Последнее письмо от твоего любимого. последнее письмо твоего. Чарльзу ты написал мне ту самую записку, с которой все началось

• Название: Чарльзу ты написал мне ту самую записку, с которой все началось
• Анкор: Последнее письмо от твоего любимого
• Дата: 09.04.2023
• Размер: 2.65 Mb.
• Имя файла: последнее письмо твоего.rtf
• Тип: Документы; #1047736
• страница: 12 из 26

11

Дорогой Д… знаю, я вела себя как полная дура, прости меня. Завтра ты приедешь домой, но меня уже не застанешь. Мы с Дэвидом собираемся пожениться в ***, и ты меня больше никогда не увидишь. В глубине души я все еще люблю тебя, но Дэвида я люблю сильнее.

Прощай, Г.

Женщина — мужчине, в письме

Он увидел их через окно, даже в этот летний вечер запотевшее от пара. Сын сидел за ближайшим к окну столиком и, болтая ногами, читал меню. Он на секунду остановился, разглядывая длинные руки и ноги мальчика и отмечая, что его фигура стала более худощавой и угловатой, ушла детская пухлость. Энтони подумал о том, каким сын станет, когда вырастет, и его сердце сжалось. Держа под мышкой подарок, он вошел в кафе.

Место встречи назначила Кларисса — большое, шумное заведение, официантки одеты в старомодную униформу и белые передники. Она называла его «кондитерской», как будто стесняясь произносить слово «кафе».

— Филлип!

— Папа!

Энтони остановился рядом со столиком, удовлетворенно подумав о том, что мальчик улыбнулся, едва завидев его.

— Кларисса, здравствуй, — спохватился он.

Она выглядела куда менее сердитой, чем обычно, сразу же заметил он. Последние несколько лет Энтони постоянно испытывал чувство вины, глядя на ее вечно напряженное лицо, а теперь она смотрела на него с любопытством: так наблюдают за незнакомцами, от которых не знаешь, чего ожидать, — пристально и с безопасного расстояния.

— Прекрасно выглядишь, — заговорил он.

— Спасибо.

— Как же ты вырос! Господи, мне кажется, ты дюйма на четыре вымахал за эти два месяца.

— За три месяца, — поправила его Кларисса. — Да, в этом возрасте дети быстро растут, — с хорошо знакомым ему легким укором в голосе добавила она, поджав губы.

На мгновение Энтони подумал о губах Дженнифер: кажется, он никогда не видел, чтобы у нее было такое выражение лица, — возможно, она просто от природы не способна на такую гримасу.

— А ты как… нормально? — спросила она, наливая ему чай.

— Более чем, спасибо. Много работаю.

— Как всегда.

— Ну да. Как дела, Филлип? Как в школе? — спросил Энтони, но сын не мог оторваться от меню.

— Ответь отцу, — строго сказала Кларисса.

— Нормально.

— Вот и хорошо. Как оценки?

— Вот его табель, я подумала, вдруг ты захочешь посмотреть. — Она порылась в сумочке и достала тонкую папку.

Энтони с неожиданной для самого себя гордостью пролистал табель: «достойное поведение», «рвение в учебе».

— А еще он капитан футбольной команды, — с нескрываемым удовольствием сообщила Кларисса.

— Какой молодец! — потрепав сына по плечу, воскликнул Энтони.

— Он делает домашнее задание каждый вечер, я за этим строго слежу.

Филлип не поднимал глаз на отца. Неужели Эдгар уже занял его место, заполнил ту пустоту, которая существовала в жизни мальчика? Играет с ним в крикет? Читает ему вслух? Энтони помрачнел и, глотнув чая, попытался взять себя в руки.

— Самое большое блюдо пирожных, пожалуйста, — подозвав официантку, попросил он. — У него скоро день рождения.

— Аппетит перед ужином испортит, — запротестовала Кларисса.

— Ну ладно тебе, день рождения — только раз в году, — отмахнулся Энтони, и она отвернулась, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не наговорить лишнего.

Кафе постепенно заполнялось людьми, гул голосов становился все громче. Наконец принесли пирожные в серебряной менажнице. Мальчик с восторгом посмотрел на пирожные и вопросительно взглянул на отца, прежде чем взять.

— Мне предлагают новую работу, — сообщил Энтони, чтобы хоть как-то разрядить напряженную обстановку.

— В «Нэйшн»?

— Да, но в Нью-Йорке: наш корреспондент при ООН уходит на пенсию, и его место предложили мне. Контракт на год, они оплачивают квартиру в центре города.

Когда Дон сообщил Энтони об этом предложении, сначала тот просто не поверил. Неужели они настолько верят в него, как говорит Дон? Если он их, конечно, правильно понял. Вполне возможно, что через год ему снова придется сорваться с места.

— Очень мило. — Кларисса взяла маленькое пирожное с кремом и положила его себе на тарелку.

— Немного неожиданно, но это отличный шанс.

— Ну да, конечно. Ты ведь всегда любил путешествовать.

— Дело не в путешествиях, я буду работать в городе.

Когда Дон сообщил ему об этом, Энтони испытал нечто похожее на облегчение. Предложение нешуточное — совсем другая зарплата, а значит, Дженнифер тоже сможет приехать, и они вместе начнут новую жизнь. А если она вдруг не захочет уехать с ним, то у него, по крайней мере, останется путь к отступлению, но об этом Энтони старался не думать. Каждый уголок Лондона теперь неумолимо напоминал ему о Дженнифер, со всех сторон на него глядели воспоминания о встречах с ней.

— В любом случае я собираюсь несколько раз в год приезжать в город и, несмотря на то, о чем ты просила, хотел бы иметь возможность писать Филлипу письма.

— Ну, не знаю…

— Мне бы хотелось рассказывать ему, как я живу в Америке. Возможно, он даже сможет приехать ко мне в гости, когда немного подрастет.

— Эдгар считает, что для всех нас будет лучше, если мы не будем усложнять ситуацию. Ему не нравится… беспорядок.

— Эдгар ему не отец.

— Он ему отец намного больше, чем ты.

Родители сердито уставились друг на друга. Филлип смотрел на лежащее на тарелке пирожное, но не решался притронуться к нему.

— Давай не сейчас. Вообще-то, у Филлипа завтра день рождения. Ну что, малыш, — резко сменив тон, обратился он к сыну, — полагаю, тебе охота получить свой подарок?

Мальчик молчал. Господи, подумал Энтони, что же мы с ним делаем?! Он наклонился и достал из-под стола большую красивую коробку.

— Можешь открыть в день рождения, если хочешь, но мама сказала, что вы… что вы все завтра куда-то собираетесь, поэтому я подумал, может быть, тебе захочется посмотреть сразу, — сбивчиво пробормотал он, протягивая сыну подарок.

Филлип взял коробку и осторожно взглянул на мать.

— Хорошо, можешь открыть сейчас, завтра у тебя не будет времени, — натянуто улыбаясь, разрешила она. — Прошу меня простить, мне надо отлучиться.

Кларисса пробиралась между столиков в сторону дамской комнаты, а Энтони смотрел ей вслед, гадая, сильно ли задела ее перепалка. Может, она вообще пошла к телефону-автомату, чтобы позвонить Эдгару и пожаловаться на своего безрассудного бывшего мужа?

— Ну что же ты, открывай, смелее, — подбодрил он сына.

Без постоянно контролирующего взгляда матери Филлип стал вести себя чуть поживее. Он разорвал коричневую оберточную бумагу и замер от восхищения, увидев, что оказалось в коробке.

