москва и петушки. Курсовая работа. ИРЛ. Москва-Петушки. москвапетушки постмодернистская поэма в прозе венедикта васильевича ерофеева история создания
 Скачать 48.87 Kb.
|
|
ГЛАВА 1. «МОСКВА-ПЕТУШКИ» — ПОСТМОДЕРНИСТСКАЯ ПОЭМА В ПРОЗЕ ВЕНЕДИКТА ВАСИЛЬЕВИЧА ЕРОФЕЕВА История создания Написанная в январе—марте 1970 года, разошедшаяся в самиздатских перепечатках и «тамиздатских» публикациях, заученная некоторыми читателями наизусть, впервые опубликованная в России только в 1988 году в новооткрытом журнале «Трезвость и культура» (хотя трудно помыслить сочинение, менее подходящее для антиалкогольной кампании, чем это), вышедшая отдельным изданием в 1990-м с указанием на обложке той же цены, по которой в 1970-е продавалась пол-литровая бутылка водки (3 рубля 62 копейки), поэма в прозе Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки» обладает уникальным статусом: пожалуй, ни один текст неофициальной культуры не имел и не имеет большего резонанса. Количество публикаций о ней достигло сотен, включая несколько книг; поездки из Москвы в Петушки и обратно в день рождения Ерофеева стали популярным молодежным ритуалом и основой художественных акций. Не случайно именно герои «Петушков» стали «прототипами» для одного из немногих в России памятника литературным героям (наряду с памятниками Чижику-Пыжику в Петербурге и Остапу Бендеру в Москве): я имею в виду двойной памятник Веничке и его возлюбленной, поставленный в 1998 году В. Кузнецовым и С. Манцелевым соответственно на Курском вокзале и на Петушинском перроне (в 2000-м обе части были перенесены на Площадь Борьбы в Москве). По сути дела, эта поэма и ее автор стали символом русского андеграунда 1970-х — причем таким символом, который не столько идеализировал явление, сколько представлял его обаятельным и отвратительным одновременно. Ерофеев Венедикт Васильевич родился 24 октября 1938 года на Кольском полуострове, за Полярным кругом, в городе Заполярье. С самого детства он “не хотел ,как все”, и эта жизненная позиция осталась у него на всю жизнь. Несомненно, что она отразилась и в творчестве писателя. Его произведения шокировали читателей, и потому очень быстро разошлись. Поэма «Москва – Петушки» была переведена на двадцать языков и снискала одобрение во многих странах. И лишь в России она была издана через восемнадцать лет после написания. Различные трактовки поэмы Одно из самых неоднозначных и популярных произведений советской литературы уже сорок лет, если считать с момента его написания, вызывает споры и пртерпевает все новые и новые трактовки. Его снова и снова переиздают, три года назад вышла начитанная Сергеем Шнуровым аудиоверсия путешествия из Москвы в Петушки... Собственно и сценические интерпретации поэмы появляются с завидной регулярностью. С момента ее издания велись споры о возможности ее интерпретации. Об этой поэме было высказано немало суждений. Ее изучением занимались и занимаются все большее количество исследователей. Это объясняется неоднозначностью трактовки поэмы. Так, например, автор предисловия к публикации сокращенного варианта “Москвы – Петушков” в журнале “Трезвость и культура”, Сергей Чупринин, называл эту поэму исповедью русского алкоголика. После этого в своей рецензии В. Лакшин писал: “Повесть написана почти два десятилетия назад. И водка уже к тому времени была грозным бичом страны. Беду подтверждала даже официальная статистика. В СССР на душу населения в 1950 году приходилось 3,4 литра спирто-водочных изделий, в 1960 г. - 6,7 литра, в 1970-м - 9,5, в 1973-м - 10,2 литра...”. По мнению И.Чупринина, Венедикт Ерофеев сумел вскрыть проблему русского пьянства и показать трагический его результат. Очевидно, что такой комментарий был обусловлен социальнополитической ситуацией: текст удалось опубликовать под знаком инициированной властями борьбы с пьянством, и статья послужила своеобразной «охранной грамотой», без которой обнародование ерофеевскго произведения не представлялось бы возможным. Для других же исследователей, например Натальи Живолуповой, поэма – “метафизический бунт против абсурда, восторжествовавшего в мире, в котором воцарился апокалипсический хаос” Григорий Померанц же интересуется стилем поэмы: “Захватывает только его стиль, поразительно совершенный словесный образ гниющей культуры. Это не в голове родилось, а – как ритмы “Двенадцати” Блока – было подслушано”. Несомненно, что все варианты интерпретаций поэмы верны и имеют право на существование. Композиция и сюжет поэмы «Москва – Петушки» Поэма состоит из 44 глав. Глава «Москва – Серп и Молот» начинает в поэме каталог перегонов между остановками на железнодорожной ветке Москва-Петушки. Поэмное действие включает в себя путешествие