Белый Клык. Первая. Погоня за добычей темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки

• Название: Первая. Погоня за добычей темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки
• Дата: 26.04.2022
• Размер: 0.85 Mb.
• Имя файла: Белый Клык.doc
• Тип: Глава; #498430
• страница: 15 из 25

* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВРАГ

Если в натуре Белого Клыка была заложена хоть малейшая возможность сблизиться с представителями его породы, то возможность эта безвозвратно погибла после того, как он стал вожаком упряжки.

Собаки возненавидели его; возненавидели за то, что Мит-Са подкидывал ему лишний кусок мяса; возненавидели за все те действительные и воображаемые преимущества, которыми он пользовался; возненавидели за то, что он всегда бежал в голове упряжки, доводя их до бешенства одним видом своего пушистого хвоста и быстро мелькающих ног.

И Белый Клык проникся к собакам точно такой же острой ненавистью.

Роль вожака не доставляла ему ни малейшего удовольствия.

Он через силу мирился с тем, что ему приходится убегать от заливающихся лаем собак, которые в течение трех лет находились под его властью.

Но с этим надо было мириться, иначе ему грозила гибель, а жизни, бившей в нем ключом, гибнуть не хотелось.

Лишь только Мит-Са трогал с места, вся упряжка с яростным лаем кидалась в погоню за Белым Клыком.

Защищаться он не мог: стоило ему повернуть голову к собакам, как Мит-Са хлестал его по морде бичом.

Белому Клыку не оставалось ничего другого, как мчаться вперед.

Отражать хвостом и задними ногами нападение всей завывающей своры он не мог, -- таким оружием нельзя обороняться против множества безжалостных клыков.

И Белый Клык несся вскачь, каждым прыжком насилуя свою природу и унижая свою гордость, а бежать так приходилось целый день.

Такое насилие над собой не проходит безнаказанно.

Если волос, выросший на теле, заставить расти в глубь кожи, он будет причинять мучительную боль.

То же самое происходило и с Белым Клыком.

Всем своим существом он стремился разделаться с собаками, преследующими его по пятам, но волю богов нарушать было нельзя, тем более что воля их подкреплялась ударами тридцатифутового бича, свитого из оленьих кишок.

И Белый Клык терпел все это, затаив в себе такую ненависть и злобу, на какую только был способен его свирепый и неукротимый нрав.

Если какое-нибудь живое существо и можно было назвать врагом своих собратьев, то это относилось именно к Белому Клыку.

Он никогда не просил пощады, и сам никого не щадил.

Раны и шрамы не сходили у него с тела, а собаки, в свою очередь, не расставались с отметинами его зубов.

В противоположность многим вожакам, кидавшимся под защиту богов, как только собак распрягали. Белый Клык пренебрегал такой защитой.

Он безбоязненно разгуливал по стоянке, ночью расправляясь с собаками за все то, что приходилось терпеть от них днем.

В те времена, когда Белый Клык еще не был вожаком, его теперешние товарищи по упряжке обычно старались не попадаться ему на дороге.

Теперь положение изменилось.

Погоня, длившаяся с утра и до вечера, сознание, что весь день Белый Клык убегал от них, находился в их власти, -- все это не позволяло собакам отступать перед ним.

Стоило ему появиться среди стаи, сейчас же начиналась драка.

Его прогулки по стоянке сопровождались рычанием, грызней, визгом.

Самый воздух, которым он дышал, был насыщен ненавистью и злобой, и это лишь усиливало ненависть и злобу в нем самом.

Когда Мит-Са приказывал упряжке остановиться, Белый Клык слушался его окрика.

На первых порах эта остановка вызывала замешательство среди собак, все они набрасывались на ненавистного вожака.

Но тут дело принимало совсем другой оборот: размахивая бичом, на помощь Белому Клыку приходил Мит-Са.

И собаки поняли наконец, что, если сани останавливаются по приказанию Мит-Са, вожака лучше не трогать.

