Краткий взгляд на российскую историю. Краткий взгляд на российскую историю
Скачать 74.18 Kb.
|
Сильное «слабое государство» Самое время поговорить о том, каким должно быть новое российское государство в смысле круга полномочий и функций центрального, то есть федерального управления. В России, даже в либеральных кругах общества, преобладает точка зрения, что нам, по причине суровых климатических условий, громадных расстояний и этнической, культурной, конфессиональной пестроты населения (та же логика, по которой сакрализуется централизация), совершенно необходимо сильное государство, без которого страна не сможет существовать и быстро развалится. Так оно, несомненно, и есть, но с одной оговоркой: если оставаться в рамках «ордынской» модели. Настоящее федеративное государство, о котором я говорю, не может быть очень сильным. [Чтобы избежать недопониманий, связанных с эмоциональной окраской слов «сильное» как чего-то хорошего и «слабое» как чего-то плохого, давайте уточним значение этих терминов применительно к государству. Речь здесь идет всего лишь о сумме обязанностей центрального органа и о проценте общенационального дохода, которым этот орган распоряжается – и ни о чем ином. К волевым качествам, целеустремленности, способности обороняться от внешних и внутренних опасностей этот параметр отношения не имеет. Во время Мировой войны сильное российское государство проявило гораздо меньше стойкости, чем слабое бельгийское, продолжавшее сражаться против кайзера, даже когда лишилось почти всей своей территории.] В новой России центр должен будет взять на себя лишь ту работу, которую субъекты федерации не могут выполнить сами. Сюда, по-видимому, будут относиться вопросы обороны, государственной безопасности и внешнеполитического курса; ведение разнообразных проектов общенационального значения (промышленных, строительных, культурных, научных, образовательных – каких угодно); выработка федеральных законов и контроль за их исполнением; организация внутрироссийской экономической интеграции; денежно-эмиссионная политика; уже поминавшаяся мной коррекция перепадов в уровне жизни и темпах развития; таможенная политика и прочие формы поддержки отечественного производства и экспортно-импортного баланса. Все прочие сферы управления будут отданы автономиям. У них же будет оставаться львиная доля дохода от налогов, пошлин и иных способов наполнения казны. К сожалению, среди нас пока нет профессионального экономиста, который смог бы компетентно и детально спрогнозировать оптимальную пропорцию отчислений в федеральный бюджет. Возьму на себя смелость предположить, что она будет не больше 10−15 % (в современном Советском Союзе – более 80 %). В конституции должен быть ясно определен круг вопросов, в которые может и в которые не может вмешиваться центральное правительство. Точно по такому же принципу должны быть устроены и взаимоотношения республиканского правительства с внутренними муниципальными образованиями – но здесь возможны и какие-то особенности, определяемые республиканскими парламентами (например, в некоторых автономиях, вероятно, сохранятся национальные округа, имеющие некий специальный статус). Подобная конструкция государства, конечно же, делает его несравнимо менее «сильным», чем самодержавие или, того паче, коммунистическая диктатура. Большинство вопросов, определяющих жизнь граждан, будет решаться не в центре, а на местах. Вполне возможно, что основная часть населения при этом будет существовать весьма странным для нас образом: не очень-то и следя за тем, какие ветры ныне дуют в далекой Столице, – как мало следят за Берном обычные швейцарцы, для которых всё самое важное определяется на кантональном уровне. Однако если обычному человеку деятельность центрального правительства не очень заметна, это не означает, что она малозначительна. Просто Центр должен заниматься вещами долгосрочными, стратегическими: формировать реальность послезавтрашнего дня, в то время как республиканские власти должны быть заняты главным образом заботами сегодняшними и завтрашними. Сила федерального правительства будет проявляться не в том, что оно навязывает свою волю регионам, а в том, что оно, привлекая лучшие умы и лучших экспертов, рационально и расчетливо определяет магистральное направление развития России, выстраивает иерархию государственных задач – и обеспечивает стране достойное место в мировом сообществе. (Свои соображения на сей счет нам изложит уважаемый Дипломат, лучше разбирающийся в этой сфере.) Органы управления Последняя тема, которой я желал бы коснуться в моем обзорном докладе, касается управления государством: его высших органов и способов их формирования. Они, разумеется, будут