2.1. Алексеев С.С. Общая теория права. Том 2. Книга является продолжением т. I курса Общая теория права
 Скачать 1.78 Mb.
|
|
4 См.: Тарасов И.И. Роль социально-психологических факторов в правовом регулировании. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, СГУ, 1971, с. 12–16. 5 Вряд ли прав В. М. Баранов, полагающий, что уполномочивающие (управомочивающие) нормы тем отличаются от конструируемых им поощрительных норм, что первые только дозволяют определенный вариант повеления (см.: Баранов В. М. Поощрительные нормы советского социалистического права. Саратов, 1978, с. 30). Между тем управомочивающие нормы в зависимости от всего комплекса находящихся с ними в связи юридических предписаний вполне могут содержать одобрение данного варианта поведения и, следовательно, предполагать возможность поощрения, обеспечиваемого, однако, иными юридическими предписаниями, в том числе обязывающими. 6 См.: Казимирчук В.П. Социальный механизм действия права. — Сов. государство и право, 1970, № 10, с. 37–44; Право и социология. М., 1973, с. 69 и след. 7 См.: Казимирчук В.П. Указ. статья, с. 37–38. 8 Явич Л.С. Общая теория права. Л., 1976, с. 246. Автор справедливо замечает, что по ряду вопросов подобный подход лишний раз подтвердил то, что марксистской теории известно давным-давно (там же). 9 По мнению Ю.А. Тихомирова, «механизм действия права включает в себя процесс материального осуществления принципов, актов, норм в результате экономического, социального и научно-технического развития, процесс юридический, процесс организационно-структурной перестройки, процесс идеологического и социально-психологического воздействия правовой системы» (Тихомиров Ю.А. Правовая система развитого социалистического общества. — Сов. государство и право, 1979, № 7, с. 39). 10 См.: Шабалин В.А. Системный анализ механизма правового регулирования. — Сов. государство и право, 1969, № 10, с. 124–125. 11 Ю.Г. Ткаченко рассматривает правоотношение в качестве «модели», да притом такой, которая является средством индивидуального воздействия на поведение людей (см.: Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений. М., 1980, с. 106–107, 123). Это вполне логично привело автора к выводу о том, что правоотношения принадлежат к основе МПР. Тем самым в трактовке Ю. Г. Ткаченко из механизма выпало срединное звено со всеми специфическими функциями, ему присущими, и МПР оказался состоящим из двух основных частей: 1) моделирования поведения субъектов, 2) фактического поведения (там же, с. 124–125). Вместе с тем Ю.Г. Ткаченко при освещении МПР высказала ряд интересных соображений, в том числе о «регионах» правовых средств, связанных с передачей правовой информации (там же, с. 126–128). 12 Когда утверждается, что существенным признаком правя является нормативность, то, по справедливому мнению С.Н. Братуся, строго говоря, это — тавтологическое утверждение: если право- система норм, правил, предписывающих должное или возможное поведение тем, кому они адресованы, если норма — масштаб определенного поведения, то само собой разумеется, что суть права в его нормативности (см.: Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность (Очерк теории). М., 1976, с. 43). 13 Приведя сформулированное автором этих строк определение юридической нормы, В.Н. Кудрявцев замечает: «Здесь вовсе не упоминается о норме как типичном, массовидном процессе фактической жизнедеятельности» (Кудрявцев В.Н. Юридические нормы и фактическое поведение… — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 14). Между тем массовидность процесса фактического поведения выражает нормативность в ином, глубоко социальном смысле. Это, конечно, должно быть отмечено, но не в дефиниции нормы, призванной отразить специфику нормативного регулирования, а при одной из ее характеристик. К тому же, как дальше верно подметил сам В.Н. Кудрявцев, в данном случае речь идет о «праве в действии», о «реализации норм в адекватном поведении», т. е., строго говоря, не о самой норме, а о проблеме в иной плоскости — о функционировании права, о соответствии нормы и фактического поведения. Таким образом, вывод автора о том, что «правовая норма — всегда должное, но может быть и сущим, когда она реализуется в адекватном поведении» (там же), должен быть уточнен в том отношении, что «сущее» все же — не сама норма, а результат ее действия, фактического воплощения в жизнь. 14 Отмечая важность сравнительного анализа нормативных предписаний В.Н. Кудрявцев обращает внимание на то, что «указанное стремление не должно приводить к смешению различного рода социальных и правовых явлений, в том числе юридической нормы и фактического поведения» (Кудрявцев В.Н. Юридические нормы и фактическое поведение. — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 19). В связи с этим автор весьма основательно возражает Г. В. Мальцеву, отрицающему абстрактный характер правовой материи (см. там же). 15 Абстрактность, обобщенность юридических норм — качество, органичное для права, весьма существенное для понимания его регулятивной силы, ценности. Как правильно отмечено в литературе, абстрактный характер правовых норм демонстрирует мощь, глубину и социальную ценность нормативного способа руководства обществом, и именно в возможности охвата общим и обязательным правилом поведения заключена регулятивная функция права (см.: Судебная практика в советской правовой системе. Под ред. С.Н. Братуся. М., 1975, с. 18). 16 См.: Баранов В. М. Поощрительные нормы советского социалистического права, с. 25. 17 Видимо, это обстоятельство осталось вне поля зрения Г.Т. Чернобеля, который, высказав ряд интересных суждении о формализации норм права, неоправданно рассматривает в качестве различных явлений, с одной стороны, определенность содержания, с другой-определенность формы выражения юридических норм и полагает, что «формальная определенность правовых норм есть не что иное, как определенность формы их внешнего знакового (т. е. материального) выражения» (Чернобель Г.Т. Формализация норм права, — Сов. государство и право, 1979., № 4, с. 31). 18 «Нормативные юридические предписания делятся на регулятивные, охранительные и другие специализированные предписания» (Система советского законодательства. М., 1980, с. 9). 19 С этой точки зрения вряд ли можно согласиться с В.М. Горшеневым, который, правильно выделив ряд специфических нормативных предписаний, рассматривает их в качестве «нетипичных» (см.: Горшенев В.М. Нетипичные нормативные предписания в праве. — Сов. государство и право, 1978, № 3, с. 113–118). Дело обстоит в сущности наоборот. В развитой правовой системе, отличающейся высоким уровнем специализации, разнообразные специализированные нормативные предписания-это типичное явление. 20 А.Ф. Черданцев справедливо пишет, что система права относится к системам функциональным, складывается с самого начала из разнородных норм. Объединение норм в единое целое (систему права) придает новые качества как целому, так и его частям (см.: Черданцев А.Ф. Специализация и структура норм права, — Правоведение, 1970, № 1, с. 42). 21 См.: Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства. Юридическая природа нормативных актов высших органов государственной власти и управления СССР. М., 1967 с. 31. 22 См.: Правоведение, 1973, № 2, с. 27–32. 23 См.: Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства. 24 См.: Алексеева Л.Б. Некоторые вопросы структуры уголовно-процессуального права. — Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 17, М., 1972, с. 86 и след. 25 Как отмечал А.С. Пиголкин, идея о принципиальном соответствии статьи и нормы дает четкое представление о юридической норме, показывает разнообразие ее содержания, облегчает анализ законодательства, его систематизацию (см.: Пиголкин А.