— Это «Хорнби», [12] самая лучшая, какая только есть. А это «Летучий шотландец», слышал про такой?

Филлип ошарашенно кивнул.

— Там прилагаются еще запасные пути и человечки, которых можно посадить в здание вокзала, — вон в том пакете. Сможешь сам собрать?

— Попрошу Эдгара помочь, — ответил мальчик.

Энтони показалось, что его ударили ниже пояса, но он постарался взять себя в руки — ведь ребенок-то ни в чем не виноват.

— Да, — процедил он, плотно стиснув зубы, — он наверняка поможет.

Отец и сын некоторое время молчали, а потом Филлип вдруг схватил пирожное и с нескрываемым удовольствием запихнул его в рот. Потом взял еще одно, с шоколадным кремом, и быстро подмигнул отцу, прежде чем съесть и его.

— Так ты все-таки рад видеть папу?

Филлип залез к нему на колени и прижался щекой к груди. Энтони обнял его, крепко прижал к себе, вдыхая запах его волос, ощущая инстинктивное притяжение, которое так долго пытался отрицать.

— Тебе уже лучше? — с улыбкой спросил мальчик, слегка отстраняясь, и Энтони заметил, что у него выпал передний молочный зуб.

— Прости, что ты сказал?

— Мама сказала, что ты был сам не свой, поэтому и не писал, — объяснил Филлип, доставая из коробки паровозик.

— Вот как… Да, мне гораздо лучше.

— А что с тобой случилось?

— Пока я был в Африке, там происходили очень… очень неприятные вещи. Меня это сильно расстраивало. Я заболел, а потом повел себя очень глупо и много выпил.

— Да, и правда глупо.

— Да-да. Так и есть. Я так больше не буду.

К столику подошла Кларисса. Вздрогнув от неожиданности, Энтони повернулся к ней и увидел, что у нее слегка покраснели нос и глаза. Он попытался улыбнуться ей, она вымученно улыбнулась в ответ.

— Ему понравился подарок, — сказал Энтони.

— Боже мой! Ничего себе подарок! — ахнула Кларисса, глядя на то, как сын в полном восхищении разглядывает сверкающий паровозик. — Филлип, надеюсь, ты не забыл сказать спасибо?

Энтони положил Клариссе пирожное, взял одно себе, и они снова замолчали, как будто напряженно пытаясь позировать для семейного фотоальбома.

— Разреши мне писать ему, — наконец нарушил молчание Энтони.

— Энтони, я пытаюсь начать новую жизнь, — прошептала она умоляющим тоном. — Начать все сначала.

— Это всего лишь письма. Как письмо может усложнить вам жизнь?

Они посмотрели друг другу в глаза, слегка наклонившись над пластиковым столиком. Рядом их сын вертел колеса нового паровозика и что-то довольно бормотал себе под нос.

Дженнифер развернула оставленную Лоренсом на столе газету и открыла на следующем развороте. Он стоял в коридоре перед зеркалом и поправлял галстук.

— Не забудь, что мы сегодня ужинаем у Хенли. Жены тоже приглашены, так что начинай думать, что надеть. Дженнифер, ты меня слушаешь? — раздраженно повысил он голос. — Сегодня вечером. Столы поставят в шатре.

— Я думаю, целого дня вполне достаточно, чтобы выбрать платье, — отозвалась она.

— Чего это ты вдруг? — нахмурившись, спросил он, зайдя на кухню и заметив в руках у Дженнифер газету.

— Газету читаю.

— А тебе-то это зачем? Журналы вовремя не пришли?

— Просто… просто я подумала, что надо почитать новости. Узнать, что происходит в мире.

— Ничего из того, что происходит в мире, тебя, моя дорогая, не касается! — отрезал Лоренс, не обращая внимания на миссис Кордозу, которая мыла посуду и делала вид, что не слышит, о чем идет разговор.

— Сейчас я читаю о судебном процессе по поводу «Любовника леди Чаттерлей», [13] — медленно, с вызовом произнесла Дженнифер, не отрываясь от газеты. — Вообще-то, очень увлекательно! — провозгласила она и тут же почувствовала, что эта тема мужу неприятна. — Понять не могу, чего все так носятся с этим процессом. Ведь речь идет всего лишь о книге. Насколько я поняла, там просто история любви мужчины и женщины, что тут такого?

— Конечно, тебе этого не понять! Это же пропаганда разврата! Монкрифф прочел книгу и сказал, что она верх неприличия.

Миссис Кордоза принялась с удвоенной силой тереть сковородку, тихонько напевая себе под нос. На улице поднялся ветер, за окном по воздуху пронеслось несколько листьев имбирного дерева.

— Мы должны иметь право делать такие выводы самостоятельно, мы же все взрослые люди. Те, кто считает эту книгу оскорбительной, могут ее просто не читать.

— Вот как. Понятно. Сделай мне одолжение, не пытайся блистать своим доморощенным интеллектом на сегодняшнем ужине, договорились? Люди не оценят, если женщина начнет разглагольствовать о том, в чем она совершенно не разбирается.

— Что ж, тогда я попрошу Фрэнсиса дать мне почитать книгу, — набравшись храбрости, ответила Дженнифер. — Чтобы разбираться в том, о чем говорю. Устроит? — с вызовом спросила она и так сильно стиснула зубы, что левая скула слегка задрожала от напряжения.

— Последнее время ты по утрам сама не своя, — пренебрежительно бросил ей Лоренс, забирая свой дипломат. — Надеюсь, вечером ты будешь более покладиста. Если на тебя так влияет чтение газет, то, похоже, придется распорядиться, чтобы их доставляли не сюда, а ко мне в офис.

Дженнифер не встала со стула, чтобы, как обычно, поцеловать его на прощание, а лишь, прикусив губу, смотрела в газету до тех пор, пока не хлопнула входная дверь, возвещая, что муж наконец-то ушел на работу.

Последние три дня она потеряла сон и аппетит. Ей было не заснуть до самого утра, она неподвижно лежала в постели, ожидая, что небеса вдруг разверзнутся и раздастся глас Божий. Медленно, но верно внутри ее нарастала тихая ярость: внезапно она стала смотреть на Лоренса глазами Энтони и пришла к выводу, что их мнения совпадают. Затем ее охватила ненависть к Энтони — как он мог заставить ее относиться так к собственному мужу! — а потом бессильная ярость из-за того, что не может сказать ему об этом. По ночам она вспоминала руки Энтони, его губы, на рассвете представляла, как они занимаются любовью, заливаясь румянцем смущения. Однажды, в отчаянной попытке положить конец всем этим мучениям, она повернулась к мужу, закинула свое белоснежное бедро на его тело и попробовала разбудить поцелуями. Но он с отвращением посмотрел на нее, спросил, что это взбрело ей в голову, а потом просто-напросто оттолкнул и отвернулся к стене. Она тихо плакала в подушку от унижения.

В эти бессонные часы, наполненные ядовитой смесью желания и чувства вины, Дженнифер перебирала в уме все возможные варианты: можно уйти от мужа, как-то справиться с чувством вины, пережить потерю денег и семейный позор. Можно продолжать встречаться с любовником, найти какой-то уровень, на котором они с Энтони смогут быть вместе, жить двойной жизнью, ведь леди Чаттерлей наверняка не первая и не последняя. В их кругах только и говорят о том, кто кому и с кем изменяет. Можно положить всему конец и стать примерной женой. Раз с ее браком что-то не так, значит она просто недостаточно старалась, это ее вина. Тем более с подобными проблемами вполне можно справиться, по крайней мере, так пишут в женских журналах: надо просто быть немного ласковее, больше любить его, стараться выглядеть как можно лучше. Как говорила ее мама, «от добра добра не ищут»…

Подошла очередь Дженнифер.

