Повести Белкина. Анализ "Повестей Белкина". А. С. Пушкин в 1831 год

• Название: Анализ "Повестей Белкина". А. С. Пушкин в 1831 год
• Дата: 17.05.2022
• Размер: 22.31 Kb.
• Имя файла: Повести Белкина.docx
• Тип: Документы; #533382

Анализ "Повестей Белкина". А.С. Пушкин

В 1831 году в печати появляются пять повестей, объ­единенных одним названием — «Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А.П.». Пушкин опубликовал это произведение анонимно, приписав авторство выдуман­ному лицу — некоему Белкину.

Персонажи в большинстве своем не обладают яркими индивидуальными чертами, как другие герои Пушкина. Эти люди не возвышаются над окружающей их средой, а являются ее типичными представителями. Бытовая сторона выступает здесь на первый план. Острота сюжета, посте­пенно нарастающее драматическое напряжение, тайны, разъясняющиеся к концу, неожиданные, но глубоко оправ­данные, мотивированные развязки — все это непрерывно поддерживает интерес читателя и делает повести увлека­тельными. Так богатство содержания сочетается в пушкин­ских повестях с изяществом и стройностью формы.

«Выстрел»

Главной темой «Выстрела» является вопрос о дуэли, которая в начале 20-х годов была широко распространен­ной дворянской модой.

Герой этой повести, Сильвио, на первый взгляд кажет­ся натурой исключительной. Но вся его энергия уходит на удовлетворение мелочного самолюбия. Он жаждет первен­ства, но не в чем-либо серьезном, а в том, что считается важным в пустой гусарской компании: в моде «буйство», и он старается приобрести славу «первого буяна по армии»; в моде хвастовство пьянством, и он «перепивает» самых знаменитых пьяниц; в моде дуэли, и он делается завзятым дуэлянтом. Это стремление к первенству и приводит его к столкновению с молодым графом, которого он возненави­дел из зависти к его достоинствам и успехам.

Все свои зрелые годы Сильвио посвящает подготовке к мести графу. Он поджидает того момента, когда его противнику будет нелегко расстаться с жизнью, и добива­ется своего: он видит не только смятение графа, но и ужас его молодой жены, в присутствии которой он в него прицеливается. Но что-то не позволило Сильвио убить графа, жизнь которого была в его руках. Потому ли, что пожалел его жену, или потому что это был уже не прежний блестящий соперник, беспечный храбрец, угощавшийся черешнями под дулом его пистолета, а семьянин, убийство которого уже не льстило его самолюбию. А может быть, потому, что проснулись в нем естественные человеческие чувства, и он освободился от ложных романтических по­нятий.

Так или иначе, но эта бескровная развязка характерна для духа гуманности, который придает столько теплоты «Повестям Белкина»: она показывает веру в победу «добрых чувств» над злыми предрассудками среды. Как будто не­ожиданное, а на самом деле глубоко мотивированное рас­крытие благородных задатков в душе «грозного» Сильвио производит яркий эффект.

В качестве третьего действующего лица выступает в повести сам рассказчик — некий отставной подполковник, когда-то, в молодости, отличавшийся «романтическим во­ображением», а потом остепенившийся мелкопоместный обыватель. В других повестях рассказ ведется прямо от автора, а в «Выстреле» личность рассказчика накладывает свой отпечаток на повествование. Герои изображаются не сами по себе, а с точки зрения рассказчика, воспринима­ются сквозь призму его «романтического воображения». Образу Сильвио поэтому придается какая-то загадочность. Он кажется рассказчику «героем таинственной какой-то повести», на совести которого лежит «какая-нибудь не­счастная жертва» его «ужасного искусства» в стрельбе из пистолета.

Во второй половине повести действие переносится в другую обстановку и в другое время. Рассказчик является здесь в новом виде. Молодой человек с «романтическим воображением» превращается в смиренного провинциала.

Таким образом, повествование ведется несколькими рассказчиками. Отставного подполковника, которому приписывается сам сюжет, бесхитростного Белкина, который записывает услышанную любопытную историю, и двух героев, в изложении которых даны самые драматические моменты повести: в передаче Сильвио мы узнаем завязку (отложенный выстрел), в передаче графа — развязку (пос­леднюю встречу), причем везде соблюдается верный тон, соответствующий точке зрения того или иного рассказчика.

«Метель»

Мария Гавриловна, героиня «Метели», вся во власти романтических настроений, заимствованных из француз­ских романов, на которых она воспитана. Именно ее «ро­мантическое воображение» и соблазнило ее согласиться на бегство из родительского дома и тайный брак с «бедным армейским прапорщиком» Владимиром, которого отверга­ют ее богатые родители.

