Социальная философия. Политическая философия 02.06.2021 Крылов Д.А.. Рациональное и иррациональное в политике Рациональность

• Название: Рациональное и иррациональное в политике Рациональность
• Анкор: Социальная философия
• Дата: 27.03.2023
• Размер: 25.47 Kb.
• Имя файла: Политическая философия 02.06.2021 Крылов Д.А..docx
• Тип: Документы; #1017546

Рациональное и иррациональное в политике

«Рациональность» полисемантична, многомерна. По М. Веберу, это — точный расчет адекватных средств для заданных целей, методическое дости­жение планируемых результатов. Недостаток такой линии — отсутствие со­держательной модели «цели» и «средств» как сущностных показателей дея­тельности. В частном случае верно, что основанная на расчете, а потому «рациональная» локально, деятельность может быть нерациональной в гло­бальном масштабе — с позиций универсальных общечеловеческих подхо­дов.

Таковы апартеид, геноцид, терроцид, экоцид — «рациональные», как ни чудовищно это звучит, так как построены на «методическом расчете», но не­рациональные в принципе. В общем случае справедливо: там, где средства достижения цели отчуждаются от человека, превращаются в самоцель, ра­циональная деятельность утрачивает таковой статут. Отсутствие рефлексов подобных аргументов в интерпретации рациональности М. Вебера делает ее неэффективной. Не продвигает и представляющее ответ на критику уточненное веберовское толкование рациональности как соответствие деятельности эмпирически контролируемым правилам. Не продвигает потому, что не из­бавляет от недостатков исходного понимания рациональности: деятельность по эмпирически контролируемым правилам может быть нерациональной.

По Л. Витгенштейну, рациональность — конформность, наилучшая адап-тированность к обстоятельствам, восприятие деятельности под углом зре­ния status quo (существующее положение).

В основе рациональности — разумное ограничение свободы через воспи­тание, обучение, унаследование традиций, что обусловливает согласованность деятельности с обстоятельствами, ее рациональность. В отличие от разумно­сти, представляющей осмысленную деятельность в обстоятельствах, рацио­нальность означает целесообразную деятельность в обстоятельствах как ре­зультат адаптированности к ним, под чем подразумеваются: а) согласованность с обстоятельствами; б) оптимальный учет обстоятельств; в) учет последствий деятельности в обстоятельствах. Следовательно, фиксируя это, Л. Витгенштейн прав. Однако, если с тем, что рациональность есть наилучшая адаптирован-ность к обстоятельствам, согласиться можно, — с тем, что рациональность ограничивается принятием сложившихся способов деятельности instatn quo ante (в прежнем положении), согласиться нельзя. Несовместимая с догматиз­мом рациональная практика антиконформна: тенденция к целесообразности, реализующаяся через «критику», «выбраковку», обязывает улучшать, а не консервировать способы деятельности. По С. Тулмину, рациональносгь — логическая обоснованность деятельности. Такому пониманию присущи те же недостатки, что и пониманию М. Вебера. Подобно эмпирической, логи­ческая обоснованность единосущно не конституирует рациональности.

Не загружая изложение анализом имеющихся трактовок рациональности, подчеркнем: вопрос рациональности деятельности в своей объемной поста­новке позитивно в теории не решается — это сугубо практический вопрос.

Для построения локальных и глобальных толкований рациональности следует учитывать следующее: 1) парадигмой рационального является со­вокупный опыт; 2) как характеристика рациональное динамично: измене­ние деятельности меняет смысл рационального — рациональное в одних ситуациях перестает быть таковым в других; 3) рациональное фиксирует оптимальность, эффективность, методичность деятельности: лишь соответ­ствие деятельности установленным правилам гарантирует успешное дос­тижение намеченных целей при минимуме издержек; 4) рациональное вы­является в ходе оценки деятельности на ее соответствие фундаментальным законам природы и общественного развития, на базе исследования целей и средств их достижения (неадекватность целей и средств деятельности дефор­мирует ее рациональность)

В локальных интерпретациях рациональность понимается как деятель­ность по исторически задаваемым принципам достижения реалистичных целей. Локальные интерпретации возникают при учете ситуационных харак­теристик деятельности.

Понятие локальных и глобальных моделей рациональности логично про­ецируются на политические реалии. Есть смысл различать две ипостаси по­литики: здоровая политика и политиканство. Здоровая политика—система легально-легитимных граждански взвешенных воздействий, влияний, отме­ченных печатью ответственности субъектов политических акций перед Зако­ном, Историей, Народом, Собой; политика есть деятельность гуманитарно сбалансированная, непредвзято самоотчетная. Вопреки политике политикан­ство— сугубая конъюнктура, навеваемая растерянностью, податливостью политических субъектов, их полной погруженностью, поглощенностью особой ролью частной борьбы и событий, сиюминутными интересами, преходящими целями в отсутствии коренных ориентиров, гуманитарно об­считанных действий и последействий; политиканство есть деятельность всецело корыстная, творящая историю без любви к ближнему и высокой духовности.

