Функции организма.. Вильгельм Райх. Функция оргазма

• Название: Вильгельм Райх. Функция оргазма
• Анкор: Функции организма
• Дата: 02.07.2021
• Размер: 1.55 Mb.
• Имя файла: function_orgasm.doc
• Тип: Документы; #222977
• страница: 19 из 29

Взлом биологического фундамента.

Теория оргазма поставила меня перед вопросом о том, что должно произойти в процессе излечения с сексуальной энергией, освобожденной от вытеснения. Мир отвечал «нет» на все требования сексуальной гигиены. Естественные влечения представляют собой неустранимые и в принципе не поддающиеся изменению биологические факты. Человек, как и любое другое живое существо, нуждается прежде всего в утолении голода и сексуальном удовлетворении, однако современное общество многим затрудняет первое и отказывает во втором. Следовательно, имеется резкое противоречие между естественными притязаниями и определенными общественными институтами. В этом противоречии и живет человек, заключая компромиссы то с одной, то с другой своей потребностью, регулярно терпя неудачи, находя убежище в болезни и смерти или бессмысленно и безрезультатно бунтуя против существующего порядка. В этой борьбе формируется структура человеческого характера.

В этой структуре проявляются как биологические, так и общественные требования, и общество, используя весь свой вес и авторитет, защищает общественные требования в противовес естественным. Меня удивляло, что оказалось возможным до такой степени игнорировать первенствующую роль естественного сексуального влечения. Непоследовательным был даже Фрейд, в значительной степени открывший соотношение обоих компонентов. После 1930 г. он видел в инстинктах всего лишь «мистическую сущность». С его точки зрения, они «не поддавались определению», хотя и «коренились в химических процессах». Противоречия между биологическими влечениями и требованиями со стороны общества были велики. В клинической врачебной работе влечения определяли все, в обществе же — ничего.

Говорилось о «притязаниях культуры и общества» со свойственным им «требованием реальности». В соответствии с этим влечения, безусловно, определяли бытие, но одновременно они должны были приспосабливаться к реальности, отрицающей сексуальность. Одновременно с сексуальными влечениями, исходящими из физиологических источников, «Оно», как полагал Фрейд, включает влечение к смерти в качестве биологической потребности, и Эрос и Танатос борются друг с другом. Фрейдовский дуализм влечений был возведен в ранг абсолютного. Между сексуальностью и ее биологическим соответствием, влечением к смерти, не было связи на основе жизни, а имелось только противоречие. Фрейд психологизировал биологическое. В сфере живого, по его мнению, существовали «тенденции, имевшие в виду» как то, так и другое начало. Это был метафизический взгляд на вещи. Критика в его адрес оказалась оправданной благодаря позднейшему экспериментальному доказательству простой функциональной природы влечения. Вписать невротический страх в представление об Эросе и влечении к смерти не удалось. В конце концов Фрейд отказался от теории либидо и страха.

Другим проблематичным положением фрейдовской теории влечений оказались «частные влечения». Каждое из них, включая и те, которые обусловливали половые извращения, было закреплено в биологической природе. Тем самым Фрейд, хотел он того или нет, все-таки признал правоту некоторых положений учения о наследственности. В его собственных воззрениях конституционное учение начало постепенно заменять динамическое понимание душевных заболеваний. Если, например, ребенок разбивал стакан, это было выражением деструктивного влечения. В том, что он часто падал, усматривалось проявление безмолвного влечения к смерти. Если мать уезжала и ребенок принимался играть в уход и возвращение, в этом проявлялось «принуждение к повторению по ту сторону принципа удовольствия».

Биологическое «принуждение к повторению» по ту сторону принципа удовольствия было призвано объяснить мазохистские действия. По утверждению Фрейда, существовала воля к страданию, что подходило к учению о влечении к смерти. Короче говоря, Фрейд переносил обнаруженные им законы функционирования психической сферы на биологическую основу. Так как, в соответствии с данным воззрением, и общество было построено подобно индивидууму, возникла методическая перегрузка психологии, не выдерживавшая никакой критики и, кроме того, открывавшая настежь двери спекуляциям на тему «общество и Танатос». При этом психоанализ все активнее претендовал на объяснение всего сущего, одновременно все сильнее боясь корректного социологического и физиологического понимания одного объекта — человека с его психологическим началом. Тем не менее не приходилось сомневаться в том, что человек отличается от других животных особым переплетением биопсихологических и социологических процессов с психическими. Моя теория выдержала испытание на правильность этого основного структурного воззрения при решении проблемы мазохизма. С этого момента шаг за шагом прояснялся характер душевной структуры как динамического единства биопсихологического и социологического начал.

1. Решение проблемы мазохизма.

