Александр Николаевич Афанасьев Народные русские сказки
 Скачать 3.06 Mb.
|
МАЛЬЧИК С ПАЛЬЧИКЖил себе старик со старухою. Раз старуха рубила капусту на пироги, задела нечаянно по руке и отрубила мизинный палец; отрубила и бросила за печку. Вдруг послышалось старухе, кто‑то говорит за печкой человеческим голосом: «Матушка! Сними меня отсюда». Изумилась она, сотворила честной крест и спрашивает: «Ты кто таков?» – «Я твой сынок, народился из твоего мизинчика». Сняла его старуха, смотрит – мальчик крохотный‑крохотный, еле от земли видно! И назвала его Мальчик с пальчик. «А где мой батюшка?» – спрашивает Мальчик с пальчик. «Поехал на пашню». – «Я к нему пойду, помогать стану». – «Ступай, дитятко». Пришел он на пашню: «Бог в помочь, батюшка!» Осмотрелся старик кругом. «Что за чудо! – говорит. – Глас человеческий слышу, а никого не вижу. Кто таков говорит со мною?» – «Я – твой сынок». – «Да у меня и детей сроду не бывало!» – «Я только что народился на белый свет: рубила матушка капусту на пироги, отрубила себе мизинный палец с руки, бросила за печку – вот я и стал Мальчик с пальчик! Пришел тебе помогать – землю пахать. Садись, батюшка, закуси чем бог послал да отдохни маленько!» Обрадовался старик, сел обедать; а Мальчик с пальчик залез лошади в ухо и стал пахать землю; а наперед отцу наказал: «Коли кто будет торговать меня, продавай смело; небось – не пропаду, назад домой приду». Вот едет мимо барин, смотрит и дивуется: конь идет, соха орет,247 а человека нет! «Этого, – говорит, – еще видом не видано, слыхом не слыхано, чтобы лошадь сама собой пахала!» – «Что ты, разве ослеп! – отозвался ему старик. – То у меня сын пашет». – «Продай его мне!» – «Нет, не продам; нам только и радости со старухой, только и утехи, что он!» – «Продай, дедушка!» – пристает барин. «Ну, давай тысячу рублев – твой будет!» – «Что так дорого?» – «Сам видишь: мальчик мал, да удал, на ногу скор, на посылку легок!» Барин заплатил тысячу, взял мальчика, посадил в карман и поехал домой. А Мальчик с пальчик напаскудил ему в карман, прогрыз дыру и ушел. Шел‑шел, и пристигла его темная ночь; спрятался он под былинку подле самой дороги, лежит себе, спать собирается. Идут мимо три вора. «Здравствуйте, добрые молодцы!» – говорит Мальчик с пальчик. «Здорово!» – «Куда идете?» – «К попу». – «Зачем?» – «Быков воровать». – «Возьмите и меня с собой!» – «Куда ты годишься? Нам надо такого молодца, чтоб раз дал – и дух вон!» – «Пригожусь и я: в подворотню пролезу да вам ворота отопру». – «И то дело! Пойдем с нами». Вот пришли вчетвером к богатому попу; Мальчик с пальчик пролез в подворотню, отворил ворота и говорит: «Вы, братцы, здесь на дворе постойте, а я заберусь в сарай да выберу быка получше и выведу к вам». – «Ладно!» Забрался он в сарай и кричит оттуда во всю глотку: «Какого быка тащить – бурого али черного?» – «Не шуми, – говорят ему воры, – тащи какой под руку попадется». Мальчик с пальчик вывел им быка что ни есть самого лучшего; воры пригнали быка в лес, зарезали, сняли шкуру и стали делить мясо. «Ну, братцы, – говорит Мальчик с пальчик, – я возьму себе требуху: с меня и того будет». Взял требуху и тут же залез в нее спать, ночь коротать; а воры поделили мясо и пошли по домам. Набежал голодный волк и проглотил требуху вместе с мальчиком; сидит он в волчьем брюхе живой, и горя ему мало! Плохо пришлось серому! Увидит он стадо, овцы пасутся, пастух спит, и только что подкрадется овцу унести – как Мальчик с пальчик и закричит во все горло: «Пастух, пастух, овечий дух! Ты спишь, а волк овцу тащит!» Пастух проснется, бросится на волка с дубиною да притравит его собаками, а собаки ну его рвать – только клочья летят! Еле‑еле уйдет сердешный! Совсем отощал волк, пришлось пропадать с голоду. «Вылези!» – просит волк. «Довези меня домой к отцу, к матери, так вылезу», – говорит Мальчик с пальчик. Побежал волк в деревню, вскочил прямо к старику в избу; Мальчик с пальчик тотчас вылез из волчьего брюха задом, схватил волка за хвост и кричит: «Бейте волка, бейте серого!» Старик схватил дубинку, старуха другую и давай бить волка; тут его и порешили, сняли кожу да сынку тулуп сделали. И стали они жить‑поживать, век доживать. ВЕРЛИОКАЖили‑были дед да баба, а у них были две внучки‑сиротки – такие хорошенькие да смирные, что дед с бабушкой не могли ими нарадоваться. Вот раз дед вздумал посеять горох; посеял – вырос горох, зацвел. Дед глядит на него, да и думает: «Теперь буду целую зиму есть пироги с горохом». Как назло деду, воробьи и напали на горох. Дед видит, что худо, и послал младшую внучку прогонять воробьев. Внучка села возле гороха, машет хворостиной да приговаривает: «Кишь, кишь, воробьи! Не ешьте дедова гороху!» Только слышит: в лесу шумит, трещит – идет Верлиока, ростом высокий, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в пол‑аршина, на голове щетина, на одной ноге – в деревянном сапоге, костылем подпирается, сам страшно ухмыляется. У Верлиоки была уже такая натура: завидит человека, да еще смирного, не утерпит, чтобы дружбу не показать, бока не поломать; не было спуску от него ни старому, ни малому, ни тихому, ни удалому. Увидел Верлиока дедову внучку – такая хорошенькая, ну как не затрогать ее? Да той, видно, не понравились его игрушки: может быть, и обругала его – не знаю; только Верлиока сразу убил ее костылем. Дед ждал‑ждал – нет внучки, послал за нею старшую. Верлиока и ту прибрал. Дед ждет‑пождет – и той нет! – и говорит жене: «Да что они там опозднились? Пожалуй, с парубками развозились, как трещотки трещат, а воробьи горох лущат. Иди‑ка ты, старуха, да скорей тащи их за ухо». Старуха с печки сползла, в углу палочку взяла, за порог перевалилась, да и домой не воротилась. Вестимо, как увидела внучек да потом Верлиоку, догадалась, что это его работа; с жалости так и вцепилась ему в волосы. А нашему забияке то и на руку… Дед ждет внучек да старуху – не дождется; нет как нет! Дед и говорит сам себе: «Да что за лукавый! Не приглянулся ли и жене парень чернявый? Сказано: от нашего ребра не ждать нам добра; а баба все баба, хоть и стара!» Вот так мудро размысливши, встал он из‑за стола, надел шубку, закурил трубку, помолился богу, да и поплелся в дорогу. Приходит к гороху, глядит: лежат его ненаглядные внучки – точно спят; только у одной кровь, как та алая лента, полосой на лбу видна, а у другой на белой шейке пять синих пальцев так и оттиснулись. А старуха так изувечена, что и узнать нельзя. Дед зарыдал не на шутку, целовал их, миловал да слезно приговаривал. И долго бы проплакал, да слышит: в лесу шумит, трещит – идет Верлиока, ростом высокий, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в пол‑аршина, на голове щетина, на одной ноге – в деревянном сапоге, костылем подпирается, сам страшно ухмыляется. Схватил деда и давай бить; насилу бедный вырвался да убежал домой. Прибежал, сел на лавку, отдохнул и говорит: «Эге, над нами строить штуки! Постой, брат, у самих есть руки… Языком хоть что рассуждай, а рукам воли не давай. Мы и сами с усами! Задел рукой, поплатишься головой. Видно тебя, Верлиока, не учили сызмала пословице: делай добро – не кайся, а делай зло – сподевайся!248 Взял лычко, отдай ремешок!» Долго рассуждал дед сам с собою, а, наконец, наговорившись досыта, взял железный костыль и отправился бить Верлиоку. Идет‑идет и видит ставок,249 а на ставке сидит куцый селезень. Увидал деда селезнь и кричит: «Так, так, так! Ведь я угадал, что тебя сюда поджидал. Здоров, дед, на сто лет!» – «Здорово, селезень! Отчего же ты меня поджидал?» – «Да знал, что ты за старуху да за внучек пойдешь к Верлиоке на расправу». – «А тебе кто сказал?» – «Кума сказала». – «А кума почем знает?» – «Кума все знает, что на свете делается; да другой раз еще дело и не сделалось, а кума куме уж о том на ухо шепчет, а нашепчутся две кумы – весь мир узнает». – «Смотри, какое диво!» – говорит дед. «Не диво, а правда! Да такая правда, что бывает не только с нашим братом, а водится и промеж старшими». – «Вот что!» – молвил