Книга 2 Серия "Темный дуэт" Автор С. Дж. Робертс
 Скачать 1.83 Mb.
|
|
Глава 4 День 6: Обводя взглядом комнату, я испытываю некое разочарование от отсутствия темноты и абсолютной стерильности. У меня было свое представление о том, как должна была выглядеть комната для допросов: двустороннее зеркало, поцарапанный металлический стол, и высоковольтная лампа, освещающая мое лицо, и заставляющая меня потеть. Однако, вместо этого, комната больше походит на класс детского сада с углубленным изучением живописи, где повсюду на стенах развешаны яркие картонки с вклеенными в них мотивационными призывами. Сидя на пластиковом стуле, я пялюсь на Рида, расположившегося прямо напротив меня за столом из искусственного дерева. - Хорошо, - говорит Рид. Он выдыхает, - Давайте восстановим хронологию событий: После вашего похищения, около трех недель вы провели запертой в темной комнате, в городе, название которого не помните. Сбежав от человека по имени 'Калеб', вы почти сразу же стали заложницей другого человека по прозвищу 'Шкет' и его байкерской банды, который потребовал за вас выкуп. Связавшись со своей подругой Николь Фридман, вы попросили ее найти сто тысяч долларов и встретиться со 'Шкетом' в Чиуауа, в Мексике, чтобы обменять вашу свободу на деньги. Но выкуп не состоялся, потому как вас спас 'Калеб'. Утром вы узнали, что он похитил двух людей и удерживал их в качестве заложников в их же собственном доме. Оставив их в живых, он угнал их машину, и вы оба отправились в Сакатекас, в Мексике, где провели приблизительно три месяца. После его монолога, следует продолжительная пауза, как будто он ожидает, что я сообщу ему новую ошеломляющую подробность. Но он будет сильно разочарован. Ему вообще следует привыкнуть к разочарованию. - Все правильно? - спрашивает Рид. - Каждый раз, произнося его имя, ты выглядишь так, как будто тебе хочется сплюнуть, - говорю я равнодушно. - Мои чувства не имеют значения, - отвечает Рид. - Для меня имеют. Рид качает головой и, кажется, не может удержаться от того, чтобы не вставить свои пять копеек, - Он торговец людьми, мисс Руис, к тому же насильник и убийца. И он не спасал вас, а держал в плену. Между этими двумя понятиями существует огромная разница. Вы никогда не задумывались над тем, что у вас, возможно, Стокгольмский Синдром? Иначе, я не могу найти рациональную причину, по которой вы защищаете его со всех сторон. Мое зрение затуманивается. - Да, это правда и он заслужил многое из того, что ты перечислил, - говорю я. Мой голос охрип, а губы дрожат от глубокой печали. - Но он отличался от того образа, который ты внес в свои долбаные отчеты. Я моргаю и перевожу взгляд на агента Рида. - Это байкеры пытались меня изнасиловать. Это байкеры избили меня до полусмерти! И если бы Калеб их не остановил, то, возможно, я была бы уже мертва. - Это он их убил? - настойчиво спрашивает Рид. Я делаю глубокий вдох и откидываюсь на спинку стула, вытирая слезы с лица. Откуда мне знать? Я пожимаю плечами. - Я была без сознания. - Я не оправдываю того, что те люди с вами сделали. Особенно, если все было именно так, как вы рассказываете. - Ты намекаешь на то, что я лгу? Рид раздраженно выдыхает, - Я этого не говорил. Мне интересна только правда, не более того. Следует еще одна долгая пауза, позволяющая нам обоим собраться с силами. - Аукцион. Когда он должен пройти? - Калеб говорил, что примерно через неделю, если отсчитывать от сегодняшнего дня. - Где? - Не знаю. Где-то в Пакистане. Вопросы Рида обрушиваются на меня быстрым потоком. И у меня нет иного выбора, кроме как также быстро на них отвечать. Я не хочу, чтобы мои паузы он ошибочно принимал за ответы. Хуже того, я не хочу, чтобы он думал, будто я тяну время для того, чтобы сформулировать ложь – хотя именно это я и делаю. - Получается, со слов Калеба и Мухаммада Рафика, на нем должен был присутствовать Дмитрий Балк, так же известный как Владэк Рострович? - Кажется, да, - выдавливаю я. - Рафик будет