В. И. Ленин - Что делать (1902). Наболевшие вопросы нашего движения
 Скачать 0.73 Mb.
|
|
ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ЛЕНИН. ЧТО ДЕЛАТЬ? НАБОЛЕВШИЕ ВОПРОСЫ НАШЕГО ДВИЖЕНИЯ.  " ..Партийная борьба придает партии силу и жизненность, величайшим доказательством слабости партии является ее расплывчатость и притупление резко обозначенных границ, партия укрепляется тем, что очищает себя..." (Из письма Лассаля к Марксу от 24 июня 1852 г.) ПРЕДИСЛОВИЕ. Предлагаемая брошюра должна была, по первоначальному плану автора, быть посвящена подробному развитию тех мыслей, которые высказаны в статье "С чего начать?" ("Искра" № 4, май 1901 г.). И мы должны прежде всего принести извинение читателю за позднее исполнение данного там (и повторенного в ответ на многие частные запросы и письма) обещания. Одной из причин такого запоздания явилась попытка объединения всех заграничных социал-демократических организаций, предпринятая в июне истекшего (1901) года. Естественно было дождаться результатов этой попытки, ибо при удаче ее пришлось бы, может быть, излагать организационные взгляды "Искры" под несколько иным углом зрения, и во всяком случае такая удача обещала бы положить очень быстро конец существованию двух течений в русской социал-демократии. Как известно читателю, попытка окончилась неудачей и, как мы постараемся доказать ниже, не могла не окончиться так после нового поворота "Рабочего Дела" в № 10 к "экономизму". Оказалось безусловно необходимым вступить в решительную борьбу с этим расплывчатым и мало определенным, но зато тем более устойчивым и способным возрождаться в разнообразных формах направлением. Сообразно этому видоизменился и весьма значительно расширился первоначальный план брошюры. Главной темой ее должны были быть три вопроса, поставленные в статье "С чего начать?". Именно: вопросы о характере и главном содержании нашей политической агитации, о наших организационных задачах, о плане построения одновременно и с разных концов боевой общерусской организации. Вопросы эти давно уже интересуют автора, пытавшегося поднять их еще в "Рабочей Газете" при одной из неудавшихся попыток ее возобновления (см. гл. V). Но первоначальное предположение ограничиться в брошюре разбором только трех этих вопросов и изложить свои воззрения по возможности в положительной форме, не прибегая или почти не прибегая к полемике, оказалось совершенно неосуществимым по двум причинам. С одной стороны, "экономизм" оказался гораздо более живучим, чем мы предполагали (мы употребляем слово "экономизм" в широком смысле, как оно было пояснено в № 12 "Искры" (декабрь 1901 г.) в статье "Беседа с защитниками экономизма", наметившей, так сказать, конспект предлагаемой читателю брошюры). Стало несомненным, что различные взгляды на решение этих трех вопросов объясняются в гораздо большей степени коренной противоположностью двух направлений в русской социал-демократии, чем расхождением в частностях. С другой стороны, недоумение "экономистов" по поводу фактического проведения в "Искре" наших воззрений показывало с очевидностью, что мы часто говорим буквально на разных языках, что мы не можем поэтому ни до чего договориться, если не будем начинать ab ovo, что необходимо сделать попытку возможно более популярного, поясняемого самыми многочисленными и конкретными примерами, систематического "объяснения" со всеми "экономистами" по всем коренным пунктам наших разногласий. И я решил сделать такую попытку "объясниться", вполне сознавая, что это очень сильно увеличит размеры брошюры и замедлит ее выход, но не видя в то же время никакой возможности иначе исполнить данное мной в статье "С чего начать?" обещание. К извинению по поводу опоздания мне приходится таким образом прибавить еще извинение по поводу громадных недостатков в литературной отделке брошюры: я должен был работать до последней степени наспех, отрываемый притом всякими другими работами. Разбор указанных выше трех вопросов составляет, по-прежнему, главную тему брошюры, но начать мне пришлось с двух более общих вопросов: почему такой "невинный" и "естественный" лозунг, как "свобода критики", является для нас настоящим боевым сигналом? почему мы не можем