А. А. Гречко (председатель), Г. А. Арбатов, В. А. Виноградов, П. В. Волобуев, Б. Г. Гафуров, С. Г. Горшков, А. А. Громыко, А. А. Епишев, А. С. Желтов, П. А. Жилин (заместитель председателя), E. M. Жуков (заместите
 Скачать 1.37 Mb.
|
|
4. Фашизм в других странах На первом этапе общего кризиса капитализма стремление крупной буржуазии к установлению фашистской диктатуры проявилось не только в Италии и Германии, но и в ряде других капиталистических стран, выразившись в активизации ультраправых организаций и групп. Однако выбор правящими кругами формы своего господства — буржуазно-демократической или фашистской — зависел от многих факторов, среди которых главенствующее значение принадлежало соотношению сил боровшихся общественных классов. В тех странах, где развитие революционного движения не создавало прямой угрозы диктатуре монополистической буржуазии, она предпочитала сохранить традиционные буржуазно-демократические формы государственного устройства, отводя ультраправым и явно фашистским организациям и группам роль своего резерва. Так обстояло дело в Англии, Соединенных Штатах Америки, а также в Чехословакии, где монополии активно содействовали развитию фашизма, но в своем большинстве предпочитали обходиться без фашистской диктатуры. Это отнюдь не исключало того, что другая, меньшая часть монополистического капитала толкала ультраправых на осуществление государственного переворота в ее интересах. Следовательно, на выбор формы государственного правления буржуазии влияла также и борьба в ее собственных рядах. Но многие группировки крупной буржуазии Англии и Соединенных Штатов Америки с явным сочувствием относились к итальянскому и германскому фашизму, с неослабным вниманием изучали его опыт, который намеревались использовать при опасном для них повороте событий. И в международном, а не только внутреннем плане монополисты видели в фашизме своего классового союзника, свой резерв. Так, американские правые открыто предупреждали, что Муссолини «может понадобиться, чтобы спасти страну от американского эквивалента Ленина»{249}. Были и такие страны, в которых монополисты сделали свой выбор в пользу фашизма, но не смогли его осуществить в силу мощного отпора рабочего класса попытке фашистского переворота. Так, например, во Франции многочисленные ультраправые организации («Боевые кресты» полковника де ля Рока, «Французское действие», «Французская солидарность», «Патриотическая молодежь» и их юношеские и спортивные филиалы) располагали большим количеством оружия, вплоть до самолетов, и не нуждались в средствах. Они получали субсидии даже из специальных правительственных фондов, а многие министры либо тайно входили в фашистские организации, либо были тесно с ними связаны. Пользуясь поддержкой правительства Даладье, французские фашисты предприняли в феврале 1934 г. вооруженную попытку государственного переворота. Эта попытка встретила такой отпор трудящихся масс, что перепуганная буржуазия сменила свою ориентацию: правительство приказало муниципальной гвардии и полиции принять участие в ликвидации мятежа. В последующее время были многочисленные фашистские провокации, к которым, однако, крупный капитал относился с опаской. Отпор же этим провокациям с возраставшей силой оказывали французские трудящиеся. Во главе борьбы с фашизмом шла Французская коммунистическая партия. Вокруг нее и сложился широкий антифашистский Народный фронт. Фашистские диктатуры возникли лишь в некоторых государствах, принимая различные формы в зависимости от соотношения классовых сил, исторических, социальных и экономических условий, национальных [73] особенностей и даже международного положения данной страны. Таким образом, фашизм представлял собой явление международное и борьба против него неизбежно становилась интернациональной, предполагая единство действий прогрессивных сил. Наряду с законченными фашистскими диктатурами имелись такие реакционно-террористические режимы, которым была свойственна лишь часть характерных для фашизма особенностей. В соответствии с этим они и назывались по-разному: фашистскими, монархо-фашистскими, полуфашистскими, военно-диктаторскими. Иной раз возникали наименования, порожденные местными условиями, например режим санации{250} в Польше. По оценке историков Польской Народной Республики, некоторые черты санации «либо сближали ее с фашизмом, либо подготовляли для него почву»{251}. Для исследования социальных процессов капиталистического мира в межвоенные годы и происхождения второй мировой войны крайне важно выявить общие и особенные черты реакционно-террористических диктатур того времени. Прежде всего, естественно, встает вопрос об их классовом содержании. В своей основе оно было повсеместно одним и тем же — формой власти крупного капитала и помещиков. Характерным примером явилось поведение крупной буржуазии и помещиков в Польше в 1926 г., когда пилсудчики осуществили «поход на Варшаву». 