— Успеете отправить это письмо вечерней почтой? И еще, проверьте, пожалуйста, мой абонентский ящик: Стерлинг, номер тринадцать.

С того вечера в «Альберто» она ни разу не приходила сюда, убеждая себя, что так будет лучше. Все зашло слишком далеко, превращаясь в куда более серьезную историю, чем ей бы того хотелось. Надо немного остыть и подумать спокойно на трезвую голову. Но после утренней ссоры с мужем она не смогла устоять перед искушением и на скорую руку, закрывшись в гостиной, пока миссис Кордоза пылесосила, написала ему письмо, в котором просила понять ее. Написала, что не знает, как быть: она не хочет причинять ему боль… но жизнь без него просто невыносима.

Я замужем. Мужчине гораздо легче уйти от жены, чем женщине — от мужа. Сейчас я кажусь тебе идеальной. Ты видишь во мне лишь мои самые лучшие стороны, но я знаю, что наступит день, когда все изменится. Я не хочу, чтобы ты увидел во мне те черты, которые презираешь в других людях.

Письмо вышло сбивчивым и запутанным, в спешке она писала небрежно и неровно.

Служащая почты взяла у нее письмо, ненадолго ушла, а затем принесла ей другое.

Сердце до сих пор замирало, стоило ей увидеть его почерк, его слова, столь искусно сплетающиеся в фразы. Иногда Дженнифер повторяла их наизусть, словно стихи. Нетерпеливо вскрывая конверт прямо у стойки, она слегка подвинулась, чтобы уступить место у окошка следующему клиенту. На этот раз слова оказались не такими, как она привыкла.

Никто не заметил, что, дочитав письмо, блондинка в голубом пальто слегка побледнела и схватилась за стойку, чтобы не упасть, — люди были слишком заняты бланками и посылками. Однако с ней произошла разительная перемена.

Еще немного постояв у стойки, она дрожащей рукой засунула письмо в сумочку и нетвердой походкой медленно вышла на залитую солнцем улицу.

Остаток дня Дженнифер бродила по центру Лондона, рассеянно разглядывая витрины магазинов. Не в силах заставить себя вернуться домой, она пыталась собраться с мыслями, блуждая по переполненным прохожими улицам. Спустя несколько часов она все-таки вернулась, в холле ее встретила миссис Кордоза с двумя платьями в руках.

— Вы не сказали, что желаете надеть на сегодняшний ужин, миссис Стерлинг. Я погладила эти два. Может быть, какое-то из них подойдет?

— Спасибо, — рассеянно поблагодарила Дженнифер и закрыла за собой дверь.

Персиковый солнечный свет, заливавший коридор, тут же померк, и в доме стало мрачно и серо. Она прошла мимо экономки на кухню. На часах почти пять — он, наверное, уже пакует чемоданы.

Дженнифер достала из сумочки письмо. Она перечитала его три раза, проверила дату: все сходится, сегодня вечером. Как он мог так быстро принять решение? Да как он вообще мог так поступить?! Она проклинала себя за то, что не зашла на почту раньше. Теперь она уже не может взмолиться, чтобы он передумал.

Я не такой сильный человек, как ты: когда мы с тобой познакомились, я думал, что ты хрупкое создание, которое нуждается в моей защите, а теперь я понимаю: все не так. Ты сильный человек, ты можешь продолжать жить, зная, что настоящая любовь возможна, но у нас никогда не будет на нее права.

Прошу, не осуждай меня за мою слабость. Для меня единственный способ пережить это — уехать туда, где мы никогда не увидимся, где меня не будут преследовать мысли, что я могу случайно встретить тебя с ним на улице. Мне надо оказаться там, где сама жизнь будет упорно заставлять меня забыть о тебе, гоня прочь мысли о тебе минуту за минутой, час за часом. Здесь этого не произойдет.

Сначала Дженнифер ужасно разозлилась на Энтони за то, что он поставил ей ультиматум, но ее тут же охватил жуткий страх, что он уедет. Как она сможет жить дальше, зная, что они больше никогда не увидятся? Как она сможет жить дальше, понимая, что потеряла?

Я решил согласиться на эту работу. В пятницу в 7.15 вечера я буду стоять на четвертой платформе на вокзале Паддингтон, и ничто в мире не сделает меня более счастливым, чем если у тебя найдется смелость уехать со мной.

Если ты не придешь, я пойму, что, несмотря на все наши чувства друг к другу, все-таки их недостаточно. Я ни в чем не упрекну тебя, дорогая. Знаю, последние недели были для тебя невыносимыми, и прекрасно понимаю, каково тебе. Я ненавижу себя за то, что стал причиной твоего несчастья.

Она слишком сильно открылась ему: не надо было признаваться в том, что она в замешательстве, что не спит по ночам. Если бы он не думал, что она так переживает, то не стал бы так поступать.

Помни, что мое сердце и мое будущее — в твоих руках.

Снова, снова эта поразительная нежность. Энтони не хочет видеть ее униженной, хочет защитить ее от ее же собственных чувств и поэтому предлагает ей простой выбор: уехать с ним или остаться здесь, зная, что он любит ее и ни в чем не винит. Он сделал для нее все, что мог.

Но как же можно принять судьбоносное решение за столь краткое время? Дженнифер подумала было поехать к нему домой, но вдруг его там не окажется? Потом решила пойти в редакцию, но испугалась, что ее увидит кто-нибудь из рубрики «Светская хроника», а затем напишет статейку и посмеется над ней или, чего доброго, опозорит Энтони. К тому же как уговорить его передумать? Ведь все, что он написал, — чистая правда. Другого выхода нет, он предложил ей единственно правильное решение.

— Звонил мистер Стерлинг, просил передать, что заедет за вами без пятнадцати семь. Он немного задерживается на работе, прислал водителя за смокингом.

— Да-да, — рассеянно отозвалась она и, внезапно ощутив жар и легкое головокружение, схватилась за перила.

— Миссис Стерлинг, с вами все в порядке?

— Да-да, не беспокойтесь.

— По-моему, вам нужно немного отдохнуть, — встревоженно предложила миссис Кордоза, аккуратно раскладывая выглаженные платья на кресле и принимая у Дженнифер пальто. — Набрать вам ванну? А я пока заварю вам чай, если хотите.

— Да… Наверное, да. Вы сказали — без пятнадцати семь? — спросила Дженнифер и, не дожидаясь ответа, пошла наверх.

— Миссис Стерлинг? Так какое вы наденете платье?

— О, понятия не имею! Выберите сами.

Дженнифер лежала в горячей воде, погрузившись в забытье, совершенно не понимая, что происходит. Я хорошая жена, повторяла она себе. Сегодня я пойду на прием, буду мила и обворожительна и не стану разглагольствовать о вещах, в которых ничего не понимаю.

Как там написал Энтони в одном из писем? Достойные поступки приносят удовольствие. Даже если сейчас ты этого не понимаешь.

Дженнифер вышла из ванны, расслабиться ей так и не удалось, надо срочно отвлечься. Внезапно ей захотелось просто принять снотворное и проспать следующие два часа. А еще лучше — следующие два месяца, мучительно размышляла она, снимая с крючка полотенце.

