срсп3. Социальное неравенство и его виды
 Скачать 66.83 Kb.
|
Социальное неравенство в политическом измеренииСоциальное неравенство проявляется не только в экономике и социальных отношениях, но также в социальной и политической жизни. Можно сказать, что у него есть свое политическое измерение, выражающееся в различиях активности граждан в политике и степени использования силовых ресурсов. С одной стороны, эти различия являются прямым следствием социально-экономического неравенства, которое во многом определяет политические позиции, взгляды и поведение людей; с другой стороны, реальная ситуация в этой сфере сильно влияет на социальное неравенство, углубляя его или, наоборот, смягчая и амортизируя. Неравенство в политике, как и в других сферах общественной жизни, совершенно неизбежно. В пределах допустимых различий, не подрывающих стабильность общества и не блокирующих циркуляцию политической элиты, она даже играет положительную роль, способствуя выбору и конкурентоспособности субъектов политического процесса, выражая плюрализм интересы и стремления различных социальных слоев и групп. Проблема становится острой, когда большие различия в экономическом и социальном статусе людей, в их социальном статусе проецируются на политику, венчающую пирамиду вопиющего социального неравенства и отчуждения общества от власти. Те, кто находятся на вершине этой пирамиды и обладают богатством, стремятся взять в свои руки политику и использовать рычаги власти для укрепления своего доминирующего положения в государстве. Те, кто оказывается внизу, испытывают тяготы бедности и бедности, выпадают из зоны активного участия в политическом процессе и оказываются в политически угнетенном положении. Классик либерализма Джон Стюарт Милль отмечал, что порабощение людей осуществляется не только силой, но и бедностью. И эта форма угнетения не меньшее зло, чем тоталитарные и деспотические формы правления. Бедные не ошибаются, когда думают, что этот вид зла приравнивается к другим видам, с которыми человечество боролось до сих пор. Абсолютистские и тоталитарные режимы лишают массовые слои общества возможности участвовать в политике деспотическими средствами. Но то же самое происходит с обездоленными слоями населения в квазидемократических обществах, поляризованных социальным неравенством. Социально униженное положение отгораживает их от политики. Современные социологические исследования подтверждают, что существует корреляция между уровнем социального неравенства и формами политического правления: страны с высоким уровнем неравенства склонны к авторитарности и, наоборот, там, где неравенство минимизировано, преобладает демократия. Существует три основных фактора влияния социального неравенства на политическую сферу. Во-первых, социальное неравенство поляризует общество, концентрируя апатию и пассивность на одном полюсе политики, а на другом - стремление монополизировать и закрыть сферу принятия политических решений для общественности. Во-вторых, социальное неравенство маргинализирует обездоленные слои общества, подталкивая их к незаконным формам протеста. Лишенные возможности формулировать и отстаивать свои интересы в публичной сфере, они становятся социальной базой политического экстремизма. В-третьих, социальное неравенство способствует созданию атмосферы в обществе, которая подрывает основы социальной справедливости и общего блага; разрушаются моральные основы демократии. В основе системы накапливается комплекс унижения, на политическом Олимпе - комплекс вседозволенности. Общий вывод очевиден: неограниченный рост социального неравенства противоречит демократии и способствует развитию авторитарных тенденций. Поэтому в демократических обществах разрабатываются механизмы регулирования социального неравенства: государство через бюджет перераспределяет национальный доход в пользу бедных и социально незащищенных слоев населения, создаются различные виды социальных фондов, формируются комитеты и комиссии в системе государственного управления. и гражданское общество, аккумулирующее интересы и запросы социальных групп, не артикулированных или плохо артикулированных в публичной сфере. Политический смысл этих мер - удерживать социальное неравенство в пределах, позволяющих смягчить его негативные выбросы в политику и поддерживать гражданскую активность населения на уровне демократических стандартов. Следует отметить, что сама демократия как форма и метод правления содержит средства противодействия неравенству. Власть, как и собственность, не может быть равномерно распределена и поэтому сама является источником неравенства. Демократия позволяет в той или иной степени компенсировать это неравенство за счет расширения участия граждан в политическом процессе. Жан-Жак Руссо считал, что общая воля тяготеет к равенству. В ответ на вызовы, с которыми сталкивается либеральная демократия в глобализирующемся мире, западная социально-политическая мысль ищет способы более активного