анархизм и социализм. Плеханов Г. В. Анархизм и социализм
 Скачать 0.54 Mb.
|
|
Бакунин Мы уже видели, как отцы анархии в своей критике «государственного устройства» всегда исходили из утопической точки зрения. Каждый из них опирался на отвлеченный принцип: Штирнер - на принцип «Я», Прудон - на принцип «договора». Читатель затем видел, что оба «отца» - Прудон и Штирнер - были индивидуалистами чистейшей воды. Влияние прудоновского индивидуализма одно время было очень велико в странах романских (Франции, Бельгии, Италии, Испании) и славянских (главным образом, в России). История внутреннего развития Интернационала (Международного товарищества рабочих) является историей борьбы между прудонизмом и разработанным Марксом современным социализмом. Не только такие люди, как Толен, Шемале или Мюрат, но и значительно превосходившие их, как де- Пап, - были лишь более или менее замаскированными, более или менее последовательными «мутуалистами». Чем сильнее, однако, развивалось рабочее движение, тем яснее становилось, что «мутуализм» ни в каком случае не мог быть теоретическим выражением этого движения. На международных конгрессах мутуалисты логикой вещей принуждались голосовать за «коммунистические резолюции». Так было, например, во время дискуссии в Брюсселе о земельной собственности 27 . Левое крыло прудонистской армии мало-по-малу покинуло индивидуализм и укрылось под защиту «коллективизма». Слово «коллективизм» употреблялось в то время в смысле, совершенно противоположном тому значению, которое оно ныне имеет в устах французских марксистов, как Жюль Гед и его друзья. Самым выдающимся защитником коллективизма был тогда Михаил Бакунин. Говоря об этом человеке, мы обойдем молчанием его пропаганду гегелевской философии, как он ее понимал, а также его роль в революционном движении 1848 г. Мы не будем говорить и о его панславистских сочинениях начала пятидесятых годов и о его брошюре «Романов, Пугачев или Пестель?» (Лондон 1862 г.), в которой он обещает присоединиться к Александру II, если тот согласится сделаться «царем мужиков». Что нас здесь интересует, это - его теория «анархистского коллективизма». Член «Лиги мира и свободы» Бакунин на конгрессе 1869 г. в Берне предложил этому вполне буржуазному обществу высказаться за «экономическое и социальное равенство классов и индивидов». Другие делегаты, в том числе Шодэ, упрекали его в проповеди «коммунизма». В следующих негодующих словах Бакунин протестовал против этого обвинения. «Из-за того, что я требую экономического и социального уравнения классов и индивидов, из-за того, что я совместно с брюссельским рабочим конгрессом объявляю себя сторонником коллективной собственности, меня упрекают в том, что я коммунист. Какое различие, спрашивали меня, ты делаешь между коммунизмом и коллективизмом? Я в самом деле поражен, что г. Шодэ не понимает этого различия, он - душеприказчик Прудона! Я ненавижу коммунизм, потому что он - отрицание свободы, а я не могу себе представить ничего человеческого без свободы. Я - не коммунист, потому что коммунизм концентрирует все силы общества в государстве, которое их поглотает, потому что он неизбежно приводит к централизации собственности в руках государства, тогда как я желаю упразднения государства - радикального искоренения принципа авторитета и государственной опеки, который, под предлогом цивилизации и усовершенствования людей, по сие время порабощал их, угнетал, экспло-атировал и деморализовал. Я стремлюсь к организации общества и коллективной или социальной собственности снизу вверх посредством свободной ассоциации, а не сверху вниз при содействии власти, какова бы она ни была. Требуя упразднения государства, я этим самым требую уничтожения индивидуально-наследственной собственности (de la propriete individueUe hereditaire), являющейся лишь государственным институтом, лишь следствием самого принципа государства. В этом смысле, господа, я коллективист, но нисколько не коммунист». Если это весьма мало выясняет принципиальную сторону, то с «биографической» точки зрения это достаточно определенно. Мы не будем долго останавливаться на нескладице, заключающейся в словах: «экономическое и социальное уравнение классов», - генеральный совет Интернационала уже давно воздал им должное *). Мы заметим лишь следующее: выше цитированные слова доказывают, что Бакунин: 1 борется против государства и «коммунизма» во имя «полнейшей свободы всех»; 2 борется против «индивидуальной наследственной