Но если Белый Клык останавливался самовольно, значит, над ним можно было чинить расправу.

Вскоре Белый Клык перестал останавливаться без приказания.

Такие уроки усваиваются быстро.

Да Белый Клык и не мог не усваивать их, иначе он не выжил бы в той суровой среде, которую уготовила ему жизнь.

Но для собак эти уроки пропадали даром -- они не оставляли его в покое на стоянках.

Дневная погоня и яростный лай, в который упряжка вкладывала всю свою ненависть к вожаку, заставляли ее забывать то, что было предыдущей ночью; на следующую ночь урок повторялся, но к утру от него не оставалось и следа.

Кроме того, вражду собак к Белому Клыку питало еще одно немаловажное обстоятельство: они чувствовали в нем иную породу, и этого было вполне достаточно, чтобы противопоставить их друг другу.

Так же как и Белый Клык, все они были прирученные волки, но за ними стояло уже несколько прирученных поколений.

Многое, чем наделяет волка Северная глушь, было уже утеряно, и для собак в Северной глуши таилась лишь неизвестность, вечная угроза и вечная вражда.

Но внешность Белого Клыка, все его повадки и инстинкты говорили о крепкой связи с Северной глушью; он был символом и олицетворением ее.

И поэтому, скаля на него зубы, собаки тем самым охраняли себя от гибели, таившейся в сумраке лесов и во тьме, со всех сторон обступавшей костры человека.

Впрочем, один урок собаки заучили твердо: надо держаться вместе.

Белый Клык был слишком опасным противником, и никто не решался встретиться с ним один на один.

Собаки нападали на него всей сворой, иначе он разделался бы с ними за одну ночь.

И Белому Клыку не удавалось разделаться ни с одним из своих врагов.

Он сбивал противника с ног, но стая сейчас же набрасывалась на него, не давая ему прокусить собаке горло.

При малейшем намеке на ссору вся упряжка дружно ополчалась на своего вожака.

Собаки постоянно грызлись между собой, но стоило только кому-нибудь из них затеять драку с Белым Клыком, как все прочие ссоры мигом забывались.

Однако загрызть Белого Клыка они не могли при всем своем старании.

Он был слишком подвижен для них, слишком грозен и умен.

Он избегал тех мест, где можно было попасть в ловушку, и всегда ускользал, когда свора старалась окружить его кольцом.

А о том, чтобы сбить Белого Клыка с ног, не могла помышлять ни одна собака.

Ноги его с таким же упорством цеплялись за землю, с каким сам он цеплялся за жизнь.

И поэтому в той нескончаемой войне, которую Белый Клык вел со стаей, сохранить жизнь и удержаться на ногах -- были для него понятия равнозначные, и никто не знал этого лучше, чем он сам.

Итак, Белый Клык стал непримиримым врагом своих собратьев -- врагом волков, которые пригрелись у костра, разведенного человеком, и изнежились под спасительною сенью человеческого могущества.

Таким сделала его жизнь.

Он объявил кровную месть всем собакам и мстил так жестоко, что даже Серый Бобр, в котором было достаточно ярости и дикости, не мог надивиться злобе Белого Клыка.

"Нет другой такой собаки!" -- говорил Серый Бобр. И индейцы из чужих поселков подтверждали его слова, вспоминая, как Белый Клык расправлялся с их собаками.

Белому Клыку было около пяти лет, когда Серый Бобр снова взял его с собой в длинное путешествие, и в поселках у Скалистых Гор, вдоль рек Маккензи и Поркьюпайн, вплоть до самого Юкона, долго помнили расправы Белого Клыка с собаками.

Он упивался своей местью.

Чужие собаки не ждали от него ничего плохого, им не приходилось встречаться с противником, который нападал бы так внезапно.

Они не знали, что имеют дело с врагом, убивающим, как молния, с одного удара.

