Блокада. I. Ленинград оказался первым стратегическим объектом на пути вермахта, который он не смог взять
 Скачать 73.03 Kb.
|
|
Глава III. «СТРАНА, ХУДОЖНИКИ КОТОРОЙ В ЭТИ СУРОВЫЕ ДНИ СОЗДАЮТ ПРОИЗВЕДЕНИЯ БЕССМЕРТНОЙ КРАСОТЫ И ВЫСОКОГО ДУХА, ─ НЕПОБЕДИМА!» «В годы войны наш народ защищал не только свою землю. Он защищал мировую культуру. Он защищал всё прекрасное, что было создано искусством,»1 ─ писала Татьяна Тэсс. Действительно, советские люди стремились сохранить и уберечь от фашистского варварства всё то культурное наследие, которое им осталось от мастеров прошлого. Ведь германские оккупанты подвергли разорению не только сам Ленинград: от их рук пострадали многие пригородные города. Были разрушены и разграблены всемирно известные памятники русского зодчества. Из дворцов-музеев Пушкина вывезли бесценную янтарную комнату, китайские шелковые обои, золочёные резные украшения, старинную мебель и библиотеку. Дворец в Павловске тоже недюжинно оскудел после того, как там побывали немцы: он лишился скульптур, части коллекции редчайшего фарфора XVIII века, паркета, представляющего огромную художественную ценность, бронзовых дверных украшений, барельефов, гобеленов, некоторых стенных и потолочных плафонов. Но более, чем в других, фашисты зверствовали в Петергофе. Большой Петергофский дворец, заложенный ещё при Петре I, был сожжён, а имущество разграблено. Громадный ущерб был нанесён Петергофскому парку. Статуя-фонтан «Самсон, раздирающий пасть льва» был распилен на части и вывезен в Германию. В верхнем и нижнем парках были сняты фонтан «Нептун», скульптурные украшения террасы Большого каскада и другие ценные изваяния. Государственный Эрмитаж, хоть он и не подвергался фашистскому вандализму непосредственно, то есть изнутри, но и его сокровища были под немалой угрозой, посему спасение его экспонатов стало задачей первостепенной важности. Директором знаменитого музея в те годы был выдающийся востоковед, академик АН СССР Иосиф Абгарович Орбели, впоследствии вспоминавший, как с первых же дней войны весь персонал Эрмитажа не покладая рук трудился над упаковкой экспонатов, тратя на еду и отдых не больше часа. Работа шла непрерывно, день и ночь, на протяжении восьми суток. Сотрудникам музея помогало огромное количество тех людей, кто раньше в этих залах мог быть только посетителем, но кому была небезразлична судьба предметов-свидетелей истории. Это были художники, скульпторы, педагоги, служащие научных учреждений и многие другие. Они упрашивали допустить их хотя бы до самой тяжёлой работе. В итоге, уже 1 июля был отправлен первый эшелон с экспонатами, а 20 июля отправили второй. Эрмитажные ценности вывозились в тыл при сопровождении некоторых сотрудников музея, но его дирекции «приходилось выдерживать борьбу с людьми, отказывавшимися от возможности выезда в безопасные районы страны, лишь бы не расставаться с родным городом и с родным музеем. Покидать стены Эрмитажа и Зимнего дворца никто не хотел».1 В залах Эрмитажа оставались только те предметы, которые имели второстепенное значение, или слишком громоздкие коллекции (одна из них ─ знаменитая коллекция исторических экипажей), которые было слишком сложно вывезти. Небольшая группа сотрудников хранила коллекции, упакованные и перенесённые в безопасные кладовые и подвалы. Но от непрерывных авиаударов по зданию музея (в него попало более 30 снарядов) и постоянно лопавшихся водопроводных труб экспонаты изголодавшимся и ослабленным музейщикам приходилось переносить из подвала в подвал, из зала в зал бесчисленное количество раз, ведь предметы старины не терпят ни повышенной влажности, ни холодного воздуха. Но за всё время блокады ни один значительный экспонат не был потерян, испорчен или уничтожен. Эрмитаж стремительно пустел, но не забывал своего предназначения. В фельдмаршальском Малом тронном и Гербовом парадных залах Зимнего дворца действовала большая выставка, посвященная героическому ратному прошлому русского народа. В галерее Отечественной войны 1812 года можно было увидеть простреленный под Полтавой шведской пулей мундир Петра Великого, серый походный сюртук Наполеона, мундиры Кутузова и т.