Удовольствие от страдания являлось, с точки зрения психоанализа, следствием биологической бедности. «Мазохизм» был таким же влечением, как и все остальные, только направленным на своеобразную цель. Такая позиция была бесполезна с точки зрения терапии: ведь если больному говорили, что он хочет страдать «по биологическим причинам», то так и происходило. Постановка задачи терапии с помощью оргазма повлекла за собой вопрос о том, почему мазохист превращает вполне понятное естественное стремление к удовольствию в нечто прямо противоположное. Случай из моей практики, сыгравший роль катализатора, позволивший мне по-новому взглянуть на проблему мазохизма, которая до сих пор вводит в заблуждение психологов и сексологов, произошел в 1928 г. Тогда я лечил совершенно измученного человека, страдавшего извращенным мазохизмом. Его жалобы и стремление быть избитым заглушали всякую попытку достичь результата. После нескольких месяцев работы мое терпение иссякло. Когда он вновь потребовал, чтобы я побил его, я спросил, что он скажет, если я удовлетворю его желание. Он просиял от счастья, и тогда я взял линейку и пару раз сильно ударил его по заду. Он громко закричал, но отнюдь не от удовольствия, и с тех пор я ничего больше не слышал о его такого рода желаниях. Остались одни жалобы и упреки. Мои коллеги пришли бы в ужас, узнай они об этом случае. Я же, анализируя этот случай, внезапно понял, что, вопреки утверждениям, боль и неприятные ощущения вовсе не являются побудительными целями мазохистов. Мазохист, как и любой смертный, ощущает боль, если его бьют, и ему это неприятно. Остается вопрос: если мазохист не стремится к неприятному ощущению, если он переживает его, не испытывая удовольствия, то почему ему все же не терпится подвергнуться истязаниям? После долгах раздумий я понял, что в основе этого извращенного поведения лежит фантастическое представление. Мазохист фантазирует, что его мучают, чтобы «лопнуть». Он надеется только таким способом достичь разрядки.

Мазохистские жалобы оказались выражением неразрешимого и мучительного внутреннего напряжения. Они представляют собой открытые или замаскированные жалобные просьбы об избавлении от напряжения, порожденного сексуальным влечением. Поскольку способность к самостоятельному активному достижению удовлетворения блокирована страхом перед удовольствием, постольку махозисты ожидают оргастического разрешения все-таки как избавления, которое последует извне от кого-то другого. Желанию «лопнуть», разрядиться противостоит глубокий страх перед такой возможностью. Болезненное стремление к самоуничижению, свойственное мазохистским характерам, предстало теперь в неизвестном до тех пор свете, так же как болезненное стремление к самовозвеличиванию представляет собой, так сказать, биопсихическую эрекцию, фантастическое расширение душевного аппарата.

Несколько лет спустя я понял, что в основе этого лежат ощущения электрического заряда. Ему противоположно самоуничижение, проистекающее из страха перед возможностью «лопнуть». За мазохистским самоуничижением действуют ни на что не способное честолюбие и мания величия, окрыленная страхом. Мазохистское провоцирование наказания оказалось выражением глубокого желания быть удовлетворенным вопреки собственному желанию. Женщины с мазохистским характером не позволяют себе совершать половой акт, фантазировать на тему соблазнения или изнасилования. Мужчина должен принудить их к этому против их воли, о чем они боязливо мечтают. Сделать это им самим запрещено и связано с тяжелым чувством вины. Известная мстительность махозиста, чувство собственного достоинства которого травмировано очень глубоко, удовлетворяется благодаря тому, что он представляет другого человека дурным или провоцирует его на жестокое поведение.

Бросается в глаза мазохистское представление о том, что кожа, особенно на ягодицах, становится «горячей» или «горит». Желание быть натертым жесткими щетками до тех пор, пока кожа не «лопнет», или быть избитым — не что иное, как желание, лопнув, освободиться от напряжения. Следовательно, боль — отнюдь не цель побуждения, а неприятное переживание при освобождении от несомненно реального напряжения. Мазохизм является прототипом вторичного влечения и демонстрирует результат подавления естественной функции удовольствия.

Страх перед оргазмом проявляется у мазохистов в особой форме. Страдающие другими болезнями, например неврозом навязчивых состояний, вовсе не могут достичь генитального полового возбуждения или ищут убежища в страхе, как истерики. Мазохист застревает на прегенитальном возбуждении. Он не «перерабатывает» его в форме невротических симптомов, и из-за этого растет напряжение, а следовательно — при увеличивающейся неспособности к разрядке — растет страх перед оргазмом. Так мазохист оказывается в замкнутом кругу тяжелых воздействий на свою психику. Чем больше он хочет избавиться от напряжения, тем глубже погружается в него. Мазохистские фантазии резко усиливаются в момент, когда должен наступить оргазм. Часто эти фантазии и осознаются только при наступлении оргазма. Мужчина фантазирует, например, что его силой тащат через огонь, женщина — что ей распарывают живот или разрывают влагалище. Некоторые способны на какую-то степень удовлетворения только при помощи этих фантазий. Представление о том, что человека принуждают «лопнуть», означает обращение к посторонней помощи для достижения разрядки. Так как без страха перед оргастическим возбуждением не обходится ни один невроз, то при каждом душевном заболевании обнаруживаются мазохистские фантазии и позиции.