С. Теоретические проблемы правотворческой деятельности в СССР. — Автореф. докт. дисс. М., 1972, с. 23). 26 Горшенев В.М. Нетипичные нормативные предписания в праве. — Сов. государство и право, 1978, № 3, с. 113–114. 27 Структура нормы является логической потому, что для ее выявления наряду со знанием систематизирующих связей права, его специфики, правил юридической техники требуется сложный мыслительный анализ (см.: Бабаев В.К. Логические проблемы социалистического права. — Автореф. докт. дисс. М., 1980, с. 28). 28 Отсюда помимо прочего следует, что характеристика нормативного предписания в качестве первичного звена правовой системы вовсе не означает необходимости какой-либо корректировки общего понятия права. 29 Возражая против теоретической конструкции «нормативное предписание» и «логическая норма», Г.И. Петров пишет, что наличие многих аспектов какого-либо общего понятия, в данном случае нормы права, не может служить основанием для дробления, т. е. образования множества понятий, выражающих различные аспекты того или иного явления (см.: Петров Г.И. Классификация актов советских государственных органов. — Правоведение, 1976, № 2, с. 110). Между тем перед нами не просто аспекты одного понятия. Охватываемые разными (только двумя) ракурсами единого понятия нормы права «вообще», норма-предписание и логическая норма-это реально существующие различные первичные явления структуры права, и, следовательно, в данном случае следует говорить не о «дроблении» одного понятия, а о разных уровнях теоретической абстракции, на которых сначала фиксируется существование норм-предписаний и логических норм, а затем в одном понятии отражаются их общие черты. 30 Подробную характеристику внешних критериев юридических норм см.: Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства, с. 42–52. 31 См.: Общая теория советского права. М., 1966, с. 180. 32 См.: Самощенко И.С. О понятии юридического нормативного акта. — Сов. государство и право, 1962, № 3; Теоретические вопросы систематизации советского законодательства. М., 1962, с. 45 и след.; Общая теория советского права, с. 180 и след.; Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства, с. 30 и след. 33 См.: Хайдас Г.И. К вопросу о правовой природе государственных народнохозяйственных планов. — Сов. государство и право, 1961, № 1, с. 42; Лаптев В.В. Правовое положение государственных промышленных предприятий в СССР. М., 1963, с. 189–193. Правовые вопросы планирования промышленности в СССР. М., 1964, с. 22–35; и др. 34 См.: Самощенко И.С. О понятии юридического нормативного акта. — Сов. государство и право, 1962, № 3, с. 79–80; Теоретические вопросы систематизации советского законодательства, с. 61–62. 35 См.: Кравцов А. К. План и право. Воронеж, 1976, с. 59–79. 36 См. например: Аюева Е. И. Взаимодействие единичного, общего и особенного в правовых явлениях. — Сов. государство и право, 1969, № 3, с. 12; Горшенев В. М. Нетипичные нормативные предписания в праве. — Сов. государство и право, 1978, № 3, с. 113; Сов. государство и право, 1979, № 8, с. 59. 37 См.: Аюева Е. И. Указ. статья, с. 12. 38 См.: Сов. государство и право, 1979, № 8, с. 59. 39 Известный шаг в теоретическом осмыслении указанных частиц сделан В. М. Горшеневым (см.: Нетипичные нормативные предписания в праве. — Сов. государство и право, 1978, № 3, с. 113–118). К сожалению, автор, не приняв во внимание специализацию права, попытался объединить их с рядом специализированных нормативных предписаний (дефинитивными, указаниями о сроках, рекомендациями и др.) и представить в виде «нетипичных» нормативных построений. 40 См.: Сов. государство и право, 1976, № 2, с. 145–154 41 На это положение необходимо обратить внимание читателя. К сожалению, некоторые авторы, возражающие против теоретической конструкции норм-предписаний, подчас ограничиваются бездоказательственным утверждением о том, будто бы указанная конструкция построена на «смешении» юридической нормы и статьи (текста) закона. 42 Гипотеза, диспозиция и санкция — основные элементы логической нормы. При более строгом подходе следовало бы выделять в логической норме и четвертый элемент: ту часть, которая указывает на круг регулируемых отношений, или, иными словами, на субъектов. Не случайно, такого рода соображения уже высказывались в литературе. По мнению А.С. Пиголкина, в юридической норме существует часть, которая указывает на субъектный состав регулируемого отношения (см.: Пиголкин А.С. Нормы советского права и их толкование. — Автореф. канд. дисс. М., 1962, с. 5). 43 Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства, с. 39. В данном случае, отмечал П.Е. Недбайло, речь идет о логической структуре и логических ее элементах (см.: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм. М., 1960, с. 67). 44 Явич Л.С. Право и общественные отношения (Основные аспекты содержания и формы советского права). М., 1971, с. 72. 45 Общая теория советского права, с. 197. 46 В литературе была предпринята попытка представить охранительную норму в качестве нормы с «тремя элементами». По мнению В.М. Горшенева, в самом содержании охранительной нормы имеется запрет, который образует диспозицию, расположенную, однако, впереди гипотезы, указывающей на противоправное поведение (см.: Сов. государство и право, 1978, № 3, с. 114). Вряд ли эту попытку можно признать удачной. Перед нами весьма искусственное построение, вызывающее ряд вопросов. Если диспозиция данной нормы указывает на запрет, то почему норма — охранительная? Почему ее гипотеза является условием не для диспозиции, а для санкции? Есть ли в ней гипотеза для диспозиции и т. д.? Эти вопросы возникают потому, что ради того, чтобы представить трехчленную схему в качестве единственно возможной для юридических норм, В.М. Горшенев попытался изобразить в виде «одной нормы» два связанных между собой, но все же разных нормативных предписания — регулятивную запрещающую и охранительную нормы. 47 См.: Черданцев А.Ф. Специализация и структура норм права. — Правоведение, 1970, № 1, с. 46 48 Интересный анализ структуры юридической нормы с позиций деонтической логики на базе обширного фактического материала проделал А.А. Эйсман. Он отметил, что нормативное предложение представляет собой сложное предложение, состоящее из двух логически неоднородных частей. Только вторая его часть является собственно «побуждением» (см.: Эйсман А.А. Вопросы структуры и языка уголовно-процессуального закона. — Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 15. М., 1972, с. 74). См. также: Алексеева Л.Б. Некоторые вопросы структуры уголовно-процессуального права. — Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 17, с. 86 и след. 49 Интересно, что попытки спасти трехчленную классификацию в качестве единственно возможной с одновременным признанием системности права привели к фактическому отрицанию возможности нахождения в норме реальной структуры. О.Э. Лейст полагает, что санкции (а также гипотезы) вообще не являются составными частями отдельно взятой нормы, а выступают в качестве ее необходимого «атрибута» (см.: Лейст О.Э. Санкции в советском праве. М., 1962, с. 12; Общая теория советского права, с. 193 и след.). Но санкция как «атрибут» — это уже не структурная часть, а свойство нормы. 50 Развернутую критику трехчленной структуры правовой нормы дал А.С. Пиголкин. Вместе с тем, по мнению автора, различное назначение нормы (норма — принцип, легальное определение, норма-правило поведения и т. д.) определяет и разные связи внутри элементов нормы, несовпадающие ее части; единой, универсальной структуры, свойственной всем нормам, нет и быть не может (см.: Пиголкин А.