Глава 26
Новые неожиданности
Полумна уклончиво сказала, что не знает, скоро ли интервью Риты с Гарри появится в «Придире»: её отец рассчитывает получить шикарную большую статью о недавних наблюдениях за морщерогими кизляками. «Конечно, это очень важная статья, так что Гарри, скорее всего, придётся подождать до следующего выпуска», – пояснила Полумна.
Гарри обнаружил, что ему очень нелегко рассказывать о дне возвращения Волан-де-Морта. Рита заставляла его вспоминать малейшие подробности тех событий, и он, понимая, что ему наконец представился отличный шанс поведать миру правду, рассказал ей всё, что смог вспомнить. Он не знал, как люди воспримут его историю. Наверное, большинство из них утвердится во мнении, что он законченный безумец, – в немалой степени потому, что его интервью появится вслед за бредовой статьёй о морщерогих кизляках. Но побег Беллатрисы Лестрейндж и других Пожирателей смерти вызвал у Гарри жгучее желание сделать хоть что-то – неважно, подействует это или нет…
– Интересно, как Амбридж отнесётся к твоему публичному выступлению, – сказал Дин за ужином в понедельник. В его голосе звучал благоговейный страх. Симус по другую сторону от него за обе щеки уплетал курицу и пирог с ветчиной, однако Гарри знал, что он прислушивается к их разговору.
– Ты правильно сделал, Гарри, – сказал Невилл, сидевший напротив. Он побледнел, но всё же спросил, понизив голос: – Наверно, трудно было… говорить об этом, да?
– Трудно, – тихо откликнулся Гарри. – Но люди должны знать, на что способен Волан-де-Морт, разве не так?
– Так, – кивнул Невилл, – и его Пожиратели смерти тоже… люди должны знать…
Невилл не закончил фразы и вернулся к своей печёной картошке. Симус поднял глаза, но, встретившись взглядом с Гарри, тут же снова уткнулся в тарелку. Вскоре Дин, Симус и Невилл отправились в гостиную, а Гарри с Гермионой остались за столом ждать Рона, который ещё не успел поужинать из-за тренировки по квиддичу.
В зал вошла Чжоу Чанг со своей подружкой Мариэттой. У Гарри в животе что-то нехорошо повернулось, но Чжоу даже не взглянула на гриффиндорский стол и села спиной к нему.
– Кстати, я забыла спросить, – жизнерадостно сказала Гермиона, покосившись на стол когтевранцев, – как прошло твоё свидание с Чжоу? Почему ты вернулся так рано?
– Э… ну, я… – пробормотал Гарри, подвигая к себе пирог с ревенем и беря второй кусок – В общем, всё прошло хуже некуда.
И он рассказал ей, что случилось в кафе мадам Паддифут.
– И тут, – закончил он несколько минут спустя, когда с блюда исчезли последние крошки пирога, – она вскакивает на ноги, заявляет: «Всего хорошего, Гарри» – и убегает сломя голову! – Он положил ложку и посмотрел на Гермиону. – Растолкуй мне, пожалуйста, что всё это значит? Что с ней стряслось?
Гермиона поглядела на затылок Чжоу и вздохнула.
– Ах, Гарри, – грустно сказала она. – Прости, но тебе немного не хватило такта.
– Мне не хватило такта? – возмутился Гарри. – Сначала всё шло замечательно, а потом она вдруг начинает рассказывать мне, как Роджер Дэвис приглашал её на прогулку и как она таскала Седрика целоваться в это идиотское кафе, – по-твоему, мне это приятно?
– Понимаешь, – сказала Гермиона с терпеливым видом человека, пытающегося втолковать излишне эмоциональному малышу, что один плюс один равняется двум, – тебе не надо было говорить ей посреди свидания, что ты должен встретиться со мной.
– Но… – захлебнулся Гарри, – но ты же просила меня встретиться с тобой в двенадцать и привести её с собой – и как я, по-твоему, мог это сделать, если бы ничего ей не сказал?
– Надо было сказать по-другому, – пояснила Гермиона с тем же раздражающе терпеливым видом. – Ты должен был сказать, что это ужасно досадно, но я заставила тебя пообещать, что ты явишься в «Три метлы», и хотя ты совсем не хочешь туда идти и мечтал провести целый день с ней, похоже, что тебе, к несчастью, всё-таки придётся со мной встретиться, и не составит ли она тебе компанию – тогда, может быть, удастся отделаться от меня поскорее. А ещё, пожалуй, было бы неплохо упомянуть, что ты считаешь меня уродиной, – поразмыслив, добавила Гермиона.
– Но я не считаю тебя уродиной, – опешил Гарри. Гермиона усмехнулась.
– Гарри, ты хуже Рона… впрочем, нет, – вздохнула она, поскольку в этот момент в зал ввалился сам Рон, забрызганный грязью и явно очень недовольный. – Пойми: ты расстроил Чжоу, когда сказал про нашу с тобой встречу, и она пыталась заставить тебя ревновать. Таким образом она хотела выяснить, насколько ты к ней неравнодушен.
– Ах вот оно что! – сказал Гарри, когда Рон плюхнулся на скамью напротив и стал придвигать к себе все блюда, до которых мог дотянуться. – А разве не легче было бы просто спросить меня, кто мне больше нравится – она или ты?
– Девочки не часто задают такие вопросы…
– Ну и напрасно! Тогда я просто сказал бы, что мне нравится она, и ей не пришлось бы снова лить слёзы из-за Седрика!
– Я и не говорю, что она вела себя разумно, – сказала Гермиона, когда к ним присоединилась Джинни, такая грязная, как Рон, и такая же насупленная. – Я только пытаюсь объяснить тебе, что она чувствовала.
– Напиши книжку, – посоветовал Гермионе Рон, разрезая картофелину, – и растолкуй в ней, что чувствуют девочки, когда делают глупости. Тогда мальчики наконец смогут их понимать!
– Точно, – с жаром сказал Гарри, посмотрев на когтевранский стол. Чжоу только что поднялась с места и, по-прежнему не глядя на него, вышла из Большого зала. Гарри уныло повернулся обратно к Рону и Джинни. – Ну, как тренировка?