вовлечения общества в публичную политику. Понятие инклюзия (инклюзия) прочно вошло в лексику политической науки и практической политики. Теория совещательной (от слова совещательная) демократии обосновывает необходимость сделать формирование государственной политики предметом национальной рефлексии. Все это свидетельствует о том, что проблема минимизации социального неравенства и его политических проявлений вышла на первый план сегодня в общественно-политической жизни многих стран мира. Среди важнейших показателей качества демократии ведущие исследователи этого вопроса называют равенство. В российском обществе, где отношения собственности рухнули в 1990-е годы, а хищническая приватизация государственной собственности и национальных природных ресурсов никем не регулировалась, радикальные псевдорыночные реформы открыли все возможности для неограниченного роста социального неравенства. Негативные политические последствия не замедлили проявить себя в особенно острых формах. В конечном итоге эти процессы привели к резкому разрыву между обществом и властью. И пока у властей нет четкой стратегии сдерживания роста социального неравенства и минимизации его политических последствий. В глазах социальных низов власть на стороне богатых и успешных или, в лучшем случае, занимает нейтральную позицию. При такой государственной политике граждане, оказавшиеся в социально незащищенном положении, не могут идентифицировать себя с государством и властью. Гражданская солидарность ослабевает, если не разрушается, - это глубокая основа самой концепции гражданства как участия всех членов общества в национальных целях и государственной политике. На этом фоне усиливается тенденция к акционированию гражданства, его растворению в блоках корпоративных интересов крупных экономических (национальные или транснациональные корпорации) или политических (партии власти) объединений. Корпоративный распад гражданской солидарности на большие блоки, хотя и важные, но тем не менее, частные солидарности, подрывает основы гражданского единства в российском обществе. В результате справедливые призывы к такому единству перед лицом современных вызовов (международный терроризм, экология или демография) не встречают должного энтузиазма. Многие граждане, ежедневно сталкивающиеся с нерешенными вопросами своего непосредственного существования, а иногда и просто выживания, естественно задают себе вопрос - с кем объединяться? Социально обездоленные слои и группы, испытывающие трудности и лишения, не проявляют рвения к объединению с теми процветающими олигархическими группами, для которых собственные эгоистические интересы остаются главными приоритетами, в частности, перевод капитала за границу. Вот почему гражданская основа национальной солидарности в поисках адекватных ответов на многочисленные вызовы современности в сегодняшней России так шатка. В этих условиях сложно обеспечить гражданское единство общества даже по тем вопросам, которые действительно волнуют каждого гражданина. Объединению общества вокруг национальных целей препятствует растущее социальное неравенство, которое порождает глубокое расслоение, конфронтацию и даже угрозу раскола. Ситуация усугубляется тем, что разделяющие последствия социального неравенства накладываются на стремительно трансформирующееся российское общество, которое уже разделено по ряду идеологических и социальных показателей. По всем основным вопросам оценки реформ респонденты расходятся практически в равной степени. Поиск гражданского единства, выходящий за рамки частных и корпоративных интересов, в этих условиях становится альфой и омегой политического самоопределения России в глобализирующемся мире. Модная сегодня концепция корпоративного гражданства в лучшем случае выражает признание крупными корпорациями своей социальной ответственности перед обществом и государством. Это движение в правильном направлении. Но при чем тут гражданство? Разве за этой игрой в терминах не стоит претензия на доминирующую роль корпораций в государстве и обществе? В отличие от надуманной и часто апологетической концепции корпоративного гражданства следует обратить внимание на действительно актуальную проблему - социальное гражданство. Это мнение подтверждается в канадской книге 2003 г. Демократическое равенство: что не так?. Авторы справедливо считают, что ценности демократии и социального благополучия общества органически связаны. А для этого нужна государственная политика, которая тесно увязывает проблемы свободы и равенства. Демократическое государство призвано регулировать уровень социального неравенства в обществе. Это единственный способ создать экономическую и социальную основу для устойчивой гражданской солидарности. Другими словами, социальное гражданство гарантирует, что граждане прочно вовлечены в демократическое государство, которое реализует справедливую социальную политику, которая не позволяет гражданам противостоять в результате неконтролируемого роста