_Чичерин Б.Н., Собственность и государство. Борис Николаевич Чичерин Собственность и государство

• Название: Борис Николаевич Чичерин Собственность и государство
• Дата: 30.06.2020
• Размер: 1.34 Mb.
• Имя файла: _Чичерин Б.Н., Собственность и государство.docx
• Тип: Книга; #133328
• страница: 50 из 76

315. Сюда Лабулэ причисляет не только свободу совести, свободу промышленности и гарантии свободы лица, но и свободу печати, свободу товариществ в самом широком размере, свободу преподавания на всех ступенях, наконец, даже свободу муниципальную³¹⁶. И этим правам он придает безусловное значение. Он восстает против теории, соразмеряющей права государства с общественною необходимостью и признающей расширение свободы по мере развития. С этой точки зрения, говорит он, можно всегда отказать народу в свободе под предлогом, что он недостаточно зрел. Надобно, напротив, сказать, что государство вправе касаться личной свободы лишь настолько, насколько она нарушает свободу других. Здесь только можно обрести незыблемую основу, на которой можно построить общественное здание³¹⁷.

Очевидно, что эти границы слишком тесны. С одной стороны, свобода печати и свобода товариществ, касаясь политической области, бесспорно входят в круг ведомства государства. Едва ли можно отрицать и то, что свобода преподавания и свобода муниципальная, затрагивая самые существенные государственные интересы, не могут быть вполне предоставлены частной самодеятельности. Муниципальная свобода вовсе даже не принадлежит к области личных прав. С другой стороны, нет сомнения, что местные и временные условия требуют различного вмешательства государства в сферу частной деятельности. Безусловного правила тут установить нельзя, и государство всегда остается судьею этой границы. Становиться на иную точку зрения значит намеренно не понять изменяющихся потребностей истории и жизни; последовательно мы придем к отрицанию самого развития. По мнению Лабулэ, развитие состоит в том, что параллельно усиливаются и самодеятельность лиц, и деятельность государства в принадлежащей ему сфере, как будто это две независимые области, не имеющие между собою ничего общего. Между тем, в действительности, при постоянном взаимодействии обоих элементов, историческое развитие общества как единого целого попеременно ведет к преобладанию то одного, то другого. В своей односторонности Лабулэ возвращается к давно осужденным теориям XVIII века. Этим он думает достигнуть ясности мысли. И точно, односторонняя мысль может быть очень ясна, но единственно вследствие того, что она по своей ограниченности перестает быть верною.

Замечательнее сочинение другого писателя того же направления, именно, венгерского публициста Этвеша, на которого ссылается и Лабулэ. Его взгляды заслуживают внимания как характеризующие движение мысли в современную эпоху. Этвеш прямо становится на точку зрения нашего времени и признает, что существенная его задача заключается в разрешении противоположности между государством и обществом. Социалисты искали решения этой задачи в полном подчинении лица целому; но подобная система, уничтожая свободу, а вместе и возможность прогресса, идет наперекор самым первым потребностям человека; она неосуществима на деле. Поэтому надобно искать другого исхода, а именно: противоположность между государством и обществом может быть уничтожена, если государство будет устроено на тех же самых началах, которые служат основанием современного общества³¹⁸. Какие же это начала?

