Главная страница

А. А. Гречко (председатель), Г. А. Арбатов, В. А. Виноградов, П. В. Волобуев, Б. Г. Гафуров, С. Г. Горшков, А. А. Громыко, А. А. Епишев, А. С. Желтов, П. А. Жилин (заместитель председателя), E. M. Жуков (заместите


Скачать 1.37 Mb.
НазваниеА. А. Гречко (председатель), Г. А. Арбатов, В. А. Виноградов, П. В. Волобуев, Б. Г. Гафуров, С. Г. Горшков, А. А. Громыко, А. А. Епишев, А. С. Желтов, П. А. Жилин (заместитель председателя), E. M. Жуков (заместите
Дата23.05.2019
Размер1.37 Mb.
Формат файлаdoc
Имя файлаhsww_01.doc
ТипДокументы
#78483
страница13 из 38
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   38

Таблица 6. Бюджетные расходы Японии в 1931 — 1934 гг.{282}


Бюджетный год


Все расходы (млн. иен)

Военные расходы







млн. иен

проценты

1931

1477

434

29,4

1932

1950

733

37,6

1933

2225

873

39,2

1934

2163

955

44,2


В Японии не произошло перехода государственной власти к фашистской партии и создания диктатуры, заменяющей прежний государственный [87] аппарат, но постепенно и планомерно господствующая роль закреплялась за наиболее реакционными и агрессивно настроенными элементами. К 1933 г, в Японии насчитывалось несколько сот реакционных организаций, из них более 80 крупных{283}.
В начале 30-х годов правящие классы сконцентрировали свои политические силы для создания «правительства сильной руки», то есть для укрепления существовавшего аппарата монархии, его фашизации, концентрации власти в руках наиболее реакционных представителей военщины.
Чтобы еще более укрепить свое положение в государственном аппарате, военщина использовала социальное разочарование и волнения широких слоев мелкой буржуазии, потерю ими доверия к парламентским партиям. Брожение усилилось в связи с мировым экономическим кризисом, крайне обострившим классовые противоречия внутри страны. Среди мелкой и средней буржуазии укреплялось мнение, будто военщина является единственной силой, способной вывести Японию из кризиса. Военная клика, особенно шовинистически настроенное «молодое офицерство», активно выступала против «негативной» внешней политики правительства, ратуя за войну с Китаем, а в дальнейшем и Советским Союзом.
Для достижения этих целей военщина использовала свое влияние на бывших военнослужащих. Под ее непосредственным руководством находился «Императорский союз резервистов», а также некоторые военизированные спортивные общества, насчитывавшие свыше 7 млн. человек.
Наиболее видные представители японского милитаризма вынашивали планы установления в Японии фашистского режима, для чего они поддерживали тесные связи с финансовыми магнатами, «Обществом государственных основ», объединявшим до 200 профашистских деятелей правящих кругов Японии.
Фашистское «молодое офицерство» в борьбе за власть стало на путь заговоров, убийств и путчей. Один из его руководителей — генерал Араки, требуя коренных преобразований японской государственной политики, давал понять, что военщина готова стать идейным вдохновителем движения за агрессивный курс, направить его на осуществление планов японского империализма.
В стране широко распространялась печатная продукция, воспевавшая войну, завоевания, убийства, смерть. Фашистские писаки вбивали в голову каждого японца, что мужчина — это только «мясо великого стада войны», а женщина — покорная рабыня, добыча воина. Воспевая Пафос легкой смерти, они призывали японцев не рассуждая умирать за императора.
Эти идеи особенно усердно пропагандировались среди военнослужащих, которых давно готовили к завоевательным походам в соседние страны.
В 20-е и начале 30-х годов происходила реорганизация армии, оснащение ее новейшими образцами стрелкового и артиллерийского вооружения.
По мнению японских правящих кругов, в 1931 г. создалась благоприятная внутренняя и международная обстановка для осуществления захватнических планов. Глубокий и длительный экономический кризис, охвативший капиталистический мир, сильно поразил и Японию. Промышленный кризис совпал с аграрным. В стране резко упало производство промышленной продукции, армия безработных и полубезработных достигла почти 3 млн. человек. Заработная плата рабочих значительно [88] уменьшилась. В 1931 г. внешняя торговля по сравнению с 1929 г. снизилась по экспорту на 47 и по импорту на 55 процентов{284}.Цены на отдельные важные промышленные товары и основные продукты сельского хозяйства — рис и шелк-сырец — упали более чем наполовину.