– Кошмар, – буркнул Рон.
– Перестань, – сказала Гермиона, взглянув на Джинни. – Я уверена, что всё не так уж…
– Именно так, – вздохнула Джинни. – Это было ужасно. Анджелина под конец чуть не расплакалась.
После ужина Рон с Джинни отправились в душ, а Гарри и Гермиона вернулись в гостиную Гриффиндора к своей обычной горе домашних заданий. Через полчаса, убитых Гарри на борьбу с новой звёздной картой для урока астрономии, на пороге комнаты возникли Фред и Джордж.
– Рона с Джинни нету? – спросил Фред, озираясь и придвигая к себе стул. Гарри покачал головой. – Вот и хорошо. Мы смотрели, как они тренируются. На матче их разнесут в пух и прах. Без нас они ровным счётом никуда не годятся.
– Брось, Джинни не так уж плоха, – великодушно заметил Джордж, садясь рядом с ним. – Честно говоря, я вообще не понимаю, где она научилась так играть, – ведь мы никогда не брали её с собой на тренировки.
– Да она с шести лет лазит в сарай у вас в саду и таскает оттуда ваши мётлы по очереди, стоит вам только зазеваться, – сказала Гермиона из-за шаткого штабеля учебников по древним рунам.
– Правда? – с невольным уважением сказал Джордж. – Ну, тогда всё понятно.
– А Рон? Взял он хоть один мяч? – поинтересовалась Гермиона, глядя на близнецов поверх «Магических иероглифов и логограмм».
– Он способен на это лишь в тех случаях, когда думает, что никто на него не смотрит, – сказал Фред, закатывая глаза. – Поэтому нам нужно попросить зрителей, чтобы в субботу они отворачивались и начинали беседовать между собой, как только квоффл полетит в его сторону.
Ему не сиделось на месте; он подошёл к окну и вгляделся в сумерки.
– По мне, квиддич был единственным, ради чего стоило торчать в этой школе.
Гермиона бросила на него суровый взор.
– У вас же скоро аттестация!
– Я ведь тебе говорил, аттестация нас мало волнует, – сказал Фред. – А вот Забастовочные завтраки пора выпускать в продажу: мы выяснили, как избавиться от этих фурункулов. Достаточно нескольких капель настойки растопырника – спасибо Ли за идею…
Джордж широко зевнул и вперил мрачный взгляд в затянутое облаками ночное небо.
– Даже не знаю, хочу ли я идти на этот матч. Если Захария Смит нас побьёт, как бы мне не пришлось наложить на себя руки.
– Лучше уж на него, – твёрдо сказал Фред.
– Вот чем плох квиддич, – рассеянно произнесла Гермиона, уткнувшись в рунический текст. – Он сеет вражду и непонимание между нашими факультетами.
Она оторвалась от перевода, чтобы заглянуть в «Словник чародея», и увидела, что Гарри, Фред и Джордж смотрят на неё с одинаковой гримасой отвращения, смешанного с недоверием.
– А что? – с вызовом сказала она. – В конце концов, это только игра!
– Гермиона, – сказал Гарри, покачав головой, – тебе, конечно, виднее, что к чему, когда речь идёт о всяких там чувствах, но ты просто не понимаешь, что такое квиддич.
– Возможно, – сердито ответила она, возвращаясь к своему переводу, – но моё счастье, по крайней мере, не зависит от умения Рона ловить мяч.
И хотя Гарри скорее спрыгнул бы с Астрономической башни, чем признался в этом Гермионе, в следующую субботу наблюдая за игрой, он готов был отдать целую гору галеонов за то, чтобы тоже сделаться равнодушным к квиддичу.
Единственным достоинством матча оказалась его краткость – мучения гриффиндорских зрителей длились всего двадцать две минуты. На звание худшего игрока, по мнению Гарри, с равным правом претендовали трое: Рон, пропустивший четырнадцать мячей, Слоупер, который целился в бладжер, но врезал Анджелине битой по лицу, и Керк, который завопил и свалился с метлы, когда на него понёсся Захария Смит с квоффлом в руках. Каким-то чудом Пуффендуй победил с перевесом всего лишь в десять очков: Джинни изловчилась выхватить снитч прямо из-под носа у пуффендуйского ловца Саммерби, так что конечный счёт составил двести сорок против двухсот тридцати.
– Отличный рывок, – сказал Гарри своей рыжеволосой преемнице в гостиной, где царила такая унылая атмосфера, какая бывает разве что на похоронах.
– Повезло. – Джинни пожала плечами. – Снитч летел не очень быстро, а у Саммерби простуда: он чихнул и зажмурился в самый неподходящий момент. В любом случае, когда ты вернёшься в команду…
– Джинни, мне запретили играть навсегда.
– Ты не будешь играть, пока в школе остаётся Амбридж, – поправила его Джинни. – Есть разница. В любом случае, когда ты вернёшься, я попробую себя в охотниках. И Анджелина, и Алисия учатся последний год, а мне больше нравится забивать голы, чем ловить снитч.
Гарри посмотрел на Рона, который сгорбился в углу, уставившись на свои колени и сжимая в руке бутылку сливочного пива.
– Анджелина всё равно не хочет его отпускать, – сказала Джинни, словно прочитав мысли Гарри. – Она уверена, что у него есть потенциал.
Гарри был благодарен Анджелине за такую стойкую веру в Рона, но в то же время считал, что милосерднее было бы разрешить ему уйти из команды. Рон покинул поле под очередной куплет песни «Уизли – наш король», которую с большим подъёмом распевали слизеринцы, ставшие теперь фаворитами в борьбе за Кубок. Приблизились Фред и Джордж.
– У меня даже не хватило духу над ним подшутить, – сказал Фред, глядя на скорбную фигуру Рона. – Знаете, когда он пропустил четырнадцатый… – Он отчаянно заболтал руками, изображая тонущего щенка. – Ладно, оставим это для вечеринок.
