Главная страница
Навигация по странице:

  • – Что бывает, если собаку змея укусит

  • Письмо Валерки Частова (рассказ Эдуарда Успенского)

  • — А что, Танёнка Частова жива Или к сыну уехала

  • — А чего она перессорилась

  • — Татьяна Семеновна, — с ходу начал Валерка. — А чего это вы тетю Дуню Частову обидели Татьяна Семеновна аж подпрыгнула на своей табуретке:— Ты что Кого это я обидела

  • — «Дорогая Дуняшка Частова», — принял это к сведению Валерка. — «Я тебя обругала сдуру». Так правильно

  • — Значит, — продолжил Валерка. — «Я тебя обругала сдуру… и еще буду». Так правильно — Так правильно, — согласилась довольная Татьяна Семеновна.— А дальше про что писать

  • — «Хоть курей у меня и не осталось вовсе. Последнюю летом ястреб утащил». Так правильно

  • — Может, о здоровье напишем

  • — Татьяна Семеновна, — говорит Валерка, — ведь вы месяц не виделись. Были у вас какие-нибудь радостные события

  • — Я так и напишу, — говорит Валерка. — «Дорогая Татьяна Семеновна, никакой погоды у нас нет, метель одна». Правильно

  • — «Никакой погоды у нас нет», — повторяет Валерка. — «Только метель одна. С чем вас и поздравляю». Правильно

  • — «Хотя у меня его и вовсе нет!» — подхватывает Валерка. — «Так что приходи ко мне со своим телевизором». Так правильно

  • — «Мне пирог ни к чему… — пишет дальше юный директор по связям. — Я его Валерке отдам. Больно парень хороший». Так правильно

  • эдуард успенский. Документ Microsoft Word. Рассказ Эдуарда Успенского


    Скачать 38.67 Kb.
    НазваниеРассказ Эдуарда Успенского
    Анкорэдуард успенский
    Дата17.02.2022
    Размер38.67 Kb.
    Формат файлаdocx
    Имя файлаДокумент Microsoft Word.docx
    ТипРассказ
    #364961

    Целебный бык (рассказ Эдуарда Успенского)

    Село Троицкое под Переславлем-Залесским — село тихое и безобидное. Люди в нем молчаливые, уважительные.
    А деревня Афонино, которая в двух километрах рядом, такая разговорчивая, будто и не из этой местности. Недаром ходят слухи, что крестьян для этой деревни помещик афонинский в карты выиграл. И выиграл он их, верно, в каких-нибудь южноцыганских краях. Потоку что таких говорливых людей нигде больше в наших краях не водится.
    Когда идешь по Троицкому, все на тебя смотрят, просто глазами едят, но ни о чем не спрашивают.
    Когда идешь по Афонино, только о тебе и разговоров.
    — Смотрите, мужик с удочкой днем на реку идет.
    — А что? Пользы от него никакой, вот его и выставили из дома.
    — Почемуй-то пользы от него нет? Выстави его в огороде, вот тебе и польза. Все птицы разлетятся и кабаны на картошку не пойдут.
    — Да он, небось, городской, столичный. Он в огороде завянет в полчаса. Ему бы только бумажки подписывать.
    — У меня летошний год жил один городской, квелый такой, бесполезный. От него еще жена ушла. И от этого тоже скоро уйдет.
    — Это почему от меня тоже скоро уйдет? — не выдержал я.
    — Потому. Делов в хозяйстве полно, а ты на речку с удочкой.
    — Вот он обратно пойдет, посмотрим, сколько он там выловит.