собственности» во имя экономического равенства; 3 считает эту собственность «государственным институтом», следствием самого принципа государства и 4 ничего не имеет против иидивидуальной собственности, если она не наследственна, ничего не имеет против права наследования, если оно не индивидуально. Другими словами: 1 Бакунин вполне сходится с Прудоном во всем, что касается «отрицания» государства и коммунизма; 2 к этому отрицанию государства он присоединяет еще и другое отрицание - индивидуально наследственной собственности; 3 его программа является лишь суммой, полученной путем соглашения обоих абстрактных принципов - «свободы» и «равенства». Эти два принципа он применяет один за другим и один независимо от другого в целях критики существующего положения вещей; он не спрашивает себя, могут ли уживаться результаты одного из этих отрицаний с результатами другого; 4 так же мало, как и Прудон, понимает он происхождение частной собственности и причинную связь между ее развитием и развитием политических форм; 5 он не отдает себе ясного отчета в том, что именно означает выражение «индивидуально наследственный» (употребляемое им и в других случаях). Если Прудон был утопистом, то Бакунин был им вдвойне, так как его программа - лишь утопия свободы, прицепленная к «утопии равенства». В то время, как Прудон, по крайней мере до известной ступени, оставался верен своему принципу договора, Бакунин, раздвоенный между свободой и равенством, принужден был с самого начала своей аргументации покидать первую для второй и вторую для первой. Если Прудон - безукоризненный прудонист, то Бакунин - прудонист, фальсифицированный примесью «достойного ненависти» коммунизма и даже «марксизма». Бакунин, в самом деле, не обладал той непоколебимой верой в гений «учителя» Прудона, которую, повидимому, в целости сохранил Толен. По Бакунину «Прудон, несмотря на все старания стать на почву реальную, остался идеалистом и метафизиком. Его точка отправления - абстрактная идея права; от права он идет к экономическому факту, а г. Маркс, в противоположность ему, высказал и доказал ту несомненную истину, подтверждаемую всей прошлой и настоящей историей человеческого общества, народов и государств, что экономический факт всегда предшествовал и предшествует юридическому и политическому праву. В изложении и доказательстве этой истины состоит именно одна из главных научных заслуг Маркса» 28 . В одном из других своих сочинений Бакунин с глубоким убеждением говорит: «Все господствующие в каком-либо обществе религии и системы морали являются идеальным выражением его реальных, материальных свойств - главным образом, его экономической организации; далее они выражают и его политическую организацию, являющуюся в сущности, ничем иным, как юридическим и принудительным освящением первой». И Бакунин снова называет Маркса человеком, которому принадлежит заслуга открытия и доказательства этой истины 29 ; приходится спрашивать себя с удивлением: как мог утверждать тот же Бакунин, что частная собственность является лишь следствием авторитарного принципа. Разрешение загадки состоит в том, что он совершенно не усвоил материалистического понимания истории, он был лишь «софистизирован» этим учением. Вот одно из поразительных доказательств. В его цитированном выше русском сочинении «Государственность и анархия» он уверяет, что положение русского народа содержит в себе два элемента, составляющие необходимые условия для социальной, - очевидно он хочет сказать «социалистической», - революции. «Он может похвастаться чрезмерной нищетою, а также и «рабством примерным». Страданьям его нет числа, и переносит он их не терпеливо, а с глухим и страстным отчаянием, выразившимся уже два раза исторически двумя страшными взрывами: бунтом Стеньки Разина и Пугачевским бунтом» (Прибавление А.). Вот что Бакунин понимает под «материальными условиями социалистической революции»! Нужно ли прибавлять, что подобный «марксизм» немного чересчур «sui generis»? В своей борьбе с Мадзини, которого он разбирает с точки зрения материалистического понимания истории, Бакунин очень далек от понимания истинного значения этой теории; настолько далек, что в том же сочинении, где он разбивает теологию Мадзини, он, как настоящий прудонист (каким он был на самом деле), говорит об «абсолютной» человеческой морали. И эту мораль, мораль «солидарности», он обосновывает соображениями следующего рода: «Каждое реальное существо существует, - пока оно существует, - лишь в силу