180 представителей крупного капитала Польши, объединенных в «Центральный союз польской промышленности, горного дела, торговли и финансов», подписали специальное заявление о решительной поддержке состоявшегося переворота. Такое же заявление сделали земельные магнаты на своем съезде, проходившем в октябре 1926 г. в имении князя Радзивилла. В отличие от Германии и Италии в ряде стран решающая роль в установлении фашистских или полуфашистских диктатур принадлежала внешним силам. Различие между фашистскими группировками нередко определялось их внешнеполитической ориентацией. Военно-диктаторские режимы в некоторых странах Латинской Америки возникли по воле и под прямым, иногда даже военным, давлением Соединенных Штатов. В странах Юго-Восточной Европы длительное время шла борьба за власть между фашистскими организациями, ориентировавшимися на Францию или Англию. После установления фашистской диктатуры в Германии решающую роль приобрели прогерманские реакционные силы стран этой части континента. Большинство фашистских режимов в малых странах Европы превратилось в прямых союзников и пособников гитлеровской Германии. Безудержный террор против прогрессивных сил, острейшая классовая ненависть к революционным движениям, Советскому государству представляли собой главную общую черту всех без исключения фашистских и полуфашистских диктатур. Однако остатки буржуазной демократии в ряде случаев эти диктатуры не только сохранили, но и поставили себе на службу. Так обстояло дело в Австрии, Болгарии, Венгрии, Польше, Румынии, где продолжали существовать парламенты, хотя их роль была низведена до покорного служения диктатурам, а избирательные права трудящихся предельно урезаны. Напротив, в Испании в годы фашистского режима генерала Примо де Ривера кортесы были распущены, а в Югославии после государственного переворота 1929 г. Народная скупщина даже упразднена. Сложность и пестрота социальной структуры стран Юго-Восточной и Центральной Европы, связанная с этим общая политическая неустойчивость [74] порождали множество конкурировавших между собой и боровшихся за власть фашистских группировок, ориентировавшихся на ту или иную империалистическую державу. Вот почему фашизм в этих странах не мог пойти на полную ликвидацию буржуазно-парламентской формы правления и допускал существование «оппозиционных» партий. По этому поводу Г. Димитров на VII конгрессе Коминтерна говорил: «В одних странах, преимущественно там, где у фашизма нет широкой массовой базы и где борьба отдельных группировок в лагере самой фашистской буржуазии достаточно сильна, фашизм не сразу решается ликвидировать парламент и сохраняет за другими буржуазными партиями, а также за социал-демократией известную легальность»{252}. Итальянскому и германскому фашизму удалось методами социальной демагогии создать себе значительную массовую базу. Социальная демагогия была присуща всем фашистским партиям и организациям и в других странах. Однако создать такую же массовую базу они не смогли, хотя некоторая часть населения была обманута фашистскими посулами. К характерным чертам диктатур Муссолини в Италии и Гитлера в Германии относится «фюрерство», то есть олицетворение в лице диктатора верховной, безапелляционной и не связанной никакими законами государственной власти. Примечательным было то, что итальянский дуче верховодил, несмотря на формальное сохранение королевской власти в Италии. В других странах фашистские диктаторы так и не стали «фюрерами». Некоторым подобием были лишь Пилсудский в Польше и отдельные главари в странах Латинской Америки. В Болгарии, Греции, Югославии, Японии диктатура приобрела монархо-фашистскую форму — она опиралась на верховную власть короля (Греция, Югославия), царя (Болгария) или императора (Япония). Определенные различия имелись и в области идеологии. Речь идет, конечно, не о ее социальной