философия. О сократе и софистах уже сказано бесконечно много, но эта тема имеет такое количество аспектов и нюансов, что исчерпать их пока невозможно
 Скачать 53 Kb.
|
|
О Сократе и софистах уже сказано бесконечно много, но эта тема имеет такое количество аспектов и нюансов, что исчерпать их пока невозможно. Я хотел бы кратко обсудить здесь новую культурную ситуацию, выявленную в споре Сократа с софистами. Смысл этого противоречия, на мой взгляд, заключался в столкновении двух противоположных мировоззрений и производных от них систем ценностей. Внешне это выражалось в дискуссиях по разным вопросам, но в ходе полемики всегда проблематизировалась сама интеллектуальная деятельность как таковая, ее возможности, задачи и цели. В результате были выявлены две противоположные позиции, которые раз и навсегда поставили вопрос о самоопределении интеллектуального творчества. Эти позиции будут здесь предметом внимательного изучения. Поскольку Сократ обсуждал со софистами в основном риторику и философию («мудрость»), то интеллектуальное творчество здесь означает любую интеллектуальную деятельность, направленную на создание новых идей и смыслов, и прежде всего искусство слова [1]. Любой, кто обращается к теме Сократа, должен сначала решить вопрос об ее историчности, которая, по сути, является вопросом источников. В рамках этого обсуждения достаточно сформулировать занимаемую позицию, не углубляясь в комплексный анализ проблемы, что является отдельной большой и уже очень избитой темой. Суть проблемы состоит в том, чтобы отделить литературный образ Сократа, созданный Платоном, от реального Сократа [2]. Следуя распространенному мнению, я беру ранний, т. Н. «Сократические» произведения Платона, в которых, как принято считать, больше Сократа, чем Платона [3]. В то же время в гораздо большей степени, чем это принято у многих авторов, я склонен доверять свидетельствам Ксенофонта [4], считая их ценным дополнением к тому, что говорит нам Платон. Следует отметить, что для данной темы проблема исторического Сократа не имеет принципиального значения, потому что, по большому счету, не так важно, кто сформулировал и поставил на повестку дня вопрос о смысле интеллектуальной деятельности - Сократ или Платон. Главное, что вопрос был поставлен именно так, и тем самым был зафиксирован важный момент в истории греческой культуры. Тем не менее считаю необходимым отметить, что, по моему глубокому убеждению, сам Сократ еще вел живую полемику с софистами, а Платон принимал в ней участие не напрямую, а только в процессе своей литературной деятельности. Кажется, что он в принципе правильно отразил суть противоречий между Сократом и софистами, поскольку писал свои диалоги, которые называются «по свежим следам». В то же время, если принять во внимание специфику жизни лицом к лицу с обществом, то следует признать, что Платон не мог открыто лгать или фантазировать, говоря о людях, хорошо известных многим его читателям, поскольку его намерения явно не соответствовали действительности. не считая того, что он известен как Мюнхгаузен или злодей [5]. Из этого следует, что он, скорее всего, не приписывал необычные для них мнения конкретным людям, а лишь сочетал и формализовал эти мнения в литературной форме. Таким образом, тексты Платона и Ксенофонта, хотя и с оговорками относительно их литературного характера, принимаются здесь как достаточно надежные источники о Сократе [6]. Однако, начиная говорить о Сократе и софистах, все же необходимо решить вопрос об их разграничении, потому что только так можно вообще говорить о полемике между ними. Дело в том, что давно укоренилось мнение, что Сократ не только не был противником софистов, но, напротив, был очень близок к ним или даже сам был одним из них [7]. При таком подходе, естественно, все фундаментальные противоречия между Сократом и софистами отрицаются и объявляются изобретением Платона [8], а вместо этого постулируются незначительные разногласия по отдельным вопросам [9]. Если говорить серьезно и по существу, то очень скоро становится очевидным противостояние Сократа