Трезвая политика подразделяется на политику как конкретный курс (социальная технология — policy) и политику как рефлективную доктрину по­литических отношений, поставляющую полезные версии трансформации настоящего (социальная апология — politics).

Духовные формы (знание) созерцательны; практически-духовные фор­мы (политика) деятельностны. Учитывая, что назначение и призвание поли­тики — преобразовывать, изменять, воплощать, рациональность политики в общем обусловливается рациональностью мироустройства, жизнепреоб-ражения, где совершенно естественно обосабливать рациональность поли­тических технологий (policy) и апологий (politics).

Рациональность первых определяется следованием «королевским пу­тем» — путем законности, конституционности, гражданской санкциониро­ванно: идеально «рвение по разумению», крепящееся на обуздании, смирении страстей, фантазий, мечтаний и фундирующееся ведущими к звездам терниями, такими, как «благо», «счастье», «процветание». Глав­ное — не допускать произвола, насилия в отношении лиц и народов, избе­гать агрессивного патернализма, поощряющего ложно значительные вме­шательства государственной (институционально-политической) громады в налаженный ток вещей, лишающего людей права распоряжения судьбой, переводящего существование в тлетворный модус «на грани, наоборот, вопреки». Достойно-досточтимые политики действуют по Платону: созер­цая нечто стройное, самотождественное, не творящее несправедливости и от нее не страдающее, полное порядка и смысла, они подражают этому, привнося то, что они обнаруживают в идеальном бытии, в частный, обще­ственный быт людей. Полагаясь на саморегуляцию и чураясь незаконных начинаний, они тем самым усовершенствуют человечество.

Рациональность вторых поддерживается радением о невещественном бо­гатстве — «истинной правде» (И. Посошков). Обращаясь к периодически ос­ваиваемому нами глубокому сюжету инвариантов человеческой жизни, по аналогии с фундаментальными физическими константами (ФФК) — посто­янная Планка, слабого, сильного взаимодействия, тонкой структуры и т. д.— введем понятие фундаментальных социальных констант (ФСК). По аналогии же с тем, что ФФК ответственны за устойчивость связанных состояний от ядер и атомов до звезд и галактик, наделим ФСК ответственностью за фиксированность общественных структур в цивилизационной системе отношений. Основные параметры социальности, подразумевая тип производства, об­щественного и экзистенциального устроительства весьма стандартны. Вы­членяя крайности, получим либо дисциплинарный, либо инициирующий социум с соответственными способами поддержания жизни:

— производство: коитингентированность — самостимулированность;

— гражданственность: казарменность — гарантированность свободы;

— жизнесфера: отчужденность — самореализованность.

Основная идея, какую мы выносим из опыта вершения истории, заклю­чается в том, что историческое бытие осмысленно, что подлинная цель ис­торической жизни состоит в наращивании плодов цивилизации, обеспечи­вающих эффективность производства, конституционность, легальность, достойность существования. Речь, стало быть, идет о просматриваемой выделенной траектории эволюции человечества по вектору умножения гуманитарности. Сказанного достаточно для очередной аналогии. Обраща­ясь к естествознанию, отметим исключительную эвристичность формули­руемого в космологии антропного принципа (АП). Устанавливающий кор­реляцию между эволюцией Вселенной и возникновением человечества АП взрывает утвержденную Н. Коперником антиантропоцентрическую пара­дигму. Суть в том, что, как бы там ни бьшо, но человек с его социальностью и сознанием занимает привилегированное положение в мире. Возникает за­дача увязки естественного прогресса Вселенной с необходимостью появле­ния геопланетарной цивилизации (проблема мотивированности, предопре­деленности развития нашей природной мегасистемы). Задача эта решается путем оригинального истолкования АП.