д. В Гербовом зале Зимнего дворца были выставлены знамёна шведского короля Карла XII, прусского короля Фридриха, Наполеона ─ трофеи русских воинов Иосиф Абгарович Орбели также подготавливал торжество по случаю 800-летия азербайджанского поэта Низами Гянджеви, состоявшегося 19 октября 1941 года. Когда Иосифу Абгаровичу намекнули, что затевать такое в данное время, прежде всего, небезопасно, но есть другие причины, по которым празднование этой круглой даты может быть сорвано. В ответ на такие слова Орбели заявил: «Юбилей должен состояться в Ленинграде! Вы подумайте ─ вся страна будет отмечать юбилей Низами, а Ленинград не сможет! Чтобы фашисты сказали, что они сорвали нам юбилей! Мы должны провести его во что бы то ни стало!»1 И провели: с фронта были командированы два востоковеда, читали стихотворения этого выдающегося азербайджанского поэта, притом как в переводе на русский язык, так и в оригинале; произносились речи, доклады о жизни и творчестве Низами, устроили небольшую выставку из того, что не было вывезено. Директором Эрмитажа было рассчитано с точностью до считанных минут время проведения мероприятия: юбилей был начат и закончен аккуратно между двумя артобстрелами. Не прошло и двух месяцев, как 10 декабря 1941 года в 4 часа дня в помещении Эрмитажа состоялось ещё одно тожественное заседание, на этот раз посвящённое 500-летию великого поэта среднего Востока Алишера Навои. Вступительное слово к данному мероприятию было таково: «Уже один тот факт чествования поэта в Ленинграде, осаждённом, обречённом на страдания от голода и надвигающейся стужи, в городе, который враги считают уже мёртвым и обескровленным, ещё раз свидетельствует о мужественном духе нашего народа и его несломленной воле...». Осенью 1941 года Правительство предложило командованию Северо-Западного фронта и руководству ленинградской партийной организации обеспечить вылет из блокадного города на Большую землю крупных деятелей науки и культуры. Списки «Золотого фонда», как назывался перечень имён выдающихся ленинградцев, начинались с профессора И.И. Джанелидзе ─ главного хирурга флота, члена-корреспондента АН СССР, генерал-лейтенанта медицинской службы. На просьбу покинуть осаждённый город Джанелидзе ответил: «Я никуда из Ленинграда не уеду!» Такими же были ответы многих других деятелей, значившихся в «Золотом фонде». Художники, творившие в блокадную пору, также пытались внести свой вклад в общее дело борьбы с фашистским недругом. В начале января 1942 года была устроена выставка под названием «Ленинград в дни Отечественной войны», на которой представлялось 127 картин и эскизов 37 художников. В выставочном зале был десятиградусный мороз, а участники выставки едва могли передвигаться. Особенно трагична судьба художника Герца, который принёс с Васильевского острова два эскиза, один из них ─ в тяжеленной позолоченной раме. «Картины должны хорошо выглядеть,» ─ сказал он. В тот же день Герец умер от дистрофии в зале выставки... Позже работы ленинградских художников: рисунки Н. Дормидонтова («У воды», «Во дворе», «Очередь в булочную», «Очистка города» и т.д.), рисунки А. Пахомова («Ведут в стационар», «За водой» и т.