там? - Откуда мне, на хрен, знать? - А Калеб? - Калеб мертв! Я ударяю рукой по столу. - Сколько раз мне это повторять?! С не убежденным выражением лица, Рид облокачивается на спинку стула, - Как он погиб? - Я тебе уже сказала! - Скажите еще раз. - Да пошел ты! - Чья кровь была на вашей одежде, когда вас привезли сюда? - Его. - Как она там оказалась? Он наклоняется ко мне. - Я сказала тебе! Он умер на моих гребаных руках. - Так романтично…кто его убил? Вскочив со своего стула, я швыряю его назад, задевая им другой стол и рассыпая по полу принадлежности для рисования. - Прекрати задавать мне эти вопросы! Я на них уже ответила. Быстро встав со своего места, Рид обходит стол. И прежде, чем я успеваю убежать или хоть как-то отреагировать на клокочущий во мне страх, он припечатывает меня лицом к столу, и заводит мои руки за спину. Почувствовав холод его наручников, вскоре я слышу, как они защелкиваются на моих запястьях. В мою голову тут же приходит мысль о том, что мне не следовало просить остаться с ним наедине. Здесь нет никого, кто мог бы следить за его действиями. Только мое слово против его. Я пытаюсь освободиться, но он удерживает меня без особых усилий. Очевидно, он делал это и раньше. Калеб был бы впечатлен. Я - не очень, - Блять, отвали от меня, ты, придурок! Его голос спокоен, но пропитан властью, - Я отпущу вас, как только вы успокоитесь. Я не люблю, когда мне угрожают, мисс Руис. - Я не..., - начинаю говорить я, но он меня перебивает. - Вы не можете разбрасываться мебелью. Я принимаю это за угрозу. Я вне себя от злости! Его тон такой собранный и спокойный, и я знаю, что если я не угомонюсь, он будет держать меня так целую вечность. Это почти заманчиво, но я заставляю себя расслабиться. В этой битве я не смогу победить. Рид слегка разжимает свою хватку, и чем спокойнее я становлюсь, тем свободнее становится его захват, так происходит до тех пор, пока я не освобождаюсь от него до конца, и не выпрямляюсь. Он гораздо выше меня; я не достаю ему даже до плеча, поэтому мне приходится запрокинуть голову, чтобы бросить на него сердитый взгляд. - Только попробуйте плюнуть и вам не понравится то, что я потом сделаю, - говорит он очень серьезно, но я вижу легкий намек на улыбку. Калеб. - Что насчет того, что я просила? - шепчу я, воспользовавшись нашей близостью. На мне уже нет тех синяков, которые были раньше, и я знаю, что мужчинам, подобным ему - властным мужчинам - хочется получить от красивых девушек, как я. Я трусь о его тело, пытаясь придать этому жесту случайный характер. На что он хмурится и бросает на меня странный взгляд. Медленно, его руки опускаются на мои плечи. Они теплые. Мне интересно, его рот такой же теплый? Я облизываю свою нижнюю губу, и его глаза следят за движением моего языка. Он напоминает мне. Он так сильно напоминает мне о НЕМ. Уже несколько дней никто не прикасался ко мне, чтобы сделать приятно. Он аккуратно отодвигает меня от себя. Этот мужчина - сама деловитость. - Вступление в программу Защиты Свидетелей не гарантировано, - говорит он. Он берет стул, который я бросила, и жестом приглашает меня сесть. - Здесь пересекаются не только федеральные, но и международные отношения. На данный момент Министерство Юстиции рассматривает это дело, и принятие решения по нему зависит от ряда непростых факторов. Он ставит стул там, где ему хочется, и переводит взгляд на меня. - Садитесь. Я смотрю на стул и поднимаю сцепленные за спиной руки, шевеля пальцами. - Я собираюсь оставить наручники. Сожалею, но я вам не доверяю. Я натянуто улыбаюсь, но лишь для того, чтобы его позлить, - Я не буду ничего подписывать, пока ты не сделаешь то, что обещал. Я скажу, что все мои показания - ложь. Он подходит ближе, - Так вы лгали мне, мисс Руис? Его взгляд горячий и тлеющий - устрашающий, как ад. Если бы не тот факт, что я провела так много времени с Калебом, я бы, наверное, обмочилась, как щенок, но после Калеба, угроза Рида кажется лаской. - Сядьте. На. Стул, - приказывает