героя (алкоголика Венички) из Москвы в маленький городок Владимирской области Петушки, где живет любимая им женщина и ребенок. Действие поэмы происходит в 60-е годы XX века, в мертвом мире обветшавших идей, скомпрометированных советских ценностей. Начинается путешествие как реальное, но чем ближе к финалу, тем яснее оно становится философско-символическим. Герой совершает движение сквозь евангельскую мифологию, отечественную и мировую историю, культуру. Текст насыщается подробностями авторской биографии, герою дается, как уже отмечалось, имя автора. Это подчеркивает субъективизм «Москвы – Петушков», что, в свою очередь, делает ее и лирическим произведением. В сущности, она представляет собой исповедь героя/автора, где все события происходят в пространстве его внутреннего мира. Структура, сюжет, конфликт «Москвы – Петушков» подводят читателя к встрече с актуальными, а самое главное, вечными проблемами. «. Алкоголь — стержень, на который нанизан сюжет Ерофеева. Его герой проходит все ступени опьянения. <...> В строгом соответствии этому пути выстраивается и композиционная канва» . Пространство жизни героя жестко обусловлено беспощадным идеологизированным социумом, бежать он может только в себя... или в спасительное опьянение. Правда, есть и еще один путь: приняв на себя и грехи мира и свои собственные, через страдания идти к Богу. В поэме «Москва — Петушки» автор указывает на возможность и необходимость выбора именно такого пути как единственно спасительного, несмотря на бесконечное пьянство героя, почти кощунственное при столь духоподъемной задаче. Вся поэма — в каком-то смысле метафора «жизни после жизни»: ожидание божьего суда за недолгое земное существование. Венечка постоянно слышит голоса ангелов с небес, он вступает с ними в диалог, и они даже обещают встретить его «там», в «Петушках», на станции назначения. Петушки, быть может, вовсе не станция Горьковской железной дороги, это Венечкина мечта: «Петушки — это место, где не умолкают птицы ни днем, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин. Первородный грех — может, он и был — там никого не тяготит». Петушки — не просто мечта, это — рай. Вечно поющие райские птицы, вечно цветущий кустарник, непорочность как координаты рая точно обозначаются в авторском описании. Герой мечтает о возвращении своей заблудшей души в спасительный Эдем. Но вместо этого он не только не приближается к Петушкам, он навсегда удаляется от них и оказывается снова в Москве на Красной площади, до которой никогда прежде дойти не мог: отыскать ее не мог, всегда оказывался на Курском вокзале — в начале пути: «Сколько раз я проходил по Москве, вдоль и поперек, в здравом уме и в бесчувствиях, сколько раз проходил — и ни разу не видел Кремля, я в поисках Кремля всегда натыкался на Курский вокзал. И вот теперь наконец увидел — когда Курский вокзал мне нужнее всего на свете». Ерофеевский герой в этом пространственном тупике ощущает свою богооставленность и прямо вопрошает: «Для чего же все-таки, Господь, Ты меня оставил?». Господь молчал. Ангелы его тоже оставили, и в ответ на мольбу Венечки «ангелы засмеялись». Героя ждет смерть. За ним приходят «четверо». В «неизвестном подъезде», в последней главе поэмы «Москва — Петушки», загнанный герой повторяет два заклинания: «талифа куми», то есть «встань и приготовься к кончине», и «лама савахфани», то есть «для чего, Господь, Ты меня оставил?». Венечка принимает мучения: «...они пригвоздили меня к полу, совершенно ополоумевшего, они вонзили мне свое шило в самое горло». Точка боли невыносима. Глагол «пригвоздили» — единственно необходимый не только по экспрессии звучания, но и по ассоциативным значениям. Спустя десять лет после смерти от рака горла самого автора, Венедикта Ерофеева, поражает страшное прозрение писателем собственных физических страданий. Правда, в поэме речь шла не о них, а о муках души, не нашедшей Бога. Совершенно в духе национальной традиции в поэме оживает такой культурный феномен, как юродство. Страдания одинокой души героя от закабаленности, зашлакованности, несвободы сознания своих соотечественников-современников так велики, что единственный способ их облегчения — слова правды устами юродивого-пьяницы, социального изгоя. Произведение писателя представляет собой столкновение двух полюсов — христианства и советской действительности. Библейские мотивы трактуются и воспроизводятся автором неоднозначно, однако его герои, подобно юродивым, обретают спасение именно в христианском понимании этого слова. Развенчивание мифов тоталитаризма и протест против существующей системы проявляются в текстах Ерофеева в пародировании языковых штампов и догм, характерных для 1960— 1990-х г.