С. Теоретические проблемы правотворческой деятельности в СССР.-Автореф. докт. дисс., с. 23). 51 Вопросы классификации юридических норм, как и многие другие вопросы специальной юридической теории, по своему характеру таковы, что их подлинно научное решение возможно лишь в том случае, если исходить из выводов, полученных в результате философского (общесоциологического) осмысления явлений правовой действительности. Если же при освещении видов юридических норм не выходить за пределы характеристик, относящихся только к догме права, то вряд ли возможно построение классификаций, имеющих сколько-нибудь заметное научное и практическое значение. Когда, например, Б.А. Деготь при классификации норм права исходит в качестве первичного основания из структуры норм (см.: Деготь Б.А. Классификация норм советского социалистического права по их структуре. Саратов, 1977), то в итоге наряду с верно подмеченными особенностями отдельных предписаний он формулирует довольно-таки искусственные построения (такие, в частности, как деление норм на императивные и правопредставляющие, с.6 и след.), пытается представить в качестве научно оправданных подразделений такие «разновидности» норм (поощрительные, рекомендательные и др.), каждая из которых сама нуждается в объяснении с позиций основополагающих идей общей теории права 52 Предметом классификации являются именно нормы-предписания, взятые в единстве всех присущих им элементов, а не изолированно рассматриваемые элементы нормы (гипотеза, диспозиция, санкция). Последние, разумеется, тоже могут быть предметом классификационных делений. Но это уже иная проблема, относящаяся главным образом к технико-юридическому построению нормы, к вопросам юридической техники (II.37.5.). 53 Этого не учитывают авторы, полагающие, что охранительные нормы не обособляются в структуре права и что лучше говорить о регулятивной и правоохранительной функциях «каждой нормы» (см.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Социалистическое право. М., 1973, с. 261–262). 54 О ряде других особенностей одной из разновидностей рассматриваемого деления-запрещающих норм см.: Иванова З. Д. Запрещающие нормы в механизме правового регулирования. — Сов. государство и право, 1975, № 11; Братко А. Г. Запреты в советском праве. Саратов, 1979. 55 По своей структуре коллизионные предписания, как и иные нормы-предписания, состоят из двух частей — гипотезы и диспозиции, которые здесь имеют своеобразные названия — «объем» (указание на те отношения, к которым норма применяется) и «привязка» (указание на норму, закон, правовую систему, подлежащие применению к данным отношениям) (см.: Лунц Л.А. Международное частное право. М., 1970, с. 138). 56 Впервые в юридической литературе на существование ситуационных норм указал К. И. Комиссаров (см.: Комиссарова К. И. Судебное усмотрение в советском гражданском процессе. — Сов. государство и право, 1969, № 4, с. 51). Автор, однако, допускает неточность, когда помещает ситуационные нормы в один ряд с императивными и диспозитивными нормами. Он более точен, когда (применительно к одному из элементов нормы) различает три разновидности относительно определенных санкций: альтернативные, факультативные, ситуационные (см.: Он же. Правоприменительная деятельность суда в гражданском процессе. — Сов. государство и право, 1971, № 3, с. 74–75). Впрочем, попытки дополнить деление норм на императивные и диспозитивные следует признать «традиционными»: в качестве «третьего члена» этого деления обрисовывались и рекомендательные и даже поощрительные нормы. 57 «Диспозитивная норма — сложная норма, где органически сочетаются два самостоятельных правила. Одно правило-это предоставление правомочия сторонам действовать в конкретных условиях по собственному усмотрению. Другое же правило, имеющее самостоятельное значение, — это предписание на случай, если стороны правоотношения сами не определили права и обязанности» (Общая теория советского права, с. 215–216). Вместе с тем следует учитывать, что правило, устанавливаемое на случай отсутствия соглашения, все же служит известным образцом, ориентирующим стороны на «предпочтительный» вариант. 58 См.: Деготь Б.А. Классификация норм советского социалистического права по их структуре, с. 43–44. 59 См. по этому вопросу: Недбайло П.Е. Советские социалистические правовые нормы. Львов, 1959, с. 85–86. 60 По вопросу о социальной и правовой природе локальных норм см. статьи В.А. Тарасовой, Ф.М. Левианта, Л.Б. Гальперина, С.С. Карийского (Правоведение, 1971, № 5, с. 36–55) и др. См. также: Кондратьев Р.И. Локальные нормы трудового права и материальное стимулирование. Львов, 1973; Самигуллин В.К. Локальные нормы в советском праве. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1975. 61 См. по этому вопросу соображения З.С. Беляевой в работе «Теоретические вопросы систематизации советского законодательства» (с. 456–458). 62 См.: Александров Н. Г. Правовые и производственные отношения в социалистическом обществе. — Вопросы философии, 1957, № 1, с, 50. 63 См.: Баранов В. М. Поощрительные нормы советского социалистического права. 64 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 6. 65 См.: Басин Ю.Г. Вопросы советского жилищного права. Алма-Ата, 1963, с. 123–126. 66 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 497–498. 67 Общая теория советского права, с. 277. 68 Р.О. Халфина пишет, что отсутствие у общественного отношения правовой формы означает невозможность «использовать специфические средства права для реализации и охраны интересов участников» (Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении. М., 1974, с. 36). 69 По мнению В.И. Свидерского и Р.А. Зобова, например, отношение в отличие от просто связи указывает на опосредованную взаимозависимость конечных результатов тех или иных материальных процессов (см.: Свидерский В.И., Зобов Р.А. Отношение как категория материалистической диалектики. — Вопросы философии, 1979, № 1, с. 91). 70 См.: Назаров Б.Л. Социалистическое право в системе социальных связей, М., 1976. 71 См.: Халфина Р. О. Методологический аспект теории правоотношений. — Сов. государство и право, 1971, № 10, с. 21–22. 72 Как правильно указано в курсе теории государства и права, «в отраслевых юридических науках до сих пор продолжает господствовать мнение, что правоотношения являются единственной формой реализации права» (Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институту и понятия. М., 1970, с. 557). 73 См.: Витрук Н.В. Субъективные права граждан и правовые связи. — В сб.: Проблемы правоведения. Вып. 22. Киев, 1972, с. 11–12; Он же. Основы теории правового положения личности в социалистическом обществе. М., 1979, с. 131–133; Явич Л.С. Общая теория права, с. 173–174, 205–206. Следует признать интересными соображения Ю.И. Гревцова о нескольких «аспектах правоотношения», среди которых автор выделяет правоотношение как статическое положение — отношение субъекта права к другим субъектам права (см.: Гревцов Ю. И. Содержание к форма правоотношений. — Сов. государство к право, 1980, № 6, с. 117–118). И хотя Ю.И. Гревцов концентрирует внимание на правоотношении как форме реального взаимодействия в правовой сфере, сама постановка вопроса об «аспектах» является шагом вперед в преодолении мнения, согласно которому существует стремление неоправданно отделять правоотношения от всех иных правовых связей между правами и обязанностями, — мнения, которого указанный автор придерживался ранее. 74 Подробное обоснование взгляда о существовании разнообразных правоотношений см.: Матузов Н.