Американский рынок стал для японских товаров труднодоступным. Цена на шелк снизилась до одной четверти прежней, что уменьшило стоимость японского экспорта в США более чем на 40 процентов. В июне 1930 г. США подняли таможенные пошлины на японские товары в среднем на 23 процента.
Экономические потрясения усилили недовольство среди трудящихся Японии. Возросло количество забастовок в городе и конфликтов крестьян с землевладельцами в деревне. В правительственных и военных кругах страны видели выход из сложившейся ситуации в завоевании новых рынков сбыта, источников сырья и сфер приложения капитала. Правые элементы активизировали свою деятельность. Возник союз военных «критиков» внешней политики и фашистских организаций, использовавших недовольство масс в своих политических целях. Милитаристы нуждались в массовой опоре, а фашисты — в оправдании своих демагогических лозунгов, которые можно было осуществить с помощью военной клики, ратовавшей за «национальное обновление». Внешняя экспансия широко рекламировалась как средство решения внутренних противоречий.
Первым объектом для нападения агрессоры избрали Северо-Восточный Китай. На его долю приходилось 93 процента добычи нефти, 79 процентов выплавки железа, 55 процентов добычи золота, 41 процент железнодорожных линий, 37 процентов запасов железной руды, 23 процента выработки электроэнергии и 37 процентов внешнеторгового оборота Китая{285}. Империалисты в Токио определенно рассчитывали на «понимание» мировым империализмом захвата Северо-Восточного Китая, благодаря которому Япония оказывалась в прямом приграничном соприкосновении с СССР.
В Японии развернулась широкая антисоветская пропаганда под лозунгом защиты Маньчжурии «от большевистской угрозы». В июле 1931 г. в прессе было опубликовано выступление генерала Койсо на заседании кабинета министров, в котором он заявил, что «выполнение пятилетки (в СССР. — Ред.) создает серьезную угрозу Японии... Ввиду этого монголо-маньчжурская проблема требует быстрого и действенного разрешения».
Подобные выступления преследовали двоякую цель: подготовить общественное мнение страны и заверить западные державы, что острие агрессии направляется против СССР.
Одновременно японская дипломатия, стремясь обеспечить внезапность нападения, вступила в переговоры с гоминьдановским правительством об урегулировании разногласий. В Лондоне начались переговоры о разделе Китая на сферы влияния. Создавалось впечатление улучшения американо-японских отношений. За два дня до выступления японцев в Маньчжурии японский посол Дебуци в связи с предстоящим отпуском нанес визит государственному секретарю США Стимсону. Собеседники нашли, что момент, выбранный для отдыха посла, весьма удачен, так как в ближайшее время на дружественные отношения, установившиеся между их странами, ничто не сможет повлиять.
В связи с подготовкой к войне в первой половине 1931 г. японский генерал Харада посетил Европу для изучения обстановки. На обратном пути он остановился в Москве, где встречался с послом Хиротой и военным [89] атташе Касахарой. Посол просил Хараду передать начальнику генерального штаба, чтобы Япония «проводила решительную политику против Советской России и была готова в любую минуту начать войну с целью захвата Восточной Сибири»{286}. 29 марта 1931 г. Касахара писал в генеральный штаб, что Япония должна продвинуться по крайней мере до озера Байкал, рассматривать дальневосточные провинции, которые юна захватит, как часть собственной империи и создать там военные поселения на долгие годы.
В марте полковник Судзуки был направлен в Северо-Восточный Китай и Корею с целью изучения вопроса о возможности использования этого района в качестве плацдарма для нападения на Советский Союз. «Военные действия в Приморье, — писал Судзуки в докладе генштабу, — в основном предусматривают высадку главных сил армии на побережье восточнее Владивостока, причем части, действующие в Северной Корее, согласуют свои операции с главными силами, с тем чтобы вести самостоятельные действия в отрыве от главных сил»{287}.
Японские милитаристы понимали, что рискованно начинать войну против СССР лишь своими силами. Поэтому японская дипломатия прилагала все усилия к тому, чтобы создать агрессивный антисоветский блок капиталистических государств. Особую активность в этом отношении проявляли военные атташе, аккредитованные в Берлине, Варшаве, Анкаре, Лондоне, Париже, Риме.