г. Дав повествователю и главному герою «Москвы-Петушков» собственные имя и фамилию, писатель вступает в диалог с самим собой, причём эта полемика носит характер соотношения «внешнего», реального и «внутреннего», духовного. Веничка, по нашему мнению, есть не что иное, как воплощение внутреннего мира автора, мира его души, полной «никому не ведомыми слезами» с одной стороны, и безудержными страстями, порождёнными безднами этой души - с другой. Главный герой, являясь двойником писателя, вступает с ним во внутренние диалоги. В прозе Ерофеева наблюдаются постоянные противоборства между автором и героем, что порождает в них конфликт. Это выражается в желании писателя убить либо похоронить себя на страницах своих произведений и вызывает неадекватность его самооценки. Депрессия Венички вызвана неудачными, несложившимися отношениями с близкими людьми: отцом, сыном, любимой женщиной. В итоге тем объектом, который, в отличие от людей, не предаст и «не продаст», становится алкоголь. Кроме отрицательной функции, «зеленый змей» реализует в жизни и творчестве писателя еще и условно-положительную — является символом и концентратом инобытия, основным средством, с помощью которого автор-герой обретает свободу — личную и творческую. Коммунистический же режим (Кремль, упоминания К.Маркса, Ф.Энгельса, Ленина, цитаты и аллюзии к их работам) является в данном аспекте лишь высшей точкой, символом этой действительности. Вывод Из первой главы мы можем понять что, создание в текстах писателя представленной миромодели свидетельствует о желании автора уйти от той реальности, которая душит, убивает физически и морально. Эстетическая оценка писателем мироустройства сводится к тому, что мир утратил свою целостность. В своих произведениях автор манифестирует свободу. Зачастую для этого ему приходится использовать такой эпатирующий прием, как уход в измененное состояние сознания. ГЛАВА 2. МИФ В ПРОИЗВЕДЕНИИ 2.1. Веня – страдающий Христос советской эпохи Венедикт Ерофеев был верующим человеком и многое из Евангелие знал наизусть. Как сказал его друг и духовный отец Вадим Тихонов, Библию он читал не только в последние годы, когда это стало модно и можно, а на протяжении всей своей нелёгкой жизни. По словам исследователя его творчества и автора самого детального комментария к его произведению (комментария, который, между прочим, в три раза превышает объём самого предмета исследования и в котором комментируется буквально каждая строка) Эдуарда Власова, из Библии "он вытянул всё, что только можно было вытянуть". Именно эта тема является самой главной во всём произведении. Именно страданиям и крестному пути Венички и посвящена поэма. Веня — травестийный Христос, Страдающий Христос советской эпохи. На протяжении всего произведения проходит образ Венички-Христа, причём противопоставление и сопоставление происходит одновременно и параллельно. Веня — Христос советского времени, принявший на себя все несчастья и грехи своего времени и своего народа, так же неоценённый и зверски убитый не понявшими его современниками. С самого начала и до самого конца (и Венички и произведения) мы видим героя тоскующим, неприкаянным и отчаянно одиноким. Он заснул в подъезде, один, прижав свой чемоданишко к груди. Его полная бездомность и неустроенность ассоциируются с одиночеством и бездомностью Христа; "...лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнёзда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову". Итак, с самого начала произведения Веничка предстаёт перед нами как безумно одинокий человек. Тоска и скорбь — его основные чувства на протяжении всего повествования. Недаром он начинает свой спиртной рацион с принятия горькой кориандровой — так сразу вводится мотив неизбывной горечи, от которой нельзя скрыться, потому что она в нём самом. Он страдает и молится, то есть повторяет действия Христа в Гефсиманском саду. Он спускается по сорока ступеням, так как вчера заснул на ступеньке, "по счёту сороковой". Стоит ли говорить, что этот порядковый номер ассоциируется с христианской идеей Вознесения. У него постоянная "тяжесть в сердце". Число 40 можно рассмотреть и в таком контексте. 