И. Субъективные права граждан СССР. Саратов, 1966, с. 47–73; Он же. Общие правоотношения и их специфика. — Правоведение, 1976, № 3, с. 23–33. 75 По мнению Р.Г. Губенко, правоотношение «является отражением, „снятой формой“ реальных общественных отношении, устанавливающей правовую связь между его субъектами» (Губенко Р.Г. Советский народ — субъект конституционных правоотношений. — Сов. государство и право, 1980, № 10, с. 113). 76 Этот взгляд разделяется в настоящее время большинством советских ученых. 77 Р.О. Халфина пишет: «Правоотношение, будучи реализацией нормы, представляет собой вместе с тем и конкретное общественное отношение, облеченное в правовую форму. Сочетание указанных моментов — ключ к пониманию места правоотношения в системе правового регулирования» (Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении. М., 1974, с. 36). 78 Этот существенный момент не учитывают авторы, по мнению которых правоотношения не только исторически, но и логически предшествуют юридическим нормам. Впрочем, Л.Я. Гинцбург (автор, отстаивающий такого рода идею применительно к советскому трудовому праву) полагает, что в современном государственно-организованном обществе с разветвленной системой законодательства найти отношения целиком, «фактически», абсолютно не затронутые правом и вместе с тем допускающие по своей природе правовое регулирование, вообще невозможно (см.; Гинцбург Л.Я. Социалистическое трудовое правоотношение. М., 1977, с. 118). 79 Заметив, что известные отношения могут сложиться еще до формирования соответствующей нормы, В.Н. Кудрявцев пишет затем, что «вряд ли есть основания эти отношения именовать правовыми, если они еще не признаны государством, не охраняются им и не гарантируются, если за их нарушение не наступает ответственности (и если, следует добавить, они не „прошли“ через объективное право.-С. А.). В таком словоупотреблении и проявляется смешение правовых и фактических отношений» (Кудрявцев В.Н. Юридические нормы и фактическое поведение. — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 19). 80 См.: Сабо И. Основы теории права, М., 1974, с. 87 81 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 94. 82 См., в частности: Назаров Б.Л. Социалистическое право в системе социальных связей; Орзих М.Ф. Личность и право. М., 1975, с. 73. 83 По справедливому мнению С. Н. Братуся, «ошибочным представляется… определение правоотношения как индивидуализированного правила (нормы) поведения. Такую характеристику правоотношения можно принять лишь как метафору. Правоотношение есть конкретизация общего правила, важнейшее средство его реализации» (Сов. государство и право, 1979, № 7, с. 58). С рассматриваемых позиций следует оценить получившее некоторое распространение мнение о том, что правоотношение является индивидуальной «моделью» поведения людей (Р.О. Халфина, Б.Л. Назаров, Ю.Г. Ткаченко). При таком подходе к правоотношению стирается его качественное отличие от юридических норм, функции того и другого сближаются, а специфическое назначение правоотношения в МПР ускользает из поля зрения. Это отчетливо прослеживается в целом интересном исследовании правоотношения, проделанном Ю.Г. Ткаченко, которая прямо характеризует правоотношение как «образец-мерку», сравнивает его с юридической нормой и в конечном итоге логично включает правоотношение вместе с нормой в основу механизма правового регулирования — средство моделирования поведения людей (см.: Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений, с. 96–97, 107, 123–124). 84 Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений, с. 123. 85 Ю.К. Толстой, последовательно отстаивающий идею «чистых» правовых связей, в то же время пишет, что общественное отношение — предмет правового регулирования — возникает в такой «среде», в какой оно иначе как в форме правоотношения появиться не может. Правовая энергия, излучаемая нормой права, охватывает общественное отношение в тот самый момент, когда оно образуется (см.: Толстой Ю.К. Еще раз о правоотношении. — Правоведение, 1969, № 1, с. 33–34). 86 В юридической литературе высказаны сомнения в обоснованности выделения такой стадии в развитии правоотношений, в том числе налоговых, когда они существуют в виде правовых связей в чистом виде. Так, Р.О. Халфина пишет, что «обязанность уплаты налогов возникает в связи с установленными в норме фактическими обстоятельствами наличием определенных вещей в составе имущества налогоплательщика, получением прибыли, дохода от реализации и т. п.» (Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 210). Между тем указанные Р.О. Халфиной фактические обстоятельства обосновывают возникновение правовых связей, но не выражают материального содержания правоотношения, которое становится реальностью лишь при фактической реализации обязанности налогоплательщика. Впрочем, и Р.О. Халфина признает возможность «временного разрыва» между правовыми связями как таковыми и реальным поведением субъектов (там же), хотя и не видит в этом конкретного механизма воздействия права на поведение людей, их коллективов. 87 Если отвлечься от характеристики правоотношения в качестве «модели» (она представляется ошибочной), то самое разграничение в правоотношении двух аспектов, предложенное Ю.Г. Ткаченко (см.: Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений, с. 94 и след.) имеет немалое позитивное значение в том плане, что необходимо различать правоотношение как чисто правовую связь и правоотношение как нераздельное единство фактического материального содержания и юридической формы. Высказанные Ю.Г. Ткаченко соображения о важном методологическом значении такого разграничения представляют существенный научный интерес. 88 Под иным углом зрения (правовой связи как модели и отклоняющегося от нее фактического поведения) рассматривает данную проблему Р.О. Халфина (см.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 302 и след.). Нужно лишь заметить, что такой подход касается аномалий в процессе правового регулирования и фактическое поведение представляет собой здесь не содержание правоотношения, а иное явление — правонарушение. 89 Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 24, 36. 90 См.: Халфина Р.О. Методологический аспект теории правоотношения. — Сов. государство и право, 1971, № 10, с. 23–24. 91 Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 246. 92 Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении, с. 246–247. 93 Об индивидуализированном характере абсолютных правоотношений см.: Общая теория советского права, с. 299–301. Авторы, в частности, пишут: «Абсолютное право индивидуализирует… отношения общества (всех его членов и организаций) с управомоченным лицом (или организацией) по поводу данного объекта» (с. 300). 94 См.: Райхер В.К. Абсолютные и относительные права. — Известия экономического факультета Ленинградского, политехнического института. Вып. I (XXVIII). Л., 1928, с. 304. Как правильно отмечал М.А. Гурвич, идеи, развитые в этой статье, к сожалению, не получили должной, на взгляд М.А. Гурвича, оценки и какого-либо развития или применения (см.: Гурвич М.А. Обязанность и законная сила судебного решения. — Сов. государство и право, 1970, № 5, с. 42). 95 В советской юридической литературе на плодотворность выделения охранительных отношений указал впервые Н.Г. Александров (см.: Александров Н.Г. Законность и правоотношения в советском обществе. М., 1955, с. 91–92, 109–110). Значение указанной классификации подчеркнул С.В. Курылев (см.: Курылев С.В. О структуре юридической нормы. — Труды Иркутского университета. Т. 27. Серия юридическая. Вып. 4. Иркутск, 1958, с. 186–188). 