Выйдя из ванной, она увидела, что миссис Кордоза положила на кровать два платья: слева — синее платье цвета ночного неба, которое она надевала в день рождения Лоренса. Тогда они прекрасно повеселились в казино: Билл выиграл в рулетку кучу денег и угощал всех шампанским направо и налево. Она слегка перебрала, практически ничего не ела и с трудом держалась на ногах. Сейчас в тишине спальни Дженнифер вспоминала другие части вечера, о которых обычно намеренно не думала: о том, как Лоренс отругал ее за то, что она потратила слишком много денег на фишки. Она не думает, в какое неловкое положение его ставит, сердито ворчал он, пока Ивонна не подошла к нему и не заявила с очаровательной улыбкой, что нельзя быть таким скрягой. Он раздавит тебя, лишит тебя всего, что делает тебя тобой. Дженнифер вспомнила, как муж стоял в дверях кухни сегодня утром и презрительно смотрел на нее. «А тебе-то это зачем? Надеюсь, вечером ты будешь более покладиста».

Она взглянула на второе платье: бледно-золотистое кружево, воротник-стойка, без рукавов. Это платье было на ней в тот самый вечер, когда Энтони О’Хара отказался заняться с ней любовью.

И тут ей показалось, будто с ее глаз спала тяжелая пелена: она бросила полотенце, быстро оделась и начала вываливать на кровать вещи — нижнее белье, обувь, чулки. Господи, да что же берут с собой люди, когда уезжают навсегда?!

Плохо понимая, что делает, Дженнифер дрожащими руками вытащила с верхней полки шкафа чемодан и, открыв его, побросала туда все вещи, боясь, что если хоть на секунду остановится, то ничего не получится.

— Вы куда-то собираетесь, мадам? Помочь вам со сборами? — раздался за спиной голос миссис Кордозы, которая стояла в дверях с чашкой чая в руках.

— Нет… Нет… — прикрыв от неожиданности рот рукой, прошептала Дженнифер, пытаясь заслонить лежащий на кровати чемодан. — Я просто обещала принести миссис Монкрифф кое-что из вещей… То, что я больше не буду носить. Это для ее племянницы.

— В прачечной висит несколько платьев, которые вам уже не годятся. Хотите, принесу?

— Нет, спасибо, я сама.

— А как же ваше золотистое платье? — удивилась миссис Кордоза. — Вы ведь так его любите.

— Миссис Кордоза, прошу вас… Позвольте мне самой разобрать свои вещи! — отрезала Дженнифер.

— Простите, миссис Стерлинг, — растерянно пробормотала экономка и с обиженным видом удалилась.

Дженнифер расплакалась, рыдания сотрясали ее тело, уродливо искажая лицо. Она забралась на постель, сжала голову руками и завыла — вся ее жизнь висела на волоске. У нее в ушах зазвучал голос матери, а перед глазами встало ее оскорбленное лицо, когда она узнает, что дочь навлекла позор на всю семью. Прихожане в церкви будут шептаться и с наслаждением делиться последней сплетней. А ведь Дженнифер хотела детей, она думала, что появление ребенка смягчит Лоренса, сделает его менее холодным, подарит им радость и тепло. А что ее ждет теперь? Постоянные переезды с одной съемной квартиры на другую, Энтони все время будет на работе, а она будет сидеть дома, одинокая и никому не нужная в этой чужой стране. Она уже представляла, как Энтони, устав от ее неряшливого вида, присмотрит очередную замужнюю дамочку.

Я никогда не разлюблю тебя. Я никого не любил до тебя и никого не полюблю после.

Дженнифер наконец поднялась с кровати, увидела стоящую в ногах миссис Кордозу, вытерла глаза и нос и уже приготовилась просить прощения за свою резкость, но тут заметила, что пожилая женщина кладет в чемодан какие-то вещи.

— Я положила туда ваши туфли без каблуков и коричневые слаксы — их не надо гладить.

Дженнифер посмотрела на нее, все еще всхлипывая.

— А вот белье и ночная рубашка.

— Я… я не…

Миссис Кордоза молча продолжала складывать вещи в чемодан, заворачивая их в оберточную бумагу с той же нежностью и тщательностью, с какой матери купают новорожденных. Дженнифер завороженно следила за плавными движениями ее рук, перекладывающих вещи так, чтобы они занимали меньше места.

— Миссис Стерлинг, — не глядя на нее, заговорила миссис Кордоза, — я расскажу вам кое-что, о чем никогда не говорила. В Южной Африке, откуда я родом, есть обычай посыпать окна пеплом, когда у женщины умирает муж. Когда мой муж умер, я не стала этого делать. Более того, я отмыла окна так, что они сверкали. — Убедившись, что завладела вниманием Дженнифер, она продолжала складывать вещи: пришла очередь туфель, подошва к подошве, в тонких тканевых сумочках, пара белых теннисок, щетка для волос. — В юности я была влюблена в своего мужа, но он не был добрым человеком. Мы повзрослели, и с каждым днем он становился все более и более безразличным ко мне. Да простит меня Господь, но когда он внезапно умер, мне показалось, что я наконец-то обрела свободу… — Она замолчала, глядя на заполненный наполовину чемодан. — Если бы много лет назад кто-нибудь предложил мне уйти от него, я бы ушла. Думаю, тогда моя жизнь сложилась бы совсем иначе. — Миссис Кордоза положила последний сверток с одеждой в чемодан, закрыла крышку, защелкнула замки с обеих сторон от ручки и добавила: — Сейчас половина седьмого. Если вы помните, мистер Стерлинг заедет за вами без пятнадцати семь, — и с этими словами выпрямилась и вышла из комнаты.

Дженнифер взглянула на часы, потом на разбросанную повсюду одежду, вскочила с кровати, надела первые попавшиеся туфли, подошла к туалетному столику, пошарила в верхнем ящике — там она хранила спрятанными в чулке немного денег на черный день, засунула банкноты в карман и взяла несколько колец и ожерелий. Потом схватила чемодан и бросилась вниз по лестнице.

Миссис Кордоза ждала ее внизу с плащом в руках.

— Такси проще всего поймать на Нью-Кэвендиш-стрит. Можно, конечно, пойти на Портленд-плейс, но, по-моему, через нее обычно едет водитель мистера Стерлинга.

— Нью-Кэвендиш-стрит…

Женщины на мгновение замерли в шоке от происходящего, от того, на что они решились. Наконец Дженнифер сделала шаг вперед и порывисто обняла миссис Кордозу:

— Спасибо! Я…

— Я сообщу мистеру Стерлингу, что, насколько мне известно, вы ушли по магазинам.

— Да-да, спасибо вам!

С улицы повеяло вечерней прохладой. Воздух был наполнен предвкушением чего-то важного. Дженнифер, внимательно глядя под ноги, спустилась по лестнице и оглядела площадь. Как назло, ни одного такси. Схватив чемодан, она побежала по темной улице.

Она ощущала поразительное облегчение: больше не нужно быть «той самой миссис Стерлинг», не нужно одеваться, вести себя и любить только так, как положено. Совершенно неизвестно, где она окажется через год и что будет делать. Подумав об этом, Дженнифер чуть не рассмеялась от радости.

На улицах было полно народу, один за другим в сгущающейся темноте зажигались уличные фонари. Дженнифер бежала, чемодан бился о колени, сердце гулко стучало в груди. Почти без пятнадцати семь. Она представила себе, как Лоренс приезжает домой и раздраженно зовет ее, миссис Кордоза повязывает на голову платок и мимоходом замечает, что мадам, должно быть, забыла о времени, гуляя по магазинам. Пройдет еще полчаса, прежде чем он по-настоящему забеспокоится, а она к этому времени уже будет на платформе.

