лекция 1. Лекция 3. Поэзия на родном языке хянга
 Скачать 19.3 Kb.
|
|
Лекция 3 Тема: ПОЭЗИЯ НА РОДНОМ ЯЗЫКЕ ХЯНГА Хянга в «Житии Кюнё» и в «Самгук юса» Одновременно с поэзией на ханмуне существовала поэзия на корейском языке, записанная способом иду. Корейская поэзия на родном языке выросла из народного песенного творчества. О том, что оно было разнообразным у племён, населявших корейский полуостров, говорят ранние корейские памятники. Они свидетельствуют о том, что песенное творчество играло огромную роль в жизни корейского общества не только в догосударственный период и переходную эпоху, но вплоть до начала правления династии Корё, когда существовало сильное бюрократическое централизованное государство, имевшее развитую литературу. Поэзия на родном языке сопровождала трудовой процесс, была неотъемлемой частью всех календарных праздников, к ней прибегали при заклинаниях во время болезней и стихийных бедствий. Эта её роль сохранялась и в те времена, когда о поэзии на родном языке можно уже говорить как о литературном факте (например, использование хянга в молении о предотвращении государственных опасностей в истории, помещённой в «Событиях, оставшихся от времён Трёх государств»). А литературным явлением она становится лишь тогда, когда обретает письменное выражение. Поэзия на родном языке носит общее название Хянга (т.е. «Песни родных мест») или Сэнэн норе или Санвэга («Песни Востока»). Этот термин употребляется для обозначения определенного типа поэтических произведений – так называемых десятистрочных хянга, представляющих явление, относящееся к VIII – X вв. Тексты хянга дошли до нас в «Житии Кюнё» (одиннадцать хянга) и в «Событиях, оставшихся от времён Трёх государств» (четырнадцать хянга). Поэзия на родном языке начинала играть все большую роль в буддийском церемониале, вытесняя не понятные слушателям санскритские и китайские стихи. Как свидетельствуют «Житие Кюнё» и «События, оставшиеся от времён Трёх государств» и путевые записи Эннина, этот процесс активизируется в IX – XI вв. Таким образом, одновременно с выдвижением на первый план поэзии на ханмуне в области светской, в сфере духовной шёл обратный процесс замены иноязычных текстов корейскими. Буддизм весьма заинтересованно относился к поэзии хянга. Из сохранившихся до наших дней имён поэтов, создавших хянга, большинство – буддийские монахи. Буддийским монахом был Тэго, один из составителей антологии «Свод поэзии древности» (888 г.), ныне утраченной. Тэго был известен как автор нескольких хянга. Те тексты хянга, которые дошли до нас, помещены в произведениях буддийских авторов. С буддийским ритуалом связаны и одиннадцать хянга выдающегося поэта Кюнё (917 – 973). Вот, например, одна из таких хянга: К этому многотрудному Миру Дхармы, к престолу Будды Я направляюсь И молю о дожде истины. Пусть он оросит поле, на котором возрастает всё живое, Где не могут пробиться побеги добра, Ибо, уходя глубоко корнями в заброшенную почву (Души живы), охвачены жаром страстей. И пусть настанет осень, когда ясна луна пробуждения И зреют плоды познания. (перевод М. Никитиной и А. Троцевич) Эти хянга были сочинены Кюнё по мотивам одной из популярных глав сутры «Хуаньцзин», с тем, чтобы во время обряда скандирования китайский текст заменялся корейскими стихами. В «Житии Кюнё» цитируется также предисловие, которое написал Кюнё. В нём Кюнё прямо говорит о том, что хочет использовать любимую народом поэтическую форму хянга, «средство развлечения людей в мире», для распространения среди мирян идей буддизма. Однако было неверно полагать, что вся поэзия на родном языке находилась в сфере буддизма. Во всяком случае, «Житие Кюнё», «Исторические записи» и «События» дают достаточно свидетельств тому, что в Корее существовала богатая небуддийская поэзия. Так, в «Событиях» сохранились переведенные на китайский язык четырёхсложным размером образцы архаической корейской поэзии. Среди хянга сохранились произведения фольклора, которые, видимо, являлись частью смешанных ранее эпических повествований, в которых проза чередуется со стихами. Это «Песня моря», «Песня Чхоёна», «Песня Содона», помещённые в «Событиях». В легенде о «Госпоже Суро» рассказывается о том, что она с мужем суджонским князем отправилась в путь. Они достигли берега моря и там обедали. Рядом была высокая скала. Наверху цвели растения. Госпожа Суро увидела их. Обратившись к свите, она сказала: «Кто сорвёт цветы и поднесёт мне?». Сопровождающие говорили, что невозможно. Мимо проходил старик, сорвал цветы, сложил песню и преподнёс её. Снова отправились в путь. Опять остановились у берега моря и обедали. Вдруг дракон моря схватил госпожу и ушёл в море. Опять по совету старика, люди собрались и пели «Песню моря»: Черепаха, черепаха отдай Суро! Утащить жену человека – большой грех Если заупрямишься и не отдашь, Закинем сети, изловим, изжарим тебя и съедим! (Перевод М. Никитиной) Дракон взял госпожу, вышел из моря и отдал ее. В легенде о «Чхоёнране», рассказывается о том, что Дух лихорадки влюбился в жену Чхоёна. Обернувшись человеком, он ночью пришёл в дом Чхоёна и спал с ней. Чхоён возвратился домой и увидел в своём ложе двоих. Тогда пропел песню: При ясной луне в столице До глубокой ночи гулял Вошёл, взглянув на ложе Вижу – четыре ноги Две ноги – мои, две – чьи же? С самого начала мои были, Но отобраны теперь. Как же быть? (Перевод М. Никитиной) Бес, ожидавший жестокой расправы, в благодарность пообещал Чхоёну не входить в дом, если увидит на двери светлый лик Чхоёна. Поэтому люди государства к воротам прикрепляют изображение Чхоёна, тем самым прогоняя зло и привлекая счастье. В легенде о Содоне рассказывается, что Содон – «ямсовый мальчик» – постоянно накапывал ямс, продавал и тем жил. Прослышав о том, что у силланского Чинпхён вана принцесса, по имени Сон Хва – красавица. Отправился он в столицу. Ямсом угостил детей на улице, сложил песню, научил детей, и они пели: Принцесса Сонхва Тайком замуж вышла Содона ночью обняв, уходит. (Перевод М. Никитиной) Песня детей наполнила столицу. Чиновники посоветовали спрятать принцессу, отослав её. Когда принцесса направлялась к месту ссылки, Содон предложил охранять её. Она согласилась. Тайно вступили в связь. Потом она узнала, что его зовут Содоном, и убедилась, что песня детей сбылась. По – видимому, уже в поздний период существования хянга развилась светская индивидуальная поэзия на корейском языке, несколько образцов которой уцелело. Это «Песня о хваране Чукчи», «Песня о хваране Кипча», «Песня о туе». Они свидетельствуют о высоком литературном уровне поэзии на корейском языке в IX – XI вв., а также о её связях с дальневосточной поэтической традицией. Все они представляют жанр десятистрочных хянга. В них легко прослеживается членение на три строфы. По композиционной структуре они также подчинены тройственному делению: в первой строфе тема задаётся, во – второй, она развертывается, в третьей – двухстрочной – содержится образ, который призван дать концентрированное выражение идеи стихотворения. Синтаксически последняя строфа оформляется как восклицательное предложение. Хянга «О Чукчиране» и «О Кипхаране» воспринимается как изъявление преданности ученика к учителю по конфуцианской традиции. Вот содержание одной из них: («Песня о Чукчиране»): Уходящей весной, Грущу и стенаю о том, что вас нет. Любимый некогда образ Разрушается и распадается. Хоть на миг бы Увидеть тебя О, Ран! Путь, который пройдёт Моя любящая душа, Разве таков, Чтобы забылся (Я сном) В полынном переулке. (Перевод М. Никитиной) Хянга «Песня о туе» включена в главку «Событий», - «Сим Чхун отказывается от должности», в которой рассказывается, что когда Хесо – ван (737 – 741 г.) пребывал ещё в резиденции наследника, он, играя в шашки с просвещённым мужем Синчхуном во дворцовом саду под туей, постоянно говорил: «Если когда – нибудь забуду тебя, то есть туя (которая напомнит о тебе) о верном вассале». Когда ван вступил на престол, он стал награждать подданных, а Синчхуна забыл, Синчхун обиделся и сложил песню, прикрепив её на дерево: Ты говорил: «Густая туя Осенью не вянет. Как же мне забыть тебя?» (А сам), обижаемый мною, (ко мне) переменился В старом пруду, где отражение луны Под набегающими волнами взбалтывается песок Вот точно таким, Как посмотрю я на тебя, - Мир и прибывает. Последняя строфа утеряна. (Перевод М. Никитиной) Хянга строится на противоположных двух образах: образ туи в первой строфе, - символ постоянства вассала; во второй строфе развивается мысль о непостоянстве государя, которая напоминает поэту приливные волны, поднимающие со дна песок, и которые воспринимаются поэтом как символ непостоянства мира вообще. Здесь мотив, чуть намеченный в конце первой строфе, развёртывается в зрительную картину. В светской поэзии на родном языке, также как и в буддийской, по – видимому, были авторские сборники. Чхве Хенгви в своём предисловии сообщает о том, что двумя поэтами Силла были переведены на китайский язык светские поэтические памятники: «Мелкий жемчуг и целая черепица» и «Ясная луна и свежий ветер». Речь идёт здесь, возможно, либо о каких-либо авторских сборниках, либо об антологиях. Поэзия на родном языке осознавалась в корейском государстве как высшая национальная духовная ценность, как предмет национальной гордости. Отсюда – стремление сделать её известной за пределами своего государства и результат этого – большая переводческая работа крупнейших корейских поэтов по переложению хянга в китайские стихи. По- видимому, иногда хянга пелись, а иногда скандировались или читались. Рифма в них, как правило, не использовалась. О поэтической организации хянга известно мало. Сохранилась формула хянга - три строки (или три строфы), шесть мён (знаков), которые до сих пор не удалось расшифровать. Во - всяком случае, как говорилось выше, поздние хянга состоят из трёх строф. Этот тип поэтических произведений оказал большое влияние на поэзию последующего времени. |