Следовательно, восприятие мазохизма как внутреннего влечения к смерти или результата страха смерти противоречит данным клинических наблюдений. Страх в очень малой степени развивается в характере мазохистов, пока они могут предаваться мазохистским фантазиям. Они сразу же испытывают страх, если истерия или невроз навязчивых состояний начинают «пожирать» мазохистские фантазии. Напротив, четко выраженный мазохизм является отличным средством для того, чтобы избежать страха влечения, так как только другой постоянно делает плохое или побуждает к этому. Кроме того, двойной характер желания «лопнуть» (желание оргастической разрядки и страх перед ней) удовлетворительно объясняет все свойства мазохистских позиций.

Желание разорваться или «лопнуть» (и, соответственно, боязнь этого), которое я наблюдал у всех моих больных, поставило меня перед загадкой. Душевное представление должно иметь определенные функцию и происхождение. Мы привыкли выводить представления из образных впечатлений. Представление порождается внешним миром, а организм ощущает его с помощью органов чувств. Оно черпает свою энергию из внутреннего источника влечения. Для представления о том, что человек «лопается», не удалось найти такой внешний источник, что вызвало трудности с классификацией представления.

Во всяком случае, я смог отметить ряд новых важных результатов. Мазохизм не соответствует никакому биологическому влечению. Он является следствием нарушения удовлетворения и представляет собой всегда безуспешную попытку исправить это нарушение. Он представляет собой результат, а не причину невроза. Мазохизм — выражение неудовлетворенного сексуального напряжения. Его непосредственным источником является страх удовольствия, или страх оргастической разрядки. Его суть заключается в том, чтобы вызвать как раз то, что порождает самую глубинную боязнь: приятное освобождение от напряжения, которое ощущается как возможность «разорваться», или «лопнуть», и вызывает страх.

Понимание мазохистского механизма открыло мне путь в биологию. Испытываемый людьми страх удовольствия стал понятен благодаря тому, что я исходил из принципиального изменения физиологической функции удовольствия. Страдание и его перенесение являются результатами утраты органической способности испытывать удовольствие.

Тем самым я, не желая того, затронул динамическую суть всех религий и философских систем, включающих понятие страдания. Не раз сталкиваясь в качестве консультанта по сексуальным проблемам с людьми, разделявшими христианские ценности, я установил определенную взаимосвязь. Религиозный экстаз построен совершенно по типу мазохистского механизма. Спасение от внутреннего греха, то есть от внутреннего напряжения, ожидается от Бога, всемогущей личности, так как человек не в состоянии добиться освобождения. Это желание освободиться от избытка биологической энергии психически переживается как желание освободиться от «греха». Самому этого сделать невозможно, и о таком освобождении должен позаботиться другой — всемогущий, осуществив это в форме наказания, помилования, спасения и т. д. Мазохистские оргии средневековья, инквизиция, самоистязания, бичевания, покаяния и т. д., которым предавались религиозные люди, выдавали функцию этих действий: они были безуспешными мазохистскими попытками сексуального удовлетворения!

Мазохист в своем нарушении оргазма отличается от других невротиков тем, что в момент наивысшего возбуждения сжимается в судорогах и фиксируется. Тем самым создается противоречие между максимальным расширением и движением в обратном направлении, являющимся результатом торможения. При всех остальных формах оргастической импотенции торможение наступает до достижения кульминации возбуждения. Это тонкое и кажущееся интересным лишь с академической точки зрения различие решило судьбу моей естественнонаучной работы. Из моих заметок, сделанных между 1928-м и 1934-м гг., видно, как в ходе моих экспериментально-биологических работ были подготовлены эксперименты с бионом. Охарактеризовать эти эксперименты в целом невозможно. Я должен упростить, лучше сказать, изложить мои первые фантазии, опубликовать которые я никогда бы не отважился, не подтвердись они на протяжении последующих десяти лет экспериментальной и клинической работой.

2. Функция живого пузыря.

Страх «лопнуть» и желание быть «разорванным» я отметил сначала у одного, а потом у всех мазохистов, и хотя бы частично такие ощущения диагностировались у всех без исключения больных, имевших мазохистские склонности к страданию. Опровержение представления о мазохизме как о биологическом влечении, подобном всем остальным половым влечениям, выводило далеко за пределы критики фрейдовского учения о влечении к смерти. Как я уже говорил, меня непрерывно занимал вопрос о том, откуда происходит представление о «разрывании», регулярно возникавшее у всех пациентов незадолго до достижения оргастической потенции.