Вскоре Рон потащился в спальню. Из уважения к его чувствам Гарри не сразу пошёл за ним следом, чтобы Рон, если захочет, мог притвориться спящим. И действительно, когда Гарри поднялся в комнату, Рон храпел чуть громче, чем надо; если бы не это, и впрямь можно было бы подумать, что он спит.
Гарри лёг в постель, размышляя о матче. Смотреть его с трибуны было ужасно. Ему очень понравилась игра Джинни, но он знал, что мог бы поймать снитч быстрее… был момент, когда крохотный мяч порхал около лодыжки Керка; если бы Джинни не промедлила, она могла бы выцарапать для Гриффиндора победу.
Амбридж сидела несколькими рядами ниже Гарри и Гермионы. Раз-другой она грузно повернулась, чтобы посмотреть на него; её широкий жабий рот был растянут, как ему показалось, в злорадной торжествующей усмешке. Едва вспомнив об этом сейчас, в темноте, он загорелся гневом. Но уже спустя несколько минут спохватился, что перед сном ему следует освобождать сознание от всего лишнего: Снегг не уставал повторять это в конце каждого урока окклюменции.
Он попытался успокоиться, но мысль о Снегге вдобавок к воспоминанию об Амбридж только усилила снедавшее его негодование, и через некоторое время Гарри обнаружил, что думает только о том, как он ненавидит их обоих. Храп Рона постепенно сошёл на нет, сменившись глубоким, медленным дыханием спящего. Гарри не мог заснуть гораздо дольше товарища; его тело устало, но мозг никак не хотел отключаться.
Ему приснилось, что Невилл с профессором Стебль кружат в вальсе по Выручай-комнате, а профессор МакГонагалл играет им на волынке. Сначала он с удовольствием наблюдал за ними, а потом решил отправиться на поиски других членов ОД.
Но, выйдя из комнаты, он увидел перед собой не портрет Варнавы Вздрюченного, а горящий факел, укреплённый на каменной стене. Он медленно повернул голову направо. Там, в дальнем конце глухого коридора без окон, была простая чёрная дверь.
Он двинулся к ней; в груди его нарастало волнение. У него было очень странное чувство, что на сей раз ему наконец повезёт и он отыщет способ открыть эту дверь… до неё оставалось всего несколько шагов, и он с внезапным приливом восторга заметил под её правой створкой слабый голубой свет… дверь была чуть приотворена… он протянул руку, чтобы распахнуть её, и…
Рон громко, истово, неподдельно всхрапнул, и Гарри тут же проснулся – его рука была протянута вперёд в темноте, готовая толкнуть дверь, находящуюся в сотнях миль отсюда. Он уронил руку со смешанным чувством вины и разочарования. Он знал, что не должен был видеть эту дверь, но в то же время не мог побороть разбиравшее его любопытство и волей-неволей досадовал на Рона, который помешал ему за неё заглянуть… Ну что ему стоило потерпеть со своим всхрапом ещё полминутки!
* * *
Утром в понедельник они явились в Большой зал одновременно с почтовыми совами. Гермиона была не единственной, кто с нетерпением ждал свежего номера «Ежедневного пророка»: почти всем не терпелось узнать новости о сбежавших Пожирателях смерти, которые, несмотря на многочисленные сообщения людей, якобы видевших их в разных местах, до сих пор не были пойманы. Гермиона отдала сове кнат и торопливо развернула газету, пока Гарри наливал себе апельсинового сока; за весь прошлый год ему прислали только одну записку, и поэтому, когда перед ним на стол бухнулась первая сова, он ни на секунду не усомнился в том, что произошла ошибка.
– Ты к кому? – спросил он, лениво отодвигая у неё из-под клюва стакан с соком, и, наклонившись, прочёл имя и адрес получателя:
Гарри Поттеру
Большой зал
Школа «Хогвартс»
Нахмурясь, он протянул руку, но не успел взять у совы письмо, как ещё три, четыре, пять сов сели на стол рядом с ней и принялись теснить друг друга, наступая в масло и опрокидывая солонки: каждой хотелось вручить своё послание раньше других.
– Это ещё что такое? – изумился Рон. Все гриффиндорцы обернулись посмотреть, что происходит, и тут на стол, ухая и хлопая крыльями, опустились ещё семь летучих почтальонов.
Гарри разорвал жёлтый конверт. Из него выпал плотно сложенный мартовский номер «Придиры». Гарри развернул его и увидел своё лицо, робко ухмыляющееся с обложки. Поперёк фотографии большими красными буквами шла надпись:
ГАРРИ ПОТТЕР НАКОНЕЦ ЗАГОВОРИЛ: ПРАВДА О ТОМ-КОГО-НЕЛЬЗЯ-НАЗЫВАТЬ И О ЕГО ВОЗВРАЩЕНИИ, КОТОРОЕ Я ВИДЕЛ СВОИМИ ГЛАЗАМИ
– Неплохо, правда? – сказала Полумна, подходя к гриффиндорскому столу и втискиваясь на скамейку между Фредом и Роном. – Он вышел вчера, и я попросила отца выслать тебе бесплатный экземпляр. Думаю, всё это письма читателей, – она кивнула на сов, которые по-прежнему бродили по столу перед Гарри.
– Я тоже так подумала, – нетерпеливо сказала Гермиона. – Гарри, ты не будешь возражать, если мы…
– Пожалуйста, – сказал Гарри, слегка озадаченный.
Рон с Гермионой сразу же принялись вскрывать конверты.
– Этот малый считает, что ты совсем съехал с катушек, – сказал Рон, проглядывая письмо. – Так-так…
– А эта женщина советует тебе пройти курс лечения Шоковыми заклятиями в больнице святого Мунго, – разочарованно сказала Гермиона, комкая второе письмо.
– Зато тут вроде бы ничего плохого, – медленно произнёс Гарри, читая длинное письмо от колдуньи из Пейсли. – Ого! Она говорит, что верит мне!
– А этот колеблется, – сказал Фред, с энтузиазмом взявшийся распечатывать письма вместе с ними. – Говорит, что ты вроде не похож на сумасшедшего, но лично он не хочет верить, что Сам-Знаешь-Кто возродился, поэтому не знает, как ему теперь быть. Тьфу ты, только пергамент зря перевёл!
