Собрание юмористических рассказов. Антон Павлович Чехов
 Скачать 6.42 Mb.
|
Необходимое предисловиеМолодая, только что повенчанная пара едет из церкви восвояси. – Ну‑ка, Варя, – говорит муж, – возьми‑ка меня за бороду и рвани изо всех сил. – Бог знает что ты выдумываешь! – Нет, нет, пожалуйста! Прошу тебя! Возьми и рвани без всяких церемоний… – Полно, для чего тебе это? – Варя, я прошу… требую наконец! Если ты любишь меня, то возьмешь меня за бороду и дернешь… Вот моя борода, рви! – Ни за что! Причинять боль человеку, которого я люблю больше жизни… нет, никогда! – Но я прошу! – начинает сердиться новоиспеченный супруг. – Понимаешь? Я прошу и… требую! Наконец, после долгих ломаний, недоумевающая жена запускает свои маленькие ручки в мужнину бороду и рвет ее, насколько хватает сил… Муж даже не морщится… – Представь, а мне ведь нисколько не больно! – говорит он. – Ей‑богу, не больно! А ну‑ка, постой, теперь я тебя… Муж берет жену за несколько волосков, что около виска, и сильно дергает. Жена громко взвизгивает. – Теперь, мой друг, – резюмирует муж, – ты видишь, что я во много раз сильнее и выносливее тебя. Это тебе необходимо знать на случай, если когда‑нибудь в будущем полезешь на меня с кулаками или пообещаешь выцарапать мне глаза… Одним словом, жена да убоится мужа своего! Нечто серьезноеВвиду пересмотра «Уложения о наказаниях» не мешало бы кстати внести в него статьи: О составляющих сообщества любителей сценического искусства и равно о тех, кои, зная о существовании таковых сообществ, не доносят о том, куда следует. О тех, кои, не имея таланта и дарования, ради корысти, суетной славы или другой личной выгоды, позволяют себе на публичных концертах и семейных вечерах петь романсы или куплеты. (Для таковых самой лучшей исправительной мерой может служить намордник.) О гимназистах, употребляющих в любовных письмах цитаты из известных авторов (Прудон, Бокль и проч.) без указания источников. О болеющих писательским зудом и изолировании таковых от общества. О постройке за городом на счет земства толстостенных зданий специально для девиц, уличаемых в злоупотреблении гаммами. Об изгнании из отечества лиц, кои, выдавая себя за женихов, обедают ежедневно на счет отцов, имеющих дочерей. О предании рецензентов суду за лихоимство. О статских советниках, присваивающих себе титул превосходительства. О педагогах, занимающихся лесоистреблением. О супругах вице‑губернаторов, предводителей и старших советников, кои, пользуясь галантностью и услужливостью секретарей, экзекуторов и чинов полиции, неустанно распространяют подписные листы «в пользу одного бедного семейства», «на обед в честь Ивана Иваныча» и проч., чем и порождают в обывателях малодушный страх перед филантропией. О девицах, из каких‑либо видов скрывающих свой возраст. О браке муз с безумными и сумасшедшими поэтами. Жених и папенька(Нечто современное)Сценка– А вы, я слышал, женитесь! – обратился к Петру Петровичу Милкину на дачном балу один из его знакомых. – Когда же мальчишник справлять будете? – Откуда вы взяли, что я женюсь? – вспыхнул Милкин. – Какой это дурак вам сказал? – Все говорят, да и по всему видно… Нечего скрытничать, батенька… Вы думаете, что нам ничего не известно, а мы вас насквозь видим и знаем! Хе‑хе‑хе… По всему видно… Целые дни просиживаете вы у Кондрашкиных, обедаете там, ужинаете, романсы поете… Гуляете только с Настенькой Кондрашкиной, ей одной только букеты и таскаете… Все видим‑с! Намедни встречается мне сам Кондрашкин‑папенька и говорит, что ваше дело совсем уже в шляпе, что как только переедете с дачи в город, то сейчас же и свадьба… Что ж? Дай бог! Не так я за вас рад, как