Собаки в чужих поселках подходили к Белому Клыку с вызывающим видом, а он, не теряя времени на предварительные церемонии, кидался на них стремительно, словно развернувшаяся стальная пружина, хватал за горло и убивал противника, не дав ему опомниться от изумления.

Белый Клык стал опытным бойцом.

Он дрался расчетливо, никогда не тратил сил понапрасну, не затягивал борьбы.

Он налетал и, если случалось промахнуться, сейчас же отскакивал назад.

Как и все волки, Белый Клык избегал длительного соприкосновения с противником.

Он не выносил этого.

Такое соприкосновение таило в себе опасность и приводило его в бешенство.

Он хотел быть свободным, хотел твердо держаться на ногах.

Северная глушь не выпускала Белого Клыка из своих цепких объятий и утверждала свою власть над ним.

Отчужденность с самого раннего детства от общества ему подобных только усилила в нем это стремление к свободе.

Непосредственная близость к противнику таила в себе какую-то угрозу.

Белый Клык подозревал здесь ловушку, и страх перед этой ловушкой не покидал его.

Чужие собаки не могли тягаться с ним.

Белый Клык увертывался от их клыков; он расправлялся с ними и убегал невредимый.

Правда, нет правила без исключения.

Бывало и так, что на Белого Клыка налетало сразу несколько противников и он не успевал убежать от них, а иногда ему здорово влетало и от какой-нибудь одной собаки.

Но это случалось редко.

Белый Клык стал таким искусным бойцом, что выходил с честью почти из всех драк.

Он обладал еще одним достоинством -- умением правильно рассчитывать время и расстояние.

Делалось это, разумеется, совершенно бессознательно.

Просто его никогда не подводило зрение, и весь его организм, слаженный лучше, чем у других собак, работал точно и быстро; координация сил умственных и физических была совершеннее, чем у них.

Когда зрительные нервы передавали мозгу Белого Клыка движущееся изображение, его мозг без всякого усилия определял пространство и время, необходимое для того, чтобы это движение завершилось.

Таким образом, он мог увернуться от прыжка собаки или от ее клыков и в то же время использовать каждую секунду, чтобы самому броситься на противника.

Но воздавать ему хвалу за это не следует, -- природа одарила его более щедро, чем других, вот и все.

Было лето, когда Белый Клык попал в форт Юкон.

В конце зимы Серый Бобр пересек водораздел между Маккензи и Юконом и всю весну проохотился на западных отрогах Скалистых Гор.

А когда река Поркьюпайн очистилась ото льда. Серый Бобр сделал пирогу и спустился вниз по ней к месту слияния ее с Юконом, как раз под самым Полярным кругом.

Здесь стоял форт Компании Гудзонова залива. В форте было много индейцев, много съестных припасов, -- повсюду царило небывалое оживление.

Было лето 1898 года, и золотоискатели тысячами двигались вверх по Юкону, к Доусону и на Клондайк.

До цели путешествия им оставались еще сотни миль, а между тем многие из них находились в пути уже год; меньше пяти тысяч миль не сделал никто, а некоторые приехали сюда с другого конца света.

В форте Юкон Серый Бобр сделал остановку.

Слухи о золотой лихорадке достигли и его ушей, и он привез с собой несколько тюков с мехами и один тюк с рукавицами и мокасинами.

Серый Бобр никогда не отважился бы пуститься в такой далекий путь, если б его не привлекла сюда надежда на большую наживу.

Но то, что Серый Бобр увидел здесь, превзошло все его ожидания.

В самых своих безудержных мечтах он рассчитывал выручить от продажи мехов сто процентов, а убедился, что можно выручить и тысячу.

И, как истинный индеец, Серый Бобр принялся за дело не спеша, решив просидеть здесь хоть до осени, только бы не просчитаться и не продешевить.

В форте Юкон Белый Клык впервые увидел белых людей.

Рядом с индейцами они казались ему существами другой породы -- богами, власть которых опиралась на еще большее могущество.