Я иду к тебе, Энтони, молча повторяла она про себя, и ее сердце разрывалось то ли от предвкушения, то ли от страха — наверное, от всего вместе.

По платформе туда-сюда шныряли люди, закрывая обзор. Иногда кто-нибудь останавливался прямо перед ним, приветственно махая рукой своим попутчикам, и тогда Энтони на мгновение отвлекался. Рядом с литой железной скамьей стояли его чемоданы, он в тысячный раз посмотрел на часы — почти семь. Если бы она решила прийти, то наверняка уже была бы здесь.

Он бросил взгляд на табло отправлений, потом на поезд, следующий до Хитроу. Держись, парень, сказал он себе, она обязательно придет.

— Сэр, вы едете на семь пятнадцать? — раздался из-за плеча голос проводника. — Поезд вот-вот отправится, если вы хотите уехать на нем, лучше пройти в вагон.

— Я кое-кого жду, — ответил Энтони, вглядываясь в турникеты перед выходом на платформу.

Какая-то старушка рылась в сумке в поисках билета, сокрушенно качая головой. По ней было видно, что в недрах ее сумочки далеко не впервые исчезают важные документы. Рядом с ней оживленно болтали друг с другом два носильщика. Больше около турникетов никого не было.

— Поезд ждать не станет, сэр. Следующий идет в девять сорок пять, если вам это поможет.

Энтони нервно шагал взад-вперед между двумя скамейками, пытаясь не смотреть на часы. Он вспомнил выражение лица Дженнифер в ту ночь в «Альберто», когда она сказала, что любит его. В ее словах не было ни капли лицемерия, лишь полная искренность — она просто-напросто не умела врать. Он не решался даже представить себе, каково это: каждое утро просыпаться рядом с ней, с радостью понимая, что она любит тебя, и иметь право любить ее в ответ.

Да, ставки высоки, и он решился рискнуть: письмо, которое он отправил ей, ставило ее перед выбором. В ту ночь он окончательно понял, что она права — больше так продолжаться не может. Оба они испытывали друг к другу настолько сильные чувства, что рано или поздно чувства эти превратятся в яд. Они станут презирать друг друга за неспособность сделать то, чего им обоим так хочется. В худшем случае, если она не придет, уговаривал он себя, я, по крайней мере, повел себя достойно. Но ведь этого не случится, она наверняка придет. Внутренний голос подсказывал ему, что она обязательно придет.

Энтони снова взглянул на часы, нервно пригладил волосы, напряженно разглядывая пассажиров, проходящих через турникет на платформу.

— Тебе выпал прекрасный шанс какое-то время пожить спокойно, — сказал ему Дон, а Энтони почему-то показалось, что редактор втайне испытывает облегчение, отсылая его на другой конец света.

Возможно, подумал он, возможно, ты прав, и, отойдя с дороги целой толпы суетливых бизнесменов, зашел в вагон. Узнаем через пятнадцать минут, так ли это.

Просто невероятно. Как только она дошла до Нью-Кэвендиш-стрит, небо сначала стало какого-то рыжеватого цвета, а потом потемнело, и начался дождь. Все такси, как назло, оказались заняты. Фары всех черных машин светили приглушенным светом, какие-то мистические пассажиры уже направлялись в свои пункты следования. В любом случае, Дженнифер встала у края тротуара и подняла руку. Ей хотелось закричать: «Разве вы не понимаете?! Это срочно! От этой поездки зависит вся моя жизнь!»

Дождь хлестал все сильнее, постепенно превращаясь в тропический ливень. Вокруг нее один за другим раскрывались зонтики, то и дело норовя уколоть ее. Дженнифер переминалась с ноги на ногу и вскоре промокла до нитки.

Минутная стрелка часов медленно подползала к семи, и радостное предвкушение превратилось в холодный комок страха: она не успеет. Лоренс в любую минуту может хватиться ее. Пешком ей тоже не добраться, даже если бросить чемодан.

Тревога накрыла ее огромной волной, мимо неслись машины, беззаботно обрызгивая грязью ее чулки.

Она посмотрела на какого-то прохожего в красной рубашке, и тут ее осенило. Дженнифер бросилась бежать, расталкивая людей на своем пути, впервые в жизни не думая о том, как выглядит со стороны. Миновав несколько знакомых улиц, она наконец-то добралась до клуба, оставила чемодан у лестницы и с развевающимися волосами сбежала вниз.

Фелипе стоял за барной стойкой и протирал стаканы. Кроме него и гардеробщицы Шерри, в клубе еще никого не было. Несмотря на тихо играющую фоновую музыку, в баре стояла мертвая тишина.

— Его здесь нет, леди, — произнес Фелипе, даже не взглянув на нее.

— Я знаю, — задыхаясь, с трудом вымолвила она. — Это очень важно. У вас есть машина?

— Возможно, а что? — не очень-то дружелюбно взглянул на нее бармен.

— Вы не могли бы отвезти меня на вокзал? На вокзал Паддингтон?

— Вы просите меня подвезти вас? — Он с удивлением посмотрел на ее промокшую одежду и волосы, с которых ручьями текла вода.

— Да-да! У меня всего пятнадцать минут. Прошу вас!

Фелипе пристально разглядывал ее. Дженнифер заметила, что перед ним стоит большой, наполовину пустой стакан скотча.

— Пожалуйста! Я не стала бы вас просить, но это очень важно. Я должна там встретиться с Тони. Послушайте, я вам заплачу! — взмолилась она, доставая из сумочки слипшиеся, мокрые купюры.

— Не нужны мне ваши деньги, — процедил сквозь зубы бармен, снимая с крючка за дверью ключи.

— Благодарю, благодарю вас… — прошептала она. — Скорее, у нас остается меньше пятнадцати минут.

Машина Фелипе стояла недалеко от бара, но пока они добрались до нее, он тоже успел изрядно промокнуть. Он не открыл ей дверь, поэтому она сделала это сама, с трудом закинув мокрый чемодан на заднее сиденье.

— Пожалуйста, поехали! — воскликнула она, убирая мокрые пряди с лица, но бармен сидел за рулем в задумчивости.

О боже, хоть бы он не успел выпить лишнего, взмолилась про себя Дженнифер. Пожалуйста, только не говори мне, что ты не в состоянии вести машину, что кончился бензин, что ты передумал.

— Пожалуйста, у нас мало времени! — изо всех сил сдерживаясь, попросила она еще раз.

— Миссис Стерлинг, я отвезу вас, но позвольте сначала задать вам один вопрос.

— Да?

— Мне надо знать… Тони — хороший человек, но…

— Я знаю, что он был женат. Я знаю про его сына. Я все знаю! — нетерпеливо перебила она его.

— Он куда более раним, чем вам кажется.

— Что?

— Не разбивайте ему сердце. Я никогда не видел, чтобы он так вел себя с женщиной. Если вы не уверены, если вам кажется, что вы можете передумать и вернуться к мужу, пожалуйста, не делайте этого.

Крупные капли дождя гулко стучали по крыше крохотной машины. Дженнифер положила руку Фелипе на плечо и уверенно сказала:

— Я… Я не такая, как вы думаете. Правда. Я просто хочу быть с ним. Я бросила все ради него. Кроме Энтони, мне никто не нужен, никто! — с жаром повторила она и чуть было не рассмеялась от страха и тревоги. — А теперь поехали, пожалуйста.