    Так от крыльца до крыльца передают тебя как эстафету.
    Зато в Афонино всяких событий мало, а на Троицкое они так и сыпятся. То кино туда приедут снимать про партизан. То окажется, что пенсионерка Купцова Дуняша уже третий год как ведьма — из-за нее у Клековых корова не доится. То выяснится, что бригадир Павловский на тракторе художнику Чижикову забор снес. Потом следы заметал и трактор в обочине утопил.
    А то вдруг такое случилось — в Троицком бык Цыган заиграл. Козырять стал.
    Был бык как бык. А с осени стал за кем ни попадя гоняться с рогами.
    Коровник старый был. Если быка к столбу привязать, он все развалит. Вот он и ходил непривязанный.
    Однажды Павел Васильевич Пугачев, районный архитектор, с грибами из леса возвращался. Решил он угол поля срезать, через коровник пройти.
    Ходил он медленно, потому что его радикулит разбил.
    У нас в Троицком есть примета такая народная, что радикулит у того человека бывает, который свою работу делать не хочет. Так вот, архитектор Пугачев так не хотел ее делать, что весь скрюченный ходил. И с каждым годом все скрюченнее и скрюченнее становился.
    И вот с такой повышенной скрюченностью он около коровника оказался. Они столкнулись — архитектор повышенной скрюченности и бык повышенной бодучести — и чем-то друг другу усиленно не понравились.
    Что бык Цыган архитектору не понравился — это наплевать и забыть, ни какого действия из-за этого не намечалось. А вот что Павел Васильевич Цыгану не понравился — это хуже, из этого прямое действие получилось. Бык как на Павла Васильевича побежит!

    Я не знаю, бегал ли когда-нибудь за вами бык, дорогой читатель, но дело это не забавное, а прямо-таки ужасное.
    Павел Васильевич это знал и немедленно в сторону от быка бросился.
    А скользко, после дождя. Архитектор буксует и Цыган пробуксовывает. Но постепенно они скорость набирать начали и все быстрее стали двигаться.
    Никто и не подозревал, что Павел Васильевич такой спортивный. Он три круга вокруг коровника сделал, потом на навес над крыльцом взлетел и на нем сидит. Он сидит, а Цыган гнилушки из под крыльца выковыривает.
    Хлоп! И Павел Васильевич, как в замедленном кино, стал вниз падать.
    Но во время бега что-то с ним произошло, он стал быстрее в сто раз соображать. Пока он падал, он лодку у забора увидел перевернутую на чурочках. Он к этой лодке кинулся.
    Цыган с себя навес сбросил, а Павла Васильевича уже не достать, он под лодкой блаженствует.
    Цыган стал вокруг пастись. Отойдет, но глазом на лодку косит. Только Пугачев высунется, Цыган уж тут как тут с рогами.
    Пришлось Пугачеву вместе с лодкой отползать. А лодка тяжеленная. И полз он как черепаха в собственном доме. Полкилометра полз. Вот тебе и срезал у гол!
    Но что самое интересное — его скрюченность как рукой сняло. Он прямой и стройный стал. Такой прямой, стройный и ошалелый в районный город и уехал.

    Зато он потом за две недели новый коровник спроектировал. А бывало, месяцами работу выполнял.
    А наши деревенские Цыгана с тех пор Фельдшером стали звать. И говорят:
    — У кого радикулит, мы можем им нашего быка по рецепту выписать. Любого человека в пять минут починит.

    - КОНЕЦ -

    Укус гадюки (рассказ)

    Это было в рабочем поселке Рагациеме в Латвии. Мы с собакой Астрой тибетским терьером пошли к озеру искать янтарь. Около озера канал прокладывали экскаватором, и в отвалах песка можно было янтарь собирать, даже очень крупный.
    Собаке Астре янтарь был совсем ни к чему, она больше за компанию ходила, а я очень хотел кусок янтаря найти с мухой внутри. Такой янтарь редко, но встречается. И эта доисторическая муха меня очень интересовала. Я бы ее с современной мухой сравнивал – у кого больше ног, больше крыльев, и узнавал бы, в какую сторону мухи за тысячелетия развивались.
    Светит солнце, я янтарь ищу и вдруг слышу, моя Астра как залает, потом как заскулит. Я обернулся, вижу Астра рычит на маленькую черную гадюку, а гадюка на песке вьется, тихо так шипит и назад отползает.
    "Укусила она или не укусила?" – думаю. И понял, что укусила. Уж больно моя Астра лапой морду трет.
    Я Астру схватил и в деревню ходу. Там спрашиваю у стариков:

