Быт и нравы русского дворянства XIX века.. БЫТ И НРАВЫ РУССКОГО ДВОРЯНСТВА XIX ВЕКА. Быт и нравы русского дворянства xix века
 Скачать 36.03 Kb.
|
|
БЫТ И НРАВЫ РУССКОГО ДВОРЯНСТВА XIX ВЕКА Дворянство – понятие неоднозначное. Будучи самым привилегированным сословием, оно было и самым образованным. Из дворянского сословия вышли многие прогрессивные люди России – полководцы и общественные деятели, писатели и ученые, художники и музыканты. Дворянами были и многие борцы против самодержавия и крепостного права. Дворянская семья и ее устройство Жизнь дворянства делилась на две части – домашнюю и светскую, общественную. Дворяне уездов и губерний объединялись в дворянские общества, пользовавшиеся самоуправлением. Жизнь дворянской семьи имела свои особенности. Со времен Петра I структура и взаимоотношения в дворянской семье строились на идеологии, связавшей службу и достоинство. Во главе семейной иерархии стоял отец, который отвечал за представительство семьи в обществе и общества в семье. Согласно этикету он держался в отдалении, имел в доме отдельные помещения. В литературных произведениях этого времени показано, с каким трепетом дети тайно проникали в кабинет отца, который даже в зрелом возрасте оставался им недоступным. В обязанности главы семьи входили устройство браков потомства и карьеры сыновей. Отношение к детям в дворянской семье было строгим. Высокий уровень требовательности к ребенку объяснялся тем, что его воспитание строилось в рамках дворянского кодекса чести. Дворянская семья в первой половине XIX века в некоторых отношениях была похожа на буржуазную малую семью: разделение деловой и частной жизни, освобождение жен и детей от производственного труда, более интимный характер отношений между супругами, поздние браки у мужчин и ранние у женщин. Но кое в чем дворянская семья напоминала крестьянскую. Дом часто включал родственников, приживалок, нянь, слуг, гувернеров, которые не отделялись резко от семьи, а иногда прямо включались в нее. Патриархально авторитарный характер семейных отношений являлся нормой. Сами семейные отношения являлись делом не только личным, но и общественным, потому и зависимость от мнения дворянского общества была высокой. В семье существовало четкое разграничение по гендерному признаку. Ведение дома считалось специфической женской обязанностью, дела вне дома мужской. Половые различия проявлялись в социальной деятельности: согласно этикету мужчины встречались вечером, а женщины навещали друг друга днем. Пол учителя всегда соответствовал полу ребенка. Вдовец мог воспитывать только сына, но дочь он обязан был отдать на воспитание родственницы. По причине высокой детской смертности детство до 7 лет считалось временем чисто биологического существования. Уход за ребенком до этого возраста доверялся няне. С 7-летнего возраста ребенок рассматривался как маленький взрослый, так как считалось, что у него появлялся разум. Обучение и воспитание мальчиков ориентировалось на служение Отечеству. В девочке воспитывалось умение жертвовать собой в качестве жены и матери. После 7 лет для ребенка стандартом поведения становилось поведение взрослых. Дети могли присутствовать и принимать участие в разговорах взрослых, читать их книги. Девочка с 7 лет попадала под опеку матери, которая до ее замужества несла за нее полную ответственность. Образование и нравственное воспитание девочек было возложено на гувернанток. В свет девушки впервые выходили потенциальными невестами. Поскольку брак в основном составлялся главой семьи, его преимущество заключалось в том, что девушка вырывалась из-под материнской опеки. В браке задачей супруги было служение мужу. Юридически супруги были достаточно независимы. Общего имущества не существовало, супруги не наследовали друг другу. В обществе они имели разный круг знакомств, вели независимый образ жизни и воспринимались как самостоятельные личности. Самой важной ролью женщины являлось материнство. Однако после рождения ребенка забота о нем передоверялась кормилице и няне. Матери не надлежало кормить ребенка. Мальчика до 7 лет воспитывала няня, мать оставляла за собой общий надзор. По достижении 7-летнего возраста высшим авторитетом для мальчика становился отец. С этого времени ребенок реже видит мать, он переходил в руки дядьки, няня отстранялась от воспитания. Отец занимался подбором для сына дядьки и