– А вот ещё один, которого ты убедил, Гарри! – возбуждённо воскликнула Гермиона. – «Прочтя Вашу версию этой истории, я был вынужден заключить, что „Пророк“ обошёлся с Вами крайне несправедливо… Хотя мне очень не хочется верить в возвращение Того-Кого-Нельзя-Называть, я вынужден признать, что Вы говорите правду…» Да это же просто чудесно!
– Ещё одна думает, что ты просто гонишь волну, – сказал Рон, выбрасывая за плечо скомканное письмо, – зато эта пишет, что ты обратил её в свою веру и теперь она считает тебя настоящим героем… даже фотографию свою приложила, ого!
– Что здесь происходит? – раздался позади тонкий, фальшиво-приторный голосок. Гарри поднял взгляд от вороха конвертов, которые держал в руках. За Фредом и Полумной стояла профессор Амбридж – её жабьи глаза навыкате озирали разгром, учинённый совами на столе перед Гарри. Позади неё он увидел толпу жадно наблюдающих за ними учеников.
– Кто это прислал вам столько писем, мистер Поттер? – вкрадчиво спросила Амбридж.
– А что, разве это преступление – получать письма? – громко осведомился Фред.
– Поосторожнее, мистер Уизли, не то останетесь после уроков, – предупредила Амбридж. – Ну, мистер Поттер?
Гарри помедлил, но он не видел возможности скрыть содеянное; было ясно, что рано или поздно «Придира» попадётся ей на глаза.
– Люди пишут мне потому, что я дал интервью, – сказал Гарри. – О том, что случилось со мной в прошлом июне.
Произнося эти слова, он невольно скользнул взглядом по столу для преподавателей: у Гарри возникло страннейшее чувство, что секунду назад Дамблдор наблюдал за ним, но, посмотрев на директора, он убедился, что тот поглощён разговором с профессором Флитвиком.
– Интервью? – повторила Амбридж ещё более тонким и мерзким голосом, чем обычно. – Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что репортёр задавала мне вопросы, а я на них отвечал, – сказал Гарри. – Вот…
И он кинул ей номер «Придиры». Она поймала его и уставилась на обложку. На её бледном, рыхлом лице проступили отвратительные фиолетовые пятна.
– Когда вы это сделали? – спросила она чуть севшим голосом.
– В последний выходной в Хогсмиде, – сказал Гарри. Она посмотрела на него, вне себя от ярости; журнал дрожал в её коротких толстых пальцах.
– Больше у вас не будет выходных в Хогсмиде, мистер Поттер, – прошептала она. – Как вы осмелились… как вы могли… – Она сделала глубокий вдох. – Я снова и снова пыталась отучить вас лгать. Видимо, вы до сих пор не усвоили моего урока. Минус пятьдесят очков Гриффиндору и ещё неделя штрафных занятий.
Она зашагала прочь, прижимая «Придиру» к груди, и многие ученики проводили её взглядом.
Не прошло и часа, как по всей школе расклеили гигантские объявления – они появились не только на факультетских стендах, но и в коридорах, и в классных комнатах.
ПРИКАЗ ГЕНЕРАЛЬНОГО ИНСПЕКТОРА ХОГВАРТСА
Любой учащийся, уличённый в хранении журнала «Придира», будет немедленно исключён.
Основанием настоящего приказа является Декрет об образовании № 27.
Подписано: Долорес Джейн Амбридж,
генеральный инспектор.
Всякий раз, когда Гермионе попадалось на глаза одно из этих объявлений, она прямо-таки расцветала от удовольствия.
– Да что тебя так радует? – не выдержал Гарри.
– Неужели ты не понимаешь? – удивилась Гермиона. – Даже если бы она сама захотела, чтобы в школе не осталось ни единого человека, который не читал бы твоего интервью, она не могла бы придумать ничего лучше, чем запретить его!
Похоже, Гермиона была права. Хотя Гарри ни разу даже мельком не видел в школьных помещениях запретного журнала, к концу дня все только и делали, что цитировали друг другу его интервью. Гарри слышал, как о нём шептались в коридорах перед занятиями, за обедом и на задних партах во время урока, а Гермиона, заглянув в туалет для девочек перед лекцией по древним рунам, сообщила, что во всех кабинках только об этом и судачат.
– А потом они заметили меня – очевидно, они знают, что я тебя знаю, – и налетели с вопросами, – сказала Гермиона с сияющими глазами, – и по-моему, Гарри, они тебе верят, честное слово, – думаю, ты их всё-таки убедил!
Тем временем профессор Амбридж курсировала по школе, останавливая учеников на выбор и заставляя их вынимать из сумок книжки и выворачивать карманы; Гарри знал, что она ищет запрещённый номер «Придиры», но ученики всегда на несколько шагов опережали её. Они успевали заколдовать страницы с интервью Гарри так, что любой посторонний видел в них только выдержки из учебников, или волшебным образом превращали их в чистые, снимая заклятие лишь тогда, когда им хотелось перечитать статью снова.
Преподавателям, разумеется, запрещалось упоминать интервью согласно Декрету об образовании номер двадцать шесть, однако они всё равно находили способ выразить свои чувства. Профессор Стебль наградила гриффиндорцев двадцатью очками, когда Гарри передал ей лейку; лучезарно улыбающийся профессор Флитвик под конец урока заклинаний впихнул ему в руки коробку попискивающих сахарных мышек, сказал «тс-с!» и поспешил прочь, а профессор Трелони на своих занятиях вдруг истерически разрыдалась и заявила изумлённому классу и очень недовольной Амбридж, что Гарри вовсе не умрёт в юном возрасте, а доживёт до преклонных лет и станет министром магии и отцом двенадцати детей.
Но по-настоящему счастливым Гарри почувствовал себя на следующий день, Когда Чжоу нагнала его в коридоре перед самым уроком трансфигурации. Не успел он опомниться, как её рука оказалась в его, а её губы шепнули ему на ухо: «Прости меня, пожалуйста. Дать такое интервью – это было очень смело… я прямо расплакалась».