— Ладно, — согласился он, вдавливая педаль газа в пол так, что двигатель бешено взревел. — Куда едем? — спросил он, выезжая на Юстон-роуд и раздраженно барабаня по выключателю, — дворники почему-то отказали.

Дженнифер вдруг вспомнила о миссис Кордозе, которая до блеска надраила окна после смерти мужа, а потом вытащила из конверта письмо.

Моя дорогая, единственная моя!

Я говорил серьезно. Я пришел к выводу, что есть лишь один выход: кто-то из нас должен решиться на отчаянный шаг. Я правда так думаю…

Я решил согласиться на эту работу. В пятницу в 7.15 вечера я буду стоять на четвертой платформе на вокзале Паддингтон…

— Платформа номер четыре, — крикнула она. — У нас одиннадцать минут. Как вы думаете, мы…

НЕ ЖДУ, НЕ ПРИЕЗЖАЙ

Мужчина — женщине, которая ждала его из армии, в телеграмме

Лето 1964 года

Медсестра медленно шла по отделению, толкая перед собой тележку, уставленную аккуратными рядами бумажных стаканчиков с разноцветными таблетками.

— Господи, снова? — прошептала больная, лежавшая на койке 16-с.

— Ну-ну, мы ведь не будем капризничать, правда? — отозвалась медсестра, ставя стакан с водой на тумбочку рядом с койкой.

— Меня уже трясет от этих таблеток.

— Понимаю, но нам ведь надо как-то снизить давление, да, дорогая?

— Правда надо? А я не думала, что это так важно…

Сидевшая на стуле рядом с кроватью Дженнифер подала Ивонне Монкрифф стакан. Огромный живот подруги возвышался под одеялом, смотрясь нелепо на фоне ее в остальном стройной фигуры.

Вздохнув, Ивонна положила таблетки в рот, послушно проглотила их и насмешливо улыбнулась молоденькой медсестре, которая с довольным видом двинулась к следующей пациентке дородового отделения.

— Дженни, дорогая, сделай что-нибудь. Разработай план побега. Я не выдержу здесь еще одну ночь. Все эти стоны и крики, ты себе не представляешь, что тут творится.

— Я думала, Фрэнсис хотел положить тебя в частную клинику.

— Да, но это было до того, как они сообщили, что мне придется провести здесь несколько недель. Ты же знаешь, как он относится к деньгам. «Дорогая, ну зачем нам частная клиника, если здесь тебе совершенно бесплатно предоставят прекрасный уход? К тому же тебе будет с кем поболтать», — передразнила мужа Ивонна и, фыркнув, слегка кивнула на крупную веснушчатую женщину на соседней койке. — О да, конечно! У меня так много общего с Лило Лил. Тринадцать детей, тринадцать! Я-то думала, что трое детей за четыре года — это чересчур, но не тут-то было. По сравнению с ней я жалкая любительница.

— Я тебе кое-что принесла, — перебила ее Дженнифер, доставая из сумки журналы.

— О, «Вог»! Спасибо, милая, но его лучше забери обратно. Пройдет не один месяц, прежде чем я смогу влезть хотя бы в одно из этих платьев, так что лучше забери, а то буду тут обливаться горючими слезами. Закажу новый корсет, как только этот малыш уже наконец родится… Расскажи мне что-нибудь интересное.

— Интересное?

— Что будешь делать на этой неделе? Ты не представляешь себе, что значит оказаться запертой на неопределенный срок в четырех стенах, когда ты размером с кита, тебя заставляют есть молочный пудинг, а ты даже понятия не имеешь, что творится в мире.

— Да так… Ничего особенного, скукота… Вечером идем в посольство на коктейль. Я бы осталась дома, но Ларри настоял, чтобы я пошла с ним. В Нью-Йорке провели какую-то конференцию, говорят, асбест вреден для здоровья, поэтому Ларри хочет пойти и объяснить им, что он думает об этом господине Селикове, от него одни неприятности.

— А как же коктейли, наряды?

— Если честно, я бы лучше свернулась клубочком на диване в обнимку с «Мстителями». Сейчас слишком жарко, чтобы наряжаться.

— Ой, да не говори! Мне кажется, будто меня положили в маленькую духовку и закрыли крышку, — погладив себя по животу, поддержала ее Ивонна. — Кстати, слышала новость? Ко мне вчера Мэри Один заходила и рассказала, что Кэтрин и Томми Хаутон разводятся. Ни за что не угадаешь, как они представят дело в суде. «Отельный развод». То есть если он признает, что его застали в отеле с другой женщиной, тогда весь процесс пройдет куда быстрее, но это еще не все.

— Да ты что?! Рассказывай.

— Мэри говорит, что женщина, которая согласилась позировать для фотографий, и правда его любовница. Та самая, которая ему письма писала. Бедняжка Кэтрин думает, что он кому-то заплатил за эти письма. Она использует одно из тех писем как улику в суде, а он сказал ей, что письмо написал по его просьбе какой-то друг. Нет, ну ты слышала когда-нибудь о таких ужасах?!

— Кошмар…

— Остается молиться, что Кэтрин не придет в голову навестить меня. Я просто не выдержу и все ей расскажу. Бедная женщина, ведь все знают, кроме нее.

Дженнифер рассеянно листала журнал, мимоходом разглядывая рецепты и новые выкройки платьев. В какой-то момент подруга замолчала, и Дженнифер встревоженно посмотрела на нее и, положив руку на покрывало, спросила:

— Ты в порядке? Принести тебе что-нибудь?

— Приглядывай за ним, ладно? — спокойным голосом произнесла Ивонна, комкая опухшими пальцами край простыни.

— За кем?

— За Фрэнсисом. Любые неожиданные гости, женского пола разумеется, — объяснила она, отвернувшись к окну и не глядя на подругу.

— О, я уверена, что Фрэнсис…

— Дженни, просто сделай, как я прошу, хорошо?

— Конечно, — немного помолчав, ответила Дженнифер, разглядывая приставшую к юбке нитку.

— Ну ладно, а теперь расскажи, что ты сегодня наденешь, — сменила тему Ивонна. — Ох, жду не дождусь, когда снова смогу ходить в приличной одежде. Я тебе говорила, что у меня ноги так опухли, что стали на два размера больше? Еще немного, и придется выходить отсюда в резиновых сапогах.

— Чуть не забыла, — вставая, добавила Дженнифер и взяла в руки висевшую на спинке стула сумочку. — Вайолет обещала зайти к тебе вечером.

— О боже мой! Она же мне расскажет во всех подробностях о том, как у маленького Фредрика болит животик.

— Зайду завтра, если получится.

— Веселись, дорогая. Я бы все отдала за то, чтобы оказаться на коктейльной вечеринке, а не лежать тут, слушая нудные рассказы Вайолет, — вздохнула Ивонна. — Будь добра, передай мне вон тот номер «Куин», пока не ушла. Что ты думаешь о прическе Джин Шримптон? У тебя была похожая на том жутком ужине у Мейси Бартон-Хюльме.

Дженнифер зашла в ванную, заперла за собой дверь и скинула на пол халат. Она уже решила, что наденет вечером: платье-рубашку с воротничком-стойкой, из натурального шелка цвета хорошего кларета и шелковый палантин. Волосы уберет наверх и наденет рубиновые сережки, которые Лоренс подарил ей на тридцатилетие, а то он жаловался, что она слишком редко надевает их. По его мнению, раз он тратит на нее деньги, она должна хотя бы демонстрировать это окружающим.