96 Эту классификацию следует отличать от деления правоотношений по способу индивидуализации субъектов. Здесь юридические особенности правоотношения, в частности особенности субъективных прав, зависят не от состава обязанных лиц, а от характера их поведения (следовательно, от того, какую из двух регулятивных функций права — статическую или динамическую опосредствуют данные правоотношения). Интересные соображения о разнообразных видах сочетания субъективных прав и обязанностей, в том числе об обязанностях пассивного и активного типов, высказал А.С. Пиголкин (см.: Пиголкин А.С. Правовая норма — регулятор общественных отношений. — Ученые записки ВИЮН. Вып. 17. М., 1963. с. 19–21). См. также: Общая теория советского права, с. 214. 97 Претерпевание, казалось бы, представляет собой бездействие (см.: Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. М., 1958, с. 156). Но это недостаточно точно. Претерпевание главным образом состоит в принятии того воздействия, которое оказывает управомоченный. Выделение претерпевания (наряду с положительными действиями и воздержанием от действия) важно для полной характеристики охранительных правоотношений, в том числе уголовно-правовых. Лицо, к которому обращены меры юридической ответственности, обязано сообразовывать свое поведение с применяемыми к нему правовыми санкциями. Оно не просто бездействует, а, скорее, «согласует» свое поведение с мерами правовой ответственности. 98 Ю.И. Гревцовым высказан взгляд, в соответствии с которым субъективные права и обязанности являются не содержанием, а формой правового отношения. Но вызван ли такой взгляд только тем, что, по мнению автора, при ином решении остается открытым вопрос о форме правового отношения (см.: Сов. государство и право, 1980, № 6, с. 120)? Если видеть в правоотношении специфическое явление, которое как форма имеет собственное содержание, то последнее не в чем ином, кроме как в субъективных правах и обязанностях (взятых в единстве с реальным поведением субъектов), состоять не может. И хотя вопрос о форме правоотношения вряд ли может быть причислен к таким, которые продиктованы практикой и логикой познания в рамках правоведения, однако и он при подобном подходе может получить вполне удовлетворительное решение: внутренняя форма правоотношения — это его структура, внешняя — соответствующие индивидуальные акты. 99 Сов. государство и право, 1979, № 7, с. 58. 100 См.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 6–7, 36, 211, 305. 101 См.: Мальцев Г.В. Социалистическое право и свобода личности. М., 1968, с. 65. 102 См.: Чхиквадзе В.М. Государство, демократия, законность. Ленинские идеи и современность. М., 1967, с. 306. По мнению Г. В. Мальцева, в обществе возникает следующая связь: объективные интересы — общественное сознание — право (см.: Мальцев Г.В. Социалистическое право и свобода личности, с. 101). 103 По справедливому мнению Н.С. Малеина, юридические нормы, в которых отражен законный интерес, порождают правоотношения общего, но не конкретного типа (см.: Малеин Н.С. Охраняемый законом интерес. — Сов. государство и право, 1980, № 1, с. 32). 104 Н.А. Шанкеновым выдвинуты убедительные соображения о двух качественно различных уровнях правового обеспечения интересов личности: уровень «законного интереса» (общие правоотношения) и уровень юридического интереса (конкретные правоотношения) (см.: Шанкенов Н.А. Категория интереса в советском праве. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1980, с. 13–17). 105 См.: Братусь С.Н. Субъекты гражданского права. М., 1950, с. 8–21. 106 См., например: Александров Н.Г. Право и законность в период развернутого строительства коммунизма. М., 1961, с. 225. 107 См.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения. Л., 1959, с. 42. 108 См.: Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 56–57. 110 См.: Басин Ю.Г. Вопросы советского жилищного права. Алма-Ата. 1963, с. 123–126. 111 Вот почему представляется не столь теоретически принципиальной постановка вопроса о том, соответствуют ли правомочиям на активные действия определенные юридические обязанности. Подобная постановка вопроса подчас признается чуть ли не решающей при рассмотрении проблемы, существуют ли субъективные права вне правоотношений. Сторонники подобного воззрения обычно ссылаются на то, что правомочиям на активные действия не корреспондируют какие-либо обязанности. Значит, полагают они, перед нами права вне правоотношений. Авторы же, отстаивающие противоположное мнение, стремятся показать, что и здесь могут быть найдены юридические обязанности в виде «связанности», обязанности «не препятствовать». Между тем правомочиям на положительные действия и не должны непосредственно соответствовать какие-либо обязанности. Ведь это права на собственные действия управомоченного. Они обеспечивают удовлетворение интереса управомоченного без какого-либо содействия со стороны обязанных лиц. Но это ни в коей мере не означает, что в данном случае субъективное право вообще не связано с юридическими обязанностями и находится вне правоотношения. Связаны с обязанностями и правомочия на положительные действия. Только связь эта не прямая, а опосредованная: через другое правомочие, находящееся с правомочием на положительные действия в единстве — через правомочие требовать от других лиц воздержания от действий известного рода. 112 Применительно к данной группе правомочий (субъективных прав) необходимо признать справедливым теоретическое положение, сформулированное М.С. Строговичем: субъективное право есть всегда право на что-то, на какую-то ценность — материальную или духовную (см. — Проблемы советского социалистического государства и права в современный период. М., 1969, с. 224; см. также: Строгович М.С. Основные вопросы советской социалистической законности. М., 1966, с. 170–171). 113 См.: Исаков В.Б. Фактический состав в механизме правового регулирования. Саратов, 1980, с. 95–102. 114 В юридической литературе вопрос о секундарных правомочиях решается по-разному. Так, М. М. Агарков считал, что секундарные правомочия не относятся к категории субъективных прав, а являются лишь проявлениями правоспособности (см.: Агарков М. М. Обязательство по советскому гражданскому праву. М., 1947, с. 70–73). Аналогичную точку зрения защищает Р. О. Халфина (см.: Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении, с. 235). По мнению же С. Н. Братуся, секундарные правомочия являются настоящими субъективными правами (см.: Братусь С. Н. Субъекты гражданского права, с. 9—11). Позиция С.Н. Братуся представляется более правильной. Необходимо лишь различать субъективное право и правомочия и видеть специфику прав на свои активные действия. В частности, по соображениям, приведенным выше, нет необходимости отыскивать для каждого секундарного правомочия особую юридическую обязанность. Их юридические функции в основном исчерпываются теми обязательными юридическими последствиями, которые автоматически наступают в рамках внутренних механизмов развития правоотношения. Юридические же обязанности соотносятся не непосредственно с правомочиями на положительные действия, а со связанными с ними правомочиями требовать от других лиц воздержания от действий известного рода, в том числе не препятствовать действиям носителя секундарного правомочия. Указанные черты секундарных прав, надо полагать, не были учтены Р.О. Халфиной, когда она, анализируя примеры рассматриваемых правомочий и признавая в принципе их существование, утверждает, что вряд ли целесообразно вычленять их из всего комплекса прав и обязанностей (см.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 233). 115 Л.