находиться в федеральной Столице, однако значение и облик этого города должны существенно измениться. Да и физически он, видимо, должен будет переместиться куда-нибудь ближе к географическому центру страны. Полагаю, придется специально основать новый полис – или же совершенно перестроить какой-то ныне существующий населенный пункт. Ясно одно: перенос столицы из Москвы совершенно необходим. Финансовый центр страны (он же центр прессы, которая всегда тяготеет к денежному фонтану) должен находиться на отдалении от обиталища власти. Для Столицы нужно будет выделить особый округ, не входящий ни в одну из автономий, – как у американцев существует округ Колумбия. Федеральной столице не нужно становиться центром индустрии, да и вообще необязательно быть таким уж большим городом. Это место, где государственные мужи и дамы либо обстоятельно принимают стратегические решения, либо экстренно ищут выход из спонтанно возникших критических ситуаций – вот, собственно, два главных вида работы общенационального руководства. И для первого, и для второго лишние внешние раздражители неполезны. Одной из важных и позитивных особенностей новой России станет «многостоличность». Десяток республиканских столиц будут организовывать повседневную жизнь населения; федеральная Столица возьмет на себя роль дирижера, придающего работе этого оркестра слаженность и задающего ему мелодию; банковской и журналистской столицей может стать Москва; культурной – Петербург (Он и Ленинград собирается переименовать, тварь!). А кроме того, как мы уже говорили, стране понадобится научная столица, находящаяся в ведении и на попечении центрального правительства. (Об этой идее расскажет уважаемый Ученый, выступления которого мы все ждем с огромным интересом.) Однако возвращаюсь к столице административной, где кроме правительства с его федеральными ведомствами будут находиться суды высшей инстанции и общероссийский парламент. Парламент, очевидно, должен быть двухпалатным: в верхней палате будут равным образом представлены все автономии, нижняя будет формироваться по избирательным округам, пропорционально населению. Здесь ничего изобретать не нужно, можно взять на вооружение опыт Соединенных Штатов. Однако что касается избирательной системы, самого слабого места всех демократий, здесь, как мне кажется, есть смысл пойти по экспериментальному пути, который нигде в мире пока не опробован. Слабость демократического избирательного принципа заключается в несправедливости его эгалитаризма. Это неправильно и вредно, когда голос человека мудрого, заслуженного и зрелого абсолютно равен голосу восемнадцатилетнего шалопая, асоциального забулдыги или какой-нибудь интеллектуально неразвитой домохозяйки, предпочитающей кандидатов с набриллиантиненным пробором. При подобном положении дел в той же Америке президентами или депутатами часто становятся люди малодостойные, но имеющие довольно денег и ресурсов, чтобы задурить голову массам. Я бы предложил ввести иную электоральную систему – квалификационную, а демократический способ управления заменить меритократическим. Под квалификационной системой я имею в виду то, что избирательное право не должно автоматически предоставляться любому гражданину при достижении совершеннолетия. Ведь не получает же всякий человек, став взрослым, право на вождение автомобиля, а участие в решении судьбы государства, согласитесь, дело куда более важное и сложное. Поэтому я считаю, что, достигнув возраста полной ответственности перед законом, человек должен лишь регистрироваться в качестве потенциального избирателя. И после этого обязательно сдать соответствующий экзамен, к которому, разумеется, будут готовить в школах. Мы должны быть уверены, что всякий, участвующий в выборах, понимает принципы общежития и имеет хотя бы базовое представление о законах, истории и географии своей страны. Результаты экзамена должны оцениваться по некоей системе баллов. Если человек набирает минимально проходной балл, он сможет голосовать лишь на выборах самого нижнего, муниципального уровня. Если получена средняя оценка, можно участвовать в выборах республиканского уровня. Для участия в выборах депутатов самого высокого, федерального уровня, избиратель должен сдать экзамен на «отлично». У каждого гражданина должна быть возможность раз в год пройти переэкзаменовку и повысить свой электоральный ранг. И это только половина реформы, которую я предлагаю. Вторая касается упомянутой выше меритократии – то есть власти людей достойных и заслуженных. Люди не равны друг другу. Мы все отлично это знаем, несмотря на демагогию социалистов. Одни умнее, другие глупее; одни самоотверженнее и дают обществу больше, другие эгоистичны – и так