40 дней Христос постился и молился в пустыне: "Иисус возведён был Духом в пустыню... и напоследок взалкал". Веня находится в такой же пустыне. Для него пустыня — Москва, а "взалкал" он во вполне определённом смысле — пришло время похмеляться. Вообще, нельзя не заметить с самого начала, что многие моменты в поэме даются, на первый взгляд, в опошленном, приниженном смысле, который трудно сразу понять. Однако это проистекает отнюдь не из-за пошлости Венички (он сам потом замечает, что наделён от природы жуткой скромностью и деликатностью); а от того, что сама жизнь стада куда более пошлой. Он говорит то же, что говорил Христос, но просто переводит всё это в плоскость современных отношений и понятий, зачастую могущих показаться неуместными в контексте сплошных ссылок на Библию и Новый Завет. Далее, ближайшим сопоставлением с Христом является вывод Венички тремя: "Все трое подхватили меня под руки и через весь зал... провели меня и вытолкнули на воздух". Эта сцена, по словам Власова, в каком-то отношении может рассматриваться как арест Христа в Гефсимаиском саду: "Тогда подошли, и возложили руки на Иисуса, и взяли его". Ключевым моментом в начале произведения является разговор с Господом, главной фразой в котором является : "Господь молчал". Господь молчал после того, как разрешил Вене выпить. Все это не может не напомнить обращения Христа к Отцу Своему и сцену моления в Гефсиманском саду. Так и Веня обращается к нему. Нетрудно заметить, что сопоставление идёт параллельно с противопоставлением. Так, например, Иисус 40 дней постился в пустыне, а Веня говорит: "...то не пью неделю подряд, то пью потом сорок дней...". Так буквально в каждом моменте, как-то связанном с Христом. Краеугольный мотив всего произведения — пятница. Каждая пятница для Вени — маленькая смерть, своеобразный крестный путь, репетиция распятия, которое с ним непременно должно произойти в конце этого пути. Пятница — день казни Иисуса Христа в новозаветном плане и одновременно в чисто бытовом, приземлённом — конец рабочей недели. Веня, купив конфеты "Василёк", едет к своей возлюбленной и сыну, едет к своей "рыжей стервозе". Но пятница фигурирует тут не только как день его смерти, но и как день, более всех других ненавидимый Венедиктом Ерофеевым (писателем, а не литературным героем). В его раннем произведении "Записки психопата" (по его словам, "самом огромном и нелепом из всего написанного") он говорит, что именно в этот "чёртов" день умерли все его любимые люди — мать, отец, брат. Так что, тут, в своей нелюбви к пятнице совпадают и Веничка, и Венедикт: Веня — потому, что чувствует, что ему ничего хорошего ждать от этого дня не стоит, что одна из пятниц станет рано или поздно днём его смерти, а Венедикт — за то, что этот день "увёл в могилу" всех любимых им людей. Недаром Веничка с тоской думает: "Если каждая пятница моя будет и впредь такой, — я удавлюсь в один из четвергов!.." Веня едет к своей девушке. Город Петушки фигурирует в произведении в качестве города Иерусалима. В Апокалипсисе сказано: "...да увижу город, по которому столько томился". Это относится к стремлению Иисуса. Для Венечки его Иерусалим — в нескольких часах езды от Москвы, туда он стремится каждую пятницу, потому что там — его рай земной, его единственная радость в жизни, его любовь. Но об этом — позже. Своим рассказом о том, как он "дерзал" в юности по части выпивки, он постепенно подводит нас к одному из "чудес" своих — рассказу о спиртных суррогатах, которые можно только при очень большом желании и вере в это гордо окрестить коктейлями. Сами названия бальзамов — "Ханаанский бальзам", "Иорданские струи" могут показаться каким-то издевательством, особенно если учесть, из чего они сделаны. Взятые названия могут быть расценены, на первый взгляд, как квинтэссенция пошлого использования христианской символики и имени Господнего. 2.2. Сопоставление Христа и Вени В том, что оба творят чудеса, делая спиртные напитки из того, что было под рукой, точнее сказать, претворяют в "вино" что-то, а противопоставление — в том, из чего они его делают. Христос делает вино из воды, которая является критерием чистоты всего, вино, веселящее душу и плоть. Веня делает "чернобурку" из омерзительных субстанций, которые две тысячи лет назад даже присниться не могли — денатурата, очищенной политуры, средства от потливости ног, зубного эликсира и даже (все виноделы отдыхают) из тормозной жидкости! Изобретательность истинного сына своего времени. Вино Христа было сотворено на свадьбе, заставляло всех смеяться и радоваться, "коктейль" хитроумного Венички — плакать и тосковать (опять этот основной мотив): "...