он менее вежливо. Я медленно сажусь, посылая ему самый непристойный взгляд, на который только способна. Все это время он не отпускает моего взгляда, пытаясь удержать свой авторитет, свой контроль. Я медленно наклоняюсь и плюю ему на ботинок. Потом смотрю на него, с влажными губами и... расплываюсь в улыбке. С силой схватив меня за предплечье - достаточной для того, чтобы заставить меня содрогнуться - он рывком ставит меня на ноги. - На сегодня мы закончили. Вы возвращаетесь в свою палату. Он тащит меня к выходу, и я иду без сопротивления. Я хочу вернуться в свою палату. Потому как я слишком близка к тому, чтобы расклеиться, и я не хочу, чтобы Рид это видел. Я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь видел, как я схожу с ума. *** День 7: Боль в моей груди постоянна. Всякий раз, закрывая глаза, я мечтаю о Калебе. В своих видениях я могу к нему прикасаться. В них, я могу проводить своими руками по его гладкой, загорелой коже. Он всегда такой теплый; внутри него так много тепла. Я прижимаюсь своим носом к его груди и глубоко вдыхаю. Ощутив знакомый прилив возбуждения, мои соски твердеют, а киска набухает. Встав на носочки, я прижимаюсь своими губами к его. Он не раскрывает мне своего рта. Он хочет, чтобы я его попросила. Моему Калебу нравится, когда я прошу. С ним у меня всегда есть для этого повод. Я слышу свое собственное мягкое хныканье и трусь своим носом о его нос. Я чувствую его улыбку у своих губ. Он раскрывает свой рот и позволяет моему языку проникнуть внутрь. Мммм. Мне потребуется целая жизнь, чтобы описать порочность его рта. На вкус, он - все, что я когда-либо хотела попробовать. В отличие от нежного, теплого, сочного куска мяса, вкус Калеба никогда не исчезает. Он только расцветает. И с каждым движением его языка вдоль моего, я хочу его все больше. Я хнычу громче. Прошу сильнее. Еще. Пожалуйста, дай мне еще. Я слышу его. Он стонет у моих губ. Пока мы целуемся, он медленно вдыхает и выдыхает. Он не прекращает меня целовать - он просто продолжает красть мое дыхание, возвращая воздух лишь после насыщения его своими флюидами. Каждый сделанный мною вдох, должен идти из его легких. Внутри него живет чистая похоть. Вот такие сны о нем я вижу. Я теряю их, возвращаясь в реальность. *** Сказать, что ситуация неудобная - это ничего не сказать. Фактически, она близка к понятию невыносимая. Агента Рида здесь нет. Его визит отменен доктором Слоан. Не могу сказать, что я этим недовольна. Но это означает, что я осталась наедине с доктором Слоан, а я этому не рада. Вчера она застала меня за тем, что я плакала и покачивалась, прижимая фотографию Калеба к своей груди. Мне нравится покачиваться. Именно это я сейчас и делаю. Конечно, она спросила меня про фото, и про то, что произошло между агентом Ридом и мной. Я отказалась отвечать на ее вопросы - у нее нет ничего, что она могла бы предложить мне взамен - даже фотографий, чтобы помахать ими перед моим носом. После того, как меня вчера привели в мою палату, я не проронила ни слова. Вернувшись утром, агент Рид был готов к следующему раунду - как он называет, интервью - к которому я, в свою очередь, отношусь как к допросу. Но доктор Слоан появилась здесь за час до него. Я отрешенно наблюдала за тем, как она попросила агента Рида перекинуться с ней парой слов. Обрушив на меня убийственный взгляд, он повернулся и вышел. Мне кажется, он думает, что я на него накрысятничала. Но мне нет до этого никакого дела, потому как это означает, что я могу молчать чуть дольше. Вернувшись, доктор Слоан была заметно напряжена. Что бы ей там ни наговорили - это оставило ее в раздражении. И если бы я не была настолько убита горем, я бы улыбнулась. Сегодня она выглядит гораздо спокойнее. Закрыв дверь в мою палату, и спрятав нас от людских глаз, она не стала задавать мне никаких вопросов... пока что. Сидя на своей кровати и держа в руках фото Калеба, я раскачиваюсь взад и вперед. Он такой красивый. Я так