присущего ему принципа, определяющего все особенности его натуры, принципа, вложенного в него не каким- либо божественным законодателем (это - материализм нашего автора! Г. П.), но являющегося как бы продленным и постоянным результатом некоторого синтеза естественных причин и следствий. Принцип этот заложен не как душа в теле (как того хочет смешная фантазия идеалистов), но на самом деле является необходимой и постоянной формой его реального существования». «Человеческому виду, как и всем другим видам, присущи известные принципы, которые свойственны только ему одному, все эти принципы сливаются вместе или сводятся к одному принципу, называемому нами солидарностью. Этот принцип может быть формулирован следующим образом: каждый человеческий индивидуум лишь тогда может познать собственную свою человечность, а стало быть и применить ее в своей жизни, когда о» познает ее в других и содействует ее осуществлению для других. Никакой человек не может эмансипироваться, не эмансипируя вместе с собой и всех окружающих его людей. Моя свобода, это - свобода всех, так как я лишь тогда свободен - свободен не только в идее, но и в действительности, - когда моя свобода и мое право находят свое подтверждение, свою санкцию в свободе и праве всех подобных мне людей» 30 Как моральное предписание, солидарность - в истолковании Бакунина - вещь очень хорошая. Но возводить эту отнюдь не «абсолютную» мораль в принцип, присущий природе человечества и характеризующий эту человеческую «природу», - значит играть словами и совершенно упускать из вида значение материализма. Человечество существует только «на основе» принципа солидарности... Это немного смелое утверждение. И классовая борьба, и ужасное «государство», и «индивидуально-наследственная» собственность - неужели все это проявления «солидарности», присущей человечеству и характеризующей его особенную природу? Если да, то все обстоит благополучно, и Бакунин напрасно теряет время, мечтая о «социальной» революции. Если нет, то это доказывает, что человечество могло существовать и «на основе» других принципов, чем солидарность, и что этот последний принцип, во всяком случае, не «присущ» природе человечества. В действительности, Бакунин только для того выставил свой «абсолютный» принцип, чтобы вывести из него заключение, что «ни один народ не может быть совершенно и - в человеческом смысле этого слова - солидарно свободным, если это не простирается на все человечество» 31 . Здесь намек на тактику современного пролетариата, и это верно в том смысле, что, как это выражено в уставе Международного товарищества рабочих, эмансипация рабочих представляет собой не местную или национальную задачу, но что, напротив, эта задача интересует все цивилизованные нации, и что ее решение неизбежно зависит от их теоретического и практического совместного действия. Нет ничего легче, как доказать эту истину, исходя из данного экономического положе ния культурного человечества. Но здесь, как и повсюду, менее всего доказательным является «довод», опирающийся на утопическое понимание «человеческой природы». «Солидарность» Бакунина доказывает только, что он, несмотря на знакомство с исторической теорией Маркса, остался неисправимым утопистом. Мы уже указали, что в главных своих чертах «программа» Бакунина состоит из простого сложения двух абстрактных принципов: принципа свободы и равенства. Теперь мы видим, что полученная таким образом сумма легко могла бы быть увеличена привлечением третьего принципа - «солидарности». Программа пресловутого «Аллиан-са» присоединяет еще и несколько других принципов. Так, например: «Аллианс объявляет себя атеистическим, он требует упразднения культов, замену религии наукой, замену Божеской справедливости - справедливостью человеческою». В прокламации, расклеенной бакунистами во время неудавшегося восстания в конце сентября 1870 года на стенах Лиона, мы читаем (ст. 41 , что «государство, подлежащее теперь упразднению, не будет больше в состоянии выступать в делах по уплате частных долгов». Это безусловно логично, но было бы чрезвычайно трудно вывести неуплату частных долгов из принципов, присущих человеческой природе. Бакунин при склеивании своих различных «абсолютных» принципов не задает себе вопроса (и благодаря «абсолютному» характеру своих приемов, и не имеет надобности в этом), не ограничивает ли какой-нибудь из его принципов, хотя бы и в самой незначительной степени, «абсолютную» силу других, или, наоборот, не