Приготовив платье, Дженнифер решила сначала полежать в ванне, а потом накрасить ногти. Затем надо одеться, и к приходу Лоренса она уже почти закончит наносить макияж. Она открыла кран и посмотрела на свое отражение в зеркальном шкафчике с лекарствами, протерев запотевшее стекло. Вскоре оно снова запотело, но Дженнифер опять протерла его, продолжая разглядывать свое лицо. Потом открыла шкафчик и нашла то, что ей было нужно, среди множества коричневых бутылочек на верхней полке. Два валиума — и запить водой из стаканчика для зубных щеток. Она неуверенно взглянула на бутылочку с пентобарбиталом, но решила, что это чересчур — плохо сочетается с алкоголем, а Дженнифер определенно намеревалась выпить.

Она залезла в ванну, услышала, как внизу хлопнула дверь — миссис Кордоза вернулась из парка, — и погрузилась в убаюкивающую теплую воду.

Лоренс позвонил ей и сообщил, что задерживается. Дженнифер сидела на заднем сиденье. Эрик, его водитель, уверенно вел машину по раскаленным, пересохшим от жары улицам, пока они наконец не добрались до парковки перед офисом ее мужа.

— Желаете подождать в машине, миссис Стерлинг?

— Да, благодарю вас.

Молодой человек быстро взбежал по лестнице и исчез в вестибюле. Сама Дженнифер больше не появлялась у мужа на работе. В этой обстановке она смотрелась довольно странно: она, конечно, согласилась зайти поздравить персонал с Рождеством, но ей было неприятно находиться здесь. Его секретарша смотрела на нее с любопытством и осуждением, как будто Дженнифер что-то ей сделала. А может, так и есть? Последнее время она вообще плохо понимала, что делает.

Лоренс, в своем темно-сером твидовом костюме, вышел из офиса в сопровождении шофера. Даже в тридцатиградусную жару Лоренс Стерлинг одевался подобающе, считая новые веяния мужской моды совершенно недопустимыми.

— А, ты здесь, — равнодушно сказал он, открыв дверь и впустив в машину волну удушливого зноя, сел на заднее сиденье рядом с ней.

— Да.

— Дома все в порядке?

— В порядке.

— Приходили мыть лестницу?

— Да, сразу после твоего ухода.

— Хотел закончить к шести, но эти чертовы международные звонки… Вечно они звонят позже, чем обещают.

Дженнифер молча кивнула, понимая, что ответа от нее не требуется.

Машина медленно ползла по оживленной вечерней Мэрилебон-роуд, вдали, словно зеленый мираж, маячил Риджентс-парк. По сверкающим тротуарам туда лениво стекались стайки смеющихся и радостно болтающих девушек. С недавних пор Дженнифер начала ощущать себя старой матроной по сравнению с этими куколками, которые не носят корсетов, ходят в коротких, вызывающих юбках и ярко красятся. Казалось, им совершенно все равно, что подумают о них люди. Они всего на десять лет младше меня, размышляла Дженнифер, а такое впечатление, что я им в матери гожусь.

— Чего ты вдруг надела это платье? — неодобрительно спросил он.

— Я не знала, что оно тебе не нравится.

— Мне все равно. Просто я считаю, тебе лучше носить платья, в которых ты не выглядишь как… как скелет.

Опять он за свое… Ей казалось, что ее сердце защищено прочной фарфоровой скорлупой, но ему всегда удается найти способ задеть ее.

— Скелет? Спасибо. Боюсь, с этим я ничего поделать не могу.

— Не надо, Дженнифер. Вообще-то, ты могла бы побольше думать о том, как ты выглядишь. Намазала бы этого… ну как это у вас там называется, вот сюда. — Он показал на ее круги под глазами. — Ты выглядишь усталой. Давай, Эрик, — крикнул он шоферу, зажигая сигару, — поехали. Хочу быть там к семи.

Машина послушно рванулась вперед. Дженнифер смотрела в окно и молчала.

Изящная, сдержанная, спокойная — так о ней отзывались друзья и коллеги Лоренса. Миссис Стерлинг — образец женской добродетели, всегда держит себя в руках, никогда не опускается до возбуждения или истерики, как большинство жен людей попроще. Если кто-то говорил об этом в присутствии Лоренса, он обычно с усмешкой отвечал:

— Идеальная жена? Ах, если бы вы только знали! Правда, дорогая?

Мужчины смеялись над удачной шуткой, Дженнифер послушно улыбалась. Обычно именно такие вечера заканчивались плохо. Иногда Лоренс что-то резко отвечал ей, и Дженнифер видела, как переглядываются Ивонна с Фрэнсисом, как краснеет от возмущения Билл, — судя по всему, их отношения часто обсуждали у нее за спиной.

Но напрямую никто вопросов не задавал: в конце концов, это дела семейные. Они добрые друзья и, конечно же, не станут лезть, куда их не просят.

— А вот и наша красавица миссис Стерлинг. Как всегда, неотразима! — воскликнул посол ЮАР, беря Дженнифер за руки и целуя в щеку.

— Не похожа на скелет? — невинно спросила она.

— Что?

— Ничего-ничего, — улыбнулась Дженнифер. — Вы прекрасно выглядите, Себастьян. Женитьба пошла вам на пользу.

— Смотри, я тебя предупреждал! — Лоренс похлопал молодого человека по плечу.

Мужчины рассмеялись, и Себастьян Торн, все еще искренне сияющий от радости, как и подобает молодоженам, гордо сообщил:

— Дженнифер, вон Полин. Хотите, я вас представлю? Ей ужасно не терпится с вами познакомиться.

— Конечно, — с готовностью согласилась она, радуясь возможности побыстрее избавиться от компании Лоренса, — прошу меня простить.

С той аварии прошло четыре года. Четыре года, на протяжении которых Дженнифер боролась с горем, чувством вины, потерей любимого человека, которого она помнила лишь смутно, и пыталась спасти свой брак.

Иногда она все же вспоминала о произошедшем и уговаривала себя, что от этих любовных писем у нее просто случилось временное помутнение рассудка. Вспоминала о своем маниакальном желании узнать, кто же такой Бут, о том, как подумала на Реджи и чуть было не влипла в историю с ним. Сейчас ей казалось, как будто все это происходило не с ней. Сейчас она даже представить не могла такую глубокую страсть, такое сильное желание. Она искренне раскаивалась в том, что предала Лоренса, и всеми силами старалась быть ему хорошей женой — меньшего он не заслуживал. Она посвятила себя этой задаче и выкинула из головы посторонние мысли. Оставшиеся письма она давно убрала в обувную коробку и спрятала в дальнем углу шкафа.

Однако Дженнифер даже не подозревала, что гнев Лоренса продлится так долго и отравит жизнь им обоим. Она умоляла его понять ее, дать ей второй шанс, а он с извращенным удовольствием постоянно напоминал ей о нанесенном оскорблении. Мужу не нравилось говорить о ее измене напрямую — ведь это в каком-то смысле означало бы, что он признает свое поражение, — а Лоренс, как она теперь понимала, всегда стремился контролировать свою жизнь целиком. Зато он не упускал случая ежедневно напоминать ей обо всех ее недостатках. Ему не нравилось, как она одевается. Не нравилось, как она ведет хозяйство. Не нравилось то, что она неспособна сделать его счастливым. Иногда Дженнифер казалось, что она обречена до конца дней своих расплачиваться за ошибку.