сильно его люблю. Усевшись на стул в уголочке, доктор Слоан - подумать только - вяжет свитер. Он весьма странной конструкции - разве только если она не завела себе домашнего осьминога и не одевает его в собственноручно связанные вещи. Несколько раз я даже порывалась спросить у нее, что это за фигня. Она замечает, что я на нее смотрю. - Так я могу хоть что-то делать своими руками, - говорит она, послав мне печальную улыбку. - Чаще всего я - последний человек, с которым люди хотят общаться. Поэтому, я сажусь и начинаю вязать. Я понимаю механическую составляющую процесса, но пока не научилась делать из этого целостный предмет. Думаю, это можно назвать "произвольным вязанием". Она смеется над собственной шуткой. Эта женщина смешная. На мгновение она умолкает и мне кажется, что мы достигли конца нашего одностороннего разговора, но потом, вздохнув, она продолжает говорить. - Меня никогда не учили вязанию. Думаю, большинство перенимают это у своих мам или бабушек, но я воспитывалась на государственном попечении, поэтому мне пришлось учиться самой. Я занялась этим несколько лет назад, когда моя подруга посоветовала мне обзавестись неким хобби. Бессмысленным хобби. По своей натуре я слишком много думаю. И если я не нахожу способ отключить свой разум от мыслительного процесса, я продолжаю думать, и думать, и думать. Чаще всего, о работе. Порой моя работа бывает такой неблагодарной. Подняв на меня свой взгляд, она снова улыбается. В ответ, я закатываю глаза. Она, очевидно, пытается надоесть мне до смерти. - Видишь, я же сказала. Неблагодарная. Ради Бога - закрой рот! Позволь сучке насладиться своим нервным срывом в тишине. - Мне это так понравилось, что я решила подобрать себе еще несколько других увлечений. О, Боже. Пожалуйста, не надо. - Я делаю свои собственные набивные куклы. Ну, не совсем собственные, потому что мы уже знаем, что ни мое вязание, ни шитье ничего не стоят, но я люблю покупать куклы, потрошить их, и собирать заново, но какими-то интересными способами. Мне нравится называть это `вариативной таксидермией'. Убейте меня. Просто, мать вашу, убейте меня. - Думаю, я слегка перегибаю палку, потому что таксидермия включает в себя соединение предметов только одним предполагаемым способом. А я называю это иначе. Это моя собственная маленькая фишка. - А у тебя есть какое-нибудь хобби, Оливия? - спрашивает она, смотря на меня. Не справившись с собой, я щурюсь. Мне бы не хотелось, чтобы она меня так называла. - Тебе это не нравится, да? Когда я называю тебя по имени? Совсем слегка, практически против своей воли, я мотаю головой. И сделав это, я хмурюсь и перевожу взгляд вниз на свои колени, на которых лежит фотография моего прекрасного Калеба. Калеб. Не думать. Не думать о нем. Я снова разбита. Я разделена на мягкую, сентиментальную девушку, любящую Калеба, несмотря ни на что, и жесткую, логичную версию себя, решившую выжить, пускай даже ценой вырезания Калеба из своего сердца. - Тебе больше нравится Ливви? Твоя мама говорит, что все зовут тебя Ливви. Подняв взгляд на доктора Слоан, я чувствую, как глаза щиплет от слез. Она старательно избегает зрительного контакта, сконцентрировавшись на очередном 'рукаве' ее странного наряда. Против своей воли я задаюсь вопросом, здесь ли моя мать. Я не хочу ее видеть, но... почему она не пришла, чтобы навестить меня? Все, кого я люблю, меня предают. О, Боже. Калеб. Да, он тоже. Не думать о нем. - Вчера я очень долго с ней разговаривала. Она хочет с тобой увидеться, - как бы случайно говорит доктор Слоан. С каждым последующим ударом, мое сердце готово остановиться. Паника усиливается, но я дышу сквозь нее. С трудом. - Но когда я заглянула сюда, чтобы узнать, может, тебе что-нибудь нужно... Она хмурится и сердито качает головой. Я знаю, она думает про Рида. - Я решила подождать, пока ты сама скажешь о том, что ты хочешь делать. Я еле заметно киваю, и, увидев, как она кивает в ответ, чувствую, что мной манипулируют. Она