Его огорчило то, что ей пришлось пролить ещё одну порцию слёз, но очень обрадовало, что они снова начали разговаривать, а когда она быстро чмокнула его в щёку и поспешила дальше, он ощутил себя на вершине блаженства. А едва он добрался до класса трансфигурации, как произошло ещё нечто столь же замечательное и невероятное: навстречу ему из толпы однокашников выступил Симус.
– Я только хотел сказать, – промямлил он, косясь на левое колено Гарри, – что я тебе верю. И послал этот журнал маме.
Если Гарри и нужно было что-то ещё для полного счастья, этой мелочью стала реакция на происшедшее Малфоя, Крэбба и Гойла. В тот же день, ближе к вечеру, он увидел их в библиотеке: сдвинув головы, они тихо переговаривались. С ними был ещё один худосочный мальчишка; Гермиона шепнула, что его зовут Теодор Нотт. Они оглянулись на Гарри, когда он искал на полках книгу с инструкциями по частичному исчезновению. Гойл угрожающе затрещал суставами пальцев, а Малфой стал что-то яростно нашёптывать Крэббу. Гарри прекрасно знал, почему они так себя ведут: он назвал их отцов в числе Пожирателей смерти.
– И самое смешное, – ликующе сказала Гермиона, когда они вышли из библиотеки, – что они даже возразить тебе не могут: ведь это значило бы, что они прочли запрещённую статью!
В довершение всего Полумна сказала ему за ужином, что никогда ещё выпуск «Придиры» не расходился так быстро.
– Папа печатает дополнительный тираж! – сообщила она, возбуждённо выкатив глаза. – Ему в это просто не верится: похоже, что ты интересуешь людей даже больше, чем морщерогие кизляки!
В этот вечер в гостиной факультета Гарри чествовали как героя. Фред и Джордж дерзко увеличили обложку «Придиры», заколдовали её и вывесили на стену, так что гигантская голова Гарри озирала присутствующих, время от времени выдавая громогласные сентенции вроде «В МИНИСТЕРСТВЕ ОДНИ ИДИОТЫ!» или «НАЕШЬСЯ УДОБРЕНИЙ, АМБРИДЖ!» Гермиона сочла это не слишком забавным: она сказала, что ей не дают сосредоточиться, и, раздражённая, рано отправилась спать. Через час-другой шутка приелась и Гарри – особенно когда колдовство стало сходить на нет, так что его голова на плакате просто выкрикивала отдельные слова вроде «АМБРИДЖ!» или «ИДИОТЫ!» с постепенно уменьшающимися интервалами и всё более и более высоким голосом. В конце концов у Гарри заболела его собственная голова, а шрам стало неприятно покалывать. Под разочарованные возгласы ребят, которые сидели вокруг и заставляли его в сотый раз переживать тот достопамятный день в Хогсмиде, он объявил, что ему тоже необходимо лечь пораньше.
Когда Гарри вошёл в спальню, она была пуста. Чтобы унять жжение на месте шрама, он на минутку прижался лбом к прохладному оконному стеклу. Потом разделся и лёг, мечтая, чтобы головная боль скорее прошла. Вдобавок его слегка мутило. Он повернулся на бок, закрыл глаза и почти мгновенно уснул…
Он стоял в тёмной, затянутой портьерами комнате, где горел единственный канделябр со свечами. Его руки сжимали спинку стула, на который он опирался. Руки были белые, с длинными пальцами, словно много лет не видевшие дневного света – на фоне тёмной бархатной обивки они казались большими бледными пауками.
Впереди, в пятне света под канделябром, преклонил колени человек в чёрной мантии.
– Значит, меня плохо информировали, – сказал Гарри высоким холодным голосом, в котором пульсировала ярость.
– Хозяин, я молю вас о прощении, – прогнусавил человек, стоящий на коленях. Его макушка блестела на скудном свету. Похоже, он дрожал.
– Я не виню тебя, Руквуд, – сказал Гарри тем же холодным, жестоким голосом.
Отпустив стул, он обошёл его, приблизившись к съёжившемуся на полу человеку, и остановился в темноте прямо над ним, глядя вниз с гораздо большей высоты, чем обычно.
– Ты уверен, что дело обстоит именно так, Руквуд? – спросил Гарри.
– Да, милорд, да… Я ведь сам работал в этом отделе…
– Эйвери говорил мне, что Боуд сможет взять его оттуда.
– Боуд никогда не смог бы взять его, хозяин… Он должен был понимать это… без сомнения, именно поэтому он так упорно сопротивлялся наложенному Малфоем заклятию Империус…
– Встань, Руквуд, – шепнул Гарри. Коленопреклонённый едва не упал, спеша выполнить приказание. Его лицо было изрыто оспой – рябины чётко выделялись в свете канделябра. Даже поднявшись на ноги, он не выпрямился до конца, а замер в полупоклоне, украдкой бросая вверх, на лицо Гарри, полные ужаса взгляды.
– Ты хорошо сделал, что сказал мне об этом, – произнёс Гарри. – Что ж… Похоже, я потратил многие месяцы на пустые усилия… впрочем, неважно… теперь мы начнём всё заново. Ты удостоился благодарности лорда Волан-Де-Морта, Руквуд…
– О, милорд… спасибо, милорд! – выдавил из себя Руквуд голосом, хриплым от облегчения.
– Мне понадобится твоя помощь. Мне понадобится вся информация, какую ты сможешь добыть.
– Конечно, милорд, конечно… всё, что угодно…
– Очень хорошо… ты можешь идти. И пришли ко мне Эйвери.
Руквуд попятился, кланяясь, и исчез за дверью.
Оставшись один в тёмной комнате, Гарри повернулся к стене. На ней, в тени, висело зеркало с трещиной, всё в каких-то древних пятнах. Гарри шагнул к нему. Его отражение выросло и яснее обозначилось в полумраке… лицо белее черепа… красные глаза с щелями вместо зрачков…
– НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!
– Что? – взвизгнул чей-то голос рядом.