Подготовка к агрессии сопровождалась усилением репрессий против борцов за мир и демократию. В 1929 г. было арестовано 4942 человека, в 1930 г. — 6124, в 1931 г. — 10 422, в 1932 г. — 13 938 человек{288}. Осенью 1932 г. полиция арестовала всех членов конференции компартии и произвела массовые аресты коммунистов в стране.
Но Коммунистическая партия Японии продолжала жить и бороться. Она разъясняла трудящимся смысл и характер перехода японского капитала в наступление, вскрывала причины взрыва национального шовинизма, призывала к интернациональной солидарности. Выполняя свой классовый долг, японские коммунисты предупреждали народ о готовящейся агрессии.
Японская промышленность быстро переводилась на военные рельсы, развертывались новые отрасли военного производства, налаживался массовый выпуск вооружения и боеприпасов. Приоритет отдавался авиа- и танкостроению. Возводились новые военно-морские судоверфи. Параллельно создавался комплекс подсобных отраслей химии, металлургии цветных, легких и редких металлов.
Подробный план захвата Маньчжурии разрабатывался в штабе Квантунской армии летом 1931 г. Предлог для начала агрессии искали недолго — 18 сентября 1931 г. неподалеку от Мукдена на Южно-Маньчжурской железной дороге японская агентура совершила диверсию. Незначительные повреждения, причиненные взрывом, послужили «основанием» для оккупации японскими войсками всей Южной Маньчжурии. В трехмесячный срок Маньчжурия оказалась в руках агрессора. Но это явилось результатом не столько высокой боеспособности армии самураев, сколько отсутствия серьезного сопротивления со стороны китайских войск.
Как только началось японское нападение, Чан Кай-ши телеграфировал правителю Северо-Восточного Китая Чжан Сюэ-ляну: «Избегать [90] расширения инцидента, решительно не допускать сопротивления»{289}. Чжан Сюэ-лян отдал приказ своим войскам, расположенным в Мукдене, оставить оружие в казармах, не применять его и не отвечать на огонь каким-либо другим способом{290}. Чан Кай-ши считал главным врагом Коммунистическую партию и Красную армию Китая и, чтобы расправиться с ними, был готов пойти на сговор с Японией. Отсюда его политика: не оказывать вооруженного сопротивления японцам, не втягивать в антияпонскую борьбу китайский народ, не ослаблять свою армию и попытаться полностью переложить ликвидацию агрессии на Лигу наций.
Вот почему правительство Китая направило письмо на имя генерального секретаря Лиги наций. Китайский представитель просил немедленно созвать Совет Лиги и принять меры для сохранения мира между народами. В этом письме правительство Чан Кай-ши даже не квалифицировало нападение Японии на Китай как акт агрессии, хотя Япония нарушила договор девяти держав, пакт Бриана — Келлога{291} и устав Лиги наций.
При обсуждении письма китайского правительства участники заседания Совета Лиги показали, что они не желают принимать каких-либо действенных мер против Японии. Объясняя это, британский представитель лорд Сесиль заявил: «Япония всегда была одним из столпов Лиги наций»{292}. Он предложил урегулировать конфликт на месте.
Совет Лиги наций принял решение послать японскому и китайскому правительствам телеграммы с предложением воздержаться от дальнейших враждебных действий и найти возможность отозвать свои войска. Таким образом, Лига прибегла к тому способу, который впоследствии неоднократно применялся империалистами: агрессор и его жертва получили одинаковые предостережения. Такое решение Лиги наций не было направлено против Японии. Генеральный секретарь Лиги наций Э. Друммонд в разговоре с японским делегатом отметил «отвагу» японских войск, а к китайскому правительству обратился с предупреждением, что эффективность действий Совета Лиги наций зависит от способности китайского правительства сдерживать антияпонское движение и соблюдать спокойствие{293}.
В первый же день рассмотрения японо-китайского «конфликта» Совет Лиги наций обратился с письмом к правительству США. «Позиция Соединенных Штатов имеет решающее значение для членов Лиги»{294}, — писал в своих мемуарах Вильсон, занимавший в то время пост американского посланника в Женеве.
Американское правительство через государственного секретаря Стимсона дало понять, что США не примут участия в расследовании мукденского инцидента. В кругу советников Стимсон осудил Лигу наций, «старающуюся передать ношу» США, и указывал на необходимость избегать всего, что могло бы вызвать недовольство Японии. [91]