сущности, реакционно-буржуазной, а лишь о степени, в которой эта идеология была пронизана крайним расизмом и шовинизмом. В данном отношении в одном ряду с итальянским и германским фашизмом находился их японский сородич. Национализм пустил глубокие корни в буржуазно-помещичьей Польше и, в той или иной степени, в других странах Центральной и Юго-Восточной Европы. Одним из его проявлений были преследования национальных меньшинств, в Польше — белорусов и украинцев. Но все же ни в одной из этих стран он не достиг таких вершин изуверства, как в фашистских Германии и Италии. Всем разновидностям фашизма была присуща агрессивность. Японский монархо-фашизм в этом отношении не уступал итальянскому и германскому{253}. Три главных зачинщика новой мировой войны стремились к господству над всем земным шаром или над значительной его частью. В других странах, не располагавших большим военно-экономическим потенциалом, была также ненасытная жажда территориальных приобретений, столь присущая крупной буржуазии и помещикам, но она не выливалась во всемирные масштабы, а проявлялась в захватнических претензиях по отношению к соседним государствам. Правящие круги Польши и Румынии хотели реализовать свои территориальные претензии за счет СССР. Когда речь шла об агрессии против СССР, все реакционные режимы в силу их классовой природы обнаруживали поразительное единство, несмотря на противоречия между ними. Ненависть к СССР объединяла [75] фашистские режимы с германским империализмом и его гитлеровским порождением. Это было в значительной мере связано еще и с тем, что правящие круги стран Центральной и Юго-Восточной Европы сознавали могущество Советского Союза и хотели бы воевать против него вместе с более мощными капиталистическими державами. Их фашистские диктаторы тешили себя расчетами на то, что их страна сможет стать равным партнером гитлеровской Германии в агрессии против Советского Союза и осуществить свои захватнические притязания. Историческая заслуга коммунистических партий стран с диктаторским режимом заключается в том, что в самых трудных условиях жесточайшего террора правящих кругов они неустанно вели борьбу против фашизма и войны, за подлинные национальные интересы народов своих, стран. Они прозорливо предупреждали о неизбежных губительных последствиях реакционно-агрессивного курса{254}. 5. Фашизм — это война Одной из главных задач фашистских диктатур явилось проведение определенных государственных мероприятий по регулированию производства, дальнейшее развитие системы государственно-монополистического капитализма в целях скорейшей подготовки к войне, к осуществлению агрессивных планов господствующих классов. В тех странах, где к моменту прихода фашизма к власти еще не было развитого монополистического капитализма, установление фашистской диктатуры способствовало ускоренной монополизации и насаждению системы государственно-монополистического регулирования хозяйства. Внешнеполитические цели фашизма находились в зависимости от степени могущества той или иной страны. Но везде фашистские диктатуры использовались империалистической буржуазией в агрессивных целях, несли с собой смертельную угрозу для Советского Союза, международного коммунистического движения, для демократических прав и свобод трудящихся, национального и даже биологического существования многих народов. Фашизм — это война, сразу же сказали коммунисты. «Так как фашизм, — отмечает Палм Датт, — является... выражением наиболее насильственной политики капитализма, охваченного кризисом, то он неизбежно означает войну»{255}. Фашистские клики бешено форсировали подготовку и развязывание войны, объективные причины которой глубоко коренились в самой системе государственно-монополистического капитализма. Западногерманский историк Хофер согласен признать, что «национал-социалистская диктатура в Германии является той предпосылкой, без которой вторая мировая война как историческое явление была бы немыслима; национал-социалистская диктатура выступает как главная ее причина»{256}. Но фашизм был порождением империалистической системы. Хофер не разоблачает [76] ее виновность в возникновении мировых войн. В действительности же именно алчный финансовый капитал Германии, как пишет А. Норден, «указал путь, на который Гитлер должен был вступить с оружием в руках»{257}. Самый влиятельный человек в концернах Веймарской республики — К. Дуисберг, председатель наблюдательного совета «ИГ Фарбениндустри» и президент имперского союза германской промышленности, был одним из тех, кто пестовал фашистскую партию. И не удивительно, что Дуисберг приветствовал приход фашистов к власти. «При режиме, установленном Адольфом Гитлером, Германия вновь станет могущественной»{258}, — заявил он. Ошибочно было бы считать, что буржуазная демократия может стать полной гарантией против войны. Исторический опыт свидетельствует, что даже самые «демократические» буржуазные государства прибегают к захватническим войнам и агрессии против других стран и народов и что каждая такая война сочетается с усилением реакции и террора внутри ведущей ее страны. Но фашистский политический режим принуждал к принятию той программы, которая наиболее отвечала воле финансового капитала. Осуществлялось интенсивное идеологическое принуждение. Фашистский террор распространился и на область идеологии. Фашистские органы пропаганды (в Германии было создано министерство народного разъяснения и пропаганды) во главе с Геббельсом действовали в тесном контакте с политической полицией (гестапо в Германии) и широко пользовались ее услугами. Они не переубеждали людей, придерживавшихся других взглядов, они их уничтожали. Ими усиленно насаждалась самая реакционная идеология — комплекс политических, философских, религиозных, моральных (фактически аморальных) и художественных (на деле антихудожественных) взглядов. Идеология фашизма, как и он сам, — характерный продукт общего кризиса капитализма. Идеологи фашизма отдавали себе отчет в своей неспособности противопоставить марксизму какую-либо научную теорию. Поэтому в их программы вошло отрицание общественных наук, научных знаний, научного мировоззрения, призывы к варварству. Фашистские идеологи открыто говорили: «Мы скорее за мировоззрение, которое ругают как варварство, ибо мы считаем наилучшим боевой клич, провозглашенный в последние годы: назад к варварству»{259}. Вскоре на улицах и площадях фашистских стран заполыхали костры сжигаемых книг, а впоследствии небо над Европой затмил черный дым крематориев. Из отрицания науки давалось и характерное для фашистов определение мировоззрения, которое они рассматривали не как научное познание закономерностей общественного развития, а как слепую, безрассудную веру в «истины», провозглашаемые фюрером. Служебное предназначение подобного понимания мировоззрения Гитлер определил следующими словами: «Человек может умирать (на войне. — Ред.) только за ту идею, которую он не понимает». Иначе говоря, если бы люди поняли классовый смысл нацистских идей, они бы не стали за них воевать. Комплекс фашистских идей был почти одинаков во всех странах, где установились подобные диктатуры. На первом месте находилась расовая теория, согласно которой данная нация является единственной, «богом избранной», и потому ей должно принадлежать мировое господство [72] и все богатства земли. Ведь «избранная нация» не может жить в условиях ограниченного и потому недостаточного «жизненного пространства»! В действительности фашисты заботились только о монополистической верхушке. Чтобы скрыть истинное значение своих лозунгов, фашистские лидеры усиленно убеждали население страны в полном совпадении и единстве своих идей с национальными интересами. Другой важной составной частью фашистской идеологии и политики было прославление грубой силы, являющейся будто бы главным фактором общественного прогресса и всего развития человечества. С этим неразрывно связывался культ вождя, «сверхчеловека», отличающегося от простых смертных силой своего интеллекта, волей к всеобъемлющей власти, способностью подчинить себе массы и средствами крайней жестокости осуществить свои цели. Образцами таких «сверхчеловеков» провозглашались фашистские вожди, фюреры. Идеология фашизма требовала признания абсолютной правоты фюрера и безграничного к нему доверия. Всеми средствами — от печати и радио, театральных постановок и массовых зрелищ до концентрационных лагерей и пыток — фашисты убеждали население в том, что такое доверие не требует ни размышлений, ни доказательств, что оно основывается исключительно на вере, носящей религиозный характер. И Муссолини, и Гитлер называли фашизм религиозной концепцией, высшей формой религиозного культа. Фашистский культ вождя используют и некоторые современные буржуазные авторы, для того