далее. Люди должны быть равны на старте своей жизни, то есть должны получать одинаковые шансы на самореализацию, и в хорошо устроенном государстве всякие имущественные, сословные, этнические или географические привилегии недопустимы. Но это не означает, что труженика и бездельника, гения и бездаря следует наделять равными правами на участие в управлении страной. Человека нужно оценивать по заслугам и оказывать ему соответствующее уважение; нужно давать ему стимул для развития. Это касается и электоральных прав. У каждого избирателя должен быть личный электоральный ранг, растущий по мере достижений – или же уменьшающийся при совершении каких-то осуждаемых законом поступков. Повышение уровня образования, военные подвиги и трудовые успехи, получение государственных наград, участие в благотворительности, даже в какой-нибудь добровольной пожарной дружине либо волонтерском движении – одним словом, всякое существенное проявление общественной полезности – должно поощряться начислением электоральных баллов. Постойте, возразите вы. Но разве это справедливо, что кто-то будет при выборах иметь только один голос, а кто-то, допустим, семь голосов? Отвечу вопросом на вопрос: а справедливо, когда мнение Мохандаса Ганди весит столько же, сколько мнение пьянчужки, чей голос был куплен за бутылку виски? Хочешь, чтобы твоя роль оценивалась обществом выше – приноси обществу больше пользы. Принцип электорального ранга, начисляемого в баллах, должен распространяться не только на избирателей, но и на избираемых. Для того, чтобы получить право стать членом муниципального собрания, придется иметь, скажем, минимум двадцать баллов, республиканского – сорок, а федерального – все шестьдесят. Это, конечно, не даст стопроцентной гарантии, что в высшие органы управления будут попадать исключительно достойнейшие, но сильно затруднит выдвижение разного рода случайных людей и авантюристов. Кстати, если говорить о богатстве, никто не мешает человеку хоть с нулевым электоральным рангом стать миллионером. Однако, если он желает повысить свой балл, пусть щедро вкладывается в благотворительность. Здесь я вынужден сделать отступление, поскольку затронул важную тему имущественного неравенства. Сохранится ли оно в счастливой России? Конечно – ведь в свободном обществе всякий человек может свободно проявлять свои способности, а они, в том числе талант зарабатывания денег, у всех разные. Государства вопрос имущественного неравенства касается в двух смыслах. Во-первых, с точки зрения борьбы с бедностью. Тут всё понятно: тем, кто по той или иной причине не может обеспечивать себе минимально нормальный уровень достатка сам, нужно помогать. Но второй аспект куда менее очевиден и даже в нашем с вами кругу вызывает серьезные споры. Я имею в виду вопрос налогообложения. Мы много дискутировали с уважаемым Дипломатом касательно прогрессивного налогообложения, и каждый остался при своем мнении. Я считаю совершенно справедливым, что человек с высоким доходом должен платить больше не только по сумме, но и в процентном отношении – просто потому, что богатой семье легче пожертвовать, скажем, одной пятой денежных поступлений, чем бедной семье – одной десятой. Государство – баржа, которую по-бурлацки тянут все жители страны. В бурлацкой артели кто крепче, тот и впрягается мощнее, это естественный закон общего труда. Мы много дискутировали с уважаемым Дипломатом касательно прогрессивного налогообложения, и каждый остался при своем мнении. Я считаю совершенно справедливым, что человек с высоким доходом должен платить больше не только по сумме, но и в процентном отношении – просто потому, что богатой семье легче пожертвовать, скажем, одной пятой денежных поступлений, чем бедной семье – одной десятой. Государство – баржа, которую по-бурлацки тянут все жители страны. В бурлацкой артели кто крепче, тот и впрягается мощнее, это естественный закон общего труда. Однако верно и другое: кто больше на себя берет, тому должно быть и больше благодарности. Я хочу сказать, что крупные налогоплательщики должны не просто обираться по повышенной ставке, но и вознаграждаться за свой взнос в государственное богатство. Платить высокие налоги должно быть почетно. Например, это может прибавлять электоральных баллов. Бояться здесь нечего – будут же и другие способы набирать баллы: защищая ученую степень, заводя многодетную семью, получая ордена и так далее. Разве умение много зарабатывать – не личная заслуга человека? И еще одно. «Почетные налогоплательщики» (так я называл бы людей, платящих налоги выше стандартной ставки) должны чувствовать, что их не просто стригут, как овец, а что государство советуется с ними, куда именно направить уплаченный «сверхналог». Предположим, обязательная ставка равняется 10 %. Этот сбор целиком поступает в бюджет и расходуется местной властью и федеральным правительством по собственному усмотрению. Но все деньги, уплачиваемые состоятельным человеком сверх того, распределяются по его выбору, целевым образом. Он сам решает, куда пойдет в этом году его «сверхналог»: на образование, на медицину, на оборону, на какой-то из национальных проектов и так далее. Министерства и ведомства должны представлять обществу свои программы, нуждающиеся в финансировании, и «почетные налогоплательщики» будут выбирать, какой из этих проектов им больше по вкусу. Такая система заставит бюрократов лучше продумывать и убедительнее презентовать свои начинания, не даст чиновничьим мозгам заплывать жиром, породит здоровую межведомственную конкуренцию. Министр или глава департамента, не способный убедить граждан в целесообразности своей программы, будет отправляться в отставку. Таким образом, чем больше ты платишь налогов, тем более важным членом общества ты себя чувствуешь. Это неплохая компенсация за потраченные деньги. Возвращаясь к теме электорального ранга, хочу пояснить, что этот показатель никак не ограничивает карьерных перспектив человека, если только его профессия не связана с выборами. Легко представить себе крупного чиновника, совершенно не интересующегося политикой, но отлично выполняющего решения своего министра (тот, конечно, должен назначаться только из числа избранных депутатов). И уж тем более совсем не обязательно требовать высокого электорального ранга от армейского генерала. Однако для повышения в должности или чине профессионал, конечно, будет обязан сдавать экзамен по своей специальности – или же в исключительных случаях, за особые заслуги, получать право повышения на следующую ступеньку без экзамена. Предвижу возражение, которое может быть выдвинуто против меритократической системы. Если ей следовать, неминуемо получится, что страной будут управлять в основном старики, ибо жизненные заслуги, а с ними и электоральный ранг накапливаются по мере прожитых лет. И что в этом плохого, отвечу я. В чем заключается ценность жизни, если не в движении от младенческого сознания к мудрости? И разве справедливо, что в нынешнем мире перспектива старости вызывает у людей страх (чего, кстати, нет в восточных обществах, где к старикам относятся с почтением и внимательно прислушиваются к их советам)? Притом никто ведь не ограничивает возможностей пусть молодого, но выдающегося человека пройти по электоральной лестнице много быстрее обычных темпов. Никаких возрастных цензов моя меритократия не предусматривает. Представьте себе государство, где управление осуществляется по принципу, при котором достойные избирают достойнейших. И это будет не утопия, а реальность, опирающаяся на хорошо продуманную, беспристрастную, математически разработанную систему. В таком государстве – республике не президентского, а парламентского типа – высшие должностные лица муниципалитета (мэр или староста), республиканской автономии (допустим, губернатор) и федерального правительства (президент) должны избираться собранием соответствующего уровня, а не всей массой избирателей. На то есть две причины. Во-первых, авторитет главы исполнительной власти не должен быть выше авторитета законодательного собрания. Во-вторых, это лицо всегда должно быть подконтрольно и потенциально сменяемо органом, от которого оно получает свой мандат. А в-третьих, при избирательной кампании с участием всей массы избирателей слишком большое значение обретают малосущественные черты кандидата – вроде привлекательной внешности, красноречия, фото-и киногеничности, ведь обычному среднему человеку свойственно не вслушиваться в смысл политических деклараций, а впитывать общее впечатления от оратора. Есть у меня и еще одно соображение, касающееся болезненного периода строительства новой государственной системы, которая, конечно, не возникнет моментально, по мановению волшебной палочки. После падения тоталитарного и посттоталитарного режимов страна наверняка окажется в состоянии разброда и разрухи. Новому правительству неминуемо придется какое-то время существовать в режиме чрезвычайного положения и идти на разные экстраординарные меры. Этот переходный этап будет состоять из двух стадий. На первой придется подавлять еще сопротивляющиеся очаги прежнего режима и местного бандитского сепаратизма, да и просто преодолевать разгул преступности, всегда сопровождающий распад государственной машины. На второй стадии нужно будет почти от нуля создавать новую административную инфраструктуру, организовывать сложную систему выборов разного уровня, заниматься вопросами