Стимсон телеграфировал в Женеву, что США не будут участвовать в обсуждении «японо-китайского спора» на форуме Лиги наций, и дал инструкции Вильсону всячески противодействовать созданию посреднической комиссии и содействовать тому, «чтобы Япония и Китай достигли соглашения между собой посредством прямых переговоров»{295}. Высказывание заместителя государственного секретаря Кэстла было более определенным. Он считал, что наилучшим выходом из создавшегося положения «было бы установление полного контроля Японии» над Северо-Восточным Китаем. Естественно, что в Токио испытывали большую признательность за такое «понимание». Стимсон вскоре записал в дневнике: «Японцы очень довольны моей предупредительностью, которую я им продемонстрировал, сопротивляясь слишком суровому обращению с ними...»{296} Весь капиталистический мир одобрил «тактичную» дипломатию Стимсона. Протестовали лишь жертва агрессии и Советский Союз.
Во второй половине октября на специальном заседании правительства президент США сформулировал свои взгляды по вопросу японских военных действий в Маньчжурии, которые затем изложил в пространном меморандуме. «Предположим, — писал Гувер, — Япония наберется смелости и заявит: «Больше мы не можем терпеть эти договоры. Мы должны указать, что Китай оказался не в состоянии обеспечить должный порядок внутри страны, который предусматривается договорами. Значительная часть территории Китая находится под влиянием китайских коммунистов, сотрудничающих с Россией. Правительство Маньчжурии оказалось в руках военного авантюриста, не признающего китайское правительство, а Китай не принимает никаких мер, чтобы заставить его подчиниться. На этой территории царит анархия, что совершенно недопустимо. Само существование нашего народа зависит от расширения экспорта наших промышленных товаров в Китай и от гарантии поставок сырья из этой страны. Сегодня наша экономика почти парализована в связи с тем, что в Китае происходят беспорядки. Кроме того, при наличии большевистской России на севере и возможности появления на нашем фланге большевистского Китая наша независимость окажется под угрозой. Либо страны, поставившие свои подписи под пактом девяти держав, должны объединиться с нами и восстановить в Китае порядок, либо мы должны сделать это сами в качестве акта самосохранения. Если вы к нам не присоединитесь, мы будем считать себя свободными от взятых обязательств, поскольку ныне обстановка полностью изменилась».
Америка, разумеется, не приняла бы такое предложение, но и не смогла бы выдвинуть серьезные возражения против этого шага японцев»{297}.
Таким образом, президент США, по существу, рассматривал военные действия Японии в Маньчжурии как «наведение порядка» в Китае. Его беспокоило прежде всего национально-освободительное движение китайского народа и влияние Советского Союза на Дальнем Востоке. Поэтому в заключении меморандума говорилось, что США не будут предпринимать ни военных, ни экономических санкций против Японии{298}.
В Вашингтоне считали, что японские военные действия в Маньчжурии заставят Чан Кай-ши еще больше ориентироваться на США, приведут к обострению японо-советских отношений, а может быть, и к столкновению [92] Японии с СССР. Для американского правительства важно было направить японскую экспансию на север, а не на юг.
Позиция Англии определялась в значительной степени тем, что в Маньчжурии у нее были малые экономические интересы. Поэтому в Лондоне полагали, что японские военные действия в северо-восточных провинциях Китая создадут военную угрозу Советскому Союзу, отвлекут внимание Чан Кай-ши от районов, в которых сосредоточены британские экономические интересы. Кроме того, нанкинское правительство вынуждено будет обращаться к Англии за помощью и поддержкой. Принималось во внимание и то, что Япония могла быть использована в случае необходимости для подавления национально-освободительного движения в Китае. Интересы Франции заключались в том, чтобы отвлечь внимание Японии от Индокитая.
Для обсуждения вопроса о вторжении Японии в Маньчжурию в середине октября 1931 г. вновь собрался Совет Лиги наций.
Стимсон телеграфировал американскому консулу в Женеве Джильберту, чтобы он покинул кресло за столом Совета и присутствовал в зале заседаний Совета лишь в качестве наблюдателя, как это было прежде{299}. Его участие в работе Совета Лиги наций свелось к тому, что США присоединились еще к одной безрезультатной посылке Японии и Китаю напоминания о нарушении ими пакта Бриана — Келлога. Японцам было рекомендовано к 16 ноября 1931 г. вывести войска с оккупированной территории. Напрасно некоторые члены Лиги убеждали Вашингтон принять участие в обсуждении вопроса. В американской столице не желали противодействовать японской агрессии.