ограничивают ли последние абсолютность первого; поэтому, для него является «абсолютно» невозможным согласовать выводы своей программы там, где одних слов оказывается уже недостаточно, и где, следовательно, дело идет о замене их более точными понятиями. Он «желает» отмены культов. Но раз «государство упразднено», кто же их отменит? Он «желает» упразднения наследственной частной собственности. Но что делать, если «упраздненное государство» все-таки будет продолжать существовать? Бакунин сам чувствует, что все это не совсем ясно, но он очень легко утешается. В появившейся во время франко-прусской войны брошюре: «Письмо к французу о современном кризисе», в которой Бакунин доказывает, что Франция может быть спасена только посредством большого революционного движения, он приходит к тому заключению, что необходимо побудить крестьян наложить руку на земельные угодья дворян и буржуазии. Но французские крестьяне до сих пор стоят за «личную наследственную собственность» 32 . Не укрепила бы еще более новая социальная революция этот неприятный институт? «Ни в каком случае, - отвечает Бакунин, - ибо раз государство упразднено, они (т.-е. крестьяне, Г. П.) будут лишены торжественной юридической санкции, гарантии собственности государством. Собственность перестанет быть правом, она сведется на степень простого факта» 33 Это в самом деле успокоительно! Раз «государство упразднено», то первый попавшийся проходимец, который окажется сильнее меня, может завладеть моим полем, не имея даже надобности прикрываться принципом «солидарности»; с него совершенно достаточно будет принципа «свободы». Прекрасный способ «уравнения индивидуумов!». «Конечно, - признает Бакунин, - конечно, вначале дело пойдет не совсем мирно; будет борьба; общественный порядок, этот священный ковчег буржуазии, будет нарушен, и первые факты, которые явятся последствием такого положения вещей, могут привести к тому, что изволят называть гражданской войной. Но разве вы предпочитаете выдать Францию пруссакам?.. Впрочем, не бойтесь, что крестьяне пожрут друг друга; если бы даже они вначале и попытались это сделать, то уже вскоре они сами убедились бы в материальной невозможности оставаться на этом пути, и тогда можно быть уверенным, что они попытаются поладить между собой, придти к некоторому соглашений и организоваться. Потребность прокормиться, пропитать свою семью, вытекающая отсюда необходимость защищать свои дома, семью и собственную жизнь от неожиданных нападений, - все это заставит каждого в одиночку вступить на путь взаимного соглашения. Так же мало допустимо, чтобы при этом соглашении, состоявшемся вне давления официальной опеки, наиболее могущественные и богатые, исключительно в силу положения вещей, получили преобладающее влияние. Богатство богачей перестанет быть силой, если оно не будет охраняться юридическими учреждениями»... «Что касается наиболее хитрых и наиболее сильных, то они будут обезврежены коллективной силой всей массы мелких и самых мелких крестьян; точно так же и сельский пролетариат, представляющий в настоящее время безмолвно страдающую массу, приобретет, благодаря революционному движению, непреодолимую силу. Я не утверждаю, заметьте это, что сельские округа, которые таким образом реорганизуются снизу вверх, одним взмахом создадут идеальную организацию, которая во всех подробностях будет соответствовать нашим мечтам. Но зато я вполне убежден, что это будет жизненная организация, и, как таковая, она в тысячу раз будет превосходить ныне существующую. Впрочем, эта новая организация, оставаясь постоянно открытой для пропаганды городов и обходясь без закрепляющей, создающей окаменелые формы юридической государственной санкции, будет постоянно прогрессировать, будет постоянно развиваться жизненно и свободно, хотя в неопределенных формах, никогда не прибегая к декретам и законам, она будет развиваться и улучшаться, пока не достигнет такого разумного состояния. о каком мы теперь только можем мечтать». «Идеалист» Прудон был убежден, что политическая конституция была «придумана» за отсутствием «присущей человечеству» социальной организации. Он взял на себя труд «открыть» эту последнюю, и после того, как это было совершено, политическая конституция, по его мнению, уже не имеет никакого права на существование. «Материалист» Бакунин не имеет собственной «социальной организации». «Даже са- мая глубокая и самая рациональная наука, - говорит он, - не в состоянии предугадать форм будущей социальной жизни» 