учителя, позже отвечал за выбор его карьеры. Близкой связи между отцом и сыном не было. Отец оставался недосягаемым, его решения не оспаривались. Часто для ребенка самым близким человеком в семье являлся дядя. В дворянских семьях дети обращались к родителям и ко всем старшим родственникам только на «Вы». В аристократических семьях на «Вы» обращались к друг другу даже муж с женой. Зато «Вы» между супругами в среде провинциального дворянства было редкостью. Примечательно обращение друг к другу дворян сверстников-приятелей. Обучением ребенка занимался воспитатель, в круг обязанностей которого входило также воспитание манер, стереотипов поведения. Учитель всюду сопровождал воспитанника. Однако эмоционально близких отношений с учителем, как правило, не возникало, так как учитель в семейной иерархии занимал положение слуги. В пореформенное время в дворянских семьях наметились изменения. Происходило сжатие семьи до супружеской пары с детьми. У состоятельных дворян и обеспеченной интеллигенции можно говорить о начале планирования числа детей. Семейные отношения становились гуманнее, вступления в брак повышался, больше появлялось людей, из бегавших брака. Дворянство и интеллигенция культивировали идеалы буржуазной семьи. Вот ее классические черты: отделена деловой жизни от частной, освобождение жен и детей от обязательного труда распределение ролей: мужчина — кормилец, жена — возлюбленная и мать. Семья закрыта от посторонних и автономна от общества. Личность становится более индивидуальной, отношения между супругами и детьми носят более интимный характер, важное место занимает эмоционально-эротическая сфера. Дом делится на семью и чужих в семье лиц (если таковые в доме проживают) и обретает значение убежища, в котором можно укрыться от суровой конкуренции и хозяйственных забот, расслабиться и психологически реабилитироваться Обращения между малознакомыми и вовсе не знакомыми людьми отличалось большим разнообразием. Наиболее уважительным и официальном служила формула «милостивый государь», «милостивая государыня». Эта формула имела очень строгий, холодный оттенок. Так начинали общаться и знакомые при внезапном охлаждении или обострении отношений. Таким обращением начинались и служебные документы. В просторечии эта формула обращения упростилась в «государь» и «государыня», а затем был отброшен первый слог: сударь и сударыня стало наиболее частым обращением к людям имущим и образованным. Обучение детей В первой половине XIX века институтское образование не пользовалось популярностью у провинциального дворянства. И если уж девушка поступала в институт, это происходило скорее из-за неспособности родителей дать ей домашнее образование. Отъезд дворянской девочки из дома становился настоящей трагедией как для нее самой, так и для ее родителей. Отдавая дочь в институт, последние обязывались не забирать ее до окончания установленного срока обучения. Им приходилось ограничиваться свиданиями. В своих мемуарах П. П. Семенов-Тян-Шанский описывает, как проходили свидания с родственниками у дворянок, воспитывавшихся в первой половине XIX века в Екатерининском институте: «Два раза в неделю ездили на свидания с сестрою Наташей в Екатерининский институт. Но какое это было свидание? Девочки института были отделены от своих родителей и родных широкой, массивной, хотя невысокой решеткой, за которою для родных были поставлены в каждом промежутке между массивными колоннами амфитеатром четыре скамейки. Счастливы были те, которые попадали в первый ряд: те могли по крайней мере разговаривать с девицами, воспитывавшимися в Екатерининском институте, а с остальных рядов можно было в течение полутора часов родителям и дочерям, братьям и сестрам только смотреть друг на друга. К счастью для моей сестры, как всегда первой в своем классе, в один из двух дней в неделю делали исключение: нас принимали не в приемной зале, а в гостиной начальницы института г-жи Кремпиной». В основе дворянской идеологии лежало убеждение, что высокое положение дворянина в обществе обязывает его являться образцом высоких нравственных качеств: «Кому много дано, с того много и спросится». Ребенка ориентировали не на успех, а на идеал. Как дворянин он обязан был быть храбрым, честным, образованным. Храбрость вырабатывалась путем волевых усилий и тренировок. Мальчик 10–12 лет должен был ездить верхом наравне со