Исходною точкою для определения их Этвеш принимает два положения, по его мнению несомненные: во-первых, что человек никогда не смотрит на государство как на цель, а всегда видит в нем только средство для достижения своих личных целей; во-вторых, что никто для достижения своих целей не употребляет средств более отдаленных, пока он ближайших не признал недостаточными. Первое положение вытекает из того, что каждый по своей природе сознательно или бессознательно стремится к личному своему счастию, а в остальном видит только средство для достижения этой цели. К числу этих средств принадлежит и государство, которого цель следует искать не в идее, а в реальном начале, именно, в потребностях лица. В действительности так всегда и бывает, доказательством чему служит то, что властвующие в государстве всегда обращали его в орудие для своих личных интересов. Второе же положение ведет к тому, что государство должно рассматриваться только как восполнение того, что не может быть сделано иным путем. Этого нельзя сказать о тех целях, которые обыкновенно ему приписываются, как-то: осуществление нравственного закона, забота о благосостоянии, взаимная помощь. Все это может быть достигнуто и другими союзами. Государству же принадлежит единственно то, что достижимо не иначе как через его посредство и что притом составляет цель для всех и каждого из его членов. Такова безопасность (Sicherheit), под которою однако следует разуметь не одно только ограждение лиц и имущества от внешнего насилия, но охранение всех благ, принадлежащих лицу, духовных так же, как материальных. Таким образом, забота государства распространяется на все человеческие блага, но она заключается не в том, чтобы доставлять их гражданам, а в том, чтобы обеспечить им приобретенное собственными усилиями. А так как приобретение собственными силами возможно только под условием свободы, то главная цель государства состоит в охранении личной свободы граждан. Это и есть владычествующая идея современности. Осуществление этой идеи зависит не от того или другого образа правления; ибо, какое бы участие в правлении ни предоставлялось лицу, это участие во всяком случае ничтожно, и лицо остается безусловно подчиненным государственной власти. Поэтому единственная прочная гарантия личной свободы состоит в том, чтобы круг деятельности государственной власти был по возможности ограничен. Этвеш прямо даже полагает осуществление личной свободы в государстве целью новой цивилизации, в отличие от древней, которая, наоборот, подчиняла лицо государству³¹⁹.

Если мы взглянем на основания этого воззрения, то мы увидим в нем те же самые односторонние начала, которые господствовали в XVIII веке: признание лица исходною точкою и целью всего общественного развития и низведение всего остального на степень средства. Но от перенесения на реалистическую почву эти начала не сделались более верными. Несправедливо, что человек по своей природе имеет в виду только собственное счастие, а во всем остальном, в том числе и в государстве, видит только средства для достижения этой цели. Пожертвование жизнью за отечество есть факт, который прямо противоречит такому взгляду. Этвеш признает, что счастие человека состоит не в одних материальных, но и в духовных благах; а к числу этих благ принадлежит величие и благоденствие отечества, которое дорого каждому истинному гражданину, не в личных только видах, а как объективная цель, которой он готов приносить в жертву все, что ему наиболее ценно, даже самую жизнь. А так как в государстве воплощается идея отечества, то очевидно, что оно составляет для человека не только средство, но и цель. Факты показывают притом, что отечество для человека дороже, нежели те мелкие гражданские союзы, к которым он примыкает, как то сословия и общины. А потому государство никак не может рассматриваться лишь как восполнение последних. Ясно также, что нет никакого основания приписывать ему единственно такие цели, которые могут быть достигнуты исключительно им, а никаким другим союзом. Сам Этвеш приписывает государству заботу обо всех интересах человека; но он эту заботу ограничивает единственно их охранением или обеспечением. Но что такое обеспечение? С этим началом можно идти весьма далеко. Известно, что Фихте, отправляясь от обеспечения целей человека, последовательно пришел к чисто социалистическому государству. Когда под именем безопасности разумеется ограждение лиц и имуществ от насилия, то это понятно; но каким образом обеспечиваются человеку духовные блага? К этой категории, по признанию самого Этвеша, принадлежат религия, обычаи предков, воспоминания столетий, крепкая национальность (II, стр. 105). Само государство принадлежит к этим благам, а потому возможно большее ограничение его деятельности никак не может быть выведено из подобного начала. Еще менее можно все это свести к охранению личной свободы. Для этого надобно было бы доказать, что личная свобода составляет единственный источник всех человеческих благ; но сам Этвеш признает, что свобода получает настоящее свое развитие только в обществе, а потому обеспечивается усовершенствованием общественного состояния и прежде всего государства (стр. 182). Справедливо, что человек все лично ему принадлежащее должен приобретать сам, а не получать из рук государства, но есть и такие блага, которые он не может сам себе доставить и которые по самому своему свойству требуют совокупных усилий, а потому и вмешательства государства. Дело в том, что человеческое общежитие создается из двух противоположных начал, личного и общего. Отсюда и противоположность между обществом и государством. Задача как науки, так и практики состоит не в том, чтобы уничтожить одно в пользу другого, а в том, чтобы привести их к гармоническому соглашению, указавши каждому принадлежащее ему место и восполняя одно другим. Устроение же государства на началах, господствующих в обществе, столь же противоречит истинному его существу и ведет к таким же односторонним выводам, как и обратное устроение общества на началах, господствующих в государстве. Первая односторонность однако менее опасна, нежели вторая. Чрезмерное ограничение деятельности государства, чего едва ли следует ожидать на практике, может, имеет некоторые невыгодные последствия, но все же тут сохраняется коренное начало всякой деятельности и всякого развития — свобода. Напротив, распространение на общество начал, господствующих в государстве, и вследствие того чрезмерное расширение деятельности последнего, прямо ведет к подавлению свободы, а потому к уничтожению самого источника жизни и развития. Таков именно характер социализма. Мы видели уже ту идею государства, которую Лассаль считал достоянием рабочего класса. В противоположность индивидуалистической теории здесь гражданское общество как преходящий момент улетучивается в государстве. Последнее является представителем солидарности интересов, общности и взаимности развития, начал, которые должны заменить недостаточную по своей природе личную деятельность. Государство в борьбе человека с природою должно вести его к высшему развитию и к свободе. В одиночестве человек беспомощен; только соединяясь с другими, он может победить бедность, невежество, бессилие, бедствия всякого рода, одним словом, все, что делает человека несвободным, и это соединение людей осуществляется именно в государстве, которого цель состоит поэтому не в том, чтобы защищать свободу и собственность отдельного лица, а в том, чтобы поставить лицо в такое положение, где бы оно могло достигнуть высшего развития. Государство призвано воспитать человеческий род к свободе; в этом состоит нравственное его существо, его истинная и высшая задача³²⁰.