    – Что бывает, если собаку змея укусит?
    Они мне говорят, что собака день походит, потом становится вялой, судороги начинаются и дохнет.
    Караул! Моя собака уже дергается, у нее судороги. Потому что она очень маленькая.
    Я ее в рюкзак посадил и ходу в соседнюю деревню на велосипеде. Там ветеринарный пункт был.
    Подлетел, стучу. Вышла женщина. Я ей говорю:
    – Спасите мою собаку, ее змея укусила!
    Женщина говорит:
    – Мне жалко вашу собачку, только я ничего не могу сделать. Наш ветеринар в отпуске. Я просто уборщица.
    Я чуть не заплакал. А женщина говорит:
    – Я вам ампулу дам.

    – Какую ампулу?
    – С противозмеиной вакциной. Нам для коров выдают. Вы в больницу поезжайте, пусть вам укол сделают.
    – Если у вас ампула есть, дайте мне шприц, я сам себе, то есть собаке, укол сделаю.
    Уборщица говорит:
    – Нет, это не так просто. Есть инструкция, как уколы делать. И не один, а несколько.
    Она принесла мне ампулу в яркой картонной коробочке. И там была инструкция. Сначала надо было сделать укол из слабого раствора сыворотки. Потом укол корвалола, чтобы сердце стимулировать. Потом укол из концентрированного раствора. Потом еще какой-то.
    Я бросил у нее велосипед, выскочил на шоссе, сел на попутку и в город Тукумс бросился. А собаке моей все хуже. Лежит тихо в рюкзаке, только вдруг дергаться начинает.
    Шофер меня к самой "скорой помощи" подвез. Я рюкзак с собакой оставил у входа, сам в чистую-пречистую больницу вхожу, где все белое. От этой белизны я еще чумазее и грязнее стал. Врачи на меня с удивлением смотрят:

    – Что с вами?
    – У меня щеночек умирает, – говорю, – его гадюка укусила. Помогите!
    Им показалось "сыночек" умирает. Они требуют:
    – Несите его немедленно сюда.
    А как я с собакой вошел, они на меня как закричат. И между собой сердито по-латышски заговорили.
    Я им говорю:
    – Это не простая собака. Она в кино снималась. Она петь умеет.
    Только они еще больше сердятся.
    Тогда я им говорю:
    – Да послушайте. Сегодня собаку укусили, завтра – мальчика. А вы даже не знаете, как уколы делать надо. Вы бы хоть попрактиковались на собаке. Вот у меня ампула в кармане, а вот какая сложная инструкция.
    Врачи задумались и говорят:
    – А ведь, вправду, мы не умеем противозмеиной вакциной пользоваться. А ведь мы же "скорая помощь". Ладно, давайте вашу собаку сюда, будем ее спасать. Только вы в своей одежде уходите на улицу. Когда надо будет, мы вас позовем.Я на улицу пошел и ждал целый час. Через час мне собаку вынесли. Она была без сознания. Но врачи сказали:
    – Будет жить ваша собака. Мы все правильно сделали, не упустили ее. И вам спасибо. Мы теперь умеем вакциной пользоваться.
    И точно, собака Астра ожила. И много еще героических подвигов сделала. А когда я в деревню вернулся, старики у меня спросили:

    – А ты гадюку убил?
    – Нет, не убил.
    – А зря, надо было ее лопатой ударить. Каждый человек в жизни должен змею убить.
    И вовсе не каждый. И не надо никого убивать. Эта гадюка там живет, и мы к ней на ее территорию пришли. Она маленькая, а собака для нее большая. Однако она на собаку смело бросилась.
    Это давно было. Тогда еще не знали, что змеи полезные. И я тоже этого не знал, а ведь правильно сделал, что гадюку не убил. Сейчас ее дети по свету гуляют и свой яд людям отдают. А гадючий яд очень полезный. Он на противозмеиные сыворотки идет.