16 ноября Совет Лиги наций еще раз собрался в Париже для рассмотрения обстановки в Маньчжурии. Стимсон говорил по телефону американскому послу в Англии Дауэсу: «Мы не хотим, чтобы Вы или кто-нибудь еще бывали на заседаниях Совета Лиги, но мы желаем, чтобы они пришли к Вам и обсудили с Вами, а Вы с ними вопросы, которые интересуют США»{300}.
Накануне открытия сессии Совета Лиги Саймон и японский посол в Лондоне Мацудайра пришли к единству мнений по вопросу о положении в Северо-Восточном Китае. Одновременно Дауэс вел переговоры с Мацудайрой, в ходе которых была достигнута договоренность о том, что «Лига должна отказаться от установления определенного срока эвакуации японских войск» и стремиться к прекращению «военных действий путем перемирия». После этого американский посол согласовал эту позицию с английским министром иностранных дел Саймоном. Затем Дауэс, прибыв в Париж, поспешил заручиться согласием Бриана{301}. Следовательно, основные вопросы были решены еще до открытия заседания Совета Лиги наций.
Одновременно реакционная печать Англии и Франции развернула широкую антисоветскую кампанию. Английская газета «Тайме» писала 14 ноября, что «с политической и экономической точки зрения действия Японии имеют значительное оправдание». На следующий день японскую агрессию оправдывала «Обсервер». Французская газета «Тан» 21 ноября утверждала: «Япония — цивилизованная нация, наш верный союзник в войне — представляет и защищает на Востоке мир социального порядка и мир против дикой анархии...» В тот же день другая французская [93] газета — «Орор» откровенно писала, что Япония «является в Китае хорошим жандармом», а «Матэн» выразила сожаление по поводу того, что действия японцев «развертываются только в Маньчжурии».
В печати раздавались и прямые призывы к войне против СССР. «Советская держава, — писала газета «Либерте», — уязвима в Сибири. И если Европа поймет свой долг перед цивилизацией, то бесконечные степи Сибири могут стать в ближайший день полем битвы, в которой погибнет большевизм».
Политика поощрения агрессора особенно ярко проявилась в том, что под звуки успокоительных речей дипломатов в Лиге наций американские бизнесмены осенью 1931 г. и в 1932 г. предоставили Японии военные поставки на 181 млн. долларов{302}, а военный министр Франции разрешил торговцам оружием тайно отправить в Германию порох для изготовления боеприпасов, заказанных Японией{303}.
Явное попустительство США, Англии и Франции ободряло японских империалистов. Их войска предприняли наступление на север. В ноябре они захватили Цицикар и вышли на Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД). В самой Японии усилилась антисоветская кампания.
10 декабря 1931 г. Совет Лиги наций принял решение, вполне устроившее агрессора: для расследования «маньчжурского инцидента» образовать комиссию во главе с англичанином лордом Литтоном. Это означало, что Лига наций окончательно решила не противодействовать японской агрессии, но произвести разведку дальнейших намерений Японии.
Первым против агрессоров выступил рабочий класс северо-восточных провинций Китая. 19 сентября рабочие Мукдена приняли активное участие в уличных боях против японских войск. С первых дней японского нападения на Маньчжурию Коммунистическая партия Китая противопоставила предательской политике гоминьдановской реакции действенную программу активной борьбы с агрессором. 22 сентября 1931 г. ЦК КПК выпустил воззвание с призывом организовать массовую борьбу против вооруженного вторжения Японии. Китайские патриоты во главе с компартией призывали правительство начать войну за изгнание японских милитаристов.
В Шанхае, Ухани, Нанкине, Бэйпине, Гонконге прошли массовые забастовки и демонстрации трудящихся. 23 сентября 1931 г. в Нанкине состоялся митинг, на котором присутствовало около 100 тыс. человек. Собравшиеся требовали от правительства объявить войну японским захватчикам. 26 сентября в Шанхае участники массового митинга призывали к развертыванию антиимпериалистической, антияпонской войны, объединению для этого всех сил китайского народа.