Как видно, Лассаль, развивая эту теорию, также ставил себе целью свободу. Но под этим словом он понимал вовсе не то, что разумеется под ним обыкновенно. Свободою он называл не истекающее из воли начало личной самодеятельности, а избавление человека от гнета внешних условий. Ясно однако, что последнее может быть уделом и рабов. И точно, люди, которые сами по себе ничего не значат и которые все приобретают только в государстве и через посредство государства, находятся в положении рабов. Они подлежат вечной опеке. Нужды нет, что по теории лицо порабощается не частному человеку, как в гражданском рабстве, а целому обществу, которого каждый сам состоит членом: мы знаем, что общество как целое есть не более как идея и что в действительности общественная власть всегда предоставляется известным лицам. Самое демократическое устройство ведет лишь к тому, что Властвует большинство, которое при всепоглощающей силе государства беспрепятственно может поработить себе меньшинство и вымогать из него все, что ему угодно. В этом и заключается вся сущность социализма. Лассаль даже весьма откровенно в этом признается. Не только от государства требуется, чтобы оно всю свою мысль и деятельность обратило на улучшение положения низшего класса, но работникам прямо объявляется, что государство есть их союз, что оно принадлежит им, а не высшим классам, ибо они составляют 96 процентов всего народонаселения³²¹. Они прямо призываются к тому, чтобы посредством всеобщей подачи голосов взять власть в свои руки и, орудуя ею, обратить государственные средства в свою пользу. Государственные же средства, по социалистической теории, обнимают собою все, что ныне составляет достояние частных лиц. У последних не остается ничего своего. У них отнимается собственность, ибо орудия производства должны перейти в руки государства. У них отнимается свобода, ибо всякая частная деятельность для них заперта: они волею или неволею принуждены делаться чиновниками государства, вполне зависимыми от своего начальства и без всякой возможности выбора. Если владычествующая партия может утешать себя тем, что, держа власть в своих руках, она извлекает из нее пользу, то меньшинство, которое лишено и этой выгоды, находится уже в состоянии полного порабощения. Частное рабство в сравнении с таким положением может представляться завидным состоянием. В последнем есть по крайней мере личные нравственные связи, которые смягчают жесткость юридического отношения и делают подчас положение раба даже привольным. Социалистическое же устройство душит человека со всех сторон, запирая ему всякий исход.