взрослыми. Для выработки выносливости в Царскосельском лицее, где учился Пушкин, каждый день проводились «гимнастические упражнения»: лицеисты обучались верховой езде, фехтованию, плаванью и гребле. Они вставали в 7 утра, гуляли в любую погоду, ели простую пищу. Жилище дворян Жилище дворян зависело от их статуса и места проживания. Уклад горожан во многом отличался от деревенского В конце XIX века преобладали двухэтажные дома от 6 до 20 квартир (чуть более 40 процентов), почти четверть построек составляли одноэтажные 1-5-квартирные домики, немного более 20 процентов — трехэтажные дома, в которых было от 21 до 50 квартир. Каждый десятый дом — четырехэтажный. Но многонаселенные дома (с числом квартир более 50) все еще редкость. Арендованное жилье (98 процентов всего жилищного фонда) — особенность столичного города. В основном это квартиры доходных домов (93 процента), но в эту же категорию входили и меблированные комнаты, и гостиницы, и пансионы, и дачи. Традиционно в начале лета помещики переезжали в загородные дворцы и дома. Проведя на лоне природы летние месяцы и даже часть осени, они возвращались в города в ноябре. Тогда и начиналась городская светская жизнь с балами, маскарадами, театральными премьерами. В первой половине XIX в. дворянские усадьбы представляли собой настоящие культурные центры. Они воплощали мечту хозяев о создании собственного мира с особыми традициями, обрядами, моралью, специфическим типом ведения хозяйства, расписанием будней и праздников. Основные события в жизни дворянина были связаны с усадьбой, поэтому ее устройство продумывалось до мелочей. В усадебном строительстве в этот период доминировал классицизм. Нередко в усадьбе были театр, библиотека, храм, школы для крепостных, оркестр. Центральное положение в барском доме занимал парадный зал, где проходили балы и приемы. Основным был второй этаж, где располагались светлые помещения, богато украшенные мебелью, картинами, скульптурами. Комнаты были проходными, последовательно примыкали друг к другу. К середине века в новых постройках все основные комнаты выходили в коридор. Служебные помещения находились на нижнем этаже. Освещались огромные залы и гостиные люстрами, канделябрами, жирандолями. Стены отделывались дорогими заграничными обоями. Использовалась традиционная посуда из золота и серебра и заграничная из дорогого саксонского или севрского фарфора. Популярны были восточная мебель, украшение залов коврами и оружием. Для работы над убранством помещений представители знати приглашали отечественных и зарубежных мастеров. Помимо парадных элементов (господского дома и парков) дворянские усадьбы имели экономические постройки: конные и скотные дворы, амбары, оранжереи и теплицы, которые строились в едином стиле с домом и парком. Практичные хозяева начали строить в усадьбах винокуренные, кирпичные, мыловаренные, суконные, стекольные, бумажные и другие предприятия. Старинными увлечениями дворян являлись охота и верховая езда. В конце XIX века преобладали двухэтажные дома от 6 до 20 квартир (чуть более 40 процентов), почти четверть построек составляли одноэтажные 1-5-квартирные домики, немного более 20 процентов — трехэтажные дома, в которых было от 21 до 50 квартир. Каждый десятый дом — четырехэтажный. Но многонаселенные дома (с числом квартир более 50) все еще редкость. В усадебных жилых домах, где дровяной дефицит ощущался столь же остро, как в городах, тем не менее, тоже старались топить избирательно. Печное отопление традиционно для русских жилищ. Но печи имели еще одно значение — декоративное. Камины были в основном данью моде. Но к камину, который был не в состоянии прогреть комнату, добавляли печь в качестве реального источника тепла. Помимо отопления печи имели еще одну функцию — их использовали для проветривания помещений, когда в процессе самой топки происходила частичная смена состава воздуха. Постепенно сложились традиции расселения семьи в господском доме: в бельэтаже жили родители, на антресолях (верхнем полуэтаже с низкими потолками) или в мезонине – дети, там же помещались наиболее нужные домашние слуги и учителя детей, остальные слуги жили во флигелях. За окнами фасада бельэтажа располагались парадные помещения – гостиная, столовая, танцевальный зал. Для молитв, если не было домашней церкви, служила образная (от слова «образ» – икона). Кухня, как правило, помещалась