Эссе. Женские образы в средневековом эпосе
 Скачать 23.23 Kb.
|
|
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования "Кубанский государственный университет" Филологический факультет Кафедра зарубежной литературы и сравнительного культуроведения ЭССЕ по истории зарубежной литературы Средних веков и эпохи Возрождения Тема: Женские образы в средневековом эпосе _________________________________________________________________________ Работу выполнила: студентка филологического факультета заочной формы обучения 1 курса группы «А» Майорова Валерия Александровна. Преподаватель: Чумаков Станислав Николаевич. Проверил:_______________ Оценка:_________________ Краснодар 2020 Согласно теориям о происхождении героического эпоса, основу его составляют события исторического прошлого. В центре событий обычно находится эпический герой, который наделяется незаурядными способностями. В силу того, что эпические произведения долго бытовали в устной форме, появляются песни, объединенные одним эпическим героем. Обобщаются и подвиги различных исторических личностей. Они переносятся на одного эпического героя, концентрируются в его личности. Постепенно можно наблюдать объединение в целые циклы. Герой «становится объединяющим центром, который связывает уже не персонажи, а различные сюжеты», – пишет А. В. Ковылин. Так, мы знаем о существовании не только циклов сказаний о Зигфриде, но и о Вольфдитрихе или Вальтере Аквитанском, о Дитрихе Бернском. Центральной фигурой германского героического эпоса является – «der Held» – герой или «der Recke» – воин, витязь. Обычно, герой появляется на свет чудесным образом, побеждает чудищ и великанов, становится неуязвимым, добывает себе невесту и героически погибает в итоге. Высшая цель эпического героя – в героическом предназначении. Он исполняет волю судьбы. Совсем иначе обстоят дела с женскими образами героического эпоса. Можно заметить, что им вверено некое знание, провидение, которое уходит своими корнями в глубокую древность. Ю. Н. Бучилина упоминает следующие «ипостаси» женщины в героическом эпосе: женщина-воительница, героиня-мстительница и женщина-защитница рода. Следует отметить, что предложенная Ю. Н. Бучилиной классификация женских образов касается, скорее, героического эпоса периода раннего средневековья, периода матриархата. В дальнейшем эпос видоизменяется, вместе с общественным строем. Например, образы девы-воительницы, мстительницы или защитницы рода сменяет образ прекрасной дамы в куртуазном романе. В рыцарской культуре занимают женские образы занимают особое место. Благородное самопожертвование рыцарей возбуждало всеобщую благодарность и удивление, в особенности женщин, нуждавшихся по своей слабости в могучем и мужественном покровителе. Рыцари же считали женщину существом, наделенном даром пророчества и нравственной силой, созданием высшим, чем мужчина. Как только рыцарь избирал себе особу, которой со временем надлежало быть его подругой, он старался заслужить ее уважение своими подвигами и доблестями. Желание ей понравиться было новым возбуждающим средством, удваивавшим его храбрость и заставлявшим его презирать величайшие опасности. Одна из основных статей рыцарского устава состояла в том, чтобы не злословить на женщин и не дозволять этого никому в своем присутствии. Обратимся к уникальному памятнику - «Песне о Нибелунгах». Молодой королевич Зигфрид узнал, что в Бургундии живет красавица Кримхильда и, конечно, захотел посвататься к ней. Но отец его предостерегает. Он говорит, что «кончится бедой любовь его наследника к бургундке молодой». Ответил королевич: «Иду я не в поход, И мне с дружиной ехать к бургундам не в расчет. Снискать любовь Кримхильды едва ль сумею я, Коль силою оружия ей навяжусь в мужья. Нет, я ее добуду лишь доблестью своей. Я еду сам - двенадцать к бургундам в Вормс за ней. А вас прошу пристойно одеть моих бойцов». Во имя своей возлюбленной Зигфрид совершает военный подвиг. Она вдохновляет пылкую рыцарскую душу. Любовь окрыляет силы его