В этом году он немного успокоился, Дженнифер подозревала, что муж завел любовницу. Ее это совершенно не волновало. Скорее, она испытывала облегчение. Он стал меньше требовать от нее, реже наказывать. Что же до колких замечаний, они просто вошли в привычку, от которой Лоренс не собирался избавляться.

Как и обещал мистер Харгривз, таблетки ей помогали. Правда, от них она становилась какой-то вялой и пассивной, но что поделать, все имеет свою цену. Да, она может быть ужасно скучной, как частенько говорил Лоренс. Да, она больше не блистает на светских вечеринках, но зато благодаря таблеткам не рыдает в неподходящий момент и по утрам не испытывает затруднений, чтобы просто встать с кровати. Дженнифер уже не боялась плохого настроения мужа и не обращала внимания, когда по ночам он проявлял к ней интерес. А главное — перестала испытывать острую, пронизывающую все тело боль от потери, от собственной ответственности за гибель Энтони.

О нет, Дженнифер Стерлинг с достоинством проживала свою жизнь, с идеальной прической и макияжем, а также играющей на губах очаровательной улыбкой. Элегантная, уравновешенная миссис Стерлинг устраивала изысканные званые ужины, содержала в порядке их чудесный дом и знала лучших людей Лондона — идеальная жена для человека его положения.

Ну и конечно же, ее усилия вознаграждались.

— Я так рада, что у нас теперь есть свой дом. А вы тоже радовались, когда вышли за мистера Стерлинга?

— Не помню… Это было так давно, — ответила Дженнифер, взглянув на Лоренса, который беседовал с Себастьяном, не выпуская изо рта свою вечную сигару.

Под потолком лениво гудели вентиляторы, женщины сбивались под ними в сверкающие бриллиантами группки и время от времени вытирали шею тонкими батистовыми платочками.

— Мы остановились на современной мебели, — защебетала Полин Торн, доставая небольшой альбом с фотографиями нового дома. — Себастьян сказал, что все будет так, как я захочу.

Дженнифер вспомнила, как выглядит ее собственный дом — тяжелая мебель из красного дерева, мрачные интерьеры. Фотографии Полин восхитили ее: простые белые стулья округлой формы, напоминающие яичную скорлупу, яркие разноцветные коврики, картины современных художников на стенах. Лоренс считал, что дом должен отражать его личность — нечто великое, преданное традициям и верное корням, но когда Дженнифер смотрела на эти фотографии, их собственный дом казался ей помпезным и застывшим. Мертвым. Нехорошо так думать, мысленно отругала себя она, многие люди мечтали бы жить в таком доме.

— Эти снимки появятся в журнале «Ваш дом» в следующем месяце. Мама Себа наш дом терпеть не может. Говорит, что каждый раз, заходя в гостиную, боится, что ее похитят инопланетяне! — рассмеялась девушка, и Дженнифер не смогла сдержать улыбку. — Я сказала, что, возможно, из одной спальни мы когда-нибудь сделаем детскую, а она ответила, что, судя по нашим интерьерам, ребенок, видимо, появится на свет из пластмассового яйца.

— Планируете детей?

— Пока нет, еще слишком рано… Надеюсь, вы не осудите меня, если я кое-что расскажу вам… — смущенно произнесла Полин, дотрагиваясь до руки Дженнифер. — Мы только-только вернулись из свадебного путешествия. Перед отъездом мать со мной «серьезно поговорила»… Ну, вы понимаете, про то, как я должна делать то, что хочет Себ, что это может быть немного неприятно… Она действительно думала, будто это больно и неприятно, представляете? Ой, я, наверное, не должна вам такое рассказывать, простите…

— Ну что вы, — вежливо ответила Дженнифер, потягивая коктейль и чувствуя, что на ее лице застыло ужасающе равнодушное выражение. — Не желаете еще коктейль, Полин? — спросила она, когда к ней вернулся дар речи. — Мой бокал, похоже, уже пуст.

Дженнифер зашла в дамскую комнату, открыла сумочку и достала коричневый пузырек. Всего одна таблетка валиума, и все. Ну, может быть, еще один коктейль. С бешено колотящимся сердцем Дженнифер присела на крышку унитаза, пытаясь успокоиться, и достала пудреницу, хотя поправлять макияж не было никакой надобности.

Полин, кажется, обиделась, когда она оставила ее одну после всех ее признаний. Совсем юное, жизнерадостное создание в восторге оттого, что наконец-то оказалась в этом неизвестном мире взрослых людей…

Чувствовала ли я когда-нибудь что-то подобное к Лоренсу, мимоходом спросила себя Дженнифер. Иногда она бросала взгляд на свадебную фотографию в коридоре и с трудом узнавала запечатленных на ней людей. Чаще всего она старалась просто не обращать на нее внимания. Если бы она снова, по выражению Лоренса, «была не в себе», то крикнула бы этой доверчивой девочке с большими глазами, чтобы она вообще никогда не выходила замуж. Ведь сейчас многие так поступают — у женщин есть работа и деньги, они не обязаны следить за всем, что говорят и делают, чтобы, не дай бог, не оскорбить того единственного мужчину, который решает, что плохо, а что хорошо.

Дженнифер старалась не думать о том, что будет с Полин Торн через десять лет, когда Себастьян перестанет петь ей любовные серенады, когда работа, дети, финансовые затруднения или же просто монотонные серые будни заставят ее яркое сияние померкнуть. Нельзя быть такой циничной, пусть девочка радуется, пока у нее есть такая возможность. Вдруг у нее все сложится иначе?

Дженнифер тяжело вздохнула и подкрасила губы.

Вернувшись на вечеринку, она обнаружила, что Лоренс разговаривает с другой компанией. Она стояла в дверях и смотрела, как он здоровается с незнакомой ей молодой женщиной. Та что-то говорила ему, он внимательно слушал и кивал. После очередной ее фразы все мужчины рассмеялись. Лоренс что-то шепнул ей на ухо, и женщина с улыбкой кивнула. Похоже, она считает его обаятельным, подумала Дженнифер.

Времени было уже без пятнадцати десять, она с радостью ушла бы домой, но знала, что Лоренса лучше не дергать. Он сам решит, когда им собираться.

К ней подошел официант с серебряным подносом, уставленным бокалами с шампанским:

— Мадам?

— Спасибо, — поблагодарила она, взяла бокал, и дом вдруг показался ей чем-то очень-очень далеким.

И тут она увидела его. Он стоял за декоративными пальмами. Сначала она посмотрела на него отсутствующим взглядом, и у нее мелькнула мысль: он похож на кого-то из моих знакомых, те же длинные волосы… Какое-то время — возможно, год или больше — он мерещился ей повсюду: его фигура, его волосы, его смех.

Его собеседник расхохотался, мотая головой, словно умоляя его не продолжать, они чокнулись, а потом он обернулся.

Сердце Дженнифер остановилось. Комната замерла у нее перед глазами, а потом покачнулась. Она даже не почувствовала, что бокал выскользнул у нее из рук, лишь смутно расслышала в гулком атриуме звон бьющегося стекла, короткий момент молчания, а затем быстрые шаги официанта, который поспешил к ней, чтобы прибрать. Стоящий неподалеку Лоренс отпустил какое-то язвительное замечание. Замерев, Дженнифер стояла на месте, словно громом пораженная, пока официант не взял ее под локоть, повторяя: «Мадам, прошу вас, отойдите, пожалуйста, мадам».

В зале снова стало шумно, гости возобновили прерванную беседу, заиграла музыка, и в этот момент темноволосый мужчина, от которого она глаз не могла отвести, наконец посмотрел на нее.