за самого Кондрашкина… Ведь семь дочек у бедняги! Семь! Шутка ли? Хоть бы одну бог привел пристроить… «Черт побери… – подумал Милкин. – Это уж десятый говорит мне про женитьбу на Настеньке. И из чего заключили, черт их возьми совсем! Из того, что ежедневно обедаю у Кондрашкиных, гуляю с Настенькой… Не‑ет, пора уж прекратить эти толки, пора, а то того и гляди, что женят, анафемы!.. Схожу завтра объяснюсь с этим болваном Кондрашкиным, чтоб не надеялся попусту, и – айда!» На другой день после описанного разговора Милкин, чувствуя смущение и некоторый страх, входил в дачный кабинет надворного советника Кондрашкина. – Петру Петровичу! – встретил его хозяин. – Как живем‑можем? Соскучились, ангел? Хе‑хе‑хе… Сейчас Настенька придет… На минутку к Гусевым побежала… – Я, собственно говоря, не к Настасье Кирилловне, – пробормотал Милкин, почесывая в смущении глаз, – а к вам… Мне нужно поговорить с вами кое о чем… В глаз что‑то попало… – О чем же это вы собираетесь поговорить? – мигнул глазом Кондрашкин. – Хе‑хе‑хе… Чего же вы смущены так, милаша? Ах, мужчина, мужчина! Беда с вами, с молодежью! Знаю, о чем это вы хотите поговорить! Хе‑хе‑хе… Давно пора… – Собственно говоря, некоторым образом… дело, видите ли, в том, что я… пришел проститься с вами… Уезжаю завтра… – То есть как уезжаете? – спросил Кондрашкин, вытаращив глаза. – Очень просто… Уезжаю, вот и все… Позвольте поблагодарить вас за любезное гостеприимство… Дочери ваши такие милые… Никогда не забуду минут, которые… – Позвольте‑с… – побагровел Кондрашкин. – Я не совсем вас понимаю. Конечно, каждый человек имеет право уезжать… можете вы делать все, что вам угодно, но, милостивый государь, вы… отвиливаете… Нечестно‑с! – Я… я… я не знаю, как же это я отвиливаю? – Ходил сюда целое лето, ел, пил, обнадеживал, балясы тут с девчонками от зари до зари точил, и вдруг, на тебе, уезжаю! – Я… я не обнадеживал… – Конечно, предложения вы не делали, да разве не видно было, к чему клонились ваши поступки? Каждый день обедал, с Настей по целым ночам под ручку… да нешто все это спроста делается? Женихи только ежедневно обедают, а не будь вы женихом, нешто я стал бы вас кормить? Да‑с! нечестно! Я и слушать не желаю! Извольте делать предложение, иначе я… тово… – Настасья Кирилловна очень милая… хорошая девица… Уважаю я ее и… лучшей жены не желал бы себе, но… мы не сошлись убеждениями, взглядами. – В этом и причина? – улыбнулся Кондрашкин. – Только‑то? Да душенька ты моя, разве можно найти такую жену, чтоб взглядами была на мужа похожа? Ах, молодец, молодец! Зелень, зелень! Как запустит какую‑нибудь теорию, так ей‑богу… хе‑хе‑хе… в жар даже бросает… Теперь взглядами не сошлись, а поживете, так все эти шероховатости и сгладятся… Мостовая, пока новая – ездить нельзя, а как пообъездят ее немножко, то мое почтение! – Так‑то так, но… я недостоин Настасьи Кирилловны… – Достоин, достоин! Пустяки! Ты славный парень! – Вы не знаете всех моих недостатков… Я беден… – Пустое! Жалованье получаете и слава богу… – Я… пьяница… – Ни‑ни‑ни!.. Ни разу не видал пьяным!.. – замахал руками Кондрашкин. – Молодежь не может не пить… Сам был молод, переливал через край. Нельзя без этого… – Но ведь я запоем. Во мне наследственный порок! – Не верю! Такой розан и вдруг – запой! Не верю! «Не обманешь черта! – подумал Милкин. – Как ему, однако, дочек спихнуть хочется!» – Мало того, что я запоем страдаю, – продолжал он вслух, – но я наделен еще и другими пороками. Взятки беру… – Милаша, да кто же их не берет? Хе‑хе‑хе. Эка, поразил! – И к тому же я не имею права жениться до тех пор, пока я не узнаю решения моей судьбы… Я скрывал от вас, но теперь вы