социального неравенства. Там, где социальное неравенство принимает масштабы, препятствующие гражданской активности широких масс населения, возникает феномен политической бедности. В интерпретации американского политолога Джеймса Бохмана суть этого явления заключается в неспособности некоторых групп граждан эффективно участвовать в демократическом процессе и в их последующей уязвимости к последствиям сознательно или непреднамеренно принятых решений. Политическая бедность уводит граждан из публичной сферы. В результате их голос не слышен ни обществом, ни государством, а пассивное поведение часто воспринимается властями как согласие с проводимой политикой. Порог политической бедности, по мнению Д. Бохмана, проходит по линии неспособности той или иной социальной группы инициировать обсуждение затрагивающих ее интересы проблем. Понятие политическая бедность очень актуально для понимания политической ситуации в сегодняшней России, где целые слои населения практически исключены из политического процесса. Это отнюдь не только о бездомных или низкоквалифицированных рабочих. Основная часть интеллектуальной элиты страны - учителя, доктора, профессора университетов, ученые - пополнила ряды новых бедняков. Поглощенные повседневными заботами о своем выживании, они лишены возможности полноценно участвовать в гражданской деятельности и не могут обратиться к властям со своими требованиями, чтобы добиться их включения в политическую повестку дня. В развитых демократиях сильное гражданское общество имеет разветвленные и эффективные механизмы для публичного выражения и конденсации плюралистических интересов различных социальных групп. Энергия общественной инициативы заставляет власть считаться с этими интересами и включать их в сферу государственной политики. Даже если некоторые группы населения из-за крайней бедности или низкого уровня культуры не могут сформулировать свои конкретные интересы, организации гражданского общества берут на себя эту миссию. На XIX Всемирном конгрессе политологов в 2003 г. одна из секций провела сравнительный анализ механизмов выявления и формулирования интересов малых и наиболее уязвимых групп населения. В некоторых странах, как уже отмечалось, в системе государственной власти существуют комиссии и комитеты, специально занимающиеся изучением интересов таких групп и разработкой предложений по их реализации. В России нет амортизаторов политической бедности, так как гражданское общество неразвито. Частные интересы здесь еще не структурированы. Они расплывчаты, не сгруппированы в кластеры. Следовательно, они не транслируются или тупо транслируются в публичную сферу. Сама эта сфера носит лоскутный характер и как бы разделена на отдельные ниши, не имеющие между собой тесных связей. Рост политической бедности приводит к тому, что функция принятия политических решений выходит из-под контроля общества и сосредоточена в узком кругу правящей элиты. Таким образом, политическая бедность, проистекающая из социального неравенства, порождает авторитарные тенденции в российском обществе. Можно констатировать, что не только в экономическом и социокультурном пространстве, но и в политической сфере наметились контуры разделения России на две части. В одном случае правящая политическая элита, живущая в своей собственной, в основном виртуальной реальности, порождает иллюзию стабильности. Ей кажется, что политическая Россия имеет большой запас прочности. Население не восстает в ответ на рискованные и непродуманные эксперименты. Это означает, что вы можете продолжать в том же духе, не думая о рисках. Другая часть России, которая несет на себе всю тяжесть социально-экономической и политической бедности, молчит. Но в его глубине зреют опасные процессы, накапливается энергия протеста. Не заходя открыто в политическую сферу, она проявляется в социально девиантном поведении больших групп населения. Протест выражается в уходе из политики в сферу преступности, наркомании, алкоголизма, мистицизма и религиозного фанатизма. В конце концов, эта форма протеста не менее ужасна и разрушительна, чем та, которую поэт назвал жестоким и бессмысленным бунтом. Происходит затяжная прогрессивная деградация общества, постепенно истощающая его творческий потенциал и лишающая надежды на возрождение той самой пассионарности, которая, по мнению Льва Гумилева, превращает нацию в субъект истории. Под вопрос ставится будущее России, и это заставляет всерьез задуматься о зигзагах российского реформирования, о реальном коридоре возможностей демократического развития российского общества, о формировании такой государственной политики, которая соответствовала бы Эти возможности и не имитируют привлекательные, а чуждые нашим условиям социальные модели, приводящие к негативным политическим последствиям. Радикальная либеральная модель 90-х годов прошлого века была навязана российскому обществу под знаменем защиты демократии. Почему результат другой? Попытки некоторых либерал-демократов