Коммунистическая партия развернула работу по организации антияпонских отрядов и созданию северо-восточной народно-революционной армии, по оказанию помощи добровольческим частям. На оккупированной территории возникли партизанские отряды, состоявшие из рабочих Южно-Маньчжурской железной дороги, горняков Бэньси и Фушуня, металлургов Мукдена и Анынаня. Уже в ноябре 1931 г. двухтысячный партизанский отряд напал на японский гарнизон Фушуня. Партизаны нанесли ряд ударов по интервентам в промышленных районах Северо-Восточного Китая.
Еще большего размаха движение достигло в декабре 1931 г. В Нанкин прибыло более 50 тыс. представителей от различных организаций Китая. [94] Все они требовали от правительства Чан Кай-ши ответных военных действий против Японии. 2 декабря демонстрации прошли в Нанкине и Фучжоу, 5 декабря — в Бэйпине. 6 декабря гоминьдановское правительство объявило в столице военное положение. Несмотря на это, 28 декабря в Нанкине состоялась демонстрация 60 тыс. студентов, прибывших из Шанхая, Бэйпина, Ухани, Циндао и других городов. Участники демонстрации оказали сопротивление полиции.
Китайские патриоты стали широко применять экономическую форму борьбы против захватчиков: они повсеместно бойкотировали японские товары. В бойкоте приняли участие широкие слои китайского населения, включая часть национальной буржуазии, которая была заинтересована в вытеснении японских товаров и замене их китайскими.
Антияпонские выступления трудящихся Китая встретили поддержку и сочувствие советского народа, верного принципам классовой солидарности и пролетарского интернационализма. Газета «Правда» 25 сентября 1931 г. писала: «Есть только одна сила, способная положить конец насилию империалистов над трудящимися Китая, — это победа рабоче-крестьянской революции в Китае под руководством китайской компартии. Рабочие и крестьяне Китая уже несколько лет ведут не без успеха вооруженную борьбу против империалистов и гоминьдана. Теперь, когда японский империализм пытается расправиться с китайским народом, рабочие всего мира поднимаются на защиту китайской революции. Трудящиеся СССР следят за борьбой в Китае с величайшим вниманием, их сочувствие на стороне китайского народа». Советские люди понимали, что захват северо-востока Китая положил начало активному проникновению Японии на континент, что Япония, осуществлявшая свою программу аннексий, создавала очаг мировой воины.
Оккупация Маньчжурии явилась нарушением русско-японского Портсмутского договора 1905 г. Продвижение японских войск на север, непосредственно к границам СССР, угрожало безопасности нашей страны.
Последовательно проводя миролюбивую внешнюю политику, Советское правительство в декабре 1931 г. предложило Японии заключить пакт о ненападении. После года проволочек токийское правительство заявило, что момент для заключения пакта о ненападении еще не созрел.
Высшее военно-политическое руководство Японии, став на путь агрессии против Китая и подготовки к войне против СССР, США и Великобритании, всемерно повышало мощь вооруженных сил. Увеличивалась, численность личного состава, совершенствовались вооружение, организационная структура войск, оперативно-тактическая подготовка, усилилась идеологическая обработка военнослужащих. Япония создавала плацдармы в Маньчжурии и Корее для нападения на Советский Союз и военно-морские базы для ведения боевых действий против Соединенных Штатов Америки и Англии.
В 1930 — 1935 гг. вооруженные силы Японии увеличились с 250 тыс. до 400 тыс. человек, в том числе военно-морской флот — с 75 тыс. до-100 тыс. человек{304}. Особенно быстро росла Квантунская армия. Ее численность с января по август 1932 г. увеличилась более чем в два раза, а количество орудий, танков, бронемашин, самолетов — в три раза.
Главнокомандующим вооруженными силами Японии был император Хирехито, которому подчинялись военный и военно-морской министры, начальники генеральных штабов армии и флота и генеральный инспектор военного обучения{305}. В качестве совещательных органов при императоре [95] имелись высший военный совет, совет фельдмаршалов и адмиралов и совет приближенных императора (дзюсинов). На период войны предусматривалось создание императорской ставки, состоящей из секций армии и флота и совета национальных ресурсов{306}.
Сухопутные войска подчинялись военному министру и начальнику генерального штаба армии. Объединения, соединения и части армии входили во внутренние округа (Северный, Западный, Восточный и Центральный), группы войск (Квантунскую, Корейскую и Формозскую) и в экспедиционные войска в Китае.