столковаться даже по основному вопросу о роли социал-демократии по отношению к стихийному массовому движению? Далее, изложение взглядов на характер и содержание политической агитации превратилось в объяснение разницы между тред-юнионистской и социал-демократической политикой, а изложение взглядов на организационные задачи - в объяснение разницы между удовлетворяющим "экономистов" кустарничеством и необходимой, на наш взгляд, организацией революционеров. Затем, на "плане" общерусской политической газеты я тем более настаиваю, чем несостоятельнее были сделанные против него возражения и чем менее ответили мне по существу на поставленный в статье "С чего начать?" вопрос о том, как могли бы мы одновременно со всех концов приняться за возведение необходимой нам организации. Наконец, в заключительной части брошюры я надеюсь показать, что мы сделали все от нас зависевшее, чтобы предупредить решительный разрыв с "экономистами", который оказался, однако, неизбежным; - что "Раб. Дело" приобрело особое, "историческое", если хотите, значение тем, что всего полнее, всего рельефнее выразило не последовательный "экономизм", а тот разброд и те шатания, которые составили отличительную черту целого периода в истории русской социал-демократии; - что поэтому приобретает значение и чрезмерно подробная, на первый взгляд, полемика с "Раб. Делом"), ибо мы не можем идти вперед, если мы окончательно не ликвидируем этого периода. Февраль 1902 г. Н. Ленин. ДОГМАТИЗМ И "СВОБОДА КРИТИКИ". I. а) ЧТО ЗНАЧИТ "СВОБОДА КРИТИКИ"? "Свобода критики" - это, несомненно, самый модный лозунг в настоящее время, всего чаще употребляемый в спорах между социалистами и демократами всех стран. На первый взгляд, трудно себе представить что-либо более странное, чем эти торжественные ссылки одной из спорящих сторон на свободу критики. Неужели из среды передовых партий раздались голоса против того конституционного закона большинства европейских стран, который обеспечивает свободу науки и научного исследования? "Тут что-то не так!" - должен будет сказать себе всякий сторонний человек, который услыхал повторяемый на всех перекрестках модный лозунг, но не вник еще в сущность разногласия между спорящими. "Этот лозунг, очевидно, одно из тех условных словечек, которые, как клички, узаконяются употреблением и становятся почти нарицательными именами". В самом деле, ни для кого не тайна, что в современной международной социал-демократии образовались два направления, борьба между которыми то разгорается и вспыхивает ярким пламенем, то затихает и тлеет под пеплом внушительных "резолюций о перемирии". В чем состоит "новое" направление, которое "критически" относится к "старому, догматическому" марксизму, это с достаточной определенностью сказал Бернштейн и показал Мильеран. Социал-демократия должна из партии социальной революции превратиться в демократическую партию социальных реформ. Это политическое требование Бернштейн обставил целой батареей довольно стройно согласованных "новых" аргументов и соображений. Отрицалась возможность научно обосновать социализм и доказать, с точки зрения материалистического понимания истории, его необходимость и неизбежность; отрицался факт растущей нищеты, пролетаризации и обострения капиталистических противоречий; объявлялось несостоятельным самое понятие о "конечной цели" и безусловно отвергалась идея диктатуры пролетариата: отрицалась принципиальная противоположность либерализма и социализма; отрицалась теория классовой борьбы, неприложимая будто бы к строго демократическому обществу, управляемому согласно воле большинства, и т. д. Таким образом, требование решительного поворота от революционной социал-демократии к буржуазному социал-реформаторству сопровождалось не менее решительным поворотом к буржуазной критике всех основных идей марксизма. А так как эта последняя критика велась уже издавна против марксизма и с политической трибуны и с университетской кафедры, и в массе брошюр и в ряде ученых трактатов, так как вся подрастающая молодежь образованных классов в течение десятилетий систематически воспитывалась на этой критике,- то неудивительно, что "новое критическое" направление в социал-демократии вышло как-то сразу