первой волны приписать откат от демократии политическим реформам Путина выглядят наивными и неубедительными. Глубокие корни отката от завоеваний демократии во второй половине 1980-х гг. Уходят в очень радикальный либеральный проект. Уместно напомнить, что либерализм и демократия - это не одно и то же. Как показывает исторический опыт, демократия не обязательно развивается в либеральной форме, и либеральная политика может сочетаться с авторитарным правлением. Либеральный проект 90-х не мог быть осуществлен демократическими методами. Ему нужны авторитарные рычаги власти. Радикально либеральные реформы прервали логику демократического развития российского общества. Достаточно вспомнить такие показательные факты, как расстрел парламента, установление в Конституции неконтролируемости власти первого лица, возведение на пост президента в 1996 году человека с ничтожным рейтингом, хищническая приватизация государственная собственность, что дало мощный импульс быстрому росту социального неравенства со всеми вытекающими политическими последствиями.... Это был настоящий откат от демократии времен перестройки, который вызвал массовый демократический подъем в стране, дал обществу гласность и свободу прессы, а также обеспечил общественное сопротивление августовскому путчу 1991 года. К сожалению - и это отнюдь не было определенной исторической необходимостью - радикальный либеральный (либертарианский) курс политики восторжествовал на гребне демократического подъема, сбив волну демократического подъема и одобрив авторитарную практику принятия решений. В этом, как метко выразился Питер Риддуэй, рыночный большевизм резко отделился от демократии, слабые ростки которой не выдерживали натиска диких элементов произвола, коррупции и преступности. Приватизация государственной собственности сопровождалась разрушением механизмов государственного регулирования общественной жизни в разных сферах и на разных уровнях, что неизбежно стимулировало рост анархических тенденций, беззакония и криминального произвола. Эта либертарианская практика не только лишила легитимности либеральные реформы и обрекала их на провал, но также погрузила экономику и общество в глубокий кризис. Показательно мнение по этому поводу классика ортодоксального свободного рынка, кумира российских радикальных либералов Милтона Фридмана. В интервью 2001 года он сказал, что в начале 1990-х его совет странам, переходящим от социализма к капитализму, состоял из трех слов: приватизировать, приватизировать, приватизировать. Однако я ошибался. Оказывается, верховенство закона, вероятно, важнее приватизации. Практика демократизации в посткоммунистических странах показывает, что успешные либеральные реформы в экономике возможны только в рамках закона и государственных институтов, обеспечивающих его соблюдение. Между тем российские радикальные либералы пошли другим путем. Они выпустили из бутылки джинна эгоизма и разобщенности, одновременно разрушив свои государственные и правовые ограничения. В океане пробудившегося элемента частного и группового эгоизма ослабленное государство утратило способность защищать национальные интересы и само стало объектом своего рода приватизации со стороны самых могущественных олигархических групп и кланов государственной бюрократии. Следствием приватизации, нарушившей все нормы права и морали, стала быстрая поляризация общества, стремительный рост социального неравенства и распространение политической бедности. Подъем демократии в обществе быстро сменился усталостью, апатией, пассивностью, создав благодатную почву для монополизации власти и авторитаризма. И сегодня политическое развитие страны идет проторенным путем, поскольку рост социального неравенства и его политические последствия все еще сохраняются. В то же время радикальная либеральная логика стихийного раздела собственности, распада социальных структур, образа жизни и стереотипов сознания привела к такому хаосу и бессистемности, что правящая элита столкнулась с угрозой полной потери контроля и перспективой национальная катастрофа. После дефолта 1998 года правящая элита была вынуждена отреагировать на императив момента и принять паллиативные меры для стабилизации амбивалентной политической системы, сложившейся в России, сочетающей демократические завоевания реформации с сильными авторитарными тенденциями. В свете вышеизложенного невозможно дать однозначную оценку нынешнему политическому курсу. Нельзя не видеть, что за этим стоят императивные мотивы. И обществу, и правящей элите нужны сильные рычаги централизованного управления. Альтернатива этому - распад и распад общества. Учитывая то наследие, которое получила нынешняя власть (откат от демократии, коррупция бюрократии, ослабление управленческих связей с регионами, разгул преступности, террористическая активность), без авторитарного использования административного ресурса обойтись невозможно. Но полный отказ от демократии в пользу авторитаризма в эпоху