Гарри отчаянно замахал руками, запутался в пологе и упал с кровати. Несколько секунд он не мог понять, где находится: он был уверен, что на него из темноты вот-вот снова глянет белое, похожее на череп лицо, и тут, совсем близко, раздался голос Рона.
– Если ты перестанешь барахтаться как псих, я тебя вытащу!
Рон сорвал материю, и Гарри уставился на него в лунном свете. Он лежал на спине, и его шрам раздирало болью. Рон, по-видимому, собирался лечь спать: он уже выпростал одну руку из-под мантии.
– Опять на кого-то напали? – спросил Рон, рывком поднимая Гарри на ноги. – На отца? Снова эта змея?
– Нет… все целы… – пробормотал Гарри. Его лоб горел как в огне. – Правда… не знаю, что будет с Эйвери… он дал ему ложную информацию… Волан-де-Морт в ярости…
Гарри застонал и без сил опустился на постель, дрожа и потирая шрам.
– Но Руквуд собирается ему помочь… теперь он снова на верном пути…
– О чём ты говоришь? – испуганно спросил Рон. – Ты хочешь сказать… ты только что видел Сам-Знаешь-Кого?
– Я был им, – ответил Гарри, вытянул в темноте руки и поднёс их к лицу: он хотел убедиться, что они уже не те, смертельно-бледные, с длинными пальцами. – Он говорил с Руквудом – это Пожиратель смерти, он тоже сбежал из Азкабана, помнишь? Руквуд сейчас сказал ему, что Боуд не мог этого сделать.
– Чего «этого»?
– Что-то взять… он сказал, Боуд должен был знать, что не сможет… На Боуда наложили заклятие Империус… По-моему, он сказал, что это дело рук отца Малфоя.
– Боуда заколдовали, чтобы он взял какую-то вещь? – сказал Рон. – Но… Гарри, это наверняка…
– То самое оружие, – закончил за него Гарри. – Знаю.
Дверь спальни открылась; вошли Дин и Симус. Гарри снова лёг на кровать, поджав под себя ноги. Поскольку Симус совсем недавно перестал считать его чокнутым, не стоило давать им понять, что здесь произошло что-то необычное.
– Ты сказал, – пробормотал Рон, наклонившись к нему и для прикрытия наливая себе воды из кувшина, стоявшего на тумбочке, – что ты был Сам-Знаешь-Кем?
– Да, – тихо ответил Гарри.
Рон судорожно глотнул из стакана; Гарри видел, как вода пролилась ему на подбородок и грудь.
– Гарри, – прошептал он, пока Дин с Симусом шумно готовились ко сну, снимая мантии и переговариваясь, – ты должен рассказать…
– Ничего я не должен, – решительно возразил Гарри. – Если бы я освоил окклюменцию, я бы вообще ничего этого не увидел. Они же хотели, чтобы я научился изолировать своё сознание.
Под словом «они» Гарри разумел Дамблдора. Повернувшись спиной к Рону, он услышал, как скрипнула кровать товарища: Рон тоже улёгся. Скоро шрам Гарри опять запылал, и ему пришлось закусить уголок подушки, чтобы подавить стон. Он знал, что где-то карают Эйвери.
* * *
На следующее утро Гарри и Рон дождались перемены, чтобы рассказать обо всём Гермионе: они хотели быть абсолютно уверены, что их не подслушают. Отведя Гермиону в их любимый угол прохладного, продуваемого ветерком двора, Гарри во всех подробностях описал ей свой вчерашний сон. Когда он закончил, она некоторое время молчала, с болезненной сосредоточенностью глядя на Фреда и Джорджа в противоположном углу двора: оба безголовые, они торговали своими волшебными шляпами, доставая их из-под мантий.
– Так вот почему они его убили, – тихо сказала она, наконец оторвав взгляд от близнецов. – Когда Боуд попытался украсть это оружие, с ним что-то случилось. Я думаю, на этом оружии или вокруг него были какие-то оборонительные заклятия и его нельзя было трогать. Поэтому Боуд и очутился в больнице святого Мунго – память отшибло и язык отнялся. Но помните, что сказала нам целительница? Что он поправляется. А они не могли допустить его выздоровления, правда? Шок, который он испытал, коснувшись этого оружия, мог разрушить чары, наложенные Малфоем. Если бы к нему вернулся дар речи, он рассказал бы, что делал, так ведь? И все бы узнали, что его посылали украсть оружие. Конечно, Люциусу Малфою ничего не стоило наложить на него заклятие. Он же днюет и ночует в Министерстве!
– Он был там даже в день моего слушания, – заметил Гарри. – Постой-ка… Да ведь он стоял тогда в коридоре Отдела тайн! Твой отец сказал, что он, наверное, хотел разнюхать, чем кончилось разбирательство моего дела, но что, если…
– Стерджис! – ахнула Гермиона, точно поражённая громом.
– О чём ты? – озадаченно спросил Рон.
– Стерджиса Подмора арестовали за попытку проникнуть через запертую дверь! – торопливо пояснила Гермиона. – Наверно, Люциус и его заколдовал! Готова поспорить, что он сделал это в тот день, когда ты видел его там, Гарри. У Стерджиса была мантия-невидимка Грюма, так? Что, если он стоял на часах у этой двери невидимый, а Малфой услышал, как он пошевелился… или догадался, что там кто-то есть… или просто наложил заклятие Империус на всякий случай – вдруг сработает? И когда у Стерджиса опять появилась возможность… наверное, когда снова наступила его очередь сторожить дверь, тут-то он и попытался проникнуть в Отдел, чтобы украсть оружие для Волан-де-Морта… спокойно, Рон… но его поймали и отправили в Азкабан… – Она посмотрела на Гарри широко раскрытыми глазами. – А теперь Руквуд объяснил Волан-де-Морту, как заполучить это оружие?
– Всего разговора я не слышал, но похоже на то, – сказал Гарри. – Руквуд ведь там работал… Может быть, теперь Волан-де-Морт пошлёт за оружием именно его?
Гермиона кивнула, по-прежнему поглощённая своими мыслями. Потом вдруг резко сказала:
– Но ты не должен был видеть всего этого, Гарри.