В большинстве случаев это представление проявляется как кинестетическое ощущение состояния собственного тела. Оно, как правило, сопутствует представлению о туго надутом пузыре. Больные жаловались на «напряженность, от которой того и гляди лопнешь», «переполненность, от которой вот-вот разорвет». Они казались сами себе «раздутыми» и «растянутыми». Они боялись каждого вторжения в панцирь, окружавший их характер, как «укола». Некоторые говорили, что они боятся «растечься», «раствориться», потерять свою «опору» или «контур».

Они держались за жесткий панцирь, сковывавший их движения и позы, как утопающий за обломок корабля. Другие ничего не желали более страстно, чем «разрушиться». Здесь следует искать причины ряда самоубийств. Чем острее оказывалось сексуальное напряжение, тем четче выражались эти ощущения. Они быстро исчезали при преодолении страха оргазма, когда могла наступить сексуальная разрядка.

Тогда жесткие черты характера теряли свою выраженность, сущность человека становилась «мягкой» и податливой и одновременно гибко-сильной. Кризис любого удавшегося анализа характера наступает как раз тогда, когда мощные преоргастические ощущения сталкиваются с препятствиями своему нормальному ходу в виде мышечных судорог, обусловленных страхом. Когда возбуждение достигает высшей точки, оно требует разрядки, и судорога тазовой мускулатуры действует как нажатие на ручной тормоз при скорости в сто километров — все приходит в беспорядок. То же происходит и с больным в процессе выздоровления. Он оказывается перед необходимостью принять решение полностью отключить телесные механизмы торможения или снова впасть в невроз. Невроз — не что иное, как сумма всех хронически автоматизированных торможений естественного полового возбуждения. Все остальное, что было перечислено, является результатом этого исходного нарушения.

В 1929 г. я начал понимать, что исходный конфликт, свойственный каждому душевному заболеванию (неразрешенное противоречие между стремлением к удовольствию и моральным запретом), коренится, с физиологической точки зрения, в мышечной структуре. Душевное противоречие между сексуальностью и моралью проявляется в биологической глубине организма как противоречие между возбуждением удовольствия и мышечной судорогой. Мазохистские позиции приобрели большое значение для формирования сексуально-экономической теории неврозов: они показывают это противоречие в чистом виде. Неврозы навязчивых состояний или истерии, при которых с целью избежать оргастического ощущения ему противопоставляются страх или конверсионные симптомы, в процессе выздоровления регулярно проходят мазохистскую фазу страданий. Это происходит в том случае, когда страх перед половым возбуждением ликвидирован уже настолько, что он может быть направлен на преоргастическое возбуждение в гениталиях. При этом, однако, не допускается кульминация возбуждения без торможения, то есть без страха.

Кроме того, мазохизм стал центральной проблемой массовой психологии, и осмысление явления мазохизма приобрело важнейшее практическое значение. Миллионы трудящихся испытывают тяжелую нужду. Немногие властители господствуют над ними и эксплуатируют их. В форме различных патриархальных религий мазохизм как идеология и образ действия процветает подобно сорной траве и душит любые естественные притязания к жизни. Он держит людей в состоянии глубокого смиренного терпения. Он обрекает на неудачу их попытки рациональных совместных действий и наполняет их страхом перед ответственностью за собственное бытие. Из-за этого потерпели неудачу самые лучшие стремления к демократизации общества. Фрейд объяснял хаотическое и катастрофическое состояние общественных отношений влечением к смерти, якобы свирепствовавшим в обществе. Психоаналитики утверждали, что массы мазохистичны в силу их биологической природы. Некоторые говорили, что наказывающая полиция была естественным выражением биологического массового мазохизма. И действительно, люди повинуются авторитарной власти так же, как индивид — могущественному отцу. Но так как бунт против диктаторского авторитета отца считался невротическим поведением а приспособление к созданной им системе и требованиям нормальным, то против этих воззрений требовались два доказательства.

Первое состояло в том, что биологического мазохизма ж существует. В соответствии со вторым приспособление к сегодняшней реальности, например в форме иррациональной воспитания или иррациональной политики, само является невротическим. Я не подходил к работе с осознанным намерением доказать что-либо. Эти два доказательства стали результатом сочетания разнообразных наблюдений, проводившихся вдалеке от борьбы мировоззрений. Они возникли благодаря простому решению следующего вопроса, который мог бы показаться почти глупым: как поведет себя свиной пузырь надутый изнутри воздухом и лишенный возможности лопнуть Его оболочка была хотя и растяжима, но не могла бы разорваться. Напрашивался именно такой образ человеческое, характера как панциря вокруг ядра живого. Если бы свиной пузырь оказался в ситуации неразрешимого напряжения имог бы выразить его, он стал бы жаловаться. Став беспомощным, он принялся бы искать источники своего страдания вовне, обращая упреки в этом же направлении. Он жаловался бы, что его колют, и провоцировал бы окружающих до тех пор, пока ему ни показалось бы, что цель достигнута. То, что не удалось бы стихийным образом осуществить изнутри, он пассивно и беспомощно ожидал бы извне.