удваиваются. Эта сила, обретенная благодаря прекрасной даме была окрещена в тексте «чудесной». Хоть мощный Хаген, Данкварт и прочие бойцы Себя на поле боя вели, как храбрецы, Все их труды - забава, пустая трата сил В сравнении с деяньями, что Зигфрид совершил. С противником могучим они сражались честно, Но то, что сделал Зигфрид, поистине чудесно. Никто не знает счета убитым им врагам. Поплакать он о родичах заставил многих дам. Мировоззрение автора эпоса начала XIII века имеет немаловажное значение. В то же время общепринятое мнение о Кримхильде как мстительнице и Брюнхильде как деве-воительнице не является исчерпывающим. Все это указывает на значимость исследования женских образов «Песни о Нибелунгах» в системе героических образов. Спектр женских образов «Песни о Нибелунгах» значительно уступает образам мужским. По ходу повествования мы встречаемся с Кримхильдой, ее матерью Утой, с матерью Зигфрида Зиглиндой, Брюнхильдой, с упоминанием покойной Гельхи, с супругой маркграфа Рюдигера Готелиндой и его дочерью, с многочисленными придворными дамами, а однажды и с вещими женами. Т.к. «Песни о Нибелунгах» хорошо изучена, уже установленным фактом является ее историческая основа. Подтверждением тому выступает восхождение событий эпоса к героическому времени Великого переселения народов. Следовательно, не лишено смысла рассмотрение женских образов сквозь призму ипостасей женщины-воительницы, хранительницы рода и мстительницы, характерных для предшествующего «Песни о Нибелунгах» периода. Действие эпоса вводится повествованием о Кримхильде и ее братьях: «Три короля девицу / хранили от невзгод: // Достойный витязь Гунтер / и удалой Гернот, // Их самый младший Гизельхер, / отборный витязь тоже, // Князья пеклись все трое / об их сестре родной пригожей». Автор упоминает и родителей славных героев: «Их мать звалася Утой; / Данкрат их был отец. // Он сыновьям в наследство, / когда пришел конец, // Свои оставил земли. / Уж то-то витязь был! // Он в годы молодые / не мало дел свершил». В то время как это лишь единичное упоминание отца бургундских королей, образ матери встречается часто, если принять во внимание тот факт, что Ута – героиня второго плана. Ута – хранительница рода в бургундском королевстве. Она, как представительница старшего поколения, наделена мудростью и тайным знанием. Накануне роковой гибели бургундских королей Уте является знамение в виде вещего сна. Так автор намекает на имеющий древние корни дар провидения. В своем сне Ута – фигура статичная; активной роли она не играет. Ее предназначение – увидеть знак в предзнаменовании. Как хранительница рода Ута предупреждает о грядущей опасности: «И знатная тут Ута / сказала сыновьям: // “Вы, витязи лихие, / остаться б лучше вам: // Ночесь сон нехороший / и страшный снился мне, // Что будто бы все птаство / повымерло в моей стране”». В ответ на это Хаген, стремясь опередить решение королей, бросает вызов судьбе: «Тогда сказал ей Гаген: / “Кто прибегает к снам // И слушается, значит, / не понимает сам // Того вполне, как надо, / что честь ему велит. // Так пусть же господин мой / к двору за отпуском спешит”». Подобным образом поступает и Зигфрид, ведя речь с матерью о бургундах: «Что плачете напрасно, / вы, матушка моя? // Без страха там пред всею / толпой бойцов предстану я». Нидерландская королева – из другого времени, она лишена вещих снов. Автор наделяет ее печалью и смятением, преднамеренно подчеркивая «иную природу» видения Зиглинды, которое сродни плохому предчувствию: «И сильно затужила / о сыне молодом» или «Уж как загоревала / о дитятке родном». Несмотря на то, что и Ута, и Зиглинда наделены видением, изменить ход событий они не в силах. Здесь вступают другие силы: воля судьбы и предназначение. Авансценой трагических сражений первой части является замок Брюнхильды Изенштейн. Словно ледяная глыба он беспощадно лишает жизни храбрых воинов. Причиной тому – условия сватовства к девевоительнице Брюнхильде, восседавшей в Изенштейне. Воинам заведомо