вне дома. Долгое время она называлась поварней. Форточки внедрялись в быт очень медленно, комнаты не проветривались месяцами: хозяева панически боялись сквозняков, холода, предпочитая дышать спертым воздухом, лишь бы не подвергнуться опасности простуды. Чтобы избавиться от дурных запахов, широко применяли всякого рода ароматические средства – жгли курительные свечи, пропитанные душистыми смолами угольные пирамиды, именуемые «монашками», а также специальную бумагу. Гордостью многих помещиков были коллекции разного рода курительных трубок, часто выставленных для всеобщего обозрения на специальных пирамидах. Чисто русским предметом мебели был поставец – невысокий шкаф для хранения посуды. В XIX веке в каждой дворянской усадьбе размещался холодильник, который представлял собой простой ледник, то есть ящик для продуктов, проложенных льдом. Сложно обстояло дело с освещением. В дворянских домах светили свечами – восковыми (из пчелиного воска) и сальными. Восковые свечи горели ярче и стоили дороже, их можно было видеть чаще всего в домах аристократов. Три свечи на стол никогда не ставили из суеверия – к покойнику. Пальмовыми свечами именовались свечи, изготовленные из пальмового масла. Затем появились свечи более совершенные, горящие ровно и почти без копоти, сделанные из различных природных или химических составов – спермацетовые, парафиновые и дошедшие до наших дней стеариновые. Лампой чаще всего называли одну или несколько свечей на общей подставке. Масляные лампы сменились спиртовыми и керосиновыми. Площадь кухни была не менее 8 метров, а обычно 10-12 метров. Два метра занимала плита и столько же — постель кухарки. Прислуга, как правило, не имела отдельного помещения и спала в кухне, нянька — в детской. В кухонные очаги были вделаны открытые чугунные котлы, в которых мыли посуду. От постоянно подогреваемого жира в кухнях стоял удушающий чад. Здесь же иногда стирали. Встречаются упоминания о специальных баках для «варки» (кипячения) белья, вмурованных в плиты. Но это скорее исключение из правил. В подвалах всех домов находились прачечные. Воду грели в чугунных водогрейных котлах с крышками, стирали в деревянных лоханках на ножках. Полоскали белье в реках и каналах, где сделали так называемые портомойни — деревянные плоты с квадратными отверстиями посередине. Вода в петербургских реках и каналах была настолько грязна и наполнена помоями, что «нужно быть лишенным всякой брезгливости и понятия чистоплотности, чтобы полоскать только что вымытое белье в такой грязи». Прачечной и чердаками, где сушили белье, пользовались все жильцы. Поэтому устанавливалась очередь, за которой наблюдал дворник. Ванны в квартирах средних петербуржцев практически не встречались. Они имелись лишь в 8 процентах пятикомнатных квартир. Водопровод имелся в половине двухкомнатных квартир и в 3/4 3-5-комнатных. Кухонные раковины напрямую соединялись с выгребными ямами и поэтому «снабжали квартиры воздухом, профильтрованным через экскременты и клоачную жидкость». Специальных туалетных комнат (в сегодняшнем значении) в XIX веке не было. Для этих целей предназначались судна и ночные столики. Обычное место их расположения — спальня и маленькие служебные комнаты. «Судном» описи называют различные предметы — в виде «камоды» или шкафчика (все то, что у англичан называется night table), в них ставились стеклянные или фаянсовые «горшки или стаканы уринальные» (мужские и женские). Ночные столики были невелики по размерам и очень часто имели не створчатую, а раздвижную дверку. С внешней стороны кухонного окна укрепляли холодный шкаф — деревянный ящик с круглыми дырками для проветривания, в нем держали провизию. Запасы провизии хранили в ледниках, находившихся в подвалах домов, в специальных деревянных срубах или, чаще, в отдельно стоящих погребах. Мода и увлечения дворянского сословия XIX века Мужская одежда 1800-е годы, словно считаясь с календарным началом века: подавляющее большинство дворян сняло парики и облачилось во фраки, жилеты и длинные панталоны. Фраки, впоследствии ставшие только черными, в то время были разноцветными и до середины XIX века служили самым обычным одеянием имущих горожан. Черный фрак был костюмом выходным – для визитов, посещения клуба или театра. Однако в середине XIX века фрак постепенно стал вытесняться сюртуком – одеждой без выема спереди и длинных фалд