массовой миграции населения, много строить и перестраивать. Совершенно очевидно, что на протяжении всего переходного периода, особенно первой его стадии, центральная власть должная оставаться очень сильной – не менее сильной, чем при «ордынском» устройстве. И здесь, естественно, очень легко угодить в извечную российскую ловушку. Решая трудные задачи, правительство будет вынуждено в том числе прибегать и к силе оружия, полицейским операциям, оперативной работе, арестам и так далее. Наращивая силовую мускулатуру, свободолюбивый по риторике и конечным целям режим может незаметно для самого себя перерасти в новый тоталитаризм – революция в очередной раз сметет ханский шатер, чтобы на его месте возвести новый. Вот почему на время транзита совершенно необходим некий орган, не занимающийся практическими вопросами управления и даже не причастный к законотворчеству, однако же обладающий правом наложить вето на любую инициативу исполнительной власти. Этот орган – назову его условно Советом Старейшин – должен состоять из нескольких людей, авторитет и личные качества которых признаются всей страной. Они будут осуществлять нечто вроде этического надзора над методами, которыми проводится реформа, и выполнять функцию аварийного тормоза в случае, если государственный поезд повернул куда-то не туда или рискует сойти с рельсов. Совет Старейшин не будет вмешиваться в повседневную работу правительства, однако при возникновении опасности соскальзывания в диктатуру эти уважаемые люди возвысят свой голос. При необходимости у них будет право даже снять главу правительства и вынудить парламент избрать нового. Членов Совета не может быть много – пять, шесть, максимум десять человек. Да в стране в каждый отдельный период вряд ли и наберется большее количество тех, кого всеобщее мнение может признать достойными такой чести. Параметры, по которым будут выдвигаться кандидаты в Совет, таковы: всероссийская известность; незапятнанное имя; масштабный ум; отдаленность от «коридоров власти»; гуманность (последнее качество очень важно, ибо главной функцией Совета является смягчение эксцессов чересчур жесткой власти). Сейчас, в 1937 году, я, пожалуй, не смог бы назвать и одну фигуру, соответствующую этим требованиям, – так вытоптана вся российская репутационная поляна, но могу взять для примера самое начало века, когда институт репутации еще существовал и высоко ценился. В 1900 году в Совет Старейшин, на мой взгляд, могли бы войти семь-восемь человек: граф Лев Толстой – самый высокий авторитет того времени; его вечный оппонент, но при том истинный человеколюбец отец Иоанн Кронштадтский; писатель Владимир Короленко, кого называли «совестью нации» и кого уважали даже крайние реакционеры; юрист и государственник Анатолий Кони; ученый с мировым именем Дмитрий Менделеев; великий медик Иван Сеченов; камертон порядочности Антон Чехов; и может быть, еще, как дань эпохе, самый уважаемый член императорского дома известный просветитель Александр Петрович Ольденбургский. Если бы в России тогда существовал подобный ареопаг, то его общественный авторитет был бы громаден, и можно быть уверенным, что не случилось бы ни японской войны, ни «Кровавого воскресенья», ни мировой войны, не революций. Представьте также, что в 1917 году, в период перед большевистской диктатурой, в России возник бы Совет, состоявший из, скажем, тех же Короленко и Кони, «разумного социалиста» Георгия Плеханова, честнейшего и всеми уважаемого революционера Владимира Бурцева, еще не сломленного Максима Горького, (Горький-то ему что?!) академика Климента Тимирязева. Они сумели бы примирить Керенского с Корниловым, не дали бы развиться пагубному двоевластию и не допустили бы бандитского переворота 25 октября (!!!) – просто потому, что при всяком кризисе силой своего авторитета гасили бы загорающийся пожар. В начале 1918 года Учредительное собрание приняло бы власть от Временного правительства, не началась бы гражданская война, и мы с вами сегодня жили бы совсем в другой России. На самый конец доклада я оставил проблему, которой вкратце уже касался и для которой у меня нет готового решения. Нам очевидно, что для федеративной страны необходима некая общенациональная Идея или общенациональный Проект, скрепляющий единство автономий, и я имею в виду не абстракцию, а нечто вполне конкретное, осязаемое, очевидное всем и каждому. Мы договорились, что этой темы коснется другой докладчик – наш уважаемый Писатель, который, в соответствии со своей профессией, решил выбрать форму не доклада, а художественного произведения. Мы ждем этой читки с огромным интересом. Сейчас же хочу поблагодарить вас за терпение и благосклонное внимание. Прошу приступить к прениям. |