После всего, что пришлось пережить Марье Гаврилов­не (венчание с чужим человеком, смерть отца и гибель Владимира), она продолжает играть роль романтической героини. Горе не мешает ей легкомысленно кокетничать с Бурминым, гусарским полковником с Георгием в петлице и «с интересной бледностью» в лице и добиваться от него «романтического объяснения». Да и неизвестно, насколько была серьезна ее любовь к Владимиру и не было ли это следствием увлечения французскими романами, на что есть намек в повести: «Мария Гавриловна была воспитана на французских романах и, следственно, была влюблена».

То же самое можно сказать и о ее возлюбленном — Владимире. Он сочиняет разные «романтические» планы явно книжного происхождения: «венчаться тайно», «скрываться», потом «броситься к ногам родителей», которые будут тронуты «героическим постоянством и несчастьем любовников». Но когда доходит до дела, теряется и оказы­вается беспомощным.

Иронический тон рассказа подчеркивает несерьез­ность поверхностной романтической моды, увлекшей на время дворянскую молодежь, особенно провинциальную.

Но есть одно, что вносит серьезную ноту в ироничес­кую картину провинциального помещичьего быта: это война 1812—1814годов, которая вклинивается в действие повести.

Война преображает людей, смывая все ложное, на­пускное и обнажая то, что таится в душе каждого русского человека. Романтический мечтатель Владимир гибнет геро­ической смертью. Бурмин когда-то легкомысленно подшу­тил над неизвестной девушкой, став с ней под венец вместо жениха. Тогда это было для него гусарской проказой, забавным приключением, о котором он забыл на следую­щей станции. После войны он смотрит на это дело иначе. Он не знает, кто эта девушка, с которой венчался, брак его не записан ни в каких церковных книгах, но тем не менее он чувствует свою вину перед неведомой супругой, разыс­кивает ее и не может предложить руку той, которую полю­бил, считая себя связанным прежней женитьбой.

К лучшим, живым страницам повести относится опи­сание метели, сыгравшей роковую роль в судьбе Марьи Гавриловны и несчастного Владимира. Человек отчаянно борется с метелью, которая преграждает ему путь к счастью, и это придает описанию метели в повести драматический характер.

«Гробовщик»

Из военного и помещичьего мира действие этой по­вести переносится в среду мелких московских ремесленни­ков и торговцев. Вместо гусаров с их «проказами» и бары­шень с «романтическим воображением» здесь действует гробовщик Адриан Прохоров с двумя дочерьми, чувстви­тельный немец-сапожник Готлиб Шульц, его дочка Лотхен, толстый немец-булочник, будочник Юрко. Этот будочник в своем квартале является важной персоной, как предста­витель власти.

В маленьком мирке не занимаются праздными фанта­зиями, а интересуются только барышами. Гробовщик Адриан ждет не дождется смерти купчихи Трюхиной на Разгуляе и беспокоится, что конкуренты, воспользовав­шись его переселением с Басманной на Никитскую, пере­хватят у него богатые похороны. Смерть людей для них нажива. К покойникам Адриан относится как к заказчи­кам, потребителям его изделий. Его не интересует, какие это были люди до того, как они стали «предметом» его мрачного ремесла, и даже во сне, когда они являются поздравить его с новосельем, он различает их только с точки зрения прибыли или убытка от похорон. Так, например, бригадир в треугольной шляпе, которого хоронили под проливным дождем, причинил ему ущерб, так как мантии от дождя сузились, шляпы покоробились, отчего предви­дятся «неминуемые расходы». А вот этот бедняк, что «сми­ренно стоит в углу» и не смеет подойти к хозяину, «стыдясь своего рубища», был похоронен по приказу квартального совсем даром.

В мертвецах, как в зеркале, отражаются социальные отношения, существующие между живыми.

«Станционный смотритель»

Герой этой повести Самсон Вырин — маленький чи­новник, не защищенный своим чином даже от побоев знатных проезжих, — уверен, что дочка его Дуня, которую увез с собой Минский, блестящий гусар с «черными уси­ками», погибла. «Не ее первую, не ее последнюю сманил проезжий повеса, - говорит он, - а там подержал, да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, глядишь, метут улицу вместе с голью кабацкой. Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть, тут же пропадает, так поневоле согрешишь да пожелаешь ей могилы...»

Но вместо подобной истории происходит нечто иное Когда смотритель отправляется в Петербург на розыски Дуни и является к Минскому, тот приходит в крайнее замешательство. Он говорит старику: «Виноват перед тобой и рад просить у тебя прощения; но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива, даю тебе честное слово». И, как это ни странно, слово свое сдержал и женился на Дуне. Она приезжает на могилу отца богатой барыней, «в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами, и с кормилицей, и с черной моською». Предсказания отца не сбылись: не «могила» ожидала Дуню, а богатство и знат­ность.