С. Явич определяет притязание как меру (вид) требования управомоченного к обязанному лицу, не исполнявшему своей юридической обязанности, обращенного к последнему через орган государства, который компетентен применять санкции юридических норм (см.: Явич Л.С. Проблемы правового регулирования советских общественных отношений. М., 1961, с. 126). 116 См.: Гурвич Л.А. Право на иск. М., 1949, с. 142–146. 117 См.: Братусь С.Н. Субъекты гражданского права, с. 9; Курылев С.В. Формы защиты и принудительного осуществления субъективных прав и право на иск. — Труды Иркутского государственного университета. Т. 22. Серия юридическая. Вып. 3. Иркутск, 1957, с. 203–210. 118 См.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения, с. 46 119 См.: Лейст О.Э. Санкции в советском праве, с. 53–62. Автор правильно связывает существование упомянутых выше обязанностей с вопросом о фактическом составе (с. 58). 120 «Существо юридической обязанности, — пишут Н.И. Матузов и Б.М. Семенеко, — в требовании необходимого, нужного, должного, полезного с точки зрения государства, власти, закона поведения субъекта» (Матузов Н.И., Семенеко Б.М. Исследование проблемы юридических обязанностей граждан СССР.-Сов. государство и право, 1980, № 12, с. 33). 121 Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 67. Об обязанности как долге см. также: Мальцев Г.В. Социалистическое право и свобода личности, с. 71–74. 122 См.: Семенеко Б.М. Юридические обязанности граждан СССР (Вопросы теории).-Автореф. канд. дисс. Саратов, 1978. 123 С.Ф. Кечекьян, ссылаясь на конституционные обязанности, обязанности в уголовном праве, в административном праве и т. д., считал, что такого рода обязанности могут существовать вне правоотношения. При этом автор возражал против «узкоцивилистической», на его взгляд, концепции, согласно которой всякая обязанность существует ради чьего-то права (см.: Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 63). Однако всем тем обязанностям «вне правоотношения», на которые ссылался С.Ф. Кечекьян, корреспондируют права требования определенных лиц — требования исполнения обязанностей. Вместе с тем верно и то, что в правоотношениях, прежде всего в правоотношениях активного типа (где обязанное лицо должно совершить положительные действия), эта обязанность существует не «ради права». Юридическая обязанность в правоотношениях активного типа осуществляется ради интересов управомоченных, в том числе таких интересов, которые выражают общественные интересы, интересы правопорядка в целом. Следовательно, сочетаясь определенным образом с субъективным правом (правом требования), юридические обязанности, в особенности в правоотношениях активного типа, имеют в значительной мере самостоятельное значение. 124 См.: Правоведение, 1980, № 1, с. 101; Матузов Н.И., Семенеко Б.М. Исследование проблемы юридических обязанностей граждан СССР.-Сов. государство и право, 1980, № 12, с. 33. 125 Возникает вопрос, нет ли в структуре обязанности такого элемента, который бы корреспондировал притязанию и в то же время не выходил за рамки регулятивного правоотношения. По этому вопросу следует заметить, что, возможно, юридическая обязанность включает в виде специфического элемента необходимость юридически отреагировать на требование управомоченного в случаях, когда не исполняется предусмотренное поведение (отказаться исполнять требование; признать правомерность требования и сослаться на уважительные причины; обещать исполнить обязанность через какой-то срок и т. д.). При таком решении проблемы перед нами раскрывается весьма четкая закономерная взаимозависимость между элементами субъективного права и элементами юридической обязанности: осуществление исходного элемента субъективного права — правоотношения побуждает к функционированию юридическую способность со стороны того элемента, который назван «необходимость отреагировать», а это с свою очередь (при отсутствии реального исполнения) приводит в действие следующий элемент субъективного права — притязание. 126 С рассматриваемых позиций можно подойти к выдвинутой Ю.Г. Ткаченко идее односторонних (сепаратных) правоотношений (см.: Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений, с. 133 и след.). Эта идея, думается, противоречива. Рассмотрение субъективных прав и юридических обязанностей только в рамках правоотношения безупречна с методологических позиций. Но когда утверждается, что «существуют такие общественные отношения, в которых правовому регулированию подвергается деятельность лишь одной стороны» (с. 169), то возникает сомнение, не входит ли приведенное положение в противоречие с указанным ранее методологическим подходом. И, по-видимому, рациональный смысл рассматриваемой идеи заключается в том, Что положительная деятельность субъектов отношения действительно может сосредоточиваться лишь на одной его стороне и что субъективное право и юридическая обязанность могут выходить по своему содержанию за пределы собственно правовой связи. Но это вовсе не означает того, что «другая сторона» общественного отношения остается за пределами правового регулирования. 127 С этой точки зрения вызывает сомнение позиция Р.О. Халфиной, полагающей, что наряду с правами и обязанностями в структуру правоотношения входит реальное поведение участников правоотношения в соотношении с правами и обязанностями (см.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 209–211). Еще меньше оснований включать в структуру правоотношения его участников (там же, с. 211). Ни участники правоотношения, ни их реальное поведение не обладают признаками элементов, которые бы позволили им вместе с правами и обязанностями образовать то, что в теории систем понимается под структурой. 128 См.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении. 129 См.: Чечина Н.А. Гражданские процессуальные отношения. Л., 1962, с. 56; Элькинд П.С. Сущность советского уголовно-процессуального права. Л., 1963, с. 31; Галкин Б.А. Советский уголовно-процессуальный закон. М., 1962, с. 76. 130 О сложной структуре гражданско-правовых обязательств см.: Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву, с. 60–73. См. также: Юков М.К. Структурно-сложное содержание гражданских процессуальных правоотношений. — Авто-реф. канд. дисс. Свердловск, 1972. 131 См. по рассматриваемому вопросу соображения Б.К. Бегичева (Советское трудовое право. М., 1979, с. 101–103). 132 Н.В. Витрук отмечает, что относительно свободная воля в области права «выступает не сама по себе, так сказать, в „чистом виде“, а через соответствующий эквивалент в праве, как необходимое правовое свойство (качество.) личности» (Витрук Н.В. Основы теории правового положения личности в социалистическом обществе, с. 81). 133 См.: Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 115–116. 134 См.: Бойцов В.Я. Система субъектов советского государственного права. Уфа, 1972, с. 32–36. 135 Как отмечает И.В. Витрук, «право субъекта и правоспособность есть возможности, но возможности разного порядка» (Витрук Н.В. Основы теории правового положения личности в социалистическом обществе, с. 103). И эта «разность» порядка состоит не в том, что правосубъектность нельзя рассматривать в качестве субъективного права, а в том, что она является субъективным правом в плоскости государственно-правового регулирования. 136 Б.В. Пхаладзе правильно обращает внимание на то, что право участия в общественных отношениях (правоспособность) обеспечивается путем предварительного закрепления за всеми гражданами основных прав и обязанностей, характеризующих исходную позицию граждан в урегулированных правом общественных отношениях (см.: Пхаладзе Б.В. Юридические формы положения личности в советском обществе. Тбилиси, 1968, с. 18). 