сижу и плачу". То, что в этом эпизоде фигурирует мама писателя, тоже не случайно. Ведь именно Мария попросила Христа сделать из воды вино, то есть её появление так или иначе предшествовало его творению. Тут — наоборот: поэт сперва творит выпивку (назвать это "вином" язык не поворачивается), потом вспоминает маму, а потом и вообще забывает "как её по имени-отчеству". То есть тут, как и везде в ключевых эпизодах, проходит сопоставление и одновременное противопоставление Христа и Вени как диаметрально противоположных персонажей при всей их внешней похожести и кажущейся тождественности в рамках этого произведения. Этот эпизод — травестийное чудо претворения Христом воды в вино. За ним следует поездка Вени в обществе, мягко говоря, несимпатичных людей, а говоря точнее, уродов и калек. Это уже перенесённая в современное Венечке окружение тайная вечеря, на которой Иисус делил с учениками плоть свою и кровь. Вся сцена "пира" в электричке с участием пассажиров, имеющих ущербную внешность, соотносится со словами Христа, обращенными к гостям одного из фарисейских начальников: "Но когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых. И блажен будешь, что они не могут воздать тебе...". Этот завет Веня выполнил неукоснительно, сам того не желая. Среди его сотрапезников по пиру, а точнее говоря, собутыльников, нет физически нормальных людей. Посмотрим ближе на эту компанию. Во-первых, это дедушка "с разбухшими глазами, ...из обоих этих глаз, как из двух утопленников, влага течет ему прямо на сапоги."; "...рот его вечно сощурен и начинался откуда-то сзади"; "говорил он левой ноздрёй". Внучек способен испугать кого угодно: от рождения слабоумен, "совершенный кретин", "нижняя губа у него свесилась до пупа, как волосы у пианиста", а моргает он вообще "подмышками". В этой паре без труда можно усмотреть учеников Христа, которые были братьями, то есть тоже состояли в некоторых родственных отношениях, подобно внуку и деду. Это были братья Симон и Андрей. То, что у деда постоянно слезились глаза, можно соотнести с тем, что братья были рыбаками, то есть постоянно имели дело с морем, таким же синим, как и очи деда: "Проходя же близ моря Галилейского, увидел (Христос) Симона и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы". Далее присоединяется "женщина сложной судьбы со шрамом и без зубов", "при усах и в коричневом берете", — травестийная Мария Магдалина, которая тоже была, мягко говоря, не овечка, а повидавшая виды женщина. Третий — до сих пор неразгаданный критиками "декабрист в коверкотовом пальто", "в коричневом берете и при усах". Вся эта компания произвела несанкционированный отъём Веничкиной бутылки во время его отсутствия и теперь странно облизывалась. Итак, то же самое противосопоставление. Сопоставление в том, что Веня всё-таки устраивает им пир, а противопоставление таково: никто из присутствующих здесь не является Веничкиным учеником или даже, на худой конец, просто знакомым; ничего из общения с Веней они не выносят, то есть не возрождаются, не начинают новую жизнь, как это произошло с Магдалиной или Симоном и Андреем; если Христос сам призвал всех своих учеников на пир, сам поделился с ними своей плотью и кровью, сам отдал им всё, что имел, то Веня серчает по поводу украденной бутылки, то есть псевдоученики сами взяли то, что хотели, и сами подсаживались по очереди к импровизированному столу, рассказывая о своей жизни. Именно во время пира Веня произносит свою речь, которую можно соотнести с Нагорной проповедью Христа не благодаря каким-то конкретным образам или аллюзиям, а с точки зрения общего духа, пафоса, в конце концов, по той роли, какую играет эта речь к общем контексте. Но и здесь противопоставление: Веня выкладывает всю душу не огромному количеству людей, а одному-единственному Семёнычу. Образы, использованные им в этой речи, имеют непосредственное отношение к рождению Спасителя. Так, истомившийся Симеон — новозаветный старец, которому "было предсказано Духом Святым, что не умрет, доколе не увидит Христа...". Далее следует непосредственная цитата, никак не переосмысленная на уровне семантическом или лексическом. Потом следует образ Архангела Гавриила — предвестника скорого рождения Христа. Итак, это речь Вени, его "мини-учение", которое в определённом смысле можно назвать его Нагорной проповедью, апофеозом, после которого начинается самое страшное — начинается его Казнь. Как и Христос перед смертью, Веня тоскует и скорбит. Он — в полном одиночестве, "тревоге, переходящей в горечь" (опять его неизлечимая и неизбывная горечь). Как и Христа, его искушает Сатана. Он спрашивает: "Тяжело тебе, Ерофеев?", прекрасно зная, что тяжело. Он предлагает ему прекратить муки, выпрыгнув из поезда, но Веня не соглашается. (Христос мог спастись, но тоже не захотел.) Он отверг его предложение, и "Сатана ушел посрамлённый". Вообще, именно тут надо сказать о главном отличии Христа и Венечки. Спаситель страдал, молился и скорбел, тосковал и боялся. Всё это происходит и Веней. Но они находятся в диаметрально противоположных положениях. Христос знает, во имя чего его страдания, знает, что они окупятся, что делает это он ради людей, пусть и не понявших его. Он тоже безумно одинок, но у него есть ученики, которые, правда, не помогают ему и