    - КОНЕЦ -

    Письмо Валерки Частова (рассказ Эдуарда Успенского)

    В селе Троицком наступила зима. Снега — хоть на лодке по нему плавай, как в старину. Между домами дорожки проложены, словно окопы.
    И только от крайнего дома Татьяны Семеновны Частовой никакой дорожки нет — ни к соседям, ни к колодцу, ни к лесу.
    Валерка Частов сразу заметил это, когда сошел с автобуса:

    — Не померла ли?
    Двенадцать лет Валерке, он в этой деревне родился и вырос. Но живет он в городе с родителями.
    Он спросил у своей тетки — тети Лиды, как только вошел в избу:

    — А что, Танёнка Частова жива? Или к сыну уехала?
    — Никуда она не уехала, — ответила тетка. — Сидит себе сычом в своем доме. Разговаривать ни с кем не хочет. Со всей деревней перессорилась. Даже к Дуняшке Частовой не ходит.
    Между прочим, в Троицком что ни дом, то Частовы живут.

    — А чего она перессорилась?
    — Кто ее знает. Она всегда была какая-то чудная. А тебе-то не все ли равно?
    Только Валерке не все равно. Он всех деревенских людей знает и любит. И не нравится ему, когда кто-то в ссоре, в печали или вовсе заболел.
    Он когда вырастет, наверное, возьмет этот захудалый колхоз под свое руководство. Станет в нем председателем и выведет колхоз в миллионеры.
    И твердо Валерка решил Татьяну Семеновну со всеми помирить, особенно с ее задушевной подругой Дуняшей Частовой, то есть Евдокией Павловной.
    Для начала отправился он на почту, чтобы у почтальонки Анастасии Алексеевны все деревенские новости узнать. У кого корова отелилась, кто машину «Жигули» купил и кому пенсию на десять рублей повысили.
    И надо же такому быть, что Татьяна Семеновна — широко известная в сельских кругах пенсионерка, на этой почте собственной персоной сидела, пенсию получать ждала. Ни на кого не смотрела, никуда не оглядывалась.
    И сердитостью от нее так и веяло во все стороны.
    Платком она была перемотана с ног до головы, как пулеметной лентой, но разматываться, видно, не собиралась. А почтальонки Анастасии Алексеевны не было.

    — Татьяна Семеновна, — с ходу начал Валерка. — А чего это вы тетю Дуню Частову обидели?
    Татьяна Семеновна аж подпрыгнула на своей табуретке:

    — Ты что? Кого это я обидела?
    — Тетю Дуню. Не разговариваете с ней. Ругаетесь.
    — Да я ее дурой назвала. Она ведь что заявила. Она сказала, что наши мужики от их колодца ручку взяли.

    — И только-то?
    — Это тебе только-то. А наши мужики не воры. Им эта ручка даром не нужна! Я и сказала ей: «Ты наших мужиков хорошо знаешь. Они чужого ничего не возьмут. Нечего на них напраслину возводить!»
    — Татьяна Семеновна, давайте я вас помирю.
    — Ишь, мирильщик нашелся! Я с ней разговаривать не собираюсь.
    Слова из Татьяны Семеновны сыпались жутко сердитые, но видно было, что основная сердитость давно уже прошла. Просто бушевало самолюбие. Была бы она зла по-настоящему, стала бы она перед Валеркой оправдываться, что-то ему объяснять!
    — Татьяна Семеновна, а и не надо разговаривать. Давайте мы с вами ей письмо напишем.
    — Тебе делать нечего, вот и пиши.
    Валерка, не теряя времени, вытащил из-за почтового барьера однокопеечный лист для письма, взял на изготовку государственную ручку на веревочке и стал сочинять текст:
    — «Дорогая Евдокия Павловна!»
    Он с вопросом посмотрел на Татьну Семеновну:

    — Правильно?
    — Чего? — поразилась старуха. — Какая она тебе Евдокия Павловна, когда она Дуняшка Частова!