чтобы доказать, что фашизм был порождением лишь отдельных личностей. Представителей различных направлений буржуазной историографии объединяет стремление скрыть классовый характер фашизма как диктатуры монополистического капитала. Буржуазные историки, философы и социологи пытаются изобразить фашизм как своеобразный конгломерат «революционных и консервативных» сил, не поддающийся четкой социально-политической характеристике. Для современной профашистской литературы характерна книга английского автора Гамильтона, выдающего себя за историка. В предисловии он пишет: «По существу, фашизм был «мифом», полной противоречий «системой идолов», не поддающейся логическому определению или рациональному анализу»{260}. Он пытается уверить молодежь, не пережившую войны и бомбежек германской авиацией английских городов, что никакого фашизма вообще не было, существует лишь миф о фашизме. Впрочем, за его туманными формулировками скрывается определенная концепция, которую раскрыло издательство, поместившее на суперобложке книги Гамильтона следующую аннотацию: «Современные историки предпочитают пересмотреть правду о фашизме, не говорить о том, что он в начальные годы апеллировал к разумным людям доброй воли. Было бы слишком просто... рассматривать раннее развитие фашизма как злокачественное образование, как неизбежную предтечу гитлеровских концентрационных лагерей». Так фашистские палачи изображаются выразителями доброй воли разумных людей! Берется под сомнение злокачественная природа фашизма, не только породившая чудовищные злодеяния, но и проявившая себя в этих преступлениях против человечества. Широкое распространение на Западе получили концепции американского историка Д. Вейсса, англичанина С. Вульфа и западногерманского историка Э. Нольте. Все они хотят предать фашизм забвению, вычеркнуть из истории недавнего прошлого важную составную ее часть — борьбу [78] народов против фашизма. Вульф предлагает «хотя бы временно выбросить из политического словаря слово «фашизм»{261}. Вейсс называет фашизм «последним издыханием консерватизма»{262}. Для Нольте фашизм — это консервативный феномен, имевший свою собственную природу{263}. И Вейсс, и Нольте пытаются найти истоки фашизма в феодальной реакции на Великую французскую буржуазную революцию. Эта концепция игнорирует, следовательно, присущий империализму симбиоз феодальной и монополистической реакции, единство милитаризма и государственно-монополистического капитализма. Большая группа буржуазных исследователей, отрицая генетическое родство между фашизмом и крайним консерватизмом, делает упор на «революционные» компоненты фашизма. Подобные взгляды наиболее активно отстаивает американский историк Э. Вебер. Он недоволен тем, что еще находятся ученые, которые продолжают смешивать реакционеров и фашистов{264}. Фашисты, по утверждению Вебера, «были или хотели быть революционерами»{265}. Концепции реакционной историографии, зачастую на первый взгляд взаимно друг друга исключающие, пропитаны стремлением реабилитировать фашизм, помешать борьбе прогрессивных сил против неофашизма. Реакционная историография скрывает подлинное классовое лицо и служебное предназначение фашизма, представляющего собой целую иерархическую систему организованного массового насилия, созданную финансовым капиталом. Фашизм был призван империалистическими заправилами сыграть роль организатора новой мировой войны. История фашизма как определенного социального явления, которое приобрело различные конкретные формы в отдельных странах, убедительно раскрывает его суть. Фашизм представлял собой прямое порождение мирового империализма, был им вспоен и вскормлен. Он появлялся там, где был особенно нужен монополистическому капиталу. Террористическая фашистская диктатура имела совершенно определенное классовое предназначение. Она создавалась для расправы с революционным, демократическим, национально-освободительным, коммунистическим движением, для подготовки и развязывания агрессивных войн. Поскольку природа империализма не изменилась, фашизм и сегодня реально существует в некоторых странах и представляет собой значительную потенциальную угрозу в капиталистическом мире. Служебная роль фашизма не ограничилась задуманными и осуществленными им по воле монополий многочисленными локальными актами агрессии. Именно империализм и его детище — фашизм образовали очаги второй мировой войны. |