Таков неизбежный результат поглощения личности государством, поглощения, которое лежит в основании всех социалистических теорий. Те, которые в избежание этого исхода заменяют государство обществом, как Шеффле, или даже проповедуют анархию, как Прудон, сами не понимают, что говорят. Социалистический порядок в отличие от экономического состоит в замене личной собственности общею и частного производства — общественным. Для этого требуется известная организация, которая притом должна быть единою, ибо при разделении труда различные отрасли должны действовать согласно, и каждая из них служит органом общества как цельного организма; организованное же общественное единство и есть государство. Поэтому как скоро мы личную деятельность и личный интерес хотим заменить общественными началами, так мы неизбежно приходим к всемогуществу государства, а с тем вместе к отрицанию человеческой свободы.

К тому же результату приходят и те социал-политики, которые, не выставляя точно формулированной социалистической программы, ограничиваются неопределенным расширением деятельности государства, или общества, во имя все возрастающих нравственных требований. Таков, как мы видели, Иеринг. Тут вместо более или менее ясной цели представляется полный туман, который заслоняет от нас картину будущего. Но и здесь порабощение лица государству сознательно или бессознательно является конечною целью, к которой направлена вся теория. К этому ведет требование, чтобы с частными правами соединялись нравственные обязанности, которые по воле общества могут получить принудительный характер. Еще более к этому ведет возведение частного права на степень общественного и понимание частной деятельности как общественной должности, начала, распространенные во всей этой школе. Отрицание частного права как такового есть уничтожение именно той сферы, которая предоставляется свободе лица; смешение же нравственности с правом есть поражение свободы в самом заветном ее тайнике, в области совести, откуда истекает весь внутренний мир человека. Таким образом, лицо и во внешних своих отношениях, и во внутренних своих помыслах обращается в орудие общества. Мы видели, как у Иеринга измученный и изнемогающий под бременем царь земли восклицает, наконец, что он устал быть вьючным скотом общества, и требует себе хотя малейшей области, где бы он мог быть свободен, и как хозяин этого вьючного скота, налагая на него все большую и большую ношу, безжалостно отвечает ему, что таких границ нет и что никто их не укажет. Всего любопытнее то, что все это совершается для блага того самого лица, которое издыхает под бременем, и притом во имя нравственности, которой неотъемлемое условие есть свобода и которая без свободы исчезает или извращается в противоположное. Бесконечное внутреннее противоречие, лежащее в основании всего этого воззрения, обнаруживается здесь вполне.

Напрасно думают избежать этих последствий, прибегнув к началу пользы и требуя, чтобы в каждом данном случае взвешивались противоположные доводы и на этом основании решалось, что полезнее: взять ли известное дело в руки государства или предоставить его частным лицам³²²? Мы видели уже, что взвешивать доводы можно только имея какое-нибудь общее мерило; если же мерила нет, то мы теряемся среди хаоса разнородных соображений, и все окончательно сводится к личному вкусу. При таких условиях нет ничего легче, как по влечению сердца предъявлять требования, прямо ведущие к уничтожению свободы, как делают социал-политики, которые возлагают на государство осуществление нравственных начал в экономической области. Какая польза в том, что существующие условия жизни представляют, по признанию самих защитников этой теории, неодолимые препятствия практическому приложению их идеала и что вследствие этого осуществление его отдаляется в неопределенное будущее? Важно то, что этот идеал имеется в виду и что мы, по теории, должны идти к нему, а не к чему-нибудь другому. Раз мы двинулись по этому пути, требования общества и государства, как говорит нам Иеринг, будут все возрастать, и лицо неизбежно превратится, наконец, в вьючного скота, издыхающего под бременем. Раньше или позднее совершится с ним этот процесс, это зависит единственно от благоусмотрения государства, которое одно имеет здесь решающий голос ибо, по учению социал-политиков, также как и социалистов, государство есть все и может вступаться во все. Это высказывается ими с полною откровенностью: "как скоро государство, — говорит Брентано, — есть действительно устроение народа, и правительство — естественный центр народной жизни, то не может быть речи о вмешательстве государства, когда государство исполняет народную волю. Ибо ни о каком человеке, действующем сообразно с своею волею, нельзя сказать, что он, не имея на то права, вступается в свои собственные дела. Термин "государственное вмешательство" предполагает поэтому такое состояние государства, каким оно не должно быть, государство, которое есть нечто другое, нежели устроение народа, правительство, которое не составляет естественного средоточия народной жизни, оба нечто народу чуждое"