137 См.: Ямпольская Ц.А. О субъективных правах советских граждан и их гарантиях. — В сб.: Вопросы советского государственного права. М., 1959, с. 162; Общая теория советского права, с. 286; Строгович М.С. Основные вопросы советской социалистической законности, с. 156 и след. В литературе были высказаны соображения о том, что все субъективные права и обязанности, все правовые связи входят в правовой статус (см.; Халфина Р.О. Общее учение о правоотношении, с. 123; Витрук Н.В. Основы теории правового положения личности в социалистическом обществе, с. 27, 31, 115–116). Думается, последний из указанных авторов ближе к истине, когда обосновывает идею о существовании субъективных прав в виде общего состояния (с. 105). Именно субъективные права (и обязанности), существующие в виде общего состояния, определяют основу правового положения личности — то стабильное, основополагающее в правовом положении субъекта, что в полной мере соответствует смыслу понятия «статус». Конкретные же права и обязанности — это, скорее, вопрос факта в юридической области, специфики в реальном положении лица, нежели основы его общего правового положения в данной правовой системе. Интересные положения о содержании компонентов, из которых складывается правовое положение лица, его статус, с использованием понятия «модус», сформулированы В.А. Патюлиным (см.: Патюлин В.А. Государство и личность в СССР. Правовые аспекты взаимоотношений. М., 1974). 138 См.: Братусь С.Н. Субъекты гражданского права, с. 6. 139 Общая теория советского права, с. 284. Автор замечает там же: «В настоящее время уже трудно отрицать, что между правоспособностью и субъективными правами имеются не только различия, но и сходные черты». 140 Это разграничение, как показал Б.К. Бегичев, имеет существенное значение и для правосубъектности в трудовом праве (см.: Бегичев Б.К. Особенности правового положения служащих как субъектов трудового права. — Сборник ученых трудов Свердловского юридического института. Вып. 4. Свердловск, 1964, с. 161). 141 См.: Флейшиц Е.А. Соотношение правоспособности и субъективного права. — В сб.: Вопросы общей теории советского права. М., 1960, с. 281–282. 142 См.: Флейшиц Е.А. Соотношение правоспособности и субъективного права. — В сб.: Вопросы общей теории советского права. М., 1960, с. 281–282. 143 Развернутый анализ трудовой правосубъектности дан в работах Б.К. Бегичева (см., в частности: Сборники ученых трудов Свердловского юридического института. Вып. 1–4, 6, а также Бегичев Б.К. Трудовая Правосубъектность советских граждан. М., 1972). 144 См.: Витрук Н.В. Основы теории правового положения личности в социалистическом обществе, с. 89. 145 См.: Мальцев Г.В. Социалистическое право и свобода личности, с. 34. 146 Ведомости Верховного Совета СССР, 1981, № 26, ст. 836. 147 См.: Мицкевич А. В. Субъекты советского права. М., 1962, с. 37. См. также: Общая теория советского права, с. 290. 148 Такую категорию субъектов, как социальные образования, обособляет В.Я. Бойцов (см.: Бойцов В.Я. Система субъектов советского государственного права. Уфа, 1972, с. 77 и след.). 149 См.: Бойцов В.Я. Система субъектов советского государственного права, с. 76, 89 и след. 150 См., например: Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 92. 151 В юридической литературе были высказаны верные соображения о том, что народ, нации, социальные группы — субъекты не права, а политики (см.: Мицкевич А.В. Субъекты советского права, с. 42), что народ-источник и носитель политической власти (см.: Основин В.С. Советские государственно-правовые отношения. М., 1965, с. 38–39). От такого подхода, надо полагать, не отличается взгляд, признающий социальные общности субъектом преюдициальных правоотношений (см.: Губенко Р.Г. Советский народ — субъект конституционных правоотношений. — Сов. государство и право, 1980, № 10, с. 4l4-115). То, что условно может быть названо преюдициальными правоотношениями, представляет собой явления доюридического характера, принадлежащие к области непосредственно-социальных прав. 152 См.: Фарбер И.Е., Ржевский В.А. Вопросы теории советского конституционного права. Вып. 1. Саратов, 1967, с. 60; Кабышев В.Т., Миронов О.О. Категория «народ» в советском конституционном законодательстве — Правоведение, 1969, № 4, с. 40–41. 153 См.: Венедиктов А. В. Государственная социалистическая собственность. М., 1948, с. 621–654; Мицкевич А. В. Субъекты советского права, с. 38–39, 109; Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении, с. 137, 171 и след. 154 См.; Венедиктов А.В. О субъектах социалистических правоотношений. — Сов. государство и право, 1955, № 6, с. 23–25. 155 По вопросу о правосубъектности организаций, в частности о содержании понятия «компетенция», в юридической литературе высказаны и другие соображения. Так, сторонники концепции хозяйственного права (В.В. Лаптев, В.К. Мамутов и др.) охватывают этим понятием всю Правосубъектность участников хозяйственной деятельности, в том числе их Правосубъектность как юридических лиц. 156 Разумеется, явления правовой действительности могут быть проанализированы и с точки зрения общефилософских представлений об объекте, при котором эти явления соотносятся с познающим субъектом (а не с правоотношением, с субъективными правами и обязанностями). Такого рода попытка предпринята в литературе А.П. Дудиным, который, к сожалению, представляет принятый им подход в качестве единственно возможного и с этих позиций критикует всех авторов, изучавших вопрос об объекте в правоведении (см.: Дудин А.П. Объект правоотношения (вопросы теории). Саратов, 1980), Едва ли, однако, такой чисто философский ракурс исключает существование специальной проблемы объекта в правоведении, проблемы, где термин «объект» (он бы мог быть заменен и другим) имеет особый, присущий правоведению смысл. Здесь мы встречаемся с негативными последствиями такого подхода к явлениям действительности, при котором те или иные философские категории, исходя подчас лишь из терминологического сходства, «навязываются» этим явлениям. Не случайно А.П. Дудин в конечном счете при освещении конкретных вопросов вынужден обращаться к специальному смыслу объекта правоотношения, принятому в юридической науке, и даже утверждать, что по отношению к объекту правоотношения субъектом выступает норма права (см. там же, с. 42). 157 О различиях между объектом правового воздействия и объектом правоотношения см.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия, с. 552–553. 158 Сводку основных позиций по вопросу объекта правоотношения см.: Толстой Ю.К. К теории правоотношения, с. 53–64. 159 См.: Красавчиков О.А. Теория юридических фактов по советскому гражданскому праву. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1950, с. 4; Яичков К.К. К учению о гражданском правоотношении. — Вестник МГУ. Серия экономики, философии, права. 1956, № 1, с. 129–140; Общая теория советского права, с. 311, 315. 160 «Связь объекта с интересами участников правоотношения, — пишет А.В. Мицкевич, — выводит нас за пределы анализа юридической формы правоотношения и позволяет установить связь этой формы с различными материальными, организационными и культурными средствами удовлетворения потребностей личности и общества» (Общая теория советского права, с. 311). 161 В некоторых правоотношениях (например, в гражданско-правовых обязательствах купли-продажи, имущественного найма и др.) с самого начала существует определенный материальный предмет, существует он и как объект права собственности. Но как объект данного обязательственного отношения материальный предмет выступает лишь в той мере, в какой он может быть охарактеризован в качестве нового блага — результата действий обязанного лица (переданной в собственность вещи, возведенного строения и т. п.). 