    — «Дорогая Дуняшка Частова», — принял это к сведению Валерка. — «Я тебя обругала сдуру». Так правильно?

    — Правильно, — согласилась Татьяна Семеновна.
    — «Больше не буду», — продолжил Валерка.
    — Как это — больше не буду! — возразила старуха. — У меня нервы подымутся, я еще и не такое скажу!

    — Значит, — продолжил Валерка. — «Я тебя обругала сдуру… и еще буду». Так правильно?
    — Так правильно, — согласилась довольная Татьяна Семеновна.

    — А дальше про что писать?
    — Не знаю. Ты грамотный, ты и пиши.
    — Когда не знают, про что писать, про погоду пишут, — сказал Валерка.
    — Вот про погоду и пиши.
    Только он собрался писать про погоду, как дверь почты открылась, и вошла сама Евдокия Павловна Частова. Тоже вся в платках, как в пулеметных лентах, но в отличие от Татьяны Семеновны маленькая и сухая.
    Едва ее глаза привыкли к темноте после белого снега, она заметила Татьяну Семеновну, повернулась и бросилась бежать.

    Валерка догнал бабушку у двери, обнял и вернул назад:
    — Садитесь, Евдокия Павловна. Мы вам письмо пишем.
    Он усадил ее на другую табуретку, подальше от Татьяны Семеновны, и продолжил свою работу.
    — «Дорогая Евдокия Павловна», — говорил и писал он. — «Погода у нас хорошая. Хоть на лыжи вставай».
    — Какие еще лыжи! — поразилась Евдокия Павловна. — Когда метель третью неделю метет.
    — Чего твоя метель! — зашумела Татьяна Семеновна. — Чего твоя метель! Когда она давно уже кончилась! Глаза-то разуй!
    — Евдокия Павловна, Евдокия Павловна! — бросился Валерка к новопришедшей старушке. — Вы подождите, вы не вмешивайтесь. Когда будем ответ писать, мы про вашу погоду напишем. Ладно?
    Она согласилась и притихла.
    — Так чего дальше-то писать? — спрашивает Валерка.
    — Чего, чего? Сам знаешь, чего.
    — Я про курей напишу, — говорит Валерка.
    — Пиши про курей, — соглашается Татьяна Семеновна.
    — «Куры мои здоровы», — пишет и говорит Валерка. — «Вовсю несутся, несмотря что зима».
    — Как так несутся?! — поражается Татьяна Семеновна. — Да у меня курей и не осталось вовсе! Последнюю летом ястреб утащил.
    Валерка с ходу подхватывает:

    — «Хоть курей у меня и не осталось вовсе. Последнюю летом ястреб утащил». Так правильно?
    — Так правильно, — соглашается Татьяна Семеновна.
    Старухи молчат и вздыхают на своих табуретках.
    — О чем еще написать? — спрашивает Валерка.
    — Почем я знаю, — отвечает Татьяна Семеновна.

    — Может, о здоровье напишем?
    — Пиши о здоровье.
    Валерка диктует сам себе и записывает:
    — «Здоровье у меня здоровое. Ничего не болит. И температура нормальная — 36,6».
    — Да, не болит! — возражает Татьяна Семеновна. — Поясницу так и ломит. Хоть криком кричи! А горчичники некому поставить! И давление у меня повышенное. Все время что-то давит.
    Валерка подхватывает:
    — «Ничего не болит. Только давление повышенное. Все время давит. А горчичники некому поставить».
    — У Анастасии Алексеевны тоже поясница, — скромно вставляет Евдокия Павловна про почтальонку, чтобы тоже чего-то делать.
    — Да у нее поясница потому, что она от работы бегает. Все у Ольгушки Павловской сидит, в карты играет, — взрывается Татьяна Семеновна. — Нашла, кого жалеть! На почту приходит раз в неделю, а зарплату целиком получает!
    На этот взрыв Евдокия Павловна снова собралась сбежать, но Валерка ловит ее за платок и силой усаживает обратно.