пробирается в мою чертову голову, а я еще не произнесла ни слова. Калеб сказал, что все мои эмоции можно прочесть на моем лице. Заткнись и перестань думать о нем. Будь умной, хотя бы раз в жизни. Слушай меня. Я вздыхаю. Думать о Калебе больно, но отказаться от моей любви к нему – еще больнее. Боль не уходит в прошлое, она переходит в другую форму, доступную для моего жадного поглощения. - Ты хочешь увидеть свою мать? Это объективный вопрос или угроза?! Я всячески пытаюсь замаскировать испытываемые мною эмоции, следя за языком своего тела или выражением своего лица. Думаю, что это сработало, потому как доктор Слоан возобновляет абсурдный монолог о своих хобби. - Я знаю, о чем ты думаешь. Ты, мать твою, даже понятия не имеешь. - Что я глупая женщина со смешными хобби. А может, и имеешь. - Но ты удивишься, узнав, что меня занимает не только произвольное вязание и вариативная таксидермия. У меня есть и темная сторона. Хммм... сомневаюсь. - Когда меня что-то по-настоящему расстраивает, - хихикает она, - ... Я люблю заходить в интернет и менять статьи в Википедии! Эта сучка... странная. - Однажды, я придумала целую историю с героем по имени Рождественская Амеба. Знаешь, я не самый лучший пекарь, но как-то раз решила приготовить печенье на весь офис. Они получились ужасной формы. Заметь, на вкус они были совсем неплохими, но по форме - кривыми - косыми. Это тебе не аккуратные круглые печенюшки из банки. Я посмотрела на ее свитер для осьминога. И была совершенно уверена в том, что ничего, сделанного руками этой женщиной, нельзя показывать остальным людям, не говоря уже о том, чтобы давать пробовать. - Поэтому к печеньям я приложила записку. В ней была история о маленькой деревушке, рядом с Чогори... ты же знаешь эту большую гору, правда? Она смотрит на меня, чтобы убедиться, что я ее слушаю. Но я лежу на кровати и с раздражением смотрю в потолок. Где, черт возьми, медсестра с моими успокоительными? - Неважно, об этом снят целый фильм. Не про мои печенья, - хихикает она, забавляясь сама с собой, - ... так вот, гора. Представь, если бы они сняли фильм про мои печенья? В общем, я придумала историю о том, что у жителей деревни близ горы Чогори вместо Санта Клауса есть Рождественская Амеба. Так как амебы - микроскопические частички, и само собой, их никто не видит, они незаметно пробираются к Рождественской Елке, и оставляют для всех подарки. Взамен, жители этой деревушки готовят для них печенья всевозможных форм. Амеба бывает разной формы, поэтому, все логично. Она не может видеть моего лица, поэтому я не чувствую себя предательницей, улыбаясь нелепой истории этой женщины. - А коллеги, работающие в моем офисе - любители докопаться до истины. Знаешь, все должно быть проверено, и все такое. Поэтому, чтобы убедиться, они лезут в поисковик Google и БУМ - находят статью в Википедии про Рождественскую Амебу. И тут она взрывается от смеха. О, Боже мой, она, на самом деле, сумасшедшая, и чтобы не рассмеяться с ней за компанию, я кусаю внутреннюю сторону своей щеки. Ее смех такой раскатистый и такой заразительный, но мне удается устоять. От сдерживаемого смеха, у меня трясутся плечи, и, борясь с приступами хохота, я закрываю глаза. Но каждый раз, когда я это делаю, передо мной появляется Калеб. Радость превращается в печаль, и прежде чем я успеваю взять свои эмоции под контроль, они прорываются наружу. Я открываю глаза, и, лежа на кровати, срываюсь с катушек. Засмеявшись буквально на секунду, я начинаю плакать. Я слышу какие-то движения доктора Слоан. Ее осторожные шаги приближаются ко мне. Но меня это не волнует. Я так устала, что теперь меня ничего не волнует. После всех этих месяцев, в течение которых я была аккуратной, скрывая каждую свою эмоцию, как могла, боясь будущего и не зная, что произойдет в следующее мгновение, думая, что я умру, но все же борясь за свою жизнь, ненавидя Калеба и любя его... Ради всего святого - я видела, как умирает человек! И когда доктор