глобализма и инноваций бесполезен. Очевидно, что в условиях демократии вертикаль власти должна дополняться системой сдержек и противовесов как в самом правительстве, так и в гражданском обществе. В то же время, учитывая нынешнее состояние российского общества, которое продолжает идти по траектории отката, трудно рассчитывать на быстрое решение столь сложной и долгосрочной проблемы. Однако после неудачного опыта радикальной либеральной кавалерийской атаки на советский авторитаризм все еще есть предпосылки для постепенного выхода в коридор реальных политических возможностей российской действительности и продвижения по нему к более полноценной демократии, хотя и медленно, но без резких откатов и отступлений. В 1999-2000 гг. в Горбачев-Фонде под руководством Г. Шахназарова проект Политическое самоопределение России (Самоопределение России. Отчет по результатам исследования Россия в развивающейся глобальной системе, проведенного Центром глобальных исследований). Программы Горбачев-Фонда в 1998-2000 гг.). четыре сценария политического будущего России. Авторы отчета по проекту четко заявили, что их симпатии на стороне демократического варианта развития. Однако с учетом реалий постельцинского периода такой вариант кажется маловероятным. Беспристрастный анализ показывает, что в ближайшей и даже среднесрочной перспективе наиболее вероятным вариантом является мягкий авторитаризм, при котором политический курс, направленный на поддержание стабильности в трансформирующем конфликт обществе, определяется узким кругом правящей элиты. В обществе сохраняется определенный минимум демократических свобод, включая свободу предпринимательской деятельности, при условии, что основные кластеры частных интересов в большой политике. Концепция мягкого авторитаризма получила признание и в западной политической науке, видные представители которой считают, что западная модель либеральной демократии неадекватна для стран с неразвитым гражданским обществом и слабыми традициями общественной инициативы. Во многом нынешний политический режим в России можно охарактеризовать как своего рода мягкий авторитаризм. Судя по всему, эта модель очерчивает коридор возможностей, по которому движется российское общество и, скорее всего, продолжит движение по долгому и трудному пути к демократии. По ряду показателей политический курс нынешней российской власти развивается именно в логике мягкого авторитаризма. Именно такая политика, особенно после радикально-либеральной шоковой авантюры 90-х годов, укладывается в узкий коридор реальных возможностей демократического развития России. В любом случае общая направленность этого курса на укрепление системы централизованного политического контроля в российском обществе не дает оснований для истерии по поводу торжества авторитаризма и полной утраты демократических ценностей. Государственная политика нынешнего правительства вызывает озабоченность не столько потому, что она знаменует собой откат от демократии, сколько потому, что применительно к социальной сфере она, по сути, сохраняет черты того самого либерального радикализма, который уже привел к такие печальные результаты. Это подтверждают проводимые реформы в сфере образования и здравоохранения, монетизация льгот, планируемые реформы жилищно-коммунального хозяйства. Именно такой курс подталкивает власть ко все более жестким методам авторитарного правления. Мягкий авторитаризм оставляет открытыми двери как к постепенной демократизации государственной политики, так и к ее ужесточению. Радикально либеральная социальная политика явно способствует ужесточению авторитарного правления как способ протолкнуть социальные реформы, которые отвергаются обществом. Об этом откровенно говорят представители правого либерального крыла у власти. Так, в одном из своих интервью Герман Греф сказал, что избираемые народом губернаторы должны действовать с оглядкой на народ. Поэтому лучше назначать губернаторов, такая структура власти лучше на период жестких реформ (Независимая газета, 15.10.2004). Не получив согласия общества на проведение реформ, углубляющих социальное неравенство, правящие либералы вновь намерены сломать несогласным по колено. Истоки авторитаризма лежат в желании навязать обществу социальные реформы радикального либерального характера, которые оно отвергает. Для постепенного перехода от мягкого авторитаризма к демократическому направлению государственная политика в социальной сфере нуждается в существенной корректировке. Все более очевидной становится необходимость изменить вектор социальной политики в сторону жесткого ограничения роста неравенства и устранения его форм, воспринимаемых общественным мнением как явно несправедливые. Тогда у людей появится чувство собственной причастности к общему делу и желание солидарности в достижении общих целей. Они почувствуют себя не просто подданными, терпеливо переносящими либертарианские эксперименты правящей элиты, но гражданами, ответственными