    — Татьяна Семеновна, — говорит Валерка, — ведь вы месяц не виделись. Были у вас какие-нибудь радостные события?
    — Каки таки события?

    — Может, посылка пришла с книгами или гости приезжали?
    — Никакие гости не приезжали. Вот только крыса у меня завелась.
    — Чего же тут радостного? — спрашивает Валерка. — Когда крыса завелась? Больше нечего сообщить соседке нашей дорогой — Евдокии Павловне?
    — Все! — отвечает Татьяна Семеновна. — Хватит с нее!
    — А что, — говорит юный дипломат. — Конечно, хватит. И так вон сколько новостей ей сказали.
    Он перегнулся через барьер и взял еще один листок для писем.
    Почтальонки Анастасии Алексеевны все еще не было. Видно, и в самом деле она забегалась по личным делам.
    — Евдокия Павловна, будем ответ писать. Теперь вы диктуйте.
    — А чего диктовать-то? — спрашивает скромная Евдокия Павловна.
    — Какая погода у вас.
    — Сам видишь, какая погода. Никакой погоды, метель одна.

    — Я так и напишу, — говорит Валерка. — «Дорогая Татьяна Семеновна, никакой погоды у нас нет, метель одна». Правильно?
    — Правильно, — отвечает Евдокия Павловна.
    — Ой, — сказал Валерка, — бланк-то вам поздравительный достался. Значит, адресата поздравить надо.
    — С чем? — спрашивает Евдокия Павловна.
    — С чем хотите. Хоть с погодой.
    — Вот и поздравляй с погодой.

    — «Никакой погоды у нас нет», — повторяет Валерка. — «Только метель одна. С чем вас и поздравляю». Правильно?
    — Ты пишешь, тебе и видней, — дипломатично говорит Евдокия Павловна.
    А Татьяна Семеновна все внимательно слушает, словно не про ее погоду говорят.
    — Опишите, что вы сейчас читаете. Художественную литературу какую.
    — Стара я читать-то. Отчиталась уже. Я радио слушаю.
    — Так и запишем, — говорит Валерка. — «Дорогая и задушевная моя подруга Татьяна Семеновна. Ты ко мне редко заходишь…» Редко она заходит?
    — Совсем не заходит.
    — «…Ты ко мне редко заходишь, так редко, что совсем не бываешь, и я все время слушаю радио и смотрю телевизор». Какой у вас телевизор?
    — Никакого нет, — отвечает Евдокия Павловна.

    — «Хотя у меня его и вовсе нет!» — подхватывает Валерка. — «Так что приходи ко мне со своим телевизором». Так правильно?
    — А где ж он? — спрашивает Татьяна Семеновна. — Твой телевизор? Тебе же зять Антон привозил из города.
    — И Антон привозил, и Галка, сноха, привозила, да не кажут они здесь. Больно слабые. К ним антенна нужна большая кака-то.
    Валерка видит, что контакт между старухами налаживается, и начинает дело вести к финалу.
    — «Дорогая Татьяна Семеновна, я очень по тебе скучаю. Помнишь, как в тяжелые военные годы мы делились последним сухарем? Бери пирог с изюмом и приходи в гости. В шесть часов…» Верно?
    — А чего же? — говорит Евдокия Павловна. — Только пирог ни к чему. Пусть просто так приходит.

    — «Мне пирог ни к чему… — пишет дальше юный директор по связям. — Я его Валерке отдам. Больно парень хороший». Так правильно?
    — А что? — соглашается Евдокия Павловна. — Все по-хорошему.
    — Значит, бабушки, будем заканчивать.

    Валерка снова потянулся через барьер, взял у прогульщицы-почтальонки два конверта, надписал адреса и сказал:
    — Все. Раз почтальонки нет, сам пойду почту разносить. А вы тут не засиживайтесь. Вас дома письма ждут.
    Он положил на стол Анастасии Алексеевны двадцать копеек за конверты без марок и вышел на улицу из почты.
    В ясный-ясный, белый-белый зимний день.

    - КОНЕЦ -




    написать администратору сайта