Эта уверенность пришла к Белому Клыку сама собой; ему не надо было напрягать свои мыслительные способности, чтобы убедиться в могуществе белых богов.

Он только чувствовал его, но чувствовал с необычайной силой.

Вигвамы, построенные индейцами, казались ему когда-то свидетельством величия человека, а теперь его поражал громадный форт и дома из толстых бревен.

Все это говорило о могуществе.

Белые боги обладали силой.

Власть их простиралась дальше власти прежних богов Белого Клыка, среди которых самым могущественным существом был Серый Бобр.

Но и Серый Бобр казался ничтожеством по сравнению с белокожими богами.

Разумеется, Белый Клык только чувствовал все это и не отдавал себе ясного отчета в своих ощущениях.

Но животные действуют чаще всего на основании именно таких ощущений; и каждый поступок Белого Клыка объяснялся теперь уверенностью в могуществе белых богов.

Он относился к ним с большой опаской.


Кто знает, какого неведомого ужаса и какой новой беды можно ждать от них?

Белый Клык с любопытством наблюдал за белыми богами, но боялся попадаться им на пути.

Первые несколько часов он довольствовался тем, что настороженно следил за ними издали, но потом, увидев, что белые боги не причиняют никакого вреда своим собакам, подошел поближе.

В свою очередь. Белый Клык привлекал к себе всеобщее внимание: его сходство с волком сразу же бросалось в глаза, и люди показывали на него друг другу пальцами.

Это заставило Белого Клыка насторожиться. Лишь только кто-нибудь подходил к нему, он скалил зубы и отбегал в сторону.

Людям так и не удавалось дотронуться до него рукой -- и хорошо, что не удавалось.

Вскоре Белый Клык узнал, что очень немногие из этих богов -- всего человек десять -- постоянно живут в форте.

Каждые два-три дня к берегу приставал пароход (еще одно великое доказательство всемогущества белых людей) и по нескольку часов стоял у причала.

Боги приезжали и снова уезжали на пароходах.

Казалось, людям этим нет числа.

В первые же два дня Белый Клык увидел их столько, сколько не видел индейцев за всю свою жизнь. И каждый день они приезжали, ходили по форту и снова уезжали вверх по реке.

Но если белые боги были всемогущи, то собаки их ничего не стоили.

Белый Клык быстро убедился в этом, столкнувшись с теми, что сходили на берег вместе со своими хозяевами.

Все они были не похожи одна на другую.

У одних были короткие, слишком короткие ноги; у других -- длинные, слишком длинные.

Вместо густого меха их покрывала короткая шерсть, а у некоторых и шерсти почти не было.

И ни одна из этих собак не умела драться.

Питая ненависть ко всей своей породе. Белый Клык считал себя обязанным вступать в драку и с этими собаками.

После нескольких стычек он проникся к ним глубочайшим презрением: они оказались неуклюжими, беспомощными и старались одолеть Белого Клыка одной силой, тогда как он брал сноровкой и хитростью.

Собаки кидались на него с лаем.

Белый Клык прыгал в сторону.

Они теряли его из виду, и тогда он налетал на них сбоку, сбивал плечом с ног и вцеплялся им в горло.

Часто укус этот бывал смертельным, и его противник бился в грязи под ногами индейских собак, которые только и ждали той минуты, когда можно будет броситься всей стаей и разорвать чужака на куски.

Белый Клык был мудр.

Он уже давно знал, что боги гневаются, когда кто-нибудь убивает их собак.

Белые боги не составляли исключения.

Поэтому, свалив противника с ног и прокусив ему горло, он отбегал в сторону и позволял стае доканчивать начатое им дело.

В это время белые люди подбегали и обрушивали свой гнев на стаю, а Белый Клык выходил сухим из воды.

Обычно он стоял в стороне и наблюдал, как его собратьев бьют камнями, палками, топорами и всем, что только попадалось людям под руку.

Белый Клык был мудр.

Но его собратья тоже кое-чему научились: они поняли, что самая потеха начинается в ту минуту, когда пароход пристает к берегу.