известно о неминуемой смерти в случае своего поражения. В то же время это не дает им основания отказаться от столь опасного приключения: «Сказал король тут Гунтер: / “Извольте ж выбрать сами // Те игры, королева! / я, в чем угодно, с вами / Померяться желаю: / из-за красы такой / Иль сгибну, иль моею / вы станете тогда женой”». Однако Брюнхильда, в отличие от Уты и Зиглинды, не ведунья. У нее другая функция. Она, не имеющая ни супруга, ни детей, не обладающая даром провидения, все же является хранительницей рода. Испытания женихов позволяют ей выбрать достойного супруга. Дева-воительница, обладательница сверхъестественной силы, Брюнхильда отдаст честь лишь сильнейшему из мужчин: «…коль победит он, / мне быть его женой; // Но сгибнуть вам придется, / когда в игре верх будет мой». Это дева-воительница, способная в одиночку противостоять вторжению недостойного на ее территорию. Сраженная Зигфридом, «тут стала не сильнее / она любой из жен». Обманным путем «супругой / она тут Гунтеровой стала» Эти обстоятельства влекут за собой отмщение Брюнхильды своим обидчикам. Однако функция мстительницы в образе Брюнхильды немного ослаблена в произведении. Хаген вызывается отмстить Зигфриду за обман: «Он за Брунхильды слезы / поплатится ужасно: // От Гагена ждать должен / он ныне всяких бед всечасно» Иное дело мстительница Кримхильда. События эпоса вводятся повествованием о прекрасной деве, которая видит во сне заклеванного двумя орлами сокола. В силу своей юности Кримхильде сложно найти толкование своему сну. Мать объясняет его значение: «Твой сокол – знатный витязь; / пусть Бог его хранит: // Из рук твоих твой сокол / на веки скоро улетит!», но предупреждает о неизбежности судьбы: «…знай, быть тебе женой, // Уж если Богом послан / тебе твой витязь удалой». Однако накануне гибели мужа Кримхильда снова видит сон, в котором способна распознать «дурной знак» и пытается остановить Зигфрида: «Ночесь мне сон приснился / плохой: два кабана // Гнались за вами следом / по полю, в тот-же миг // Цветы вдруг покраснели…» и позже: «Ночесь мне худо снилось: / вишь, будто на тебя // Вдруг две горы упали, / ты скрылся навсегда». Реакция Зигфрида очевидна: он даже не пытается найти другого смысла в предвещении. Напротив, это его задевает, и он спешит покинуть королевский двор: «Затем, простившись с нею, / ушел он поскорей. // Его живым увидеть / уж больше не пришлося ей». Трагедии не избежать… Иного не могло быть: для эпоса характерно предзнаменование, но не предотвращение трагической развязки. Автор заведомо многократно указывает на трагический исход событий, что служит подтверждением предопределенности бытия эпических героев. Несмотря на то, что Кримхильду страшит смерть Зигфрида, сам он не испытывает подобных чувств. Ипостась Кримхильды как мстительницы настолько превалирует во второй части эпоса, что не представляется возможным описывать ее ипостаси воительницы и хранительницы рода. Если в первой части она нуждается в совете матери, то во второй части эпоса она уже не испытывает такой необходимости. Свои роковые решения она принимает самостоятельно: «Все думала царица: / “Дай, попрошу царя”, // Пусть он исполнит просьбу / ея, чтобы родня // Ея могла в край гуннский / приехать. Хоть бы кто // Подумал, что на сердце / таит она совсем не то». Она слепо ведома своей местью; чувства Кримхильды остаются нетронутыми в момент убийства сына и при виде отрубленной головы родного брата. Месть затмевает ей разум и превращает ее в дьяволицу. Она могла бы стать хранительницей рода, но со смертью Зигфрида жизнь теряет всякий смысл. Вместе с тем собственная смерть является для Кримхильды неожиданной: «Пред Гильдебрандом то-то / она затрепетала; // Какой в том прок, что страшно / она при этом закричала. // И вот, теперь все пали, / кому уж рок судил. // В куски воитель старый / царицу изрубил». Большинство героев достойно принимают волю судьбы. Лишь ненадолго смятение поселяется в сердце Рюдигера. Он больше озадачен не самой грядущей