Представим себе теперь биопсихический организм с нарушенным процессом разрядки энергии по образцу пузыря заключенного в панцирь. Его оболочка была бы панцирем характера. Растяжение происходит в результате постоянного образования внутренней энергии (сексуальной энергии или энергии биологического возбуждения). Вегетативная энергия стремится наружу, будь то для разрядки, приносящей удовольствие, будь то для контакта с людьми и вещами. Благодаря этому стремление к расширению задается как направление из самого себя. Этому направлению противостоит стена панциря Она не только не дает лопнуть, но и, кроме того, давит снаружи внутрь.

Эта картина совпадала с физическими процессами внутреннего давления и поверхностного натяжения. В 1926 г. я столкнулся с отрецензированной «Психоаналитическим журналом» чрезвычайно важной книгой известного берлинского терапевта Ф. Крауса¹⁵.

Невротический организм можно в высшей степени удачно сравнить с надутым, но по окружности закованным в панцирь пузырем. Странная аналогия между физической и столь хорошо знакомой характерологической ситуацией соответствовала клиническим требованиям. Душевнобольной стал «жестким» на периферии ядра и сохранил живость в центре. Ему «не по себе в своей коже», он «стеснен», «не может реализоваться», он «без контакта» и «напряжен так, что вот-вот разорвется». Он всеми средствами стремится «к миру», но чувствует себя «связанным». Более того, стремление войти в контакт с жизнью часто так болезненно, он столь мало способен выносить трудности и разочарования, что ему лучше «спрятаться в себя». Биологической направленности функции «к миру», «из себя» противодействует другая — «прочь от мира», «назад в себя».

Это отождествление в высшей степени сложного с простым завораживало. Организм, заключенный в невротический панцирь, не может лопнуть, как обычный свиной пузырь, чтобы освободиться от внутреннего напряжения. Этот организм может стать только «мазохистским» или «выздороветь», то есть допустить оргастическую разрядку накопленной застойной энергии. Эта оргастическая разрядка заключается в уменьшении внутреннего напряжения в результате «разрядки вовне», проявляющейся в форме конвульсий всего тела. Оставалось еще неясным, что разрядится вовне. Я был очень далек от современных знаний о функционировании биологической энергии.

Я представлял себе оргазм с происходящим при этом извержением веществ из тела по образцу выброса из пузыря. После выброса напряжение поверхности уменьшается вместе с внутреннем давлением. Было ясно, что для полного описания этого процесса недостаточно только одного выброса семени, ведь эякуляция без наслаждения не снимает напряжения. Впоследствии это умственное построение привело меня к весьма конкретным выводам.

Я вспомнил в этой связи о незначительном, но оставившем большое впечатление событии, которое произошло в 1922 г. перед конгрессом психоаналитиков в Берлине. Будучи еще всецело под впечатлением Земона и Бергсона, я предавался естественнонаучным фантазиям. Я говорил друзьям, что надо всерьез воспринимать нарисованную Фрейдом картину «рассылки либидо». Фрейд сравнивал выброс и втягивание душевных интересов с вытягиванием и втягиванием ложноножек амебы. «Простирание» сексуальной энергии проявляется в эрекции мужского члена, которая в функциональном отношении должна была бы быть идентична вытягиванию ложноножек амебы. Эрективная импотенция вследствие страха, когда член сморщивается, была бы, напротив, идентична втягиванию ножек плазмы. Мои друзья возмущались такой некорректностью мышления, они высмеивали меня, и я был задет. Тринадцать лет спустя я экспериментально подтвердил свое предположение. Теперь время рассказать, как факты привели меня к этому.

3. Функциональная противоположность сексуальности и страха.

Отождествление эрекции с растяжением плазмы побудило меня предположить, что существует функциональная противоположность сексуальности и страха, которая выражалась в направлении биологической деятельности. Раз посетив, эта мысль больше не оставляла меня. Так как все, что я узнал от Фрейда о психологии влечений, находило применение на практике, то названная картина связалась с весьма серьезным вопросом о биологической основе душевных процессов. Фрейд требовал создания психологического фундамента для психологии предсознательного. Его «подсознательное» глубоко погружалось в биопсихологический процесс.

В душевной глубине ясные тенденции жизни души уступали место таинственному движению, недоступному для одного только психологического мышления. Фрейд пытался применить психические понятия к исследованию источников жизни. Это должно было привести к персонификации биологических процессов и вернуть в психологию изгнанные из нее метафизические предположения. Изучая функцию оргазма, я понял, что недопустимо подходить к телесной сфере так же, как к душевной. Смысл каждого душевного процесса наряду с причинной закономерностью проявляется еще и в отношении к миру. Этому соответствовало психоаналитическое толкование, но в физиологической сфере такого смысла нет. Его и не может быть, если не вводить вновь неземную силу. Живое просто функционирует, в нем нет «смысла».