за состояние дел в стране и за ее безопасность. Демократия побеждает там, где и когда потребность в ней (а такая потребность существует в современной России) находит массовое признание и общенациональную поддержку. Может ли российский либерализм вписаться в такой поворот и стать органической частью демократических преобразований? Кажется, что это не только возможно, но и необходимо для успеха самого поворота. Но для этого, прежде всего, необходимо провести основательную критическую переоценку опыта либеральных реформ 90-х годов, серьезно осмыслить его уроки. Чтобы объединиться с демократией, российский либерализм должен освободиться от тяжелого груза либертарианской практики. В противном случае он будет все больше расходиться с демократией, порождая авторитарную политику либеральных реформ под давлением сверху и воздвигая новые барьеры на пути демократизации общества. Для России характерна глубоко укоренившаяся коммунитарная традиция, требующая тесной связи демократии с решением социальных проблем общества. Вряд ли либеральная составляющая политического развития общества здесь может быть реализована без взаимодействия с коммунитарно-демократической составляющей, особенно в области социальной политики. Понятно, что вовлеченность России в постиндустриальное сообщество предполагает эмансипацию личности, формирование инновационного типа работника, который имеет возможность свободно выбирать и может это делать. Возможно ли решение этой проблемы в России, ориентируясь на модель либерального индивидуализма? Некоторые из общественных представителей бизнес-элиты считают, что крупный бизнес должен получить полную свободу от любых ограничений со стороны государства. Хищник в неволе, - говорит один из них, - не размножается. Именно хищники, то есть крупные предприниматели, готовые рисковать как своей шкурой, так и шкурой других, вытащили экономику рыночного типа. Сомнительный рецепт, мягко говоря. Пока, как мы видим, такая свобода личности приводит к разрушению узы солидарности и росту частного и корпоративного эгоизма. России нужна не авторитарная, а демократическая модель либерализации. Для его успешной реализации недостаточно просто скорректировать либеральную политику в духе коммунитаризма. Либеральные и коммунитарные движения независимы, как независимые и вдохновляющие идеи свободы и равенства. Парадигма либерализма, которая связывает его с демократией, - это свобода личности. Коммунитарная парадигма - социальное равенство. Не может быть устойчивой демократии без подвижного баланса этих двух принципов. Свобода - отличная идея. Но не менее велики и значительны идеи равенства и солидарности. Каждое из течений, стоящих за этими идеями, имеет свою историю, свои традиции, свое видение перспектив развития общества, свои подходы и приоритеты в политике. В любом случае в России тесное взаимодействие либеральной и коммунитарной составляющих политической стратегии могло бы стать действенным рычагом решения острых социальных проблем. Либеральный подвой без коммунитарного наследника безразличен к социальным потребностям общества, к нарастающему разрыву в условиях существования высшего и низшего классов. Коммунитарная прививка поставит эти потребности во главу угла проводимых реформ, а государство, как того требует Конституция Российской Федерации, станет социальной российской версией государства всеобщего благосостояния. Забота об общем благе станет для такого государства условием успешного экономического развития и, что не менее важно, предпосылкой стабильности общества, а, следовательно, его жизни, процветания и безопасности. Для обеспечения такого развития либеральному принципу частной инициативы и предпринимательства необходим противовес в виде коммунитарного принципа социальной ответственности всех граждан и государства перед обществом. Когда такого противовеса нет, либеральный принцип превращается в либерально-манчестерский: все живут, убегают и тонут в одиночку. Готово ли нынешнее правительство к сбалансированной экономической и социальной политике, сочетающей общественные и частные принципы, или оно будет продолжать двигаться по инерции, полученной в 90-е годы? Мощность колеблется. Создается впечатление, что пока что она больше склоняется к либеральной модели экономической и социальной политики, не уравновешенной достаточным вниманием к общественным принципам. В то же время появляется все больше симптомов того, что общество не устраивает такая политика. Сможет ли управляемая демократия в этих условиях устоять перед авторитарным соблазном модернизировать Россию сверху либерально-автократическими методами? По сути, это вопрос выбора направления в текущем коридоре возможностей: либо движение назад, что будет означать новый исторический зигзаг в сторону жестких форм авторитаризма, чреватый очередным застоем и потерей шансов на прорыв к пост- индустриализм, или эволюционное развитие к демократии и современному обществу инновационного типа... |