гибелью, а долгом чести. Рюдигер – это выходец из современного автору эпоса общества. В данном контексте интересен образ супруги Рюдигера как представительницы совершенно иного мировоззрения, отличного от предшествующих героинь. Ни намека на ведунью, мстительницу или воительницу. Готелинда также, как и ее дочь, олицетворяет собой истинно придворную даму. Они с почестями встречают Кримхильду, причем юная королевна обещает ей верно служить: «“А то, я верно знаю, / что батюшка мой сам // Меня к вам в землю гуннов / рад всей душой послать!” // Как предана ей дева, / Кримхильда тут могла узнать». Готелинда лишена видений, но испытывает страх и боязнь, как когда-то Зиглинда, мать Зигфрида. Во многих случаях автор эпоса упоминает Рюдигера как мужа Готелинды, тем самым словно подчеркивая ее возможную роль как хранительницы рода. В то же время Готелинда не обладает всеми теми качествами, характерными для женских образов из далекого прошлого. А тот факт, что она вместе с Рюдигером вскакивает на коня, мчась впереди своего мужа, лишь подчеркивает отдаленное родство Готелинды с Энитой Г. фон Ауэ. Как и Энита, она скорее придворная дама. В определенный момент качествами придворной дамы наделена и Кримхильда. Соответствующим образом она ведет себя при встрече гостей и сборах в дорогу. Придворные жены, окружающие Кримхильду, придают ей особый колорит современной дамы. Хотя во второй части эпоса имеются лишь намеки на ее происхождение. Так, в момент сватовства Этцеля упоминается «знатность царевны». Кроткая и прекрасная дева осталась в прошлом. Со вступлением во второй брак Кримхильда претендует на роль хранительницы рода. Однако ее ипостась мстительницы настолько сильна, что губит на корню ее материнские и сестринские чувства. Разрубив Хагена, Кримхильда примеряет на себя ипостась воительницы. Воинственная мстительница, несостоявшаяся хранительница рода, названная «дьяволицей», тем самым дополняет ипостаси женских образов крайним проявлением древней сущности. От коварного плана она переходит к решительным действиям, в которых раскрывает свою внутреннюю природу. Она не пытается скрывать своих намерений и это отсылает к аналогии с Брюнхильдой или с вещими женами, которые, имея древнюю природу, наделены отсутствием страха. Так, например, одна из вещих жен предрекает гибель Хагену и его спутникам, несмотря на суровый нрав бургундского вассала. Также не пугают Брюнхильду храбрые мужи, вступающие с ней в состязания. Такова и природа Кримхильды в заключительной сцене «Песни о Нибелунгах». В дальнейшем, образ любимой женщины в героическом эпосе стереотипен, ее красота воспевается в одних и тех же стандартных выражениях. Его можно назвать абстракцией, идеальным образом, внутренние качества которого не сильно индивидуализированы. Однако преданность своему рыцарю и невозможность жизни после его гибели, обязательно героической, характеризовали женские образы повсеместно. Так, невеста Роланда - «прекрасная» Альда, узнав о гибели своего избранника, сочла невозможным предложение Карла соединить свою судьбу с кем-то другим, «достойным». Не вынеся смерти своего жениха, она умирает. По представлениям средневековья, так проявлялось благородство души и происхождения. Пред Карлом дама, побледнев, простерлась. Она мертва - помилуй Альду, боже! Скорбят о ней французские бароны. Французский героический эпос, более раннее эпическое произведение и здесь любовь, служение даме не играет серьезной роли. В «Песни о Роланде» из женских образов можно отметить лишь два: Альду и Брамимонду. Но первая при всем ее моральном совершенстве своей бесцветностью, делающей ее больше символом, нежели живым человеком, значительно ослабляет интерес к ней. Сложнее и интереснее Брамимонда, жена Марсилия: порывистая, многословная, проклинающая Карла, но чувствующая его величие и правоту его дела, она душою влечется к добру. Таким образом, образы женщин в героическом эпосе отражают средневековые представления о чести, достоинстве, красоте, нравственности. |