Исследование природы пытается исключить метафизические предположения. Если нельзя понять, почему и как функциониует живое, начинают искать некий «смысл» или «цель», вкладывая их в сам процесс функционирования. Я обнаружил, что оказался среди проблем раннего периода моей работы, среди проблем механицизма и витализма. Я избегал умозрительного ответа, а методом корректного решения еще не располагал. Диалектический материализм был мне знаком, но я не понимал, как применить его в естественных науках. Правда, я интерпретировал фрейдовские открытия с функциональной точки зрения, но вовлечение физиологической основы в исследования поставило меня перед вопросом о корректном методе.

Утверждение о том, что душевное обусловливает телесное, верно, но односторонне. Можно вновь и вновь видеть, что наоборот — телесное обусловливает душевное. Расширять душевное настолько, чтобы его законы действовали и применительно к телесному, недопустимо. Представление о том, что душевное и телесное — два независимых друг от друга процесса, между которыми существуют только «взаимоотношения», противоречит повседневному опыту. Решение проблемы не находилось, и ясно было только одно: переживание удовольствия, то есть растяжение, нерасторжимо связано с функцией жизни.

Тут вмешалось, придя на помощь, мое только что обретенное понимание мазохистской функции. Я рассуждал следующим образом: душевное определяется качеством, телесное — количеством. В первом имеет силу характер представления, во втором — только объем функционирующей энергии. Следовательно, в этом отношении душевное и телесное были различны. Но процессы, происходившие при оргазме, показывали, что качество душевной позиции зависит от величины телесного возбуждения, лежащего в основе этой позиции. Представление о сексуальном удовольствии во время акта в состоянии сильного телесного напряжения является интенсивным, красочным, живым. После удовлетворения оно с большим трудом поддается воспроизведению. У меня перед глазами была картина морской волны, которая, поднимаясь и опускаясь, воздействовала на движение щепки по поверхности моря. Теперь представление о том, что психическое выделяется из глубинного биопсихологического процесса или погружается в него в зависимости от характера процесса, больше не было неясным. Возникновение и исчезновение при пробуждении и засыпании, как мне казалось, были в состоянии выразить этот волнообразный процесс, который плохо поддавался пониманию. Ясно было лишь, что биологическая энергия контролирует как душевное, так и телесное. Господствует функциональное единство. Следовательно, хотя биологические законы и могут иметь силу в психическом, психические особенности не действуют в биологическом. Это заставило критически поразмыслить над фрейдовскими предположениями по поводу влечений.

Образное представление является, несомненно, психическим процессом. Существуют неосознанные представления, сделать вывод о наличии которых можно, основываясь на высказываниях. Само неосознанное, по Фрейду, непостижимо. Но при погружении в биопсихологическое оно должно поддаваться постижению с помощью метода, затрагивающего то общее, что господствует над всем биопсихическим аппаратом. Это общее не может быть ни «смыслом», ни «целью». Речь идет о вторичных функциях. При последовательно функциональном подходе становится очевидно, что в биологическом нет цели, существуют только закономерно проявляющиеся функционирование и развитие. Осталась динамическая структура, взаимодействие сил. Это верно применительно ко всем сферам. Такой позиции можно было придерживаться. То, что психология называет «напряжением» и «разрядкой», является противоположностью разнонаправленных сил. Моя идея о пузыре, как бы проста она ни была, вполне соответствовала представлению о единстве физического и психического. Наряду с единством существует и противоположность. Эта идея была ядром моей теории сексуальности.

В 1924 г. я предположил, что в момент оргазма возбуждение концентрируется на периферии организма, в особенности на половых органах, затем течет назад в вегетативный центр и там спадает. Неожиданно круг мыслей замкнулся. То, что проявлялось ранее как психическое возбуждение, теперь выступило в виде биопсихологического течения. Внутреннее давление и поверхностное натяжение пузыря — это ведь не что иное, как функции центра и периферии организма. Они функционально противоположны, противоречат друг другу. «Судьба» пузыря зависит от их отношения друг к другу, точно так же как душевное здоровье — от энергетической сбалансированности в сексуальной сфере. «Сексуальность» не может быть ничем другим, кроме живой функции вытягивания «из себя» — от центра к периферии. Страх не мог быть ничем другим, кроме обратного движения по направлению «в себя» — от периферии к центру. Таковы два противоположных направления при одном и том же процессе возбуждения.