Высшим объединением сухопутных войск являлась полевая армия, включавшая одну — четыре дивизии, одну или несколько пехотных бригад, бронетанковые, артиллерийские и другие части. Высшим соединением была пехотная дивизия двухбригадного состава, в которую входили четыре пехотных, артиллерийский, кавалерийский полки, бронетанковый отряд и другие части и подразделения общей численностью 26 тыс. человек. Штатная численность офицеров была рассчитана на развертывание каждой бригады в дивизию. В армии имелись и другие типы пехотных дивизий, в которых насчитывалось по 9 тыс. человек (в метрополии), по 14 — 17 тыс. (в Северном Китае), по 21 тыс. (в Квантунской армии){307}.
В 1930 г. сухопутные войска имели 720 танков, 600 самолетов, 1184 орудия, 5450 станковых и ручных пулеметов{308}. За 1931 — 1935 гг. намного увеличилась огневая мощь сухопутных войск. Они получили 574 танка, 1070 самолетов, 1651 орудие, более 10 тыс. пулеметов{309}.
В военно-морской флот Японии, руководство которым осуществляли военно-морской министр и начальник морского генерального штаба, входили созданный в мае 1933 г. объединенный флот (1, 2 и 3-й флоты и учебный отряд) и восемь военно-морских баз с «охранными эскадрами»{310}. 1-й флот (база Йокосука) имел наиболее мощные линкоры, новые крейсеры, эсминцы и подводные лодки. Во 2-м флоте (база Сасебо) находились современные боевые корабли — крейсеры, эсминцы и подводные лодки. 3-й флот, действовавший в китайских водах, состоял из кораблей устаревших типов. В 1931 — 1935 гг. военно-морской флот Японии пополнился 46 новыми боевыми кораблями, в основном крейсерами и эсминцами, общим водоизмещением 134 536 тонн{311}. Морская авиация в сентябре 1931 г. имела 472 базовых и 329 корабельных самолетов{312}. Всего военно-морской флот насчитывал в 1935 г. 9 линейных кораблей, 5 авианосцев, 2 авиатранспорта, 12 тяжелых и 22 легких крейсера, 7 устаревших крейсеров постройки 1899 — 1902 гг., 110 эсминцев и 63 подводные лодки{313}. В 1932 — 1935 гг. военно-морской флот получил 1980 новых базовых и корабельных самолетов, заменивших самолеты устаревших типов.
Подготовка вооруженных сил к расширению агрессии основывалась на опыте интервенции против Советской России, военных действий в Маньчжурии и Северном Китае; учитывались также военно-теоретические взгляды, распространенные в европейских странах и США. [96]
В связи с тем что театры военных действий, на которых японское командование планировало проводить операции, имели самый разнообразный рельеф, растительность, водные бассейны и климатические условия, в оперативно-тактической подготовке армии большое внимание обращалось на отработку действий соединений, частей и подразделений в условиях ночи, в горах, с форсированием водных преград, в лесу, населенных пунктах, в пустыне, зимой. Основным видом боевых действий считалось наступление. При обучении войск ведению наступательного боя особенно тщательно отрабатывались вопросы взаимодействия всех родов войск, а также организации совместных действий армии и военно-морского флота. С декабря 1933 г. Квантунская армия начала усиленную подготовку частей и соединений к нападению на СССР{314}.
Основное внимание военно-морских сил Японии направлялось на подготовку к военным действиям против флотов США и Великобритании на Тихом океане и в районе Южных морей{315}. Летом и осенью флот проводил большие маневры, которые начинались с длительного совместного плавания и заканчивались «сражением». Отрабатывались варианты действий с целью нарушения морских коммуникаций вероятного противника и обеспечения своих коммуникаций между японскими островами и китайским побережьем. К маневрам привлекались авианосный флот и базовая авиация военно-морских сил.
Захват Маньчжурии и программа дальнейших завоевательных походов использовались для усиления шовинистической пропаганды в стране. Росли популярность и авторитет военных кругов. По всей стране демонстрировался фильм, пропагандировавший особую роль Японии в Азии. На экране возникала политическая карта мира, в центре ее находились Япония и Маньчжоу-Го, а к этому «центру нового порядка» примыкали Сибирь, Китай, Индия и страны Южных морей. Изображение сопровождалось словами военного министра Араки: «Придет день, когда мы заставим весь мир относиться с уважением к нашим национальным ценностям... Соотечественники! Взгляните на положение в Азии. Будет ли оно неизменным вечно? Наша высшая миссия — создать в Азии рай. Я обращаюсь к вам с горячим призывом устремиться вперед в едином порыве». Вслед за этим на экране на длительное время появлялась надпись: «Свет приходит с Востока»{316}. Пропаганда такого рода захлестнула Японию.