дед и рот разинул; а потом, опомнившись, снял шапку, поклонился куцему селезню и говорит: «А вы, добродею,250 знаете Верлиоку?» – «Как, как, как не знать! Знаю я его, кривого». Селезень поворотил голову на сторону (сбоку они лучше видят), прищурил глаз, поглядел на деда, да и говорит: «Эге! С кем не случается беда? Век живи, век учись, а все дурнем умрешь. Так, так, так!» Поправил крылья, повертел задом и стал учить деда: «Слушай, дедушка, да учись, как на свете жить! Раз как‑то вот тут на берегу начал Верлиока бить какого‑то горемыку. А в те поры была у меня за каждым словом поговорка: ах, ах, ах! Верлиока потешается, а я сижу в воде, да так себе и кричу: ах, ах, ах!.. Вот он, управившись по‑своему с горемыкою, подбежал ко мне, да, не говоря худого слова, хвать меня за хвост! Да не на таковского напал, только хвост у него в руках остался. Оно хоть хвост и невелик, а все‑таки жаль его… Кому свое добро не дорого? Говорят же: всякой птице свой хвост ближе к телу. Верлиока пошел домой, да и говорит дорогою: „Постой же! Научу я тебя, как за других заступаться“. Вот я и взялся за ум и с той поры – кто бы что ни делал, не кричу: ах, ах, ах! а все придакиваю: так, так, так! Что же? И житье стало лучше, и почету от людей больше. Все говорят: „Вот селезень – хоть куцый, да умный!“» – «Так не можешь ли ты, добродею, показать мне, где живет Верлиока?» – «Так, так, так!» Селезень вылез из воды и, переваливаясь с боку на бок, словно купчиха, пошел по берегу, а дед за ним. Идут‑идут, а на дороге лежит бечевочка и говорит: «Здравствуй, дедушка, умная головушка!» – «Здравствуй, бечевочка!» – «Как живешь? Куда идешь?» – «Живу и так и сяк; а иду к Верлиоке на расправу; старуху задушил, двух внучек убил, а внучки были такие хорошие – на славу!» – «Я твоих внучек знала, старуху поважала;251 возьми и меня на подмогу!» Дед подумал: «Может, пригодится связать Верлиоку!» – и отвечал: «Полезай, когда знаешь дорогу». Веревочка и поползла за ними, словно змея. Идут‑идут, на дороге лежит колотушка, да и говорит: «Здравствуй, дедушка, умная головушка!» – «Здравствуй, колотушка!» – «Как живешь? Куда идешь?» – «Живу и так и сяк; а иду к Верлиоке на расправу. Подумай: старуху задушил, двух внучек убил, а внучки были на славу». – «Возьми меня на подмогу!» – «Ступай, когда знаешь дорогу». А сам думает: «Колотушка и впрямь поможет». Колотушка поднялась, уперлась ручкой о землю и прыгнула. Пошли опять. Идут‑идут, а на дороге лежит желудь и пищит: «Здравствуй, дед долгоногий!» – «Здравствуй, желудь дубовый!» – «Куда это так шагаешь?» – «Иду Верлиоку бить, когда его знаешь». – «Как не знать! Пора уж с ним расплатиться; возьми и меня на подмогу». – «Да чем ты поможешь?» – «Не плюй, дед, в колодезь – достанется водицы напиться; синица не велика птица, да все поле спалила. А еще говорят; мал золотник, да дорог; велика Федора, да дура!» Дед подумал: «А пускай его! Чем больше народу, тем лучше», и говорит: «Плетись позади!» Какое – плетись! Желудь так и скачет впереди всех. Вот и пришли они в густой, дремучий лес, а в том лесу стоит избушка. Глядят – в избушке никого нет. Огонь давно погас, а на шестке стоит кулиш.252 Желудь не промах – вскочил в кулиш, веревочка растянулась на пороге, колотушку положил дед на полку, селезня посадил на печку, а сам стал за дверью. Пришел Верлиока, кинул дрова на землю и стал поправлять в печке. Желудь, сидя в кулише, затянул песню: «Пи… пи… пи! Пришли Верлиоку бить!» – «Цыц, кулиш! В ведро вылью», – крикнул Верлиока. А желудь не слушает его, знай свое пищит. Верлиока рассердился, схватил горшок да бух кулиш в ведро. Желудь как выскочит из ведра, щелк Верлиоку прямо в глаз, выбил и последний. Верлиока кинулся было наутек, да не тут‑то было – веревочка перецепила его, и Верлиока упал. Колотушка с полки, а дед из‑за дверей, и давай его потчевать; а селезень за печкой сидит да приговаривает: «Так, так, так!» Не помогли Верлиоке ни его сила, ни его отвага. Вот вам сказка, а мне бубликов вязка. |