у них стороной» и «просто трудно было не раз». В сопоставлении и соединении мужской суровости с женской мягкостью и теплотой раскрывается не только прямой смысл, но и подтекст той песни, что поют у костра двое мужчин: «И не то, чтобы счастье мимо пронеслось у них стороной. И не то, чтобы нелюбимы, одиноки в стране лесной». Нет оснований жаловаться на судьбу, но… они загрустили, вспомнив о «девчонке». И мысль о чем-то светлом, хорошем, оставшемся позади, воспоминание о молодости, отнюдь не вызывая драматических переживаний (в отличие от первых двух хоров), согревает душу, вносит в песню высокую поэтичность. Так обнаруживается внутренняя красота душевного мира «бородатых мужиков», так их суровая жизненная зрелость соединяется преемственной связью с чистыми мечтами юности. В этом подлинная современность этих героев, противостоящих есенинским своей цельностью и нерастраченной силой. Но нигде в хоре чувство не обнажается, не выплескивается наружу. И вывод – «Так вот песня родилась» - произносится тоже с совершеннейшей простотой и безыскусственностью. А дальше певцы провожают мыслью и взглядом родившуюся песню, которая «к синим звездам летит», и она уносится ввысь, тает в воздухе, как дымок костра… Таков этот хор, где строгая, правда слита с трепетной поэзией, где возвышенное, глубокое и мудрое выражено с редкой обобщающей силой и с предельной простотой. Другая вершина художественного обобщения – хор «Табун». В стихотворении Есенина идея любви к Родине передана свежо и необычно: будто поэт, взглянув на всю землю, вдруг увидел ее сказочным краем, где силой его воображения все обыденное расцветилось волшебными красками и предстало фантастически красивым, чудесным. Луг превратился в синеющий залив, куда «упала смоль качающихся грив» табунов, а сами кони «сдувают ноздрями златой налет со дней». Как, оказывается, прекрасна Родина! Сколько необычной красоты в ее лугах и холмах, в простом наигрыше пастуха!.. Так можно выразить мысль поэта. И так понял ее композитор. Вот почему начало хора звучит подобно гимну. Свиридов «высекает» здесь тему мощного, можно сказать, героического характера, раскинувшуюся привольно (как широкие луга) и в то же время полную огромной силы и пафоса. Это величавый призыв, «трубный глас», несущийся над полями и буграми. Его излагают сначала одни басы, а потом он переходит в гимнические аккорды всех мужских голосов. Рядом – иной образ: «Пастух играет песню на рожке». У сопрано вьется узором скромный бесхитростный наигрыш с подголоском. Это другая сторона облика родной земли, воплощение ее душевности и неброской красоты, это образ человека на фоне пейзажа. И он – в единстве с величественной картиной природы: у басов некоторое время еще продолжает звучать фундаментом пастушьей песни октава, оставшаяся от вступительного гимна. Постепенно все шире развертывается эта новая картина (по отношению к которой предыдущая была эпической заставкой). Все в ней дышит покоем, миром, тишиной. Снова перед ним, как в «Дыме отечества» и Эпилоге из «Страны отцов» или в романсе «Изгнанник», - символ полнейшего слияния человека с землей, его погружения в природу и растворения в ней. Но есть здесь и нечто новое: эти образы перенесены на иную национальную почву, и теперь композитором воспета его Родина, русская земля. Чудесны образные детали в этой картине. Вот поэт говорит о том, как, «уставясь лбами, слушает табун», - и неповоротливо топчутся на месте массивные созвучия с параллельным движением крайних голосов и неподвижной педалью в средних голосах. Одним штрихом обрисовано в музыке и «эхо резвое» (возглас у сопрано). А затем незаметно возникающее далекое гармоническое отклонение (ми-бемоль мажор – соль-бемоль мажор) словно расширяет горизонт, раскрывая новые, неведомые дали… После этого особенно рельефно выделяются заключительные фразы: Любя твой день и ночи темноту Тебе, о, Родина, сложил я песню ту. От картины Свиридов опять идет к мысли. Любовь к Родине охватывает и силу ее, и нежность, отражает в себе то, что дорого в ней для всех вместе и для каждого в отдельности. И в этом заключительном разделе хора вновь громко провозглашается величие Родины, вновь звучит гимн ей (повторяется одна из фраз вступления), и тут же в тихой, скромной, доверчивой фразе («и ночи темноту») патриотическое чувство высказывается как личное, сокровенное. Последним отблеском ушедшего дня (сопоставление ми-бемоль минора и до мажора) озарено окончание этого хора. В рамках миниатюры композитор снова создал образы большого обобщающего значения, выразил большую мысль. Таковы пять хоров Свиридова. Пусть они не составляют цикла. Но, зная о тяготении автора к созданию единых по замыслу композиций, стоит попытаться найти и в хоровой сюите объединяющую идею. При первом знакомстве бросается в глаза лишь связь между первыми двумя хорами, поскольку оба они посвящены воспоминаниям о юности. Дальше как будто бы композитор уходит от этой темы. Но, если охватить все пять пьес единым взглядом, можно заметить, что в них все, же развивается одна мысль. Когда-то в «Осени» и «Джоне Андерсоне» из цикла на стихи Бернса Свиридов передал раздумья о смене возрастов и поколений, о переходе от весны и лета к осени и зиме, от утра и полдня жизни к ее вечеру. Не такие ли раздумья воплощены в хорах? В первом хоре говорится о детстве, во втором – о юности, в третьем – о молодости, вступившей в смертельную схватку за свое будущее, в четвертом – о жизненной зрелости, в пятом – о закате, аллегорически – о вечере жизни. И здесь выражена основная идея сюиты: итог прожитого, «вывод мудрости земной» - слияние человека с его родной землей, гармония с природой, любовь к Родине. Поэтичный и мудрый замысел! Хоры Свиридова – значительный вклад в советскую хоровую литературу, новое слово в ней. Так относятся к ним слушатели, принимая их исполнение с неизменным восторгом, так оценивают их и крупнейшие мастера хорового искусства. |