сзади. Со временем сюртук становился все более просторным и долгополым, напоминая современное пальто. К концу XIX века на смену сюртуку приходит пиджак. Этот английский вид мужской одежды появился в России еще в середине XIX века, являя собой поначалу одежду не вполне солидную и более приличествующую молодому человеку. Во второй половине XIX века в моду вошла тужурка – домашняя или форменная куртка, застегивающаяся до самого ворота. В тужурки с 1860-х годов облачились студенты и офицеры. Неформенная тужурка считалась костюмом демократическим. Панталоны и брюки часто носились со штрипками, или стремешками, – тесемками, охватывающими ступню под обувью, что ныне употребляется только в военных и спортивных костюмах Несколько слов о воротничке и галстуке. В литературе XIX века слово «воротничок», то есть узкая полоса ткани, пришитая или прикрепленная к вороту сорочки. Иногда воротничками назывались и рюши на жабо – длинные оборчатые обшивки вокруг ворота и на груди мужской сорочки. В мужском гардеробе дворянина XIX века играл и галстук. «Галстук» в переводе с немецкого – шейный платок, таким он и был поначалу, служившим изначально предметом обогревания. Постепенно он превращался в предмет украшения, но сначала в этой роли представлял собой косынку, завязываемую спереди пышным бантом или узлом, концы которого расходились в разные стороны или прятались под жилет. В качестве верхней, уличной одежды мужчины носили, прежде всего, шинели. Если сегодня шинель – непременно форменное пальто, то в старину она могла быть и обычной суконной верхней одеждой, не связанной с военной или гражданской службой. Понятия «шинель» и «пальто» (как верхняя уличная одежда) в русской дореволюционной литературе четко не разграничиваются. Как пальто, так и шинель иногда снабжались одной или несколькими пелеринами – для тепла и защиты от непогоды. Постепенно «шинель» как вид гражданской одежды вытесняется привычным «пальто». Однако, долгое время пальто называлась и домашняя одежда, нечто вроде простенького сюртука. Но постепенно оно обрело две функции. А к последней четверти XIX века слово «пальто» получает современное значение, становясь как мужской, так и женской верхней одеждой. Верхней выходной одеждой издавна служил и плащ. В XIX веке плащом называлась верхняя широкая одежда, обычно без рукавов, надеваемая внакидку. В начале XIX века очки стали обязательной модной деталью мужского костюма, и многие европейские щеголи заказывали себе очки с простыми стеклами, чтобы придать себе ученый вид. При этом известны случаи, когда в российских учебных заведениях запрещалось употреблять очки даже тем молодым людям, которые страдали сильной близорукостью и действительно нуждались в очках. Один из лицейских друзей А. С. Пушкина, поэт Дельвиг, с горечью вспоминал об этом. Власти рассматривали очки как проявление дерзости. Молодые люди любили трости, в рукояти которых монтировались лорнеты или монокли. Поскольку в начале XIX века пользоваться лорнетом для разглядывания публики на гулянье или в театре считалось неслыханной дерзостью, то сочетание двух «дерзких» предметов (оптический прибор и трость) приобретало двойную символику. Трость тогдашнего модника позволяла отстоять свою честь не хуже, чем дуэльный пистолет, так что ничто не мешало ему «лорнировать» публику и понравившихся красавиц. Женская городская одежда Несомненное влияние на российскую моду XIX века оказали два открытия в истории мирового швейного дела. Первым было изобретение в 1801 году «жаккардовой» техники производства тканей, позволявшей получать полотно с любыми переплетениями нитей и сложным орнаментом. Вторым событием стало появление швейной машинки, получившей, правда, распространение лишь после 1850 года: именно тогда ее усовершенствованный вариант, созданный И. Зингером, в несколько лет приобрел мировую славу. В первые годы XIX века женская мода России не отличалась сложностью форм. В искусстве господствовал неоклассицизм с его законченностью и естественностью, получивший в российской моде наименование стиль ампир. В России этот стиль господствовал до конца 10-х годов XIX века. Тончайшие платья из батиста, кисеи, крепа, с завышенной линией талии, большим декольте и узким коротким рукавом российские модницы носили «подчас на одном лишь трико телесного цвета», поскольку «самая тонкая юбка отнимала у такого платья