34 . Она должна довольствоваться тем, чтобы отличать «живые» социальные формы от форм, обязанных своим происхождением деятельности государства, от которой все «каменеет», и отвергать последние. Но разве это не то же самое старое прудоновское противопоставление «присущей человечеству» социальной организации - политической конституции, «придуманной» исключительно в интересах «порядка»? Не сводится ли вся разница к тому, что «материалист» превращает утопическую программу «идеалиста» в нечто еще гораздо более утопическое, более туманное и еще более нелепое? Полагать, что земной шар обязан своим чудесным устройством случаю, значит представлять себе, что набрасывая достаточное количество типографских букв на гранки, мы случайно можем набрать целую «Илиаду», - такое заключение выводили деисты восемнадцатого века, опровергая атеистов. Последние возражали им, что в подобном случае все - дело времени, и что если мы будем повторять это набрасывание букв бесконечно часто, то в конце концов мы можем их расположить в желательном порядке. Подобные споры были во вкусе того века, и в настоящее время было бы несправедливо уж очень их высмеивать. Но, повидимому, Бакунин принял в серьез аргумент атеистов доброго старого времени и воспользовался им, чтобы выковать себе «программу». Разрушайте все существующее; если вы будете проделывать это достаточно часто, то в конце концов вам удастся создать такую социальную организацию, которая по меньшей мере приблизится к той, о которой вы «мечтаете». Все пойдет хорошо, если у нас будет «непрерывная революция» (перманентная). Достаточно ли это «материалистично»? Если вы находите, что нет, то вы «мечтающий» о невозможном метафизик! Прудоновское противопоставление «социальной организации» «политической конституции» мы снова целиком и в совершенно «живом виде» находим в том, что непрестанно повторяется Бакуниным о «социальной революции», с одной стороны, и «политической революции» - с другой. По Прудону, социальная организация, к несчастью, до сих пор еще никогда не существовала, и за неимением ее, человечество принуждено было «придумать» политическую конституцию. По Бакунину, до последнего времени еще никогда не было произведено социальной революции, так как человечество, за неимением хорошей «социальной» программы, было принуждено довольствоваться политическими революциями. Но вот, когда эта программа найдена, нам нет больше надобности заниматься «политикой», у нас достаточно дела и с «социальной» революцией. Так как каждая классовая борьба - по необходимости также и борьба политическая, то ясно, что каждая достойная этого имени «политическая» революция есть также и социальная революция; ясно также и то, что для пролетариата политическая борьба столь же необходима, как она всегда была необходима для каждого класса, стремящегося к своему освобождению. Бакунин торжественно отвергает всякую политическую деятельность пролетариата; он проповедует исключительно «социальную» борьбу. Что же означает эта социальная борьба? Здесь наш прудонист снова выказывает себя софистизированным «марксистом». Он опирается, сколь возможно часто, на устав Международного товарищества рабочих. В объяснениях этого устава говорится что подчинение рабочего капиталу является причиной политического, морального и материального рабства, и что поэтому экономическое освобождение рабочего есть великая конечная цель, которой каждое политическое движение должно подчиняться лишь, как средство. Бакунин заключает из этого, что «всякое политическое движение, которое не имеет своей целью непосредственное, прямое, бесповоротное и полное эко-номическое освобождение рабочих, и которое не начертало на своем знамени различным, но совершенно ясным образом принцип экономического равенства, или, - что то же самое, - принцип полного возвращения капитала труду, т.