Слоан без слов обвила меня своими руками, я прижалась к ней, обнимая ее из последних сил. Я купала в своих слезах эту до ужаса смешную женщину. Она молчит, и я благодарна ей за это. Пожалуйста, просто обними меня. Пожалуйста, просто обними меня и держи меня крепче, потому что я так устала себя сдерживать. Она покачивает меня, и мне это нравится. Вперед - назад, мы двигаемся в течение бесконечных минут, пока я плачу и рыдаю в пиджак доктора Слоан. Она приятно пахнет. Ее запах легкий и почти фруктовый. Он выразительно женский и оттого, далек от Калеба. Из-за этого женского аромата, мой мозг не может соединиться с воспоминаниями о запахе Калеба, в те моменты, когда он меня обнимал. Приятно быть свободной от боли его потери. Нехотя, и сгорая от стыда, я ее отпускаю. Я не знаю, что на меня нашло. Смущаясь, я сдвигаю брови и трясу головой. С фотографии, лежащей на моих коленях, смотрит хмурое лицо Калеба. Я чувствую укол сильного желания. Доктор Слоан убирает от моего лица волосы, и я вижу в этом сексуальный подтекст. Иной раз, я не придала бы этому никакого значения, но теперь любое мое взаимодействие, кажется, заражается новообретенной похотью. Калеб обучил меня этому. - Я хочу тебе помочь, Ливви. Поговори со мной, - мягко просит она. Я знаю, что она не хочет меня пугать, но я уже чувствую напряжение, потихоньку пробирающееся вверх по моей спине к плечам. Она стоит слишком близко, и тот факт, что она говорит со мной, заставляет меня чувствовать себя загнанной в угол. Должно быть, поняв это, она отступает. Я расслабляюсь, совсем немного. - Я бы хотела, чтобы выдвинутые против тебя обвинения, были сняты, но тебе нужно с кем-то поговорить. Агент Рид... - она подбирает подходящее слово, - очень хорошо выполняет свою работу, и, несмотря на его вчерашнее поведение, он неплохой парень. Однако, для него приоритетной задачей является решение дела. В то время, как моим приоритетом являешься ты. Ему не следовало давить на тебя так, как он это делал. Я смотрю на нее из-под ресниц, желая, чтобы она снова меня обняла. - Мне нужен адвокат, - шепчу я. - Конечно. Если ты готова идти на контакт, я найду тебе адвоката. Но, Ливви, то, что тебе нужно рассказать выходит далеко за рамки юридических вопросов. И я здесь, чтобы помочь тебе с этим. Я киваю, но больше ничего не говорю. Доктор Слоан возвращается к своему стулу и садится. Она выжидающе смотрит на меня своими зелеными глазами. Она хорошенькая, но слишком глубоко прячет свою привлекательность. С ее рыжими волосами, надетый на ней коричневый костюм, только портит ее. Но все равно, в ней что-то есть, что-то приятное и теплое. Когда становится очевидным, что я не буду активным участником нашего дальнейшего разговора, она снова берется за вязание, возобновляя свое бессмысленное занятие. Подыскивая слова, доктор Слоан сжимает губы. - Ты хочешь увидеть свою мать? Ни секунды не сомневаясь, я отвечаю, - Нет. Она перестает вязать. - Ливви, любящие тебя люди всегда примут тебя такой, какая ты есть. Независимо от того, что с тобой произошло. - В этом весь вопрос. Моя мать меня не любит, доктор Слоан. Думаю, ей бы хотелось меня любить, но... просто, она меня не любит. Она кивает, но я вижу, что она мне не верит. Что ей известно? - Я думаю, что твоя мама тебя очень даже любит. Я смотрю вниз, на фотографию Калеба. Я думала, что он любил меня. Могло ли быть так, что единственный человек, которого я отвергала, любил меня больше, чем тот, кому я полностью доверяла? Мое сердце ноет. Это был вопрос, к ответу на который я пока еще не была готова. Медленно, я заползаю под свое одеяло. Я хочу вернуться в сон. Я хочу снова быть с Калебом. В своих снах мне никогда не приходится сомневаться в том, что подсказывает мое сердце. В своих снах, он - все, кем я хочу, чтобы он был. Он - мой. И словно по сигналу, Доктор Слоан перестает задавать мне эмоциональные вопросы и снова погружает меня в рассказы о произвольном вязании и вариативной таксидермии. |