п.) выставлялись в Москве. Художник П. Соколов-Скаля, будучи под впечатлением от увиденного, написал: «Образ гневного, решительного, ощетинившегося штыками города, образы героизма обыкновенных, вчера ещё мирных людей, образы беззаветного мужества и стойкости детей, женщин и старцев, рабочих и учёных, бойцов и академиков встают во всём величии на этой скромной по размерам, но глубокой по драматизму выставке».1 Весна 1942 года открыла новую страницу не только в жизни самих ленинградцев, но и культурной жизни города. Повсеместно начали открываться кинотеатры, возобновилась концертно-театральная жизнь. В марте 1942-го в здании Академии театра им. А.С. Пушкина состоялся первый симфонический концерт. Хотя в помещении было ужасно холодно, и все сидели в верхней одежде, но, слушая великую музыку Глинки, Чайковского, Бородина, никто не обращал внимания на эти неудобства. Среди всех развлекательных заведений весь период блокады проработал созданный в 1924 году Ленинградский театр музыкальной комедии, давший 2350 концертов для фронтовиков и горожан. Возглавляемый в годы войны Н.Я. Янетом, за 1941-45 годы он представил на суд публики 15 премьер. В 1942 году состоялись две наиболее значительные премьерных спектакля: оперетта о партизанах «Лесная быль» А.А. Логинова (премьера ─ 18 июня) и музыкальная комедия «Раскинулось море широко», приуроченная к 25-летию Великой Октябрьской Социалистической революции (премьера ─ 7 ноября) и повествующая о быте блокадников и их героической борьбе (постановка В.Л. Витлина, Л.М. Круца, Н.Г. Минха). Нам известно немало литературных произведений, посвящённых Великой Отечественной Войне, в частности, обороне и блокаде Ленинграда. Например, цикл стихотворений «Мужество» Анны Ахматовой, которую осада застала в любимом городе. Ахматова уже была тяжело больна, когда её эвакуировали в Ташкент. Другая выдающаяся ленинградская поэтесса, Ольга Берггольц, свой родной город не покидала вовсе. Всё творчество Ольги Фёдоровны проникнуто теплотой даже к тому совсем неприглядному Ленинграду зимой 41-го (поэма «Твой путь»), бесконечной верой, что он не погибнет, он вернётся и станет краше прежнего, так же, как и его жители (стихотворение «Разговор с соседкой» и проч.). Она постоянно выступала по радио вместе с коллегами-поэтами Николаем Тихоновым, Михаилом Дудиным, Всеволодом Вишневским. Н. Тихонов как-то сказал, что в такое время музы не могут молчать. И музы говорили. Говорили жёстким, но правдивым словом патриота. В своей поэме «Киров с нами» Тихонов обратил в стихотворную форму помышления и чаяния всех ленинградцев: «Враг силой не смог нас осилить, Нас голодом хочет он взять, Отнять Ленинград у России, В полон ленинградцев забрать. Такого вовеки не будет На невском святом берегу, Рабочие русские люди Умрут, не сдадутся врагу».1 Ещё одна известная ленинградка Вера Инбер в своей поэме «Пулковский меридиан» настроена ещё более радикально, что, впрочем, не лишено своей логики. Поэтесса с ненавистью пишет о фашизме, предрекая скорую и неминуемую гибель, а также выражая желание отомстить за все злодеяния нацистов: «Мы отомстим за всё: за город наш, Великое творение Петрово, За жителей, оставшихся без крова, За мёртвый, как гробница, Эрмитаж... За гибель петергофского «Самсона», За бомбы в Ботаническом саду... Мы отомстим за юных и за старых: За стариков, согнувшихся дугой, За детский гробик, махонький такой, Не более скрипичного футляра. Под выстрелами, в снеговую муть, На саночках он совершал свой путь».2 Однако самым знаменательным культурным событием в блокадном Ленинграде было исполнение 7-й симфонии Д.