Слабая версия АП. Во Вселенной множество объектов от обычных звезд до галактик, пульсаров, квазаров, черных и белых дыр. Все они осваиваются средствами наличных теорий, в количественной плоскости обусловленных использованием ФФК. Значения ФФК — эмпирические. Поскольку опыт не сообщает необходимости, спрашивается: к чему ведет предположение изме­нения их номинала? С позиций гносеологии ясно: если значения ФФК будут иными, изменятся формы знания. А в онтологии? Как изменится реальная картина в случае других значений ФФК? Естествознание отвечает: варьиро­вание ФФК влечет трансформацию реальности вплоть до инореальных форм (невозможность жизни, сложных химических, предбиологических структур). Если это так, то в чем основание одноколейности естественного отбора, обу­словившего наблюдаемое состояние? Надлежащего ответа естествознание не дает. Оно лишь не отвергает возможности шпорализма миров с различными значениями ФФК, что исключает, однако, действительность нашей геообстановки. Резюмируя, акцентируем тезис, согласно которому факт на­личной геообстановки отрицает реальность иных значений ФФК; другими словами, мы живем постольку, поскольку значения ФФК таковы.

Принципиально сходное, на наш взгляд, обстояние дел в обществознании. Мир не взорван до сих пор изнутри потому, что имеются универсальные постоянные социальности в виде законов эффективной коллективности, производительности, экзистенциальное™. Из теории никак не вытекает зна­чений констант для обеспечения жизни. Теория как перебор логических диспозиций, вообще говоря, допускает любые значения. Наделе в естество­знании и в обществознании не много-, а одновариантность. Само наличие жизни отрицает произвольные значения ФФК, не стимулирующие факт жизни. Также наличие социальности отрицает любое устроение общества, ставящее под сомнение факт социальности при несоблюдении ФСК. Хотя общество a priori может организовываться по-разному, условия отбора на­кладывают жесткие ограничения на социальную технику в лице системных требований цивилизованности, поскольку есть ФСК, есть единство истории, понимаемое как внутреннее тождество, родство, сходность способов, прие­мов вершения, отправления гарантированной жизни.

Сильная версия АП. Ретрополируя ситуацию, скажем так: факт наличной социальной организации предопределяет предыдущие этапы,— чтобы че­ловечество могло существовать, условия антропной цивилизации должны быть жестко ограниченными на протяжении всей эволюции человечества. Иначе говоря: антропная цивилизация должна быть такой, чтобы в ней на некоторой фазе допускалось существование наличных социальных форм. Наша социальность не случайна. Ее комплексы de facto лимитируют мно­гообразие видов устройства жизни. Отследить хитросплетения становления антропной цивилизации входит в задачу социальной эволюционистики (одно из звеньев глобальной эволюционистики), призванной уточнить последова­тельность цепочек утверждения человеческих форм посредством не меха­нической, а целеполагающей ценностной детерминации.

В физике варьирование значений ФФК влечет идею ансамбля Вселенных. В социологии сходная операция обусловливает идею плюрализма культур­ных миров. В отличие от физики, где видоизменение ФФК остается абстракт­ной возможностью, в социологии многообразие типов социумов с атрибу­тивными им ФСК дано опытно-исторически: на ограниченных геопланетарных просторах воплощается ансамбль способов воспроизводства жизни со все­ми мыслимыми (и немыслимыми) комбинациями начальных условий и ФСК. Картина историко-культурного многообразия, однако, по ходу прогресса ут­рачивает многоцветие: в цивилизационном отношении все народы идут к одному оптимальному укладу. В обществе потенциальный кредит имеют лишь гуманитарно оправданные формы. Перспектива дееспособного общества просматривается для минимума комбинаций параметров, которые обосаб­ливают в ансамбле миров особое цивильное подмножество. Остальное — дикость, нецивилизованные стадии человечности.

Рациональность в политике приобретает редакцию противостояния циви­лизации варварству. Имеются два принципа существования: дивергенция — линия почвы, наращивания многообразия (тот же Восток с началом подда-ничества и Запад с началом гражданства) и конвергенция —линия единства истории, цивилизационных инвариантов (обеспечение достойного воспро­изводства жизни во всех регистрах экзистенциальности). Как ни обустраивать жизнесферу, суть — в достижении гарантированного существования, укре­плении уверенности в завтрашнем дне, преодолении отнимающего лучшую часть доблестей рабства, духовном, гражданском раскрепощении, творче­ской продуктивной самореализации.

В основе иррациональной политики лежат волюнтаризм, фанатизм, авантюризм, догматизм, национализм, шовинизм, зашкаливающий радикализм, имперскость, но, главное, — ложь, фальсификации и неконтролируемое насилие.

Иррациональная политика спонтанна, непредсказуема и аморальна. Слишком часто она амбициозна, захолустна и мелодраматична, черпая демагогию и произвол в дешевых трагедиях и фарсах.
Она строится на ложных национальных мифах и головных химерах вождей, причем часто носит неадекватный характер.

Порывает с творческим началом, культурой и нравственностью. Место политической культуры занимают коллективный нарциссизм и социопатия вождей. Хотя Гегель считал, что государство выше этики и что война выше мира, я на стороне Б. Кроче, видевшего политику частью культуры, немыслимой без морали.