Быстро установилась связь этой теории со множеством клинических фактов. При половом возбуждении происходит периферическое расширение сосудов. При возбуждении, вызванном страхом, ощущается как бы разрывающее центральное внутреннее напряжение. Периферические сосуды спазмируются. При половом возбуждении происходит растяжение и увеличение члена, и он уменьшается в размерах, если человек испытывает страх. Источники функционирующей энергии располагаются в «центре биологической энергии». На периферии находятся области их функционирования, пребывая в контакте с миром, — будь то в половом акте, в оргастической разрядке, в труде и т. д.

Эти результаты находились уже по ту сторону психоанализа. Они опрокидывали многое. Психоаналитики не могли следовать за мной, и моя позиция была слишком уж открытой, чтобы мое мнение могло существовать в их организации. Фрейд отверг попытки установить связь между процессами, порожденными либидо, и автономной жизненной системой. У меня как у психоаналитика, занимавшего наиболее последовательные позиции, были далеко не лучшие отношения с официальными психиатрами и другими клиницистами. Ввиду своего механистического и не ориентированного в аналитическом отношении способа мышления они мало понимали в том, чем я занимался. Новорожденная теория сексуальности оказалась одинокой, окруженной лишь широким пустым пространством. Меня утешало множество подтверждений своим взглядам, найденных в экспериментальной физиологии. Казалось, они привели к общему знаменателю то, что выработали поколения физиологов, наблюдая факты. В центре стояло взаимодействие между вагусом и симпатикусом.

4. Что такое биопсихическая энергия?

Этот вопрос для меня как клинициста, которому приходилось лечить сексуальные расстройства у людей, другими словами неврозы, оставался без ответа после 60 лет сексуальных исследований в мире науки, 40 лет развития психоанализа и почти 20 лет собственной работы над теорией оргазма. Вспомним, каков был исходный пункт развития теории оргазма. Невроз и функциональный психоз сохраняются благодаря наличию излишней, не ликвидируемой должным образом сексуальной энергии. Первоначально ее называли «душевной энергией», не зная, что же она, собственно, такое. Корни душевного заболевания, несомненно, находились «в телесном». Нецелесообразные душевные разрастания должны были питаться застоем энергии. Только если этот источник энергии невроза устранялся с помощью создания полной оргастической потенции, больной излечивался и оставался застрахованным от рецидива.

О массовой профилактике душевных заболеваний нечего было и думать без знания их биологических основ. В словах «при любовной жизни, приносящей удовлетворение, не бывает невротических нарушений» нечего менять. Это утверждение имело, конечно, как индивидуальные, так и социальные последствия. Важное значение сексуальности было очевидно, но официальная естественная наука не хотела ничего и слышать о вовлечении этих проблем в круг своих исследований — несмотря на работы Фрейда. Да и сам психоанализ все более отступал перед сложностью проблемы. Слишком уж часто она оказывалась на опасной грани слияния с той больной, искаженной, приобретавшей все более порнографическое звучание «сексуальностью», которая господствует в умах обывателей. Резкое различие между «естественными» и болезненными сексуальными проявлениями, превратившимися в составную часть культуры, между «первичными» и «вторичными» влечениями позволяло выстоять и сохранить приверженность проблеме. Только одни размышления на эту тему и суммирование некоторых современных, весьма удачных физиологических подходов, нашедших особенно яркое отражение в сборнике Мюллера «Нервы жизни», не принесли бы нужного результата.

Как всегда, путь клинического наблюдения и в этом случае вел дальше всех вполне корректным образом. В 1933 г. в Копенгагене я лечил мужчину, который особенно сильно сопротивлялся вскрытию своих фантазий на тему пассивного гомосексуализма. Это проявлялось в наличии особенно жесткой шейно-горловой позиции. Благодаря резкому вмешательству в систему защиты пациент внезапно уступил воздействию. Такая внезапность производила поистине устрашающее впечатление. Три дня его сотрясали проявления тяжелого вегетативного шока. Цвет лица быстро менялся от белого через желтый к красному. Кожа покрывалась пятнами и меняла цвет. Больной страдал сильными болями в шее и затылке. Сердце работало быстро и напряженно-гипертонически. Наблюдались понос, ощущения усталости и отсутствия опоры. Все это беспокоило меня. Хотя я часто сталкивался с такого рода симптомами, но в не столь резкой форме. В данном же случае произошло что-то вполне закономерно являющееся объектом моей работы, но непонятное мне. Аффекты проявлялись в состоянии тела после того, как пациент сдал свою душевную оборонительную позицию. Жесткость шеи, подчеркивавшая свойственную ему мужественную подтянутость, несомненно, связывала телесно-вегетативную энергию, которая теперь вырвалась, заявив о себе неконтролируемым и неупорядоченным образом.