Но трагедия Самсона Вырина заключалась в том что дочь он все-таки потерял. Между его миром, миром' ма­леньких людей, и миром Минских целая пропасть, и ему даже в голову не приходило, что можно перешагнуть через эту пропасть. И если Дуня все же перешагнула через нее то это чистая случайность, которой она обязана исключи­тельно своему женскому обаянию. Но у нее не хватило характера преодолеть «приличия» новой среды, в которой она очутилась. Войдя в другой мир, она вынуждена была порвать все связи с отцом.

Если бы Минский бросил Дуню, то получилась бы «жалостная» история и весь смысл повести сводился бы к обличению безнравственного соблазнителя. В этой повести у Пушкина все и тоньше, и глубже, и, главное, реалистич­нее. Несмотря на «счастливую» развязку, произведение сохраняет трагическую окраску.

«Барышня-крестьянка»

«Барышня-крестьянка» — последняя, заключительная повесть в сборнике. Читатель снова попадает в обстановку «дворянского гнезда», окутанную «романтическими» на­строениями. Но в этой атмосфере есть что-то новое, чего нет в «Метели».

Героиня, Лиза Муромская, такая же «уездная барыш­ня», как Марья Гавриловна, но совсем в ином роде. Ее порывы не заимствованы из французских книжек, а выте­кают из ее натуры и сдерживаются строгим английским воспитанием под надзором мисс Жаксон. Романтизм ее деятельный, а не пассивный и мечтательный, как у Марьи Гавриловны. Лиза — задорная, живая и шаловливая моло­дая девушка.

«Барышня-крестьянка» по сюжету как будто не более чем «водевиль с переодеванием». Но в нем есть какая-то необъяснимая прелесть, состоящая в раскрытии простых русских характеров. Трудно сказать, когда Лиза играет роль — тогда ли, когда она в одежде Акулины, или в своем настоящем виде барышни. Оказывается, что Лиза гораздо милее в крестьянском наряде: «Лиза примерила обнову и призналась перед зеркалом, что никогда еще так мила самой себе не казалась». Она сразу, без усилий, усвоила милый говорок крестьянской девушки и кокетливое крес­тьянское лукавство. «Я провожу тебя... — говорит ей Алек­сей Берестов, — ты мне позволишь идти подле себя?» — «А кто те мешает, — отвечает ему Лиза; — вольному воля, а дорога мирская». В роли крестьянки проявляется присущая ей русская народная грация. Эта грация и покорила сердце Алексея. Именно крестьянку Акулину, а не барышню Лизу полюбил Алексей — до того, что даже решил жениться на ней, несмотря на все дворянские предрассудки. Маскарад послужил к тому, чтобы обнаружить русскую сущность «уездной барышни». Личины упали, и в обоих героях открылись простодушные русские люди. «Русская душа» Лизы и есть то, что роднит ее с другими пушкинскими героинями, в том числе и с Татьяной, и придает поэтичес­кую прелесть ее слегка очерченному образу.

В сборнике «Повести Белкина» представлено, как в разрезе, русское общество; от высших этажей до низших. Белкин — только маска, которую надел на себя поэт, чтобы подчеркнуть особый выбор сюжетов, из которых ни один не выходит за пределы кругозора простодушного провин­циального помещика.

Главная черта пушкинской прозы вообще и «Повестей Белкина» в частности — это сжатость и простота изложе­ния, из которого не выкинешь ни единого слова, потому что каждое слово на месте и необходимо. Пушкин избегает всяких распространений, ненужных украшений. Его проза — точная, краткая, мужественная, «голая», как од­нажды выразился Лев Толстой.

Пушкин никогда не вдается в подробное объяснение поступков своих героев. Но он всегда угадывает своим художественным чутьем, как должен поступать такой-то человек в силу своих социальных навыков и других причин, и угадывает безошибочно, так что читатель без всяких толкований сразу чувствует правду, видит живых людей со всеми их противоречиями.

Высоко оценил «Повести Белкина» Лев Толстой, счи­тавший их школой для писателей. В 1874 году, работая над «Анной Карениной», он писал одному знакомому: «Вы не поверите, что я с восторгом, давно уже мною не испыты­ваемым, читал это последнее время повести Белкина, в седьмой раз в моей жизни. Писателю надо не переставая изучать это сокровище. На меня это новое изучение про­извело сильное действие». Это сильное действие произво­дят «Повести Белкина» и сейчас. Если читать внимательно, вникать в каждое слово, поддаешься очарованию их поэ­тической простоты.