должны все узнать… Я… я состою под судом за растрату… – Под су‑дом? – обомлел Кондрашкин. – Н‑да… новость… Не знал я этого. Действительно, нельзя жениться, покуда судьбы не узнаешь… А вы много растратили? – Сто сорок четыре тысячи. – Н‑да, сумма! Да, действительно, Сибирью история пахнет… Этак девчонка может ни за грош пропасть. В таком случае нечего делать, бог с вами… Милкин свободно вздохнул и потянулся к шляпе… – Впрочем, – продолжал Кондрашкин, немного подумав, – если Настенька вас любит, то она может за вами туда следовать. Что за любовь, ежели она жертв боится? И к тому же, Томская губерния плодородная. В Сибири, батенька, лучше живется, чем здесь. Сам бы поехал, коли б не семья. Можете делать предложение! «Экий черт несговорчивый! – подумал Милкин. – За нечистого готов бы дочку выдать, лишь бы только с плеч спихнуть». – Но это не все… – продолжал он вслух. – Меня будут судить не за одну только растрату, но и за подлог. – Все равно! Одно наказание! – Тьфу! – Чего это вы так громко плюете? – Так… Послушайте, я вам еще не все открыл… Не заставляйте меня высказывать вам то, что составляет тайну моей жизни… страшную тайну! – Не желаю я знать ваших тайн! Пустяки! – Не пустяки, Кирилл Трофимыч! Если вы услышите… узнаете, кто я, то отшатнетесь… Я… я беглый каторжник!!. Кондрашкин отскочил от Милкина, как ужаленный, и окаменел. Минуту он стоял молча, неподвижно и глазами, полными ужаса, глядел на Милкина, потом упал в кресло и простонал: – Не ожидал… – промычал он. – Кого согрел на груди своей! Идите! Ради бога уходите! Чтоб я и не видел вас! Ох! Милкин взял шляпу и, торжествуя победу, направился к двери… – Постойте! – остановил его Кондрашкин. – Отчего же вас до сих пор еще не задержали? – Под чужой фамилией живу… Трудно меня задержать… – Может быть, вы и до самой смерти этак проживете, что никто и не узнает, кто вы… Постойте! Теперь ведь вы честный человек, раскаялись уже давно… Бог с вами, так и быть уж, женитесь! Милкина бросило в пот… Врать дальше беглого каторжника было бы уже некуда, и оставалось одно только: позорно бежать, не мотивируя своего бегства… И он готов уж был юркнуть в дверь, как в его голове мелькнула мысль… – Послушайте, вы еще не все знаете! – сказал он. – Я… я сумасшедший, а безумным и сумасшедшим брак возбраняется… – Не верю! Сумасшедшие не рассуждают так логично… – Стало быть, не понимаете, если так рассуждаете! Разве вы не знаете, что многие сумасшедшие только в известное время сумасшествуют, а в промежутках ничем не отличаются от обыкновенных людей? – Не верю! И не говорите! – В таком случае я вам от доктора свидетельство доставлю! – Свидетельству поверю, а вам нет… Хорош сумасшедший! – Через полчаса я принесу вам свидетельство… Пока прощайте… Милкин схватил шляпу и поспешно выбежал. Минут через пять он уже входил к своему приятелю доктору Фитюеву, но, к несчастью, попал к нему именно в то время, когда он поправлял свою куафюру после маленькой ссоры со своей женой. – Друг мой, я к тебе с просьбой! – обратился он к доктору. – Дело вот в чем… Меня хотят открутить во что бы то ни стало… Чтобы избегнуть этой напасти, я придумал показать себя сумасшедшим… Гамлетовский прием, в некотором роде… Сумасшедшим, понимаешь, нельзя жениться… Будь другом, дай мне удостоверение в том, что я сумасшедший! – Ты не хочешь жениться? – спросил доктор. – Ни за какие коврижки! – В таком случае не дам я тебе свидетельства, – сказал доктор, трогаясь за свою куафюру. – Кто не хочет жениться, тот не сумасшедший, а напротив, умнейший человек… А вот когда захочешь жениться, ну тогда приходи за свидетельством… Тогда ясно будет, что ты сошел с ума… |