и софистов [11]. Эта противоположность в наибольшей степени проявляется в хорошо известном и часто обсуждаемом вопросе платы за обучение [12]. Софисты, как известно, брали плату за свои уроки, а Сократ по принципиальным соображениям считал это для себя неприемлемым. Правда, наиболее тенденциозные авторы, чтобы представить Сократа, насколько это возможно, софистом, доходят даже до того, что заявляют, что он не брал гонорара только потому, что якобы стеснялся афинян [13]. Чтобы сделать такое заявление, нужно, конечно, наплевать на источники и без разбора обвинить их во лжи. Но такой подход явно противоречит здравому смыслу и поэтому не заслуживает внимания. В источниках четко выражена принципиальная позиция Сократа в вопросе платы за обучение, за которой можно увидеть не только его отношение к деньгам, но и вообще все его мировоззрение. Для нас вопрос оплаты имеет особое значение, поскольку именно в нем, как в какой-то момент, наиболее явно проблематизируется интеллектуальное творчество. Другими словами, речь идет о его значении, т.е. о целях и задачах. В результате давнее мнение, что софисты были движением Просвещения и прогресса, следует признать неверным [22]. На самом деле они никого не просветили и не принесли никакого прогресса. Это были самые настоящие постмодернисты, т.е. люди вполне в духе нашего времени [23]. Все, что мы о них знаем, прекрасно согласуется с тем, что о них говорили Платон и Ксенофонт. Софисты действительно вели совершенно современный образ жизни и деятельности, свободно перемещаясь по Элладе в поисках денег и славы, зарабатывая хорошие деньги везде и как это было необходимо своим искусством слова, и не утруждая себя размышлениями о моральной стороне жизни. их деятельность. Неудивительно, что в «Софисте» Платон определяет софистику как охоту на богатых молодых людей, торговлю знаниями и вообще как способ заработать деньги с помощью слов (Plat. Soph., 223b; 224d; 226a). ). Кстати, древняя традиция сохранила свидетельства богатства софистов. Известно, например, что Горгий воздвиг себе золотую статую в Дельфах, и это показатель очень больших доходов (Paus., VI, 17, 7; Athen., XI, 505 d; Cic., De orat III, 32, 129) ... Более того, Плиний утверждает, что Горгий был первым из людей, воздвигнувшим себе золотую статую в храме (Plin., Hist. Nat. XXXIII, 83). В данном случае это еще и свидетельство его наглости, ставшей плодом тщеславия. Кроме того, в древности ходили легенды, что Горгий и Гиппий выступали в пурпурных одеждах, и это было несомненным показателем роскоши (Ael., Hist. Var. XII, 32). Все это прекрасно вписывается в картину Платона. Итак, цель интеллектуального творчества для софистов предстает достаточно четко - это прибыль, сила и слава, то есть их собственная выгода. Причем без моральных ограничений. В этом софисты, опять же, были очень современны для нашей эпохи. В их системе ценностей мудрость, как и наша сегодня, действительно измеряется суммой денег, согласно нашей современной поговорке: «Если ты такой умный, покажи мне свои деньги». Этот взгляд на вещи имеет концептуальное обоснование и ясно выражается в убеждении, что мудрец должен быть мудр прежде всего для себя (Plat., Hipp. Maior 283b). Таким образом, формулируется ключевой вопрос интеллектуальной деятельности, как он тогда понимался: кому нужна мудрость, то есть к чему ее применять? Софисты однозначно ответили: мудрость, это интеллектуальная деятельность, нужна для собственного блага того, кто ею занимается. Это новый взгляд на творчество, рожденный новой эпохой. Спор о плате раскрывает это наиболее наглядно.