Идеологическая подготовка японской армии представляла собой совокупность мероприятий правящих кругов, командования, реакционных организаций, специального пропагандистского аппарата, направленных на привитие личному составу тэнноистских{317}, шовинистически-милитаристских и антикоммунистических взглядов.
У военнослужащих воспитывались безграничная преданность императору и беспрекословное подчинение стоящим выше по должности. Смерть за императора считалась проявлением высшего патриотизма. «Кардинальными моментами в деле воспитания армии, — писал генерал Араки, — являются тренировка и закалка духа воина, чтобы он, не колеблясь ни минуты, готов был отдать жизнь за процветание императорского дома...»{318} Воспитывая в личном составе стремление сознательно идти на смерть, командование превозносило героизм трех солдат-подрывников, [97] погибших во время операции в Китае под Цзянванем{319}. В центре Токио им был поставлен памятник. Японской военщине прививалась кастовая, профессиональная «этика», выраженная в самурайских традициях «бусидо». Их основной принцип — «отречение... от всех благ земной жизни и от самой жизни во имя идеи великой империи, вершиной которой является вера в императора и его божественное происхождение»{320}. Личному составу внушалась также идея «кодо» («императорского пути»). Широкая пропаганда принципа Хакко Ити У внедряла идею создания колониальной империи под владычеством Японии. В армии повседневно пропагандировалось, что военная служба — особая честь, а военный — лучший человек: «Нет цветка краше вишни и человека лучше военного».
Для идеологической обработки населения, в особенности молодежи, были мобилизованы политические учреждения, например парламент, а также пресса, радио, кино, театр, учебные заведения, религия. Классовому отбору в вооруженные силы способствовала территориальная система комплектования. Как правило, полк дислоцировался в районе своего комплектования. По мнению военно-политического руководства Японии, это помогало установить тесную связь между командованием частей, местными властями и реакционными организациями для усиления идеологического воздействия на военнослужащих, а также для отсева призывников, пребывание которых в армии считалось нежелательным. Средний офицерский состав армии на 30 процентов был представлен сыновьями крупных и мелких помещиков, кулаков, на 30 — 35 процентов — выходцами из крупной и средней буржуазии, чиновничества и интеллигенции, на 35 — 40 процентов — из мелкобуржуазной среды и прочими элементами. Унтер-офицеры рекрутировались в основном из кулачества, мелких разорившихся торговцев, городского мещанства и интеллигенции. Рядовой состав пополнялся главным образом из крестьян. В армию, как правило, призывались младшие братья, не пользовавшиеся правом наследования и не имевшие средств к существованию. Из 500 тыс. призывников в строй становилось лишь около 100 тыс. человек{321}. При этом производился отсев политически неблагонадежных и физически слабых.
Ответственность за идеологическую обработку военнослужащих возлагалась на командиров всех степеней, которые в процессе воспитания личного состава должны были проявлять знание политики, основ педагогики и психологии солдат{322}. Командование жестоко наказывало офицеров за упущения в политическом воспитании. Например, в 1932 г. на шанхайском фронте была расстреляна в полном составе восставшая рота 24-й бригады: солдаты за мятеж, а офицеры за то, что не смогли предупредить солдатское выступление и справиться с ним.
Система идеологической обработки японских вооруженных сил сумела до такой степени извратить сознание военнослужащих, что они воспринимали агрессивные действия Японии как священное и патриотическое дело, стоящее любых жертв.
Курс на агрессию и войну нашел конкретное воплощение в военно-стратегических планах против Китая («Хэй») и против СССР («Оцу»){323}, разработанных генеральным штабом армии Японии в конце 20-х — начале [98] 30-х годов. Генеральный штаб флота составил планы нападения на колониальные владения Великобритании, Франции и США.
В декабре 1933 г. генерал Тодзио, весьма влиятельный политический деятель, назвал Советский Союз первым врагом Японии. Он заявил, что для выполнения великой миссии «расы Ямато» (японцев. —
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   38


написать администратору сайта