всю прозрачность». Мужчины-современники находили эту моду «недурной»: «и право, на молодых женщинах и девицах все было так чисто, просто и свежо. Не страшась ужасов зимы, они были в полупрозрачных платьях, кои плотно обхватывали гибкий стан и верно обрисовывали прелестные формы». Воцарение в моде нежных, легких одеяний изменило и косметику: модницы стали стремиться к «благородной» бледности, которая многие десятилетия считалась признаком хорошего вкуса. Пропагандисткой стиля «империя» в Петербурге стала французская портретистка Л. Е. Виже Лебрэн, некоторое время жившая в России. Она носила самые короткие по тем временам юбки и самые узкие, обтягивающие бедра платья. Наряды ее дополняли легчайшие шали, окаймленные античным орнаментом, лебяжьим пухом или мехом (мода a la russe). Всякого рода платья, блузки, кофты, юбки, разумеется, меняли свои фасоны чуть ли не каждое десятилетие, если не чаще, тем не менее, главные признаки свои сохранили и не требуют пояснения. Но некоторые виды женской одежды исчезли, напоминая о себе только в художественных произведениях. Дома женщины носили душегрейки – короткие (по пояс) теплые кофты, обычно без рукавов. Другое название такой кофты – телогрейка. Кацавейкой, или куцавейкой, называлась короткая распашная кофта без сборов и перехвата, с рукавами, подбитая мехом или ватой. Носили их преимущественно женщины пожилые. Капотом называлась широкая распашная одежда с рукавами, без перехвата в талии. Были домашние, были и уличные, теплые капоты. К концу ХIХ века капоты носить перестали. Наиболее распространенными в XIX веке видами верхней женской одежды были салоп и бурнус. Салоп представлял собой широкую и длинную накидку с прорезами для рук или небольшими рукавами. Особо ценился соболий салоп. Долгое время салоп считался признаком определенного достатка. Но постепенно салоп утрачивает свою притягательность и носить его становится признаком дурного тона, бедности и мещанства. К концу ХIХ века салопы выходят из моды. В отличие от салопа бурнус был короток, значительно короче платья, он заканчивался немного ниже талии, обычно имел ватную подкладку и рукава. Вошел в моду в середине XIX века. Однако, как и салоп, к концу XIX века бурнус выходит из моды, хотя портнихи, шившие женскую теплую одежду, еще долгое время назывались «бурнусницами». Выходным парадным костюмом считался роброн – широкое платье с округленным шлейфом. В случае траура, похорон к рукавам и воротничку женского платья подшивались плерёзы (от французского «плачущие») – особые нашивки, легко затем отпарываемые. Несмотря на траур, плерезы были непременно белыми. Иногда их нашивали на свою одежду мужчины. Нарядный шарф у женщин в начале XIX века назывался эшарп. На смену изысканной простоте тонких античных «шемиз» в 1810-1820 гг. пришли нарядно декорированные платья из тяжелых и плотных материй. Вернулся в моду и корсет, высоко поднимавший грудь и сильно перетягивавший талию. Облегающий лиф при покатой линии плеч, коло-колообразная юбка — типичный силуэт российской горожанки «пушкинской поры». Буфы, бейки, рюши, оборки, зачастую набитые ватой или волосом для утяжеления подола и законченности силуэта, — отличительные черты моды 1830—1840-х годов. Особо модными считались тогда плетенные из шелка-сырца французские кружева.Будучи предметом роскоши, они оставались недоступной мечтой для большинства провинциалок, а словечко «блондовый» вошло в русский язык как синоним слов «суетный», «модный, но никчемный». Узкий лиф на корсете российские модницы сочетали с широкими юбками и рукавами самых причудливых форм. Сложные формы рукавов диктовали особенности одежды для улицы, которая шилась достаточно свободной, прежде всего в верхней части. Исключительную популярность практически у всех горожанок любого достатка имели во второй трети XIX века накидки. Кружевные мантильи (длинные сзади и едва доходящие до талии спереди), заимствованные российской модой из Испании, служили украшением даже самому простенькому платью. Хозяйки и посетительницы столичных салонов носили особые воздушные покрывала, выполненные в сложной технике: рисунок создавался пушинками лебедят, вручную закрепленными на ткани. В провинции модницы копировали с большей или меньшей ловкостью сочетания цветов и фасоны столичных щеголих. Законодательницей мод являлась, как правило, губернаторша. Она же задавала