-е. просто социальной ликвидации, - вс яко е подобное политическое движение есть движение буржуазное и, как таковое, должно быть исключено из - интернациональных движений». Но тот же Бакунин уже слышал, что историческое движение человечества есть закономерный процесс, и что нельзя в любой момент импровизировать революцию. Поэтому он все же принужден задать себе вопрос: какой политики должен придерживаться Интернационал в течение «этого более или менее продолжительного периода, отделяющего нас от той страшной социальной революции, которую каждый уже предчувствует»? И он с глубочайшим убеждением отвечает, постоянно при этом цитируя «устав Интернационала»: «П о литика демократической буржуазии или буржуазных социалистов должна быть немилосердно исключена; если они заявляют, что политическая свобода - предпосылка экономиче- ского освобождения, то под этими словами они могут понимать только следующее: политические реформы или политическая революция должны предшествовать экономическим реформам или экономической революции. Рабочие поэтому должны соединиться с более или менее радикальной буржуазией для того, чтобы совместно с нею сперва добиться политических реформ, а потом уже собственными силами, в борьбе с той же радикальной буржуазией, осуществить экономические ре фо рмы. Мы громко протестуем против этой злосчастной теории, которая для рабочих сведется лишь к тому, что они лишний раз дадут воспользоваться собой, как орудием против себя же, и которая снова предаст их эксплоатации буржуазии». Интернационал «приказывает» («commande») отказаться от «всякой национальной или местной политики»; он должен придать рабочей агитации во всех странах «существенно экономический» характер, выставляя своей целью «уменьшение рабочих часов и повышение заработной платы», а средством - «ассоциацию рабочих масс и основание боевых. касс» (Widerstandskassen). Само собою разумеется, что уменьшение рабочих часов должно произойти без какого бы то ни было содействия проклятого «государства» 35 Бакунин не понимает, что рабочий класс в своих политических действиях может совершенно отделиться от всех эксплоататорских партий. По его мнению, рабочему классу в политическом движении не предстоит никакой другой роли, кроме роли щитоносца радикальной буржуазии. Он проповедует «существенно-экономическую» тактику старых английских трэд-юнионистов, не подозревая даже, что именно эта тактика побудила английских рабочих плыть на буксире у либералов. Бакунин не желает, чтобы рабочий класс присоединился к движениям, имеющим целью завоевание и расширение политических свобод. Осуждая эти движения, как буржуазные, он воображает, что он ни весть как «революционен». В действительности же он именно этим и обнаруживает свой «существенный консерватизм», и если бы рабочий класс когда-нибудь следовал этой руководящей нити, то правительства могли бы себя только поздравить 36 Истинные революционеры нашего времени совершенно иначе понимают социалистическую тактику. Они «поддерживают всякое революционное движение, направленное против существующего общественного и политического строя 37 , что им, однако, не мешает - даже напротив! - организовать из пролетариата партию, совершенно отделяющую себя от всех эксплоататорских партий и являющуюся врагом всей «реакционной массы». Прудон, который, как нам известно, не питал преувеличенных симпатий к «политике», все же побуждал французских рабочих голосовать за кандидатов, обещавших «конституировать стоимость». Бакунин же ни за что не хочет слышать о политике. Рабочий лишен возможности пользоваться политической свободой: «ему для этого не хватает сущих пустяков - досуга и материальных средств». Стало быть, эта свобода только буржуазная ложь. Люди, говорящие о рабочих кандидатах, насмехаются над пролетариатом. «Рабочие депутаты, перемещенные в буржуазные жизненные условия и атмосферу исключительно буржуазных политических идей, перестают быть настоящими рабочими; чтобы стать государственными людьми, они становятся буржуа, пожалуй, еще в большей степени, чем сами буржуа. Ибо не люди создают условия, но условия создают людей» 38 Последний аргумент это почти все, что Бакунин усвоил от материалистического понимания истории. Безусловно верно, что человек-продукт социальной среды. Но чтобы применить с пользой эту неоспоримую истину, необходимо отречься от устарелого метафизического образа мышления, по которому вещи рассматривались одна за другой ч каждая независимо от остальных. Но Бакунин, как и его учитель Прудон, несмотря на все свое заигрывание с гегелевской философией, hp. всю жизнь остался метафизиком. Он не понимал, что и среда, создающая человека, может стать другою, когда она изменит свой продукт-человека. Среда, которую Бакунин имел в виду, говоря о политической деятельности пролетариата, есть среда парламентарно- буржуазная. Эта среда неизбежно должна испортить рабочих депутатов. Но среда избирателей, среда рабочей партии, вполне сознательно стремящейся к своей цели и хорошо организованной, неужели эта среда не может иметь никакого влияния на избранников пролетариата? Нет! Порабощенный