не разделяют его скорби (так, они засыпают, пока он молится). Отчаянное одиночество среди людей и единомышленников — главное, что роднит Христа и Веню. Но Веня не знает, во имя чего мается и страдает. Муки его бесплодны, ему не дано ничем разродиться. Он — пустой. Он не создал своей веры, не сплотил вокруг себя людей, но главное — он страдает вслепую, глупо и нелепо. Его муки никогда не окупятся, его имени не произнесут с благоговением чьи-то уста. Христос идёт на смерть ради людей, со скорбью в сердце, он познал мир, людей, он прощает их, он умирает ради них. Веня мало того, что умирает бессмысленно и бесславно, он умирает в глобальном конфликте и разладе со всем человечеством и миром. Он говорит: "...я очень скоро умру... так и не приняв этого мира, постигнув его вблизи и издали, снаружи и изнутри постигнув, но не приняв, — умру...". Дальше он говорит: "Я не знаю вас, люди...". Христос умирает, совершив великую жертву, приняв этот мир и простив людей, поняв их; Веня — умирает, не зная, ради чего. Это не просто констатация, это жалость к Вене. По существу, перед нами разыгралась величайшая трагедия: умный, духовно развитый, "неисследимый", глубокий человек не может или не даёт себе труда разродиться чем-то стоящим, достойным его глубин, он остаётся "пустоцветом", его "духовная мощь" и муки не выливаются во что-либо стоящее. Поэтому Христос идет на смерть скорбя, но зная, во имя чего, Веня — на ощупь. Поэтому он истинно несчастен. Наконец, происходит то, что должно было произойти рано или поздно. Его казнят. Веничка повторяет судьбу Иисуса, в то же время опровергая ее смысл. Нового Христа предает не Иуда, но ангелы. Добрые ангелы уподобляются здесь злым детям, глумливо, дьявольски смеющимся над страшной смертью человека: «И ангелы рассмеялись. <...> Это позорные твари, теперь я знаю — вам сказать, как они рассмеялись? <...> Они смеялись, а Бог молчал» Голгофой оказалась Москва, от которой он хотел бежать в свой "рай земной, в свой Иерусалим — Петушки. Четверо, которых он встретил, и стали его палачами. Правда, перед этим Митридат (вообще, перед смертью в поезде проносится целая вереница бреда, куда входили и Сфинкс, загадывавший пошлые загадки, и фурии, и Петр-камердинер, и Митридат) прокалывает его ножиком: "и тут меня пронзило". Тут явное соотнесение с Христом: ведь и ему тоже римский солдат пронзил левый бок (то есть прямо под сердцем) копьём, чтобы удостовериться, что тот умер, "и тотчас истекла кровь и вода". Только тут прокалывание было после распятия, а вот в случае с Веничкой — перед. Именно в этом месте нельзя не сказать об особой последовательности расположения элементов соотнесения Христа и Вени. Хронологический порядок событий, ассоциирующихся у нас с событиями жизни Христа, не просто нарушен. Его нет вообще. В самом начале мы встречаем Веню уже тоскующим. Этот эпизод напоминает сцену в Гефсиманском саду. Затем следует претворение в вино воды; далее — тайная вечеря, а проще говоря, пир в поезде; Нагорная проповедь; тоска в поезде, несущим его навстречу смерти, то есть снова повторяющаяся молитва в саду, обрамляющая, таким образом, начало и конец одинаково скорбного пути; и распятие. То есть, мягко говоря, порядок событий не выдержан, что придаёт и дополнительно подчёркивает сумбур всей Веничкиной жизни, её бессмысленность и отсутствие в ней цели Как и Христос, Веня возопил, ради чего Отец его оставил. Его палачи его душат (это заставляет вспомнить, что смерть от распятия — это смерть от удушья: груз тела давит на легкие), а затем пригвождают к полу — действие, которое отсылает нас к распятию Христа: "И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его" . По существу, пригвождение к полу есть унизительное травестийное распятие, такое же бессмысленное, какой, к сожалению, была вся жизнь Венички Ерофеева. 2.3. Наиболее важное звено в поэме – финальный фрагмент Финальный фрагмент, на наш взгляд, начинается с главы “Петушки. Перрон”. Именно в этом эпизоде Веничку убивают первый раз, во сне, когда наш герой видит перед собой царя Митридата, измазанного в соплях и с ножиком. Митридат – понтийский царь, ведший войны против Рима. А в нашем случае Петушки являются вторым Римом, Римом для Венички. Недаром он говорит, что “за Петушками сливается небо и земля, и волчица воет на звезды”8. Если же вспомнить легенду, что Рим основали братья Ромул и Рем, вскормленные волчицей, то возникает вопрос: не эта ли самая волчица “воет на звезды”? Здесь же впервые звучит вопрос Венички “…зачем?”, позже, ставший его последними словами. (“Зачем-зачем?... зачем-зачем-зачем?..”[ 12, с 71] повторяет он в конце поэмы.) Все это сопровождается болью и “холодом собачьим”. “О, невозможность!”