тон цвету платьев. В 1830—1840-е годы женщины особенно любили «меланхолические» цвета (черный, серый, лиловый), оттенки же их получили самые невероятные названия: цвет «упавшей в обморок лягушки», «влюбленной жабы», «мечтательной блохи» или «паука, замышляющего преступление». Но если своим выходным туалетам провинциальные красотки уделяли очень много внимания, то дома, когда не было гостей, они могли ходить в старых халатах или кофтах, с папильотками в волосах или вовсе непричесанными. Особенно неизящной была в провинции повседневная обувь. Атласные, прюнелевые и лайковые башмачки, равно как и светлые тонкие чулки, носили лишь в больших городах, да и то по праздникам. Провинция довольствовалась обувкой попроще. Самые умелые рукодельницы вязали белые ажурные чулки из тонкой бумажной нити, но надевали их редко, разве что на балы. А в будние дни провинциалки ходили в серых грубоватых чулках и черных башмаках из козьей кожи, а также котах (тупоносных «лодочках») с красной оторочкой. И в столицах повседневная обувь женщин не отличалась изысканностью — те же плоские туфли на низком каблуке, украшенные разве что шнуровкой сбоку или пуговицей. Игры и другие увлечения Карточные игры занимали огромное место в жизни имущих и образованных слоев общества XIX веков. Нелегко объяснить корни этого сложного социально-психологического явления: тут и жажда острых ощущений, стремление отвлечься от скуки обыденной жизни, тяга к общению, но в первую очередь, конечно, возможность легкого и быстрого обогащения. Карточные игры разделялись на коммерческие и азартные. В первых требовался не только удачный расклад карт, но и расчет, соображение, своего рода талант – почти как в шахматах. Азартные зависели только от слепого случая. Характерно, что дворяне – офицеры и чиновники – увлекались преимущественно азартными играми – привлекало не искусство игры, а только выигрыш, притом крупный. Иногда играли не ради выигрыша, а ради проигрыша, проигрывали умышленно, дабы угодить партнеру, от которого зависели судьба, карьера, выгодная женитьба. Кроме игры в карты дворяне, как люди интеллигентные, практически все были увлечены театром, как домашним, так и профессиональным. Домашние театры имелись у многих владетельных дворян, для них строили специальные залы или даже здания. Развлечение было дорогим. Известны случаи, когда домашний театр доводил своего владельца до полного разорения. В начале XIX века на смену крепостным театрам пришло увлечение так называемыми «живыми картинами». В них участвовали хозяева и гости – обычно из числа молодежи. Живые картины представляли собой костюмированную инсценировку сцен из популярных произведений литературы или живописи и давали возможность продемонстрировать во всем блеске грацию их участников, поскольку были немыми Круг чтения В XIX веке российское дворяне разговаривали по-французски даже дома. Многие дворяне плохо владели русским языком, а некоторые вообще не понимали по-русски. Переписка велась также преимущественно на французском языке. Один из казнённых декабристов, Михаил Бестужев-Рюмин изучал русский язык во время своего заключения в Петропавловской крепости. Читали дворяне преимущественно зарубежных авторов, в литературе же на русском языке преобладали формы, заимствованные из иностранных языков. Переводная литература формировала в те годы пласт специфически женского чтения. В 1831 году П. А. Вяземский сформулировал свое известное определение специфики женского чтения: «Женщинам весело находить в романах лица, которых не встречают они в жизни. Охлажденные, напуганные живою природою общества, они ищут убежища в мечтательной Аркадии романов: чем менее герой похож на человека, тем более сочувствуют они ему; одним словом, ищут они в романах не портретов, но идеалов». Новый переворот в женском чтении произошел в 1830-1840-е годы, отразив существенные перемены в общественной атмосфере. Изменился стиль жизни молодых дворянок, можно сказать, сам ритм их жизни, и чтение в этом изменении сыграло едва ли не ключевую роль. Синхронное чтение модных новинок и последующее их обсуждение составляли сердцевину этого нового, казавшегося «прошлому женскому поколению» нелепым жизненного стиля. Но дело не только в этом. Чтение романов «из другой жизни» порождало в умах «самые глупые мысли», разрушало привычные представления о жизненном пути, предназначенном