Именно знание теории культуры вообще и стратегической культуры в частности может объяснить как факторы иррационализма, так и действия государств, выходящие за рамки рациональной модели поведения.
Присущее иррациональной политике бескультурье ведет к подмене интересов общества пустопорожними лозунгами и кличами.

Место ценностей занимают интересы вождей и олигархии. Ценности, на которых воспитывались многие поколения политиков — профессионализм, интеллигентность, эрудированность, уважительное отношение к праву и правам человека, высокая общая культура — при иррациональной политике становятся не только невостребованными, но препятствующими прохождению во власть.

Место мира занимает апофеоз иррационального — война, насилие, систематические убийства, стихийное начало, замкнутый круг случайности.
Огромную роль играют антигуманные идеологии, ложные цели и пропаганда, пагубные влечения лидеров. Обычно такая политика определяется иррациональным лидером с явной манией величия.
Индикатором иррациональности может служить цикличность повторения ошибок. Если мы видим, что число ошибок прирастает, что ситуация не улучшается, а ухудшается, значит можно с большой долей вероятности предположить, что политика иррациональна.

Иррациональная стихия в политике означает доминирование не разума и реальности, но следование превратным импульсам, предрассудкам, верованиям, слухам, негативным эмоциям, неосознанным побуждениям и мотивам, неправильно понятым интересам.

Часто такая политика клерикальна и эксплуатирует фундаментализм и дремучие религиозные верования народа.
Ей присуще несоответствие средств и результатов целям политического действия, давление утопических и даже мистических элементов сознания.

Иррациональная политика нередко опирается на конспирологию, экстремистские лозунги и принцип «везде враги».
Она агрессивна, злобна, взывает к примитивному национализму или фундаментализму и опирается на молодежь с повадками шпаны. Ей свойственна бескомпромиссность, пропаганда девиантных поведенческих матриц, героизация преступного поведения и безальтернативности силы.
При иррациональной политике кратковременные интересы, заточенные на приобретение сиюминутных выгод, позиционируются как самые важные и доминируют над долговременными.
Инструментами а руках таких политиков становятся чувства ненависти, мести, злобы,  зависти, подогреваемые средствами массовой пропаганды.
Оболваненные, задуренные, зомбированные массы, убежденные в своей правоте и безошибочности, становятся идеальным материалом в руках политических манипуляторов.
Нередко такая политика носит имперский характер, свидетельствующий о дремучести, утрате человечности и оскудении понимания справедливости.
Иррационализм языка играет в ней большую роль, чем реальное положение вещей.

Ведет к дегуманизации и «исчезновению» человека, пренебрегает его персональными интересами и потребностями, принижает значение человеческой личности как главного субъекта общественно-исторического процесса.

Отсутствие упорядоченности и иррациональность в политических процессах создают феномен «мирового расстройства».
Часто основана на больном национальном сознании, являющемся следствием комплекса неполноценности. Такое сознание, соблазненное идеей государственного величия, сколь бы порочным ни было само это государство, перестает быть разумной политикой и обретает черты психической патологии. Оно становится формой национального безумия, национального психоза, извращающего всю иерархию ценностей, делающего очевидное зло (порочное, бесчеловечное государство) добром, а добро (гуманность, уважение национальных прав, добрососедство) — злом. Иррационально жаждет приращения земель, хотя не знает, что делать с ранее «приращенными».
Меру соотношения рационального и иррационального моментов в политике во многом определяет степень информированности участвующих в ней людей о происходящих событиях. Свобода выбора варианта развития реально осуществима только при полной информированности, что делает ее действенным фактором политической деятельности и политического выбора. Иррациональная политика сочетает в себе слабую информированность, зависимость от эгоистических или групповых интересов и подмену реальности химерами.

Сопряжена с цензурой, репрессиями по отношению к инакомыслящим, борьбой со свободой слова и неуважением прав человека.
Подменяет правдивую информацию откровенной ложью, предрассудками, страстями, слухами, неправильно понятыми интересами и т. д.
Иррационализм в политике ведет к монополизму в суждениях, ликвидации критики и самокритики, лишению личности или коллектива способности самостоятельно принимать решения. Люди, будучи сведенными в несвободную массу, начинают действовать иррационально, вопреки логике, принимать решения, неверные до смешного.
Характеризуется огромной дистанцией между целями и результатами, планируемым и действительным, между вложенными средствами и результатами.

Иррационализм — это выбор народом правительства, благодаря политике которого снижается его уровень жизни, прав и свободы личности.