бл. Поразительно, что он наиболее явно противоречит двум другим точкам зрения, представленным Сократом. Один из них - это вся предыдущая традиция греческой культуры, а другой - позиция самого Сократа. Сократ представляет первую в своей любимой игриво-иронической форме в разговоре с Гиппием у Платона (Plat., Hipp. Maior, 281a - 283b). После того, как в самом начале разговора Гиппий хвастался своими успехами на дипломатическом поприще, Сократ спросил, как, по его мнению, можно объяснить тот факт, что древние мудрецы, такие как Биас, Питтак и Фалес, воздерживались от общественной деятельности. Естественно, Гиппий объяснял это ограниченностью их разума, т. Е. Неспособностью разбираться как в общественных, так и в личных делах. Отсюда закономерность, но из этого следовало заключение, что мудрецы прошлого заметно уступают мудрецам настоящего, то есть софистам. Затем Сократ с иронией, если не с насмешкой, перечислил успехи софистов в зарабатывании денег и, наконец, с притворной наивностью воскликнул, насколько просты были древние мудрецы, поскольку они не заметили, что деньги имеют большую цену. И вообще, в отличие от современных мудрецов, они не только не умели приумножать свои состояния, но даже теряли то, что имели. Сократ очень остроумно использовал этот комплекс традиционных представлений в своей полемике с Антифоном. В первом разговоре, отвечая на упрек в своей бедности, он заявил, что, не беря денег у студентов, он сохраняет свою свободу и не обязан разговаривать с тем, с кем не хочет, а софист должен отработать полученные деньги. (Xen. Memor., I, 6, 4-5). Таким образом, софист, работающий за заработную плату, приравнивается к любому другому наемному рабочему, то есть к человеку, по определению, несвободному. В то же время своим ответом Сократ продемонстрировал свою приверженность традиционным ценностям. Во втором разговоре он очень успешно парировал нападки Антифона на ничтожную ценность его знаний, якобы из-за того, что за них не была назначена плата. Он ответил на софизм более искусным софизмом, уподобив знание красоте, а затем приравняв торговлю знаниями к торговле телом: «Итак, если кто-то продает кому-то красоту за деньги, они называют его распутником (поврно»). ... Точно так же тех, кто продает свои знания за деньги кому бы то ни было, называют софистами »(Там же, I, 6, 13). Унизить софизму, кажется, уже нельзя [25]. Сократ попал не в бровь, а в глаз! С точки зрения традиционных ценностей это очень точное попадание. Однако вернемся к разговору Платона с Гиппием. Высмеяв софистов над заработками, Сократ начинает не менее ироничный разговор о невостребованности софистического искусства Гиппия в Спарте, известной своей доблестью, хорошими законами и приверженностью обычаям предков (Там же, 283b - 285b). . Сократ, как известно, высоко ценил спартанское государственное устройство и придавал ему статус образцового (Xen., Memor. III, 5, 14-15). Следовательно, по его мнению, тот факт, что лакедемоняне, которые больше всего ценят добродетель, не хотят отдавать своих детей Гиппию и ремверность традициям своих отцов уже сама по себе свидетельствует против его учености, не имеющей ничего общего с добродетелью [26]. Это еще раз подчеркивает противопоставление софистической псевдомудрости традиционным греческим представлениям о настоящей мудрости. Из сказанного следует два вывода относительно мудрости древних, как ее понимали Сократ, Платон и, по-видимому, Ксенофонт. Во-первых, он имеет своей целью добродетель, а во-вторых, он совершенно чужд наживе и вообще всякому стяжательству. Оба принципа взаимосвязаны, и один перетекает в другой. Более того, оба они прямо противоположны софистическому принципу личной выгоды. Поскольку Сократ обсуждает мудрость в контексте творчества и связывает обе концепции вместе, из этого следует, что традиционное значение творчества в его понимании - служение добродетели. С этим можно согласиться, но с оговоркой относительно понимания beforevagabond, которое менялось со временем и от автора к автору. Впервые Сократ и Платон поставили мораль во главу угла, и до них акцент ставился по-разному. Например, для Гомера высшей добродетелью была воинская доблесть, для Гесиода - справедливость и честный труд, для Алкея, Феогнида и Пиндара - доблесть аристократа в различных ее обличьях, для Солона - доблесть гражданина и т. Д. у всех есть одна общая черта - отношение к служению общественному благу своим творчеством или, по крайней мере, благу определенной группы людей. Это раскрывает значение традиционной мудрости - она