русской женщине, искушало возможностями «перемены участи». Можно только восхититься, как точно угадан Смирновой образ, столь важный для русской культуры середины XIX века: миловидная бесприданница-провинциалка сидит у окна «низенького деревянного домика», читает и «выжидает какого-нибудь льва». И все это наделали французские романы! В данном случае мы имеем дело с явлением, решительно отличавшимся от традиционного женского «чтения романов», к которому хотя и относились с подозрением, но считали чем-то вроде неизбежного зла. В 1840-1850-е годы сформировался очень важный для общественной атмосферы XIX века культурный тип — молодые женщины, много читающие, но почти исключительно западную, главным образом французскую, литературу и принципиально пренебрегающие отечественной литературой, да и отечественной действительностью тоже. С известной долей условности можно выделить две разновидности этого типа — «институтки» и «львицы». Первая разновидность неоднократно оказывалась в поле зрения литераторов, но остается в тени вполне определенное читательское поведение «институток». Выразительный образ «львицы», представления о скромности изменились. В каком-то смысле слова о «проповеди разврата» не лишены основания — явление, получившее в России название «жоржзандизм», включало в себя и крайний идеализм, и рассудочный цинизм, и борьбу за эмансипацию, и экстравагантное поведение. Т. П. Пассек, вспоминая о своих современницах, «ударившихся в разгул», высказала весьма важное суждение: «Новая, зарождавшаяся жизнь, как весенний воздух, проникая повсюду, не просветляла, а опьяняла головы. Под влиянием этого веяния чувствовалась подавленность воли и самобытности; чувствовалось, что есть жизнь другая, — и женщинам хотелось этой другой жизни; но какая она вне кутежа — они понять еще не могли, и не освобождались, а разнуздывались и доходили не до свободы, а до распущенности. Возмущение их было полно избалованности, каприза, кокетства. Эти травиаты не пропадут для истории. Они составляют веселую, разгульную, авангардную шеренгу, за которой выдвигается многочисленная шеренга молодых девушек и женщин в простой одежде, с лекциями в руках. Травиат, с упоительными балами и шумными оргиями, сменили академическая аудитория, анатомический зал, где девушки стали изучать тайны природы, забывая различие полов перед истинами науки». Таким образом, к середине XIX века сложилось определенное общественное представление о женском чтении — и сформировался культурный тип «читающей барышни», существенно отличный от тех «уездных барышень», которых Пушкин считал лучшими читательницами. Эта барышня читает много, и потому, что ее увлекает сам процесс чтения, и потому, что это модно, необходимо для успеха в обществе. Читает почти исключительно иностранные романы, французские прежде всего, — отечественная словесность считается второстепенной и отсталой. Для многих светских дам чтение новинок западной литературы было лишь приятным препровождением времени. Разумеется, и в середине века существовали во множестве серьезные, глубокие читательницы — но «интригу» проблем массового женского чтения создавало противоречие между невозможностью продолжать мириться с уготованной женщинам участью и опасностями чтения, дававшего «умственное образование», открывавшего новые варианты судьбы. Еще более драматично эта проблематика обнажилась во второй половине века, когда борьба за женскую эмансипацию, за новую женскую судьбу, в очень большой мере велась под знаком чтения. Заключение Быт и нравы дворян регулировали не только праздничное, но и будничное течение жизни. Самые обыденные моменты жизни дворян подчинялись правилам приличия: распорядок дня, одежда, обувь, еда " убранство интерьера", прием гостей, застолье и т.д. Эти правила были многочисленны. Они усваивались не без труда с ранних лет, в процессе воспитания под руководством опытных наставников. Светское поведение не ограничивалось знанием правил хорошего тона. Одна из основных функций этикета - сдерживать порывы, контролировать проявления эмоций и инстинктов. "Приличия - это то, что при личности, как показатель ее достоинства, состоящего в том, что она уважает личность и в себе, и в каждом другом человеке, сдерживая, обуздывая стихийные проявления собственной природы - биологической и социальной, - которые могут быть оскорбительны для другого". |