Самый скверный городишко из всех приморских городов России
 Скачать 17.18 Kb.
|
|
3 августа 1820 года с полуострова Тамань Александр Пушкин увидел берег Тавриды. "Самый скверный городишко из всех приморских городов России", — так немного позже отзывался о Тамани Михаил Лермонтов. В 1820 году это было непримечательное селение, где проживало примерно две сотни человек. А Крым даже по рассказам представлялся поэту чудесной страной, ведь и похищенная Черномором Людмила гуляет среди прекрасных рощ и алмазных фонтанов, которые можно сравнить лишь с Соломоновыми кущами или садами князя Тавриды. Но покинуть Тамань удалось не сразу: на море было волнение. Пушкин путешествовал по Кавказу и Крыму с семейством героя Отечественной войны генерала Николая Раевского. С сыном его Николаем, будущим основателем Новороссийска, он дружен был ещё в Петербурге, а среди дочерей Раевского — Екатерины, Елены и Марии — исследователи долго искали загадочную пушкинскую возлюбленную, которая многие годы владела его воображением. Итак, в августе 1820 года Пушкин и семейство Раевских провели два-три дня в виду берегов Крыма и наконец смогли отплыть. Переправа из Тамани в Керчь на канонерской лодке занимала тогда примерно два с половиной часа, хотя в неспокойную погоду доходило и до шести-семи часов. Ни Раевские, ни Пушкин не вели дневниковых записей, но мы можем датировать их передвижения благодаря совпадению: прямо перед ними, опережая на несколько часов, совершал вояж статский советник Гаврила Гераков, оставивший путевые записки. Он разговаривал с Пушкиным ещё в Пятигорске и впоследствии то и дело помечает появление Раевских, а значит, Пушкина. 15 августа Раевские высадились в Керчи. Город не произвёл на Пушкина особого впечатления. Поэт ожидал увидеть "развалины Митридатова гроба, следы Пантикапеи", однако нашёл "груду камней, утёсов, грубо высеченных", заметил несколько рукотворных ступеней. "Я увидел следы улиц, заросший ров, старые кирпичи — и только" — описание невзрачности тех мест в письмах к брату Льву (1820) и Антону Дельвигу (1824) почти одинаково. "Воображение моё спало; хотя бы одно чувство, нет!" — сетовал он, обращаясь к Дельвигу. Феодосия, куда прибыли 16 августа, являлась в то время главным торговым портом на крымском побережье, в 1798 году объявленным порто-франко на тридцать лет. Муравьёв-Апостол, описывая Феодосию, упоминает опрятные улицы, широкие и чистые площади, набережную для прогулок, обсаженную деревьями (которые ещё не успели вырасти и не спасали от зноя). Пушкин же запомнил только Семёна Броневского — "человека почтенного, неучёного, но имеющего большие сведения о Крыме, стороне важной и запущенной", бывшего феодосийского градоначальника, в чьём загородном доме остановились Раевские. С 1816 по 1824 год Броневский за служебные злоупотребления находился под следствием и занимался разведением винограда и миндаля. Его прекрасный упорядоченный сад, по-видимому, единственное место, с которым можно связать пребывание Пушкина в Феодосии. Однако, по замечанию Брюсова, когда впоследствии Пушкин пытался вспомнить Крым в целом, ему прежде всего приходили на ум картины Гурзуфа, памятные до мелочей. "В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я навещал его и к нему привязался чувством, похожим на дружество", — писал он Дельвигу, и "пушкинский кипарис" до сих пор показывают в Гурзуфе. Однако уже вскоре, спустя примерно три недели, 5 сентября, Раевские и Пушкин покинули Гурзуф и постепенно стали удаляться от морского берега. Пушкина забавляло это опасное путешествие "по горной лестнице пешком, держа за хвост татарских лошадей наших".Поэма "Бахчисарайский фонтан" будет начата только через полгода — и крымским воспоминаниям это пойдёт на пользу. Тогда, в сентябре 1820-го, Пушкин, усталый и в лихорадке, не мог насладиться унылым видом разрушающегося ханского дворца. Фонтан представлял собой заржавленную железную трубку, из которой капала вода. Гарем был "развалиной", лестница — "ветхой"; молодой Раевский повёл Пушкина осматривать эти помещения "почти насильно". Зато фонтан, пусть и находившийся в удручающем состоянии, Пушкин рассмотрел хорошо. Запомнил осенённую крестом луну, украшающую сверху его фасад. Крым навсегда остался для Пушкина местом света, тепла, радости и покоя. Ни болезнь в конце поездки, ни некоторое разочарование в начале этому не помешали. Тотчас по приезде в Кишинёв он уже писал брату: "Любимая моя надежда — увидеть опять полуденный берег". |