вполне законченным, точно Минерва из головы Юпитера. По своему содержанию, этому направлению не приходилось развиваться и складываться: оно прямо было перенесено из буржуазной литературы в социалистическую. Далее. Если теоретическая критика Бернштейна и его политические вожделения оставались еще кому-либо неясными, то французы позаботились о наглядной демонстрации "новой методы". Франция и на этот раз оправдала свою старинную репутацию "страны, в истории которой борьба классов, более чем где-либо, доводилась до решительного конца" (Энгельс, из предисловия к сочинению Маркса: "Der 18 Brumaire"). Французские социалисты стали не теоретизировать, а прямо действовать; более развитые в демократическом отношении политические условия Франции позволили им сразу перейти к "практическому бернштейнианству" во всех его последствиях. Мильеран дал прекрасный образчик этого практического бернштейнианства, - недаром Мильерана так усердно бросились защищать и восхвалять и Бернштейн, и Фольмар! В самом деле: если социал-демократия в сущности есть просто партия реформ и должна иметь смелость открыто признать это, - тогда социалист не только вправе вступить в буржуазное министерство, но должен даже всегда стремиться к этому. Если демократия в сущности означает уничтожение классового господства, - то отчего же социалистическому министру не пленять весь буржуазный мир речами о сотрудничестве классов? Отчего не оставаться ему в министерстве даже после того, как убийства рабочих жандармами показали в сотый и тысячный раз истинный характер демократического сотрудничества классов? Отчего бы ему не принять лично участия в приветствовании царя, которого французские социалисты зовут теперь не иначе как героем виселицы, кнута и ссылки (knouteur, pendeur et deportateur)? А возмездием за это бесконечное унижение и самооплевание социализма перед всем миром, за развращение социалистического сознания рабочих масс - этого единственного базиса, который может обеспечить нам победу, - в возмездие за это громкие проекты мизерных реформ, мизерных до того, что у буржуазных правительств удавалось добиться большего! Кто не закрывает себе намеренно глаз, тот не может не видеть, что новое "критическое" направление в социализме есть не что иное, как новая разновидность оппортунизма. И если судить о людях не по тому блестящему мундиру, который они сами себе надели, не по той эффектной кличке, которую они сами себе взяли, а по тому, как они поступают и что они на самом деле пропагандируют, - то станет ясно, что "свобода критики" есть свобода оппортунистического направления в социал-демократии, свобода превращать социал-демократию в демократическую партию реформ, свобода внедрения в социализм буржуазных идей и буржуазных элементов. Свобода - великое слово, но под знаменем свободы промышленности велись самые разбойнические войны, под знаменем свободы труда - грабили трудящихся. Такая же внутренняя фальшь заключается в современном употреблении слова: "свобода критики". Люди, действительно убежденные в том, что они двинули вперед науку, требовали бы не свободы новых воззрений наряду с старыми, а замены последних первыми. А современные выкрикивания "да здравствует свобода критики!" слишком напоминают басню о пустой бочке. Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото, обитатели которого с самого начала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбрали путь борьбы, а не путь примирения. И вот некоторые из нас принимаются кричать: пойдемте в это болото! - а когда их начинают стыдить, они возражают: какие вы отсталые люди! и как вам не совестно отрицать за нами свободу звать вас на лучшую дорогу! - О да, господа, вы свободны не только звать, но и идти куда вам угодно, хотя бы в болото; мы находим даже, что ваше настоящее место именно в болоте, и мы готовы оказать вам посильное содействие к вашему переселению туда. Но только оставьте тогда наши руки, не хватайтесь за нас и не пачкайте великого слова свобода, потому что мы ведь тоже "свободны" идти, куда мы хотим, свободны бороться не только с болотом, но и с теми, кто поворачивает к болоту! I.b б) НОВЫЕ ЗАЩИТНИКИ "СВОБОДЫ КРИТИКИ". И вот этот-то лозунг ("свобода