[ 3, с 120] – восклицает Веничка. Именно, “невозможность”. Веничка не может существовать в реальном мире чуждой ему Москвы. Потому он и бежит в Петушки. И пьянство, на наш взгляд, является способом защиты от окружающего мира. Мотив несовместимости Венички с реальностью четкой линией проходит сквозь всю поэму, но наиболее ярко он звучит здесь, в финале. Наш герой сам понимает и признает свою отрешенность: “я знаю – умру, так и не приняв этого мира, постигнув его вблизи и издали, снаружи и изнутри постигнув, но не приняв”[3, с.121]. Помимо эпизодов, где ярко выражены евангельские мотивы, есть еще одна, немаловажная деталь. Веничка на протяжении всего пути обращается к Богу, знает многие его помыслы и деяния, разговаривает с Ангелами. “«Талифа куми!» то есть встань и приготовься к кончине. Это уже не «талифа куми!» то есть «встань и приготовься к кончине», - это «лама савахфани», то есть «для чего, Господь ты меня оставил?»”[3, с 127]. Эти Веничкины слова, произнесенные в неизвестном подъезде, повторяют слова Иисуса Христа, распятого на кресте, слова, после которых он испустил дух: “ «Или, Или! лама савахфани?» то есть: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?»”. Но в поэме далее идут следующие строки: “Они смеялись, а Бог молчал”[3, с.128]. Отсюда вытекает неутешительный вывод: Бог отвернулся от Венички и от его земных проблем. Таким образом, финальный эпизод является наиболее важным звеном во всей поэме. 2.4. Тема финального эпизода – антивоскрешение Начнем с первого эпизода, встречи с Митридатом. Как уже говорилось ранее, здесь происходит первое убийство, отклик предстоящих мучений. “И тут мне пронзило левый бок, и я тихонько застонал …я успевал только бессильно взвизгивать, - и забился от боли по всему перрону”[3, с .120]. Это первый намек на грядущую смерть, на трагический исход поэмы. Далее, по мере прочтения, нагнетает одна страшная мысль. Проследим за степенью ее нарастания. “Кто зарезал твоих птичек и вытоптал твой жасмин? Царица Небесная, я – в Петушках!..”[3, с .120] И дальше: “Был у тебя когда-то небесный рай … а теперь небесного рая больше нет …Царица не пришла к тебе на перрон, с ресницами, опущенными ниц; божество от тебя отвернулось”[3, с .122]. И, наконец: “и пока вползала в меня одна тяжелая мысль, которую страшно вымолвить, вместе с тяжелой догадкой, которую вымолвить тоже страшно, - я все шел и шел …от холода или отчего еще мне глаза устилали слезы…”[3, с.123]. С этого момента, надежда на спасение Венички гаснет все быстрее. Герой, как нам кажется, начинает понимать, что он не в Петушках, более того, что рая – Петушков не существует на этой грешной земле, и что здесь, в Петушках, - Москва. Подтверждает нашу мысль такая важная деталь, как Кремль, который никогда не видел наш герой, и к которому прибегает, спасаясь от четырех убийц. Он здесь является, на наш взгляд, символом несвободы, символом всего того, от чего Веничка пытается бежать. “Сколько раз, я проходил по Москве, вдоль и поперек, в здравом уме и в бесчувствиях, сколько раз проходил и ни разу не видел Кремля, я в поисках Кремля всегда натыкался на Курский вокзал. И вот теперь, наконец – увидел. Когда Курский вокзал мне нужнее всего на свете!”[3, с .126]. Бесспорно, что между Курским вокзалом и Кремлем в поэме есть связь. На наш взгляд, эта связь заключается в том, что Курский вокзал является отправной точкой, началом пути в Петушки, пути не только физического, но и духовного, он словно часть того светлого, что есть в Петушках. И раньше, куда бы ни шел Веничка, он всегда приходил на вокзал, всегда попадал к началу пути, ведущему к его мечте. “Если даже ты пойдешь налево – попадешь на Курский вокзал; если прямо – все равно на Курский вокзал; если направо – все равно на Курский вокзал”. Но в конце поэмы весь Веничкин мир рушится. Петушки как его идеал становятся недоступны. “Был у тебя когда-то небесный рай … а теперь небесного рая больше нет … божество от тебя отвернулось”[3, с .122]. Потому он и не может попасть на вокзал, не может попасть к началу спасительного пути. “Не будет тебе никакого вокзала!”