– Что? – ошеломлённо спросил он.
– Тебе велели научиться ограждать своё сознание от таких вещей, – сказала Гермиона, внезапно посуровев.
– Я знаю, – ответил Гарри, – но…
– Так что, я полагаю, нам надо постараться забыть всё, что ты видел, – твёрдо заявила Гермиона. – А тебе нужно усердней трудиться на занятиях окклюменцией.
Следующие дни не принесли ничего хорошего. Гарри схлопотал ещё два «О» по зельеварению, по-прежнему мучился неизвестностью, думая о судьбе Хагрида, и никак не мог избавиться от размышлений о сне, в котором он был Волан-де-Мортом, хотя и не обсуждал его больше с Роном и Гермионой: ему не хотелось получить от Гермионы очередной нагоняй. Он очень хотел обсудить его с Сириусом, но это было совершенно невозможно, и Гарри пытался загнать эту мысль на задворки сознания.
К несчастью, задворки его сознания перестали быть тем надёжным тайником, каким они были ещё совсем недавно.
– Встаньте, Поттер.
Через неделю-другую после сна о Руквуде Гарри вновь обнаружил, что стоит на коленях в кабинете Снегга, пытаясь собраться с мыслями. Снегг только что разбудил в нём целую вереницу очень ранних воспоминаний, которые оказались неприятным сюрпризом для самого Гарри: большинство из них было связано с унижениями, пережитыми им в начальной школе по вине Дадли и его банды.
– Ваше последнее воспоминание, – сказал Снегг. – О чём оно?
– Не знаю, – ответил Гарри, устало поднимаясь на ноги. Ему становилось всё труднее и труднее выделить связные картины из потока звуков и образов, который обрушивался на него после взмаха палочки Снегга. – Вы имеете в виду то, где мой двоюродный брат запирал меня в туалете?
– Нет, – мягко сказал Снегг. – Я имею в виду человека на коленях посреди тёмной комнаты…
– Ах, это… ни о чём, – сказал Гарри.
Тёмные глаза Снегга впились в него. Памятуя слова самого профессора о том, что зрительный контакт играет в легилименции решающую роль, Гарри моргнул и отвёл взгляд в сторону.
– Как этот человек и эта комната очутились в вашем сознании, Поттер? – спросил Снегг.
– Это… – сказал Гарри, стараясь смотреть куда угодно, только не на Снегга, – это просто… сон, который я видел.
– Сон? – повторил Снегг.
Наступила пауза. Гарри упорно не сводил глаз с большой мёртвой лягушки, плавающей в банке с пурпурной жидкостью.
– Вы ведь знаете, почему мы здесь, не правда ли, Поттер? – сказал Снегг тихим, угрожающим голосом. – Знаете, почему я жертвую своими вечерами ради этой скучной работы?
– Да, – напряжённо ответил Гарри.
– Напомните мне, почему мы здесь, Поттер.
– Потому что я должен научиться окклюменции, – сказал Гарри, уставившись вместо лягушки на мёртвого угря.
– Правильно, Поттер. И даже такой тугодум, как вы (Гарри не выдержал и посмотрел на Снегга с ненавистью), за два с лишним месяца занятий, пожалуй, мог бы чему-нибудь научиться. Сколько ещё снов о Тёмном Лорде вы видели?
– Только этот, – солгал Гарри.
– Возможно, – сказал Снегг, чуть сузив свои холодные тёмные глаза, – возможно, вам просто нравятся эти сны и видения, Поттер. Может быть, благодаря им вы чувствуете себя особенным – этакой важной шишкой, а?
– Нет, не чувствую, – сказал Гарри сквозь зубы, крепко сжимая в руке волшебную палочку.
– Вот и славно, Поттер, – холодно сказал Снегг, – потому что в вас и вправду нет ничего особенного, и совсем не ваше дело слушать, что Тёмный Лорд говорит своим Пожирателям смерти.
– Нет, это ваше дело, не так ли? – выпалил Гарри.
Он вовсе не хотел произносить эти слова, они вырвались у него помимо воли – уж очень он был раздражён. Долгое время они сверлили друг друга взглядом; Гарри чувствовал, что зашёл слишком далеко. Но когда Снегг наконец ответил ему, на его лице было странное, почти что удовлетворённое выражение.
– Да, Поттер, – сказал он, поблёскивая глазами. – Это моё дело. А теперь, если вы готовы, мы начнём снова. – Он поднял палочку. – Раз… два… три… Легилименс!
Сотня дементоров летела к Гарри над поверхностью школьного озера… он мучительно пытался сконцентрироваться… они приближались… уже видны были тёмные дыры под капюшонами… но в то же время он видел и Снегга, который стоял перед ним, устремив взгляд на его лицо и бормоча себе под нос… и почему-то Снегг вырисовывался всё яснее, а дементоры словно таяли…
Гарри поднял свою палочку.
– Протего!
Снегг пошатнулся – конец его палочки взлетел вверх, она больше не указывала на Гарри, – и вдруг в сознание Гарри хлынули воспоминания, которые не принадлежали ему: крючконосый мужчина кричал на съёжившуюся женщину, а черноволосый мальчонка плакал в углу… подросток с сальными волосами сидел один в тёмной спальне, направив палочку в потолок и сбивая мух… какая-то девочка смеялась над худощавым пареньком, который пытался оседлать брыкающуюся метлу…
– ДОВОЛЬНО!
Гарри будто изо всех сил толкнули в грудь; попятившись назад, он ударился о полки, которые тянулись по стенам в кабинете Снегга, и услышал, как что-то треснуло. Снегг едва заметно дрожал и был страшно бледен.
Мантия на спине у Гарри промокла. Когда он наткнулся на полки, одна из банок лопнула; теперь внутри неё, в убывающем растворе, медленно вращалась какая-то слизистая тварь.