критики") торжественно выдвинут в самое последнее время "Раб. Делом" (№ 10), органом заграничного "Союза русских социал-демократов", выдвинут не как теоретический постулат, а как политическое требование, как ответ на вопрос: "возможно ли объединение действующих за границей социал-демократических организаций?" - "Для прочного объединения необходима свобода критики" (стр. 36). Из этого заявления вытекают два совершенно определенных вывода: 1. "Рабоч. Дело" берет под свою защиту оппортунистическое направление в международной социал-демократии вообще; 2. "Р. Дело" требует свободы оппортунизма в русской социал-демократии. Рассмотрим эти выводы. "Р. Делу" "в особенности" не нравится "склонность "Искры" и "Зари" пророчить разрыв между Горой, и Жирондой международной социал-демократии". "Нам вообще, - пишет редактор "Р. Д." Б. Кричевский, - разговор о Горе и Жиронде в рядах социал-демократии представляется поверхностной исторической аналогией, странной под пером марксиста: Гора и Жиронда представляли не разные темпераменты или умственные течения, как это может казаться историкам-идеологам, а разные классы или слои - среднюю буржуазию, с одной стороны, и мелкое мещанство с пролетариатом, с другой. В современном же социалистическом движении нет столкновения классовых интересов, оно все целиком, во всех (курс. Б. Кр.) своих разновидностях, включая и самых отъявленных бернштейнианцев, стоит на почве классовых интересов пролетариата, его классовой борьбы за политическое и экономическое освобождение" (стр. 32-33). Смелое утверждение! Не слыхал ли Б. Кричевский о том, давно уже подмеченном, факте, что именно широкое участие в социалистическом движении последних лет слоя "академиков" обеспечило такое быстрое распространение бернштейнианства? А главное, - на чем основывает наш автор свое мнение, что и "самые отъявленные бернштейнианцы" стоят на почве классовой борьбы за политическое и экономическое освобождение пролетариата? Неизвестно. Решительная защита самых отъявленных бернштейнианцев ровно никакими ни доводами, ни соображениями не подкрепляется. Автор думает, очевидно, что раз он повторяет то, что говорят про себя и самые отъявленные бернштейнианцы, - то его утверждение и не нуждается в доказательствах. Но можно ли представить себе что-либо более "поверхностное", как это суждение о целом направлении на основании того, что говорят сами про себя представители этого направления? Можно ли представить себе что-либо более поверхностное, как дальнейшая "мораль" о двух различных и даже диаметрально противоположных типах или дорогах партийного развития (стр. 34-35 "Р. Д.")? Немецкие социал-демократы, видите ли, признают полную свободу критики, - французы же нет, и именно их пример показывает весь "вред нетерпимости". Именно пример Б. Кричевского - ответим мы на это - показывает, что иногда называют себя марксистами люди, которые смотрят на историю буквально "по Иловайскому". Чтобы объяснить единство германской и раздробленность французской социалистической партии, вовсе нет надобности копаться в особенностях истории той и другой страны, сопоставлять условия военного полуабсолютизма и республиканского парламентаризма, разбирать последствия Коммуны и исключительного закона о социалистах, сравнивать экономический быт и экономическое развитие, вспоминать о том, как "беспримерный рост германской социал-демократии" сопровождался беспримерной в истории социализма энергией борьбы не только с теоретическими (Мюльбергер, Дюринг, катедер-социалисты), но и с тактическими (Лассаль) заблуждениями, и проч. и проч. Все это лишнее! Французы ссорятся, потому что они нетерпимы, немцы едины, потому что они пай-мальчики. И заметьте, что посредством этого бесподобного глубокомыслия "отводится" факт, всецело опровергающий защиту бернштейнианцев. Стоят ли они на почве классовой борьбы пролетариата, этот вопрос окончательно и бесповоротно может быть решен только историческим опытом. Следовательно, наиболее важное значение имеет в этом отношении именно пример Франции, как единственной страны, в которой бернштейнианцы попробовали встать самостоятельно на ноги, при горячем одобрении своих немецких коллег (а отчасти и русских оппортунистов: ср. "Р. Д." № 2-3, стр. 83-84). Ссылка на "непримиримость" французов - помимо своего "исторического" (в ноздревском смысле) значения - оказывается просто попыткой замять сердитыми словами очень неприятные факты. Да и немцев мы вовсе еще не намерены подарить Б. Кричевскому и прочим многочисленным защитникам "свободы критики". Если "самые отъявленные бернштейнианцы" терпимы еще в рядах германской партии, то лишь постольку, поскольку они подчиняются и ганноверской резолюции, решительно отвергнувшей "поправки" Бернштейна, и любекской, содержащей в себе (несмотря на всю дипломатичность) прямое предостережение Бернштейну. Можно спорить, с точки зрения интересов немецкой партии, о том, насколько уместна была дипломатичность, лучше ли в данном случае худой мир, чем добрая ссора, можно расходиться, одним словом, в оценке целесообразности того или другого способа отклонить бернштейнианство, но нельзя не видеть факта, что германская партия дважды отклонила бернштейнианство. Поэтому думать, что пример немцев подтверждает тезис: "самые отъявленные бернштейнианцы стоят на почве классовой борьбы пролетариата за его экономическое и политическое освобождение" - значит совершенно не понимать происходящего у всех перед глазами. Мало того. "Раб. Дело" выступает, как мы уже заметили, перед русской социал-демократией с требованием "свободы критики" и с защитой бернштейнианства. Очевидно, ему пришлось убедиться в том, что у нас несправедливо обижали наших "критиков" и бернштейнианцев. Каких же именно? кто? где? когда? в чем именно состояла несправедливость? - Об этом "Р. Дело" молчит, не упоминая ни единого раза ни об одном русском критике и бернштейнианце! Нам остается только сделать одно из двух возможных предположений. Или несправедливо обиженной стороной является не кто иной, как само "Р. Дело" (это подтверждается тем, что в обеих статьях десятого номера речь идет только об обидах, нанесенных "Зарей" и "Искрой" "Р. Делу"). Тогда чем объяснить такую странность, что "Р. Дело", столь упорно отрекавшееся всегда от всякой солидарности с бернштейнианством, не могло защитить себя, не замолвив словечка за "самых отъявленных бернштейнианцев" и за свободу критики? Или несправедливо обижены какие-то третьи лица. Тогда каковы могут быть мотивы умолчания о них? Мы видим, таким образом, что "Р. Дело" продолжает ту игру в прятки, которой оно занималось (как мы покажем ниже) с самого своего возникновения. А затем обратите внимание на это первое фактическое применение хваленой "свободы критики". На деле она сейчас же свелась не только к отсутствию всякой критики, но и к отсутствию самостоятельного суждения вообще. То самое "Р. Дело", которое умалчивает точно о секретной болезни (по меткому выражению Старовера) о русском бернштейнианстве, предлагает для лечения этой болезни просто-напросто списать последний немецкий рецепт против немецкой разновидности болезни! Вместо свободы критики - рабская,.. хуже: обезьянья подражательность! Одинаковое социально-политическое содержание современного интернационального оппортунизма проявляется в тех или иных разновидностях, сообразно национальным особенностям. В одной стране группа оппортунистов выступала издавна под особым флагом, в другой оппортунисты пренебрегали теорией, ведя практически политику радикалов-социалистов, в третьей - несколько членов революционной партии перебежали в лагерь оппортунизма и стараются добиться своих целей не открытой борьбой за принципы и за новую тактику, а постепенным, незаметным и, если можно так выразиться, ненаказуемым развращением своей партии, в четвертой - такие же перебежчики употребляют те же приемы в потемках политического рабства и при совершенно оригинальном взаимоотношении "легальной" и "нелегальной" деятельности и проч. Браться же говорить о свободе критики и бернштейнианства, как условии объединения русских социал-демократов, и при этом не давать разбора того, в чем именно проявилось и какие особенные плоды принесло русское бернштейнианство, - это значит браться говорить для того, чтобы ничего не сказать. Попробуем же мы сами сказать, хотя бы в нескольких словах, то, чего не пожелало сказать (или, может быть, не сумело и понять) "Р. Дело". |