направлена не на личное благо творческой личности, а на благо других. Эта ориентация изначально была характерна для греческого интеллектуального творчества уже начиная с Гомера. Скорее всего, это связано с особым отношением к искусству слова, которое почиталось как дар богов. Как известно, изначально высшей формой словесного искусства у греков была поэзия, и поэт считался избранником высших сил, пророческим мудрецом, проникающим в истину. Предполагалось, что, как и всем известный Демодок из «Одиссеи», поэт «получил дар песен от богов» (Od., VIII, 44), и поэтому он «почитаемый в народе человек» (Od ., XIII, 28) [27]. Гомер и Гесиод смотрели на муз как на источник знаний и вдохновения. Они действовали как носители божественной истины в человеческом мире, и их действительно можно назвать великими наставниками греков [28]. К ним вполне применимы слова певицы Фемии из «Одиссеи», которая сказала о себе так: «Я научился петь, вдохновением боги согревали мою душу [29]…». (Od., XXII, 347f) [30]. Правда, если Гомер вообще не показывал свое «Я», то Гесиод уже вещал от своего имени, но в то же время его вдохновлял пафос обладания высшей истиной, который он нес людям. Неслучайно современные исследователи иногда сравнивают его с библейским пророком Амосом [31]. Гесиоду подражал Солон, который обратил свой поэтический дар на службу родному полису [32]. Кстати, не случайно он сначала хотел опубликовать свои законы в виде стихотворения (Plut., Sol. XIV) - таким образом он придал бы им священный статус и сам выступил бы как пророк. А философы, как вы знаете, долгое время обладали свои произведения в поэтическую форму и с той же целью, потому что они также действовали как вдохновенные вестники истины. С развитием литературы это отношение к творческой деятельности перешло в другие жанры. Греческая проза также изначально предназначалась для пользы обществу. Например, Геродот пишет свою историю, «чтобы прошлые события не были преданы забвению со временем» (Hdt., I, 1), т.е. он ставит перед собой большую цель, имеющую общественное значение. Трезвый и прагматичный Фукидид пишет для своих читателей (Thuc. I, 22, 4). И, что интересно, даже греческая комедия, которая в силу своего жанра должна развлекать, тем не менее ставит перед собой образовательные цели, что хорошо видно в произведении Аристофана [33]. Комедийный поэт стремится принести пользу своим согражданам, и «легкий» жанр ему не помеха, потому что, как он сам говорит, «даже комедия знает правду» (Aristoph. Acharn. 500). Короче говоря, традиционно творчество («мудрость») в той или иной степени служило на благо других и выполняло великую функцию просвещения сограждан, что хорошо показал Вернер Йегер в своей знаменитой «Пайдай». Но времена меняются, и вместе с ними меняются люди и их ценности. Кажется, что поэзия первой открыла для себя новый мир ценностей, который подспудно созревал в греческом космосе. В нем довольно рано произошло разделение на несколько путей в зависимости от идеологической ориентации авторов. Поэзия сразу после Гесиода стала приобретать все более субъективный характер, в ее глубине развивались развлекательные, даже гедонистические мотивы, не имевшие никакого отношения ни к интеллектуальным, ни к интеллектуальным.творчество или какое-то особое предназначение поэта. Отсюда и понятно скептическое отношение Сократа, а затем и Платона к поэзии. Они остались на прежних позициях интеллектуального творчества, критерием которого они сделали свою роль в воспитании добродетели [34]. Поэтому в разговоре с Гиппием Сократ, обращаясь к древним мудрецам, не приводит в пример ни одного поэта, а называет только мыслителей из ряда знаменитых «семи мудрецов» (Plat., Hipp. Maior, 281a. - 283 б). В Грузии он обычно дисквалифицирует современную поэзию, приравнивая ее к софистической риторике, поскольку она не учит добродетели, а занимается раболепием перед публикой, благосклонности которой она добивается (Plat., Gorg.501e - 502d). Однако это относится именно к новой поэзии, потому что классическую трагедию, если не включать Еврипида [35], никоим образом нельзя обвинить в подобострастии или невнимании к добродетели. Его воспитательная роль не вызывает сомнений [36]. Правда, теперь все изменилось, и новые трагики, такие как Кинезий и Мелет, о которых упоминает Сократ, никого ничему не учат, а служат только своему благу. Но до недавнего времени на одной сцене ставились произведения Эсхила и Софокла. Понятно, что для того, чтобы удерживать столь необычную и чуждую окружающему миру позицию, Сократ должен был обладать колоссальными духовными силами. В текстах мы легко находим их источник - это его вера. Отвечая Антифону, он объясняет свой основной принцип: «Не иметь потребностей - свойство божества, а иметь минимальные потребности - значит быть очень близким к божеству» (Xen., Memor. I, 6, 10). Таким образом, его образ жизни получает метафизическую основу. Круг замыкается: вера Сократа в метафизическую истину формирует его мировоззрение, она также задает ему основные ценности, определяет его образ жизни и, самое главное, дает ему смысл этой жизни, он также смысл творчества, заключающийся в служении. добродетель, то есть идеал, то есть божество, то есть та самая метафизическая истина, которую он считает источником своей веры. Это выражено с предельной ясностью в «Апологии» Платона - там Сократ открыто заявляет, что он служит Богу всю свою сознательную жизнь (Plat., Apol. 21e, 23c, 29d, 30a; также: Phaed., 85b). Благодаря этому он считает себя обладателем истины (Plat., Gorg. 472b, 526d) и становится пророком, служащим истине. Эта услуга состоит в том, что он, отказываясь от домашних дел и не заботясь о богатстве, славе, карьере и всем, что волнует большинство, а вместо этого занимаясь философией, пытается принести пользу своим согражданам (Plat., Apol. 29d). - 30б, 36б - г; Горг. 526г) [47]. Он убежден, что это поручено ему Богом, а это означает, что, занимаясь философией и разговаривая с людьми, он выполняет божественную миссию (Plat., Apol. 33e). Интеллектуальное творчество Сократа воплотилось в его новых идеях и смыслах, которые он создавал в своих беседах с людьми. Поэтому он говорил о себе, что вел свои беседы только ради высшего блага (prov »to; bevltiston), а не ради удовольствия или удовольствия, как софисты (Plat., Gorg. 521e). Идея служения, как мы видели, не была новой для греческой культуры, но Сократ наполнил ее новым содержанием, подняв до небывалой высоты. Его смысл жизни и смысл творчества полностью совпали в его новой концепции служения людям, божеству, истине. В этом он действительно был, с одной стороны, греческим традиционалистом, а с другой стороны, новатором, открывшим новые горизонты, до сих пор невидимые для его сограждан [48]. Итак, в споре Сократа с софистами о значении интеллектуального творчества столкнулись не только две разные точки зрения, но и два целостных мировоззрения. Именно разница, даже противоположность мировоззрений определила столь разные подходы к пониманию «умного» творчества, то есть, прежде всего, к искусству слова. Софисты представляли новое, «прогрессивное» мировоззрение новой эпохи, которое определяется антропоцентрическим, материалистическим и релятивистским видением мира, уже тогда оснащенным целым набором постмодернистских ценностей. Сократ противопоставил им консервативную теоцентрическую модель мира с основанными на ней моральными и этическими ценностями. Эти базовые установки определяли разницу в жизненных приоритетах: если для софистов целью жизни было материальное благополучие, то для Сократа - добродетель и служение Богу, истине, людям. Отсюда и возникла разница в понимании задач интеллектуального творчества - для софистов это было достижение материального богатства, власти и славы, а для Сократа - служение высшим идеалам. Именно тогда, в столкновении Сократа с софистами, эти две позиции окончательно сформировались, а затем, благодаря гению Платона, они впервые были четко сформулированы и увековечены в текстах. С тех пор, по сути, фактически ничего не изменилось, и все творческие способности по-прежнему должны быть самоопределены в выборе пути. |