Собрание юмористических рассказов. Антон Павлович Чехов
 Скачать 6.42 Mb.
|
Ну, публика!– Шабаш, не буду больше пить!.. Ни… ни за что! Пора уж за ум взяться. Надо работать, трудиться… Любишь жалованье получать, так работай честно, усердно, по совести, пренебрегая покоем и сном. Баловство брось… Привык, брат, задаром жалованье получать, а это вот и нехорошо… и нехорошо… Прочитав себе несколько подобных нравоучений, обер‑кондуктор Подтягин начинает чувствовать непреодолимое стремление к труду. Уже второй час ночи, но, несмотря на это, он будит кондукторов и вместе с ними идет по вагонам контролировать билеты. – Вашш… билеты! – выкрикивает он, весело пощелкивая щипчиками. Сонные фигуры, окутанные вагонным полумраком, вздрагивают, встряхивают головами и подают свои билеты. – Вашш… билеты! – обращается Подтягин к пассажиру II класса, тощему, жилистому человеку, окутанному в шубу и одеяло и окруженному подушками. – Вашш… билеты! Жилистый человек не отвечает. Он погружен в сон. Обер‑кондуктор трогает его за плечо и нетерпеливо повторяет: – Вашш… билеты! Пассажир вздрагивает, открывает глаза и с ужасом глядит на Подтягина. – Что? Кто? а? – Вам говорят по‑челаэчески: вашш… билеты! Па‑а‑трудитесь! – Боже мой! – стонет жилистый человек, делая плачущее лицо. – Господи, боже мой! Я страдаю ревматизмом… три ночи не спал, нарочно морфию принял, чтоб уснуть, а вы… с билетом! Ведь это безжалостно, бесчеловечно! Если бы вы знали, как трудно мне уснуть, то не стали бы беспокоить меня такой чепухой… Безжалостно, нелепо! И на что вам мой билет понадобился? Глупо даже! Подтягин думает, обидеться ему или нет, – и решает обидеться. – Вы здесь не кричите! Здесь не кабак! – говорит он. – Да в кабаке люди человечней… – кашляет пассажир. – Изволь я теперь уснуть во второй раз! И удивительное дело: всю заграницу объездил, и никто у меня там билета не спрашивал, а тут, словно черт их под локоть толкает, то и дело, то и дело!.. – Ну, и поезжайте за границу, ежели вам нравится! – Глупо, сударь! Да! Мало того, что морят пассажиров угаром, духотой и сквозняком, так хотят еще, черт ее подери, формалистикой добить. Билет ему понадобился! Скажите, какое усердие! Добро бы это для контроля делалось, а то ведь половина поезда без билетов едет! – Послушайте, господин! – вспыхивает Подтягин. – Вы извольте подтвердить ваши доводы! И ежели вы не перестанете кричать и беспокоить публику, то я принужден буду высадить вас на станции и составить акт об этом факте! – Это возмутительно! – негодует публика. – Пристает к больному человеку! Послушайте, да имейте же сожаление! – Да ведь они сами ругаются! – трусит Подтягин. – Хорошо, я не возьму билета… Как угодно… Только ведь, сами знаете, служба моя этого требует… Ежели б не служба, то, конечно… Можете даже начальника станции спросить… Кого угодно спросите… Подтягин пожимает плечами в отходит от больного. Сначала он чувствует себя обиженным и несколько третированным, потом же, пройдя вагона два‑три, он начинает ощущать в своей обер‑кондукторской груди некоторое беспокойство, похожее на угрызения совести. «Действительно, не нужно было будить больного, – думает он. – Впрочем, я не виноват… Они там думают, что это я с жиру, от нечего делать, а того не знают, что этого служба требует… Ежели они не верят, так я могу к ним начальника станции привести». Станция. Поезд стоит пять минут. Перед третьим звонком в описанный вагон II класса входит Подтягин. За ним шествует начальник станции, в красной фуражке. – Вот этот господин, – начинает Подтягин, – говорят, что я не имею полного права спрашивать с них билет, и… и обижаются. Прошу вас, господин начальник станции, объяснить им – по службе я требую билет или зря? Господин, – обращается Подтягин к жилистому человеку. – Господин! Можете вот начальника станции спросить, ежели мне не верите. Больной вздрагивает, словно ужаленный, открывает глаза и, сделав плачущее лицо, откидывается на спинку дивана. – Боже мой! Принял другой порошок и только что задремал, как он опять!.. Умоляю вас, имейте вы сожаление! – Вы можете поговорить вот с господином начальником станции… Имею я полное право билет спрашивать или нет? – Это невыносимо! Нате вам ваш билет! Нате! Я куплю еще пять билетов, только дайте мне умереть спокойно! Неужели вы сами никогда не были больны? Бесчувственный народ! – Это просто издевательство! – негодует какой‑то господин в военной форме. – Иначе я не могу понять этого приставанья! – Оставьте… – морщится начальник станции, дергая Подтягина за рукав. Подтягин пожимает плечами и медленно уходит за начальником станции. «Изволь тут угодить! – недоумевает он. – Я для него же позвал начальника станции, чтоб он понимал, успокоился, а он… ругается». Другая станция. Поезд стоит десять минут. Перед вторым звонком, когда Подтягин стоит около буфета и пьет сельтерскую воду, к нему подходят два господина, один в форме инженера, другой в военном пальто. – Послушайте, г. обер‑кондуктор! – обращается инженер к Подтягину. – Ваше поведение по отношению к больному пассажиру возмутило всех очевидцев. Я инженер Пузицкий, это вот… господин полковник. Если вы не извинитесь перед пассажиром, то мы подадим жалобу начальнику движения, нашему общему знакомому. – Господа, да ведь я… да ведь вы… – оторопел Подтягин. – Объяснений нам не надо. Но предупреждаем, если не извинитесь, то мы берем пассажира под свою защиту. – Хорошо, я… я, пожалуй, извинюсь… Извольте… Через полчаса Подтягин, придумав извинительную фразу, которая бы удовлетворила пассажира и не умалила его достоинства, входит в вагон. – Господин! – обращается он к больному. – Послушайте, господин! Больной вздрагивает и вскакивает. – Что? – Я тово… как его?.. Вы не обижайтесь… – Ох… воды… – задыхается больной, хватаясь за сердце. – Третий порошок морфия принял, задремал и… опять! Боже, когда же, наконец, кончится эта пытка! – Я тово… Вы извините… – Слушайте… Высадите меня на следующей станции… Более терпеть я не в состоянии. Я… я умираю… – Это подло, гадко! – возмущается публика. – Убирайтесь вон отсюда! Вы поплатитесь за подобное издевательство! Вон! Подтягин машет рукой, вздыхает и выходит из вагона. Идет он в служебный вагон, садится изнеможенный за стол и жалуется: «Ну, публика! Извольте вот ей угодить! Извольте вот служить, трудиться! Поневоле плюнешь на все и запьешь… Ничего не делаешь – сердятся, начнешь делать – тоже сердятся… Выпить!» Подтягин выпивает сразу полбутылки и больше уже не думает о труде, долге и честности. |