Человек с упорядоченным состоянием сексуальной системы не способен на такую реакцию. Для нее необходимы продолжительное торможение и застой биологической энергии. Мускулатура могла выполнить функцию торможения. Когда мышцы шеи ослабевали, прорывались мощные импульсы, точно от отпущенной пружины. Попеременные бледность и покраснение лица не могли быть ничем иным, кроме отлива и прилива телесной жидкости, простого расширения и сужения сосудов. Это великолепно сочеталось с изложенными выше моими взглядами на функционирование биологической энергии. Направление «из себя — к миру» быстро и непрерывно сменялось противоположным — «прочь от мира — назад в себя».

Мускулатура способна, напрягаясь, препятствовать течению крови, иными словами, снижать до минимума движение телесной жидкости. Я проконтролировал ситуацию на примере нескольких других случаев и обдумал прежний ход лечения. Все было верно. На протяжении небольшого промежутка времени в моем распоряжении оказалось множество фактов. Они «толпились», требуя обобщения в виде следующей краткой формулировки: сексуальная жизненная энергия может быть связана длительным напряжением мышц. Ярость и страх также могут быть заторможены напряжением мышц. С тех пор во всех случаях, когда я снимал мышечное торможение или напряжение, проявлялось одно из трех основных телесных биологических возбуждений — страх, ненависть или половое возбуждение. Я это делал уже давно с помощью ликвидации чисто характерологических торможений и позиций, но теперь, при работе с мышечным панцирем, прорывы вегетативной энергии были полнее, они сильнее переживались и оказывались более мощными, а кроме того, протекали быстрее. При этом характерологические напряжения спонтанно снимались. Я опубликовал результаты наблюдений, полученные в 1933 г., в неполной форме только в 1935 г., а потом придал им некоторую завершенность в 1937 г.¹⁶ Некоторые решающие вопросы отношений между телом и душой быстро разъяснились.

Заключение характера в панцирь представлялось теперь функционально идентичным с мышечной гипертонией. Понятие «функциональной идентичности», которое мне пришлось ввести, означает лишь, что мышечные и характерологические позиции имеют одни и те же функции в душевном механизме, могут заменять друг друга и взаимно влиять. В принципе, они неотделимы друг от друга и идентичны по выполняемым функциям.

Предположения, возникшие в результате обобщения фактов, сразу же повели дальше. Если заключение характера в панцирь могло выражаться в появлении панциря на мускулатуре и наоборот, то единство телесных и душевных функций в принципе оказывалось постигнутым и поддавалось практическому регулированию. Отныне я мог сколь угодно часто использовать эти знания на практике. Если торможение характера не реагировало на психическое влияние, я звал на помощь соответствующую телесную позицию, и наоборот. Сталкиваясь с трудной телесно-мышечной позицией, я работал над ее характерологическим выражением и добивался расслабления. Типично дружескую улыбку, мешавшую работе, удавалось теперь устранить столь же успешно с помощью описания выражения, сколь и непосредственно с помощью воспрепятствования мышечной позиции, например посредством оттягивания подбородка книзу. Это был огромный шаг вперед. Дальнейшее развитие техники, завершившееся появлением современной вегетотерапии, длилось шесть лет.

Ослабление жесткости мышц вызывало у больных странные телесные ощущения: непроизвольную дрожь, конвульсии мускулатуры, чувства тепла и холода, зуд, мурашки, щекотку, физические ощущения страха; а также такие чувства, как страх, ярость и удовольствие. Я должен был порвать со всеми старыми представлениями об отношениях между телом и душой, если хотел постичь эти явления. Они были не «следствиями», «причинами», «сопутствующими явлениями» по отношению к «душевным» процессам, а просто самими этими процессами в телесной сфере. Я обобщил все телесные явления, которые, в противоположность жесткому заключению мышц в панцирь, характеризовались движением, как «вегетативные течения». Сразу же возник вопрос: являются ли эти вегетативные течения только движениями жидкости или чем-то большим? Я не мог удовлетвориться лишь признанием того, что речь идет только о механических движениях жидкости. Они могли объяснить чувства тепла и холода, бледность и покраснение, «кипение крови» и т. д., но не срабатывали, когда речь шла о понимании природы мурашек, щекотки, страха, «сладких» преоргастических ощущений и т. д.

Проблема оргастической импотенции все еще оставалась неразрешенной: встречается кровенаполнение половых органов без малейшего следа чувства возбуждения. Следовательно, половое возбуждение ни в коем случае не может быть идентично с одним лишь движением крови или не может быть его выражением. Существуют состояния страха, при которых не наблюдается особой бледности лица или кожи тела. Чувства «тесноты» в груди (страха), «подавленности» не могли быть объяснены только застоем крови в центральных органах, иначе страх чувствовался бы после хорошей еды, когда кровь концентрируется в животе. К движению крови прибавляется нечто порождающее в зависимости от биологической функции этого движения страх, ярость или удовольствие. Движение крови может представлять при этом лишь существенное средство. Может быть, это неизвестное «нечто» не проявится, если телесная жидкость плохо двигается по кровеносным сосудам. Таковы были соображения, несколько грешившие дилетантизмом.