Д. Шостаковича, оконченной в декабре 1941 года. «Нашей борьбе с фашизмом, нашей грядущей победе над врагом, моему родному городу ─ Ленинграду я посвящаю свою 7-ю симфонию,»1 ─ написал Шостакович на партитуре к своему произведению. В марте 1942 года она впервые прозвучала в Большом театре Куйбышева (теперь ─ Самара), а затем ─ в Москве. 9 августа 1942 года симфония впервые исполнялась в Ленинградской Государственной филармонии. Этому предшествовали полная опасности доставка партитуры по воздуху; пополнение состава оркестра теми, кто воевал на фронте; изменение формата исполнения, связанное с угрозой авианалётов (по замыслу Шостаковича, после первой части должен быть антракт, а остальные три части исполняются без перерыва, но тогда симфония игралась вовсе без интервалов); всего пять или шесть репетиций перед исполнением. Но всё же концерт состоялся! Вот как вспоминает об этом небывалом для блокадного города событии ленинградка Н.И. Земцова: «Когда мы увидели афиши на улицах, что в филармонии будет концерт, мы не помнили себя от радости. Не могли себе представить, что у нас прозвучит Седьмая симфония Шостаковича. […] Трудно описать необыкновенную обстановку, счастливые лица людей, пришедших в филармонию как на огромный праздник. […] Музыканты заняли свои места. Одеты они были кто в чём. Многие в солдатских шинелях, в армейских сапогах, тужурках, гимнастёрках. И только один человек был в полной артистической форме ─ дирижер. Карл Ильич Элиасберг встал за дирижёрский пульт, как и положено было, во фраке. Он взмахнул палочкой. И зазвучала несказанной красоты и величия музыка. Мы были потрясены. Наши чувства не передать. И весь концерт прошёл покойно. Ни одной тревоги!»2 В небе над Ленинградом действительно всё было спокойно: 14-й гвардейский артиллерийский полк не дал ни одному Вражескому самолёту прорваться к городу. Глава IV. «ВПЕРЁД, ОРЛЫ! ЛОМАЙ БЛОКАДУ, ЕЁ ЖЕЛЕЗНОЕ КОЛЬЦО!» В начале зимы 1942-43 годов Ладожское Озеро долго не замерзало, поэтому положение Ленинграда снова было весьма бедственно. Прорыв блокады нужен был, как воздух. В конце ноября 1942 года Венный совет Ленфронта доложил в Ставку, что первоочередной задачей боевых действий зимой 1942-43 должна быть операция по прорыву блокады. Военный совет просил Ставку разрешить: «Организовать прорыв фронта противника на участке 2-й Городок, Шлиссельбург и ударом вдоль побережья Ладожского озера с одновременно встречным ударом войск Волховского фронта соединиться с последним. Цель операции ─ снять блокаду с Ленинграда, обеспечить постройку железной дороги вдоль Ладожского канала и тем самым организовать нормальное сообщение Ленинграда со страной, обеспечить свободу манёвра войск обоих фронтов».1 Рассмотрев это предложение, представленное командующими Ленинградского (генерал-лейтенант Л.А. Говоров) и Волховского (генерал армии К.А. Мерецков) фронтов, Ставка ВГК 2 декабря утвердила план операции под кодовым названием «Искра». А 8 декабря в 22 ч. 15 мин. Ставкой была подписана директива командующим Волховским и Ленинградским фронтов. В ней указывалось: «Совместными усилиями ... разгромить группировку противника в районе Липка, Гайтолово, Московская Дубровка, Шлиссельбург ─ таким образом разрубить осаду города Ленинграда». 2 Местом прорыва блокады был избран узкий шлиссельбургско-синявский выступ, разделявший силы двух фронтов не более чем на 16 км. У полоски земли были свои преимущества и недостатки. Первое заключалось в том, что как говорил командующий олховским фронтом К.