162 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. 1, с. 421. 163 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 13, с. 498. 164 См.: Элькинд П. С. Сущность советского уголовно-процессуального права, с. 14–15. 165 По мнению Н. Г. Александрова, юридический факт — это не просто жизненный факт, а факт определенным образом расцениваемый нормами права (см.: Александров Н. Г. Право и законность в период развернутого строительства коммунизма. М., 1961, с. 243). 166 См.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 7. 167 Как справедливо отмечает З. Д. Иванова, «существуют юридические факты, являющиеся общими, обязательными элементами для многих фактических составов», причем именно они часто служат первым элементом состава (Иванова З. Д. Юридические факты и возникновение субъективных прав граждан. — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 34, 36). 168 О многообразии правовых последствий, порождаемых юридическими фактами, см.: Иванова З. Д. Некоторые вопросы теории юридических фактов. — Ученые записки Казанского университета. Т. 117. Кн. 7. Казань, 1957, с. 43. 169 См.: Толстой Ю. К. К теории правоотношения, с. 6–7; Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с, 21–23. 170 См.: Ханнанов Р. А. Нормативные условия в динамике гражданского правоотношения. — Сов. государство и право, 1973, № 8, с. 123–125. 171 См.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 124. 172 Термин «результативное действие» предложен С. Ф. Кечекьяном (см.: Кечекьян С. Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 176). 173 См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве. М., 1958, с. 156, 157–159. 174 См.: Агарков М. М. Понятие сделки по советскому гражданскому праву. — Сов. государство и право, 1946, № 3–4, с. 51–52. 175 См.: Кечекьян С. Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 176. 176 См.: Агарков М. М. Указ. статья, с. 51–52; Кечекьян С. Ф. Правоотношения в социалистическом обществе, с. 175–176; Толстой Ю. К. К теории правоотношения, с. 16. 177 Категория «объективно противоправное деяние» разработана И. С. Самощенко (см.: Понятие правонарушения по советскому законодательству. М., 1963, с. 39 и след.; Общая теория советского права, с. 392). 178 См.: Ардашкин В. Д. О принуждении по советскому праву, — Сов. государство и право, 1970, № 7, с. 37. 179 См.: Лунев А. Е. Административная ответственность за правонарушения. М., 1961, с. 34–35; Матвеев Г. К. Основания юридической ответственности. — Сов. государство и право, 1971, №. 10, с. 31; и др. 180 См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 165. 181 Вильнянский С. И. Лекции по советскому гражданскому праву. Часть первая. Харьков, 1958, с. 84. 182 «Даже тогда, — пишет П. С. Элькинд, когда уголовно-процессуальные отношения обусловлены событием или состоянием, последние обязательно должны быть опосредствованы определенными действиями, без которых невозможно реальное возникновение, изменение и прекращение правоотношений» (см.: Элькинд П. С. Сущность советского уголовно-процессуального права, с. 27). 183 Известная условность рассматриваемого деления не лишает его весьма четкой определенности, его теоретического и практического значения. Иное мнение высказано Р. О. Халфиной (см.: Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении, с. 286–287). 184 См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 90–93. 185 Негативное отношение Р. О. Халфиной к данному делению (см.: Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении, с. 287) объясняется, видимо, тем, что она отождествляет отрицательный факт и правопрепятствующий факт (см. там же). Между тем правопрепятствующее — это иное, прямо противоположное обстоятельство (наличное явление), отсутствие которого в данных отношениях выступает в виде отрицательного факта. 186 См.: Курылев С. В. Доказывание и его место в процессе судебного познания (в аспекте гражданско-процессуального права). — Труды Иркутского государственного университета. Серия юридическая. Т. 13. Иркутск, 1955, с. 45–46; Стальгевич А. К. Некоторые вопросы теории социалистических правовых отношений. — Сов. государство и право. 1957, № 2, с. 31; Толстой Ю. К. К теории правоотношения, с. 14. 187 См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 85–86. 188 Справедливые соображения против абсолютизации классификации юридических фактов лишь по одному, волевому признаку и о необходимости использовать в этой классификации различные классификационные основания высказаны В. Б. Исаковым. По его мнению, принципиальным решением, позволяющим обрисовать особенности юридических фактов-состояний, будет создание развернутой систематизации юридических фактов по различным критериям, учитывающим особенности их содержания и функций в механизме правового регулирования (см.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 29). 189 См.: Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении, с. 288–290. 190 См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 66. 191 О ряде характерных черт фактических составов, в том числе о разнородности образующих их фактов, о временной последовательности их наступления, о необходимости выделения главного факта, см.: Иванова З. Д. Юридические факты и возникновение субъективных прав граждан. — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 35–38. 192 Теоретическое положение о необходимости разграничения фактических составов со свободным и строго установленным порядками накопления элементов, а также об известной независимости состояния связанности и секундарных (правообразовательных) правомочий, порождаемых частью составов, выдвинуто В. Б. Исаковым (см.: Исаков В. Б. Фактический (юридический) состав в механизме правового регулирования. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, 1975). 193 На существование бланкетных составов указал О. А. Красавчиков (см.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 73–75). 194 О других разновидностях, особенностях и модификациях фактических составов см.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 37. 195 Отметив, что в фактическом составе имеется главный факт, определяющий возникновение субъективного права, З. Д. Иванова подчеркивает, что завершающим элементом фактического состава является не просто последний факт, наступивший при развитии состава, а тот факт, при наличии которого возникает предусмотренное нормами права субъективное право (см.: Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 37). 196 В отличие от ранее занимаемой позиции (Проблемы теории права, т. 1, с. 366). 197 См.: Клейнман А. Ф. Основные вопросы теории доказательств в советском гражданском процессе. М., 1950, с. 34–35. 198 См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 90. 199 См.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 68–70. 200 Поэтому вряд ли можно признать плодотворными попытки увидеть в указанной выше связанности коррелят секундарному правомочию первой из упомянутых выше разновидностей: это правомочие, как было показано ранее, для своего осуществления не нуждается в обеспечении обязанностью; оно соотносится со связанностью через самостоятельно существующее право требования (II. 28. 6.). 201 См.: Красавчиков О. А. Юридические факты в советском гражданском праве, с. 59–60. 202 См.: Общая теория советского права, с. 307. 203 См.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 33–37, 94—106. 204 См.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования, с. 60–61. |