Вот собаки сбежали с парохода, и две-три из них мгновенно оказались растерзанными.

Тогда люди загоняют остальных обратно и принимаются за жестокую расправу. Однажды белый человек, на глазах у которого разорвали его сеттера, выхватил револьвер.

Он выстрелил шесть раз подряд, и шесть собак из стаи повалились замертво.

Это было еще одно проявление могущества белых людей, надолго запомнившееся Белому Клыку.

Белый Клык упивался всем этим, он не жалел своих собратьев, а сам ухитрялся оставаться в таких стычках невредимым.

На первых порах драки с собаками белых людей просто развлекали его, потом он принялся за это по-настоящему.

Другого дела у него не было.

Серый Бобр занялся торговлей, богател.

И Белый Клык слонялся по пристани, поджидая вместе со сворой беспутных индейских собак прибытия пароходов.

Как только пароход причаливал к берегу, начиналась потеха.

К тому времени, когда белые люди приходили в себя от неожиданности, собачья свора разбегалась в разные стороны и ожидала следующего парохода.

Однако Белого Клыка нельзя было считать членом собачьей своры.

Он не смешивался с ней, держался в стороне, никогда не терял своей независимости, и собаки даже побаивались его.

Правда, он действовал с ними заодно.

Он затевал ссору с чужаком и сбивал его с ног.

Тогда собаки кидались и приканчивали чужака, а Белый Клык сейчас же удирал, предоставляя своре получать наказание от разгневанных богов.

Для того чтобы затеять такую ссору, не требовалось большого труда.

Белому Клыку стоило только показаться на пристани, когда чужие собаки сходили на берег, -- и этого было достаточно, они кидались на него.

Так повелевал им инстинкт.

Собаки чуяли в Белом Клыке Северную глушь, неизвестное, ужас, вечную угрозу; чуяли в нем то, что ходило, крадучись, во мраке, окружающем человеческие костры, когда они, подобравшись к этим кострам, отказывались от своих прежних инстинктов и боялись Северной глуши, покинутой и преданной ими.

От поколения к поколению передавался собакам этот страх перед Северной глушью.

Северная глушь грозила гибелью, но их повелители дали им право убивать все живое, что приходит оттуда.

И, воспользовавшись этим правом, они защищали себя и богов, допустивших их в свое общество.

И поэтому выходцам с Юга, сбегавшим по сходням на берег Юкона, достаточно было увидеть Белого Клыка, чтобы почувствовать непреодолимое желание кинуться и растерзать его.

Среди приезжих собак попадались и городские, но инстинктивный страх перед Северной глушью сохранился и в них.

На представшего перед ними средь бела дня зверя, похожего на волка, они смотрели не только своими глазами, -- они смотрели на Белого Клыка глазами предков, и память, унаследованная от всех предыдущих поколений, подсказывала им, что перед ними стоит волк, к которому порода их питает извечную вражду.

Все это доставляло удовольствие Белому Клыку.

Если одним своим видом он заставляет собак кидаться в драку, тем лучше для него и тем хуже для них.

Они чуяли в Белом Клыке свою законную добычу, и точно так же относился к ним и он.

Недаром Белый Клык впервые увидел дневной свет в уединенном логовище и в первых же своих битвах имел таких противников, как белая куропатка, ласка и рысь.

И недаром его раннее детство было омрачено враждой с Лип-Липом и со всей стаей молодых собак.

Сложись его жизнь по-иному -- и он сам был бы иным.

Не будь в поселке Лип-Липа, Белый Клык подружился бы с другими щенками, был бы больше похож на собаку и с большей терпимостью относился бы к своим собратьям.

Будь Серый Бобр мягче и добрее, он сумел бы пробудить в нем чувство привязанности и любви.

Но все сложилось по-иному.

Жизнь круто обошлась с Белым Клыком, и он стал угрюмым, замкнутым, злобным зверем -- врагом своих собратьев.