А. Мерецков, «это направление позволяло решить задачу прорыва одним коротким ударом, не опасаясь длительных затяжных боёв».1 Но сложность была в том, что на протяжении 16 месяцев немцы непрерывно укрепляли «Flaschenhals», то есть «бутылочное горло», как они именовали этот выступ, и совершенствовали его оборонительную систему. Ко всему прочему, данная местность лесистая и болотистая, так что, по словам К.А. Мерецкова, «трудной борьбе с противником сопутствовала не менее трудная борьба с природой».2 Что же касается самой «Искры», то она существенно отличалась от всех предыдущих попыток прорыва блокады тем, что ранее наступления проводились только с внешней стороны кольца, то есть со стороны Волховского фронта. Теперь же планировалось нанести одинаково мощные удары с двух сторон: изнутри блокадного кольца и извне его. К началу 1943 года в составе ударных группировок Ленинградского и Волховского фронтов было сосредоточено: 282 тыс. солдат и офицеров, 4 300 орудий и миномётов, 214 зенитный орудий, 530 танков, 637 реактивных установок. Планировалось участие почти 900 самолётов.3 В 9 ч. 30 мин. 12 января 1943 года стартовала артиллерийская подготовка в полосах прорыва 67-й и 2-й ударной армий. Свыше 4,5 тыс. орудий и миномётов обрушили на позиции противника тонны металла. Дальнобойная артиллерия вела огонь по расположенным в тылу врага штабам, резервам, батареям, а орудия, выставленные для стрельбы прямой наводкой, уничтожали огневые точки и оборонительные сооружения на переднем крае. По показаниям пленных, удар советской артиллерии ошеломил фашистов. «Артиллерийский огонь русских уничтожающим ударом обрушился на нас и заставил дрогнуть наши ряды, ─ заявил пленный унтер-офицер 366-го пехотного полка 227-й пехотной дивизии, ─ разрушены были многие огневые точки. Создалось безвыходное положение». «Я артиллерист, но никогда ещё не видел до этого наступления такого сокрушительного удара»4, ─ подтверждал другой пленный. Наступление было столь стремительным, что уже через 15-20 минут после начала атаки первые эшелоны овладели немецкой траншеей, проходившей вдоль левого берега Невы. В 11 ч. 15 мин. в наступление перешли волховские дивизии, а в 11 ч. 50 мин. ─ передовые части ленинградских дивизий. Героические усилия воинов Ленинградского и Волховского фронтов привели к тому, что в первый же день боёв были прорваны основные оборонительные рубежи противника и созданы условия для дальнейшего успешного наступления. Однако 13 и 14 января продвижение ударных группировок фронтов происходило крайне медленно. Неприятель стремился остановить наступление советских войск и вернуть утраченные позиции. В течение 15-17 января войска Ленинградского и Волховского фронтов, преодолевая упорное сопротивление фашистов, вели упорные бои у Рабочих посёлков № 1 и 5. 18 января в 9 ч. 30 мин. на восточной окраине Рабочего посёлка № 1 части 123-й стрелковой бригады Ленинградского фронта соединились с частями 372-й стрелковой дивизии Волховского фронта. В полдень в Рабочем посёлке № 5 соединились части 136-й стрелковой дивизии и 61-й танковой бригады Ленинградского фронта с частями 18-й стрелковой дивизии Волховского фронта. К концу дня произошли встречи и других соединений и частей двух фронтов. «Прорыв обороны противника показал высокий боевой дух наших войск и возросшее искусство командиров. […] Проведённая операция ясно и наглядно показала, что задача полного и освобождения города Ленинграда от немецкой осады ... нашим войскам по плечу».1 (командующий Ленинградским фронтом, генерал-полковник Л.А. Говоров) «18 января ─ день великого торжества двух наших фронтов. […] Сверкание «Искры» превратилось в финальный фейерверк ─ салют Москвы 20-ти залпами из 224-х орудий...»2 (командующий Волховским фронтом, генерал армии К.А. Мерецков). |