экономически, рабочий класс навсегда останется в политиче- ском рабстве, на этом поприще он всегда останется слабейшим. Чтобы его освободить, нужно начать с экономического развития. Бакунин не замечает, что такая аргументация неизбежно приведет к выводу, что победа пролетариата абсолютно невозможна, если владельцы орудий производства сами не соблаговолят добровольно отказаться от них в пользу рабочих. В действительности порабощение рабочего капиталом служит источником не только политического, но и нравственного подчинения. Как же можно требовать, чтобы нравственно порабощенные рабочие восстали против буржуазии? Значит, для того, чтобы стал» возможным рабочее движение, необходимо прежде совершить экономическую революцию. Но экономическая революция возможна только, как дело самих рабочих. Таким образом, мы находимся в заколдованном круге, из которого легко выходит современный социализм, но в котором Бакунин и бакунисты неустанно вертелись и вертятся, не находя другой возможности освободиться, кроме логического salto mortale. Развращающее влияние парламентской среды на рабочих депутатов осталось до последнего времени излюбленным аргументом анархистов, критикующих политическую деятельность социалистической демократии. Мы уже видели, какая ей цена с теоретической точки зрения. Достаточно самого поверхностного знакомства с историей немецкой социалистической партии, чтобы убедиться, насколько практическая жизнь разрушает анархистские опасения. Отрицая совершенно всякую «политику», Бакунин увидел себя вынужденным перенять тактику английских трэд-юнионистов 39 Но он сам чувствует, что эта тактика недостаточно революционна и старается выйти из затруднения с помощью своего «Аллиан-са» - своего рода тайного международного общества, основанного на принципе самого дикого, грубо-фантастического централизма. Подчиненные диктаторскому жезлу самодержавного первосвященника анархии, «интернациональные» и «национальные» братья обязаны ускорять и направлять революционное движение, «по своей природе экономическое». В то же время Бакунин проповедует бунты, местные восстания рабочих и крестьян, которые хотя неизбежно должны быть подавлены, но все же, по его утверждению, должны иметь хорошее влияние на развитие революционного духа угнетенных. Само собою разумеется, что подобной «программой» он мог причинить много зла рабочему движению, но что ему не удалось сделать хотя бы малейшего шага вперед для «непосредственной» экономической революции, о которой он мечтал 40 . Мы дальше увидим, к чему должна была привести бакунистская теория «бунтов». Теперь же мы постараемся резюмировать все сказанное нами о Бакунине. Он сам окажет нам содействие при этой задаче: «На пангерманском знамени (т.-е. на знамени немецкой социалдемократии, следовательно, также и на знамени социал-демократии всего цивилизованного мира. - Г. П.) написано: удержание и усиление государства во что бы то ни стало. На социально-революционном же, на нашем знамени (читай бакунистском. - Г. П.) напротив, огненными, кровавыми буквами начертано: разрушение всех государств, уничтожение буржуазной цивилизации, вольная организация снизу вверх посредством вольных союзов - организация разнузданной чернорабочей черни, всею освобожденного человечества, создание нового общечеловеческого мира». Этими словами Бакунин заключает свое главное произведение: «Государственность и анархия». Мы предоставляем читателю оценить. по достоинству риторические красоты этого излияния. Что касается нас, то мы ограничиваемся только заявлением, что оно лишено решительно всякого человеческого смысла. Бессмыслица, совершенно голая, чистая бессмыслица - вот что «начертано» на бакунистском «знамени», и не нужно никаких кровавых и огненных букв, чтобы это было вполне ясно для всех, еще не загипнотизированных более или менее гремящей, но сплошь бессмысленной фразеологией. Анархизм Штирнера и Прудона был всецело индивидуалистичен. Бакунин «не желал» индивидуализма, или, вернее сказать, «желал» одну только сторону индивидуализма. Он изобрел по это му анархистский коллективизм. Но это изобретение обошлось ему очень дешево. Он дополнил утопию свободы утопией равенства. Но так как эти две утопии не «желали» мирно уживаться, так как они громко вскрикивали при склеивании, он бросил обе в доменную печь «непрерывный революции», где, разумеется, им пришлось замолчать - по той простой причине, что как та, так и другая совершенно улетучились. Бакунин - это декадент утопизма. |