[3, с .125] После того, как герой убегает от четырех убийц, он видит Минина и Пожарского, и бежит “в ту сторону, куда смотрел князь Дмитрий Пожарский…”[3, с. 127]. В этом заключается его ошибка. Вспомним эпизод, где Веничка разговаривает со Сфинксом и так и не может найти ответ на последнюю, самую важную загадку: “Идет Минин, а на встречу ему – Пожарский. “Ты какой-то странный сегодня, Минин,- сказал Пожарский - как будто много выпил сегодня”. “Да и ты тоже странный, Пожарский, идешь, на ходу спишь”. “Скажи мне по совести, Минин, сколько ты сегодня выпил?” “Сейчас скажу: сначала 150 российской, потом 150 перцовой, 200 столичной, 550 кубанской и 700 грамм ерша. А ты?” – “А я ровно столько же, Минин”. “Так куда же ты идешь, Пожарский?” – “Как куда? В Петушки, конечно. А ты Минин?” – “Так ведь я тоже в Петушки. Ты ведь, князь, совсем идешь не в ту сторону!” – “Нет, это ты идешь не туда, Минин”. Короче, они убедили друг дружку в том, что надо поворачивать обратно. Пожарский пошел туда, куда шел Минин, а Минин – туда, куда шел Пожарский. И оба попали на Курский вокзал. Так. А теперь ты мне скажи: если бы оба они не меняли курса, а шли бы каждый прежним путем – куда бы они попали? Куда бы Пожарский пришел? скажи.”[3, с .110] И, наконец, фраза, ставшая роковой для Венички: “А в Петушки, ха-ха, вообще никто не попадет!..”[3, с. 110] Именно после нее он понимает, что едет в обратную сторону, в Москву. Вернемся же к нашему финальному эпизоду, и рассмотрим убийц Венички, тех самых четырех, у которых “совсем не разбойничьи рожи, скорее даже наоборот, с налетом чего-то классического”[3, с.124]. Убийцы эти сопоставляются в поэме с легионерами, солдатами, распявшими Иисуса Христа. Об этом не говорится прямо, но подразумевается. Можно привести такое доказательство наших предположений. Когда на Веничку нападают, он пытается оправдываться, и голос его дрожит “от похмелья и от озноба”. Тогда же он упоминает о предательстве апостола Петра, который продал Иисуса, потому что дрожал от холода. И вот здесь нужная нам фраза: “Он еще грелся у костра с этими”[3, с.124]. В ней, на наш взгляд главным по своему смыслу является слово «с этими», которое подразумевает: с легионерами, солдатами, то есть с убийцами Христа, «с этими», то есть с четырьмя убийцами Венички. Вывод Из второй главы можно понять что , основная тема финального эпизода, на наш взгляд, это антивоскрешение. Об этом говорит последняя фраза Венички, “…и с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду”[3, с .128]. Распятие (или убийство) происходит в неизвестном подъезде. Вспомним начало поэмы, когда наш герой просыпается утром в подъезде: “Оказывается, сел я вчера на ступеньку в подъезде, по счету снизу сороковую, прижал к сердцу чемоданчик – и так и уснул ”[3, с .16]. (Сороковую ступеньку можно соотнести с сорока днями и ночами, проведенными Иисусом в пустыне, для искушения от Диавола. “И, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал”9) Получается, что Веничка проходит свой путь от подъезда до подъезда, как по кругу возвращаясь к началу. Более того, в конце он так и не попадает в Петушки, “где не умолкают птицы, ни днем, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин”, и умирает в страшной, чужой ему Москве. Заключение В заключении хотелось бы сказать что, в ключевых эпизодах поэмы проходит сопоставление и одновременное противопоставление Христа и Вени как диаметрально противоположных персонажей при всей их внешней похожести и кажущейся тождественности в рамках этого произведения. Порядок событий, ассоциирующихся у нас с событиями жизни Христа, не выдержан, что подчёркивает сумбур всей Веничкиной жизни, её бессмысленность и отсутствие цели. Финальный эпизод несет в себе большую смысловую нагрузку. Все основные мотивы поэмы переплетаются здесь и приходят к единственному возможному исходу, к смерти. Финальный фрагмент не только позволяет нам рассмотреть всю поэму через грань произошедших событий, но и указывает на невозможность не только счастливой жизни, но и счастливого конца. К тому времени, когда работы Ерофеева стали появляться в печати все чаще, у писателя развился рак горла. После операций и длительного лечения, он совсем потерял голос и имел возможность разговаривать только при помощи звукового электронного аппарата. До сих пор остается вопрос о том, знал ли Ерофеев о предстоящей болезни или же это были лишь вымыслы, но последние фразы поэмы “Москва – Петушки” очень точно описывают состояние автора в последние годы. “Они вонзили мне шило в самое горло… Я не знал, что есть на свете такая боль, и скрючился от муки”. Поэма Ерофеева, которая по объему охваченного жизненного материала и глубине постижения реальности тоталитарного социума тяготеет к форме романа, оказывается уникальным явлением не только в рамках традиции, но и в плане ее комической трансформации. Финальный эпизод - эпизод, в котором герой – рассказчик демонстративно отказывается от воскрешения и от сознания пишущего и несущего ответственность за потенциальное авторство. Пронзенное горло и при этом распятие на полу заплеванного подъезда позволяют воспринять сюжет поэмы, в которой герой носит имя реального автора, как один из вариантов рефлексии по поводу утраты живого дыхания и слова. |