– Репаро, – прошипел Снегг, и трещина на банке мгновенно исчезла. – Что ж, Поттер… похоже, мы сдвинулись с мёртвой точки… – Тяжело дыша, Снегг поправил Омут памяти, где перед началом урока снова спрятал несколько своих мыслей, словно проверяя, там ли они ещё. – Не помню, советовал ли я вам применять Щитовые чары… однако они, без сомнения, оказались эффективными…
Гарри молчал: он чувствовал, что говорить сейчас было бы опасно. Он был уверен, что ему удалось прорваться в память Снегга и что он видел сцены из его детства. Было очень тревожно сознавать, что тот самый маленький мальчик, который плакал, глядя, как его родители кричат друг на друга, сейчас стоит перед ним с такой откровенной ненавистью во взоре.
– Попробуем ещё раз, ладно? – сказал Снегг.
На Гарри накатил прилив ужаса: он понимал, что Снегг хочет заставить его расплатиться за случившееся. Они снова заняли места по обе стороны от профессорского стола. Гарри не сомневался, что в этот раз ему будет гораздо трудней освободить сознание от посторонних мыслей.
– Итак, на счёт три, – сказал Снегг, вновь поднимая палочку. – Раз… два…
Не успел Гарри сосредоточиться, чтобы очистить голову от лишних мыслей, как Снегг уже выкрикнул:
– Легилименс!
Он пулей нёсся по коридору к Отделу тайн, мимо голых каменных стен, мимо факелов… простая чёрная дверь вырастала на глазах: казалось, он вот-вот в неё врежется, до неё оставался всего шаг-другой, и он снова увидел тонкую полоску слабого голубого света…
И дверь распахнулась! Наконец-то он очутился за нею, в круглой комнате с чёрными стенами и чёрным потолком; здесь синим пламенем горели свечи, а вокруг было множество новых дверей… ему нужно было двигаться дальше… Но какую дверь выбрать?..
– Поттер!
Гарри открыл глаза. Он лежал навзничь, не имея ни малейшего понятия о том, как оказался на полу; вдобавок он ещё и задыхался, как будто и вправду пробежал весь коридор Отдела тайн, проскочил в чёрную дверь и нашёл круглую комнату.
– Объяснитесь! – выкрикнул Снегг; он стоял над ним с разъярённым видом.
– Я… не знаю, что случилось, – честно сказал Гарри, подымаясь на ноги. На затылке у него вскочил большой желвак, перед глазами всё плыло. – Я никогда раньше этого не видел. То есть я уже говорил вам, что мне снилась эта дверь… но она ещё никогда не открывалась…
– Вы небрежны в работе!
По неведомой причине Снегг рассвирепел даже больше, чем две минуты назад, когда Гарри вломился к нему в память.
– Вы ленивы и расхлябанны, Поттер! Неудивительно, что Тёмный Лорд…
– Позвольте спросить вас, сэр, – вспыхнув, перебил его Гарри, – почему вы называете Волан-де-Морта Тёмным Лордом? На моей памяти его называли так только Пожиратели смерти.
Снегг открыл рот, собираясь злобно осадить его, – но тут где-то вдалеке раздался женский крик.
Подбородок Снегга взлетел вверх, он уставился в потолок.
– Что за… – пробормотал он.
Гарри слышал какой-то невнятный шум, доносящийся оттуда, где, по его представлениям, находился вестибюль. Нахмурясь, Снегг перевёл взгляд на него.
– Вы видели что-нибудь необычное по пути сюда, Поттер?
Гарри покачал головой. Где-то над ними снова вскрикнула женщина. Снегг шагнул к двери, по-прежнему держа палочку наготове, и скрылся из виду. Гарри немного помедлил, затем двинулся следом.
Крики и впрямь доносились из вестибюля; подбегая к каменной лестнице, ведущей из подземелья, Гарри слышал их всё отчётливее. Выскочив наверх, он обнаружил, что в вестибюле полно народу – взбудораженные ученики кучей вывалили туда из Большого зала, где ещё не кончился ужин, и на мраморной лестнице тоже стояла плотная толпа. Гарри протолкался через компанию высоких слизеринцев и увидел, что ребята образовали в середине огромный круг – у кого-то были взволнованные лица, a у кого-то даже испуганные. Прямо напротив себя, с другой стороны вестибюля, Гарри заметил профессора МакГонагалл; она выглядела так, словно сцена, открывшаяся её глазам, вызывала у неё лёгкую дурноту.
Посреди вестибюля, с палочкой в одной руке и пустой бутылкой из-под хереса в другой, стояла профессор Трелони, и вид у неё был абсолютно сумасшедший. Волосы её встали дыбом, очки перекосились, так что левый глаз казался больше правого, а бесчисленные шали и шарфы хаотически свисали с плеч, создавая впечатление, что она расползается по швам. На полу рядом с прорицательницей лежали два огромных чемодана, один вверх ногами – похоже было, что его спустили по лестнице вслед за ней. Профессор Трелони в ужасе смотрела на кого-то, находившегося у подножия лестницы, но скрытого от Гарри.
– Нет! – выкрикнула она. – НЕТ! Это невозможно… так нельзя… я отказываюсь в это верить!
– Вы не знали, что всё к этому шло? – сказал тонкий голосок, в котором слышалось жестокое удовлетворение, и Гарри, чуть сместившись влево, увидел, что человек, повергший Трелони в такой ужас, – не кто иной, как профессор Амбридж. – Хоть вы и не в силах предсказать даже погоду на завтра, вы, конечно же, не могли не понимать, что ваш убогий стиль работы и неодобрение, которое я ясно продемонстрировала вам во время моих инспекций, делают ваше увольнение неизбежным!
– Вы н-не можете! – взвыла профессор Трелони; из-под её огромных очков струились слёзы. – Вы… н-не можете меня уволить! Я п-провела здесь шестнадцать лет! Х-хогвартс – м-мой родной д-дом!
– Он был вашим домом, – сказала профессор Амбридж, и Гарри с отвращением заметил, что её жабье лицо растянулось в злорадной усмешке при виде того, как профессор Трелони, безудержно рыдая, рухнула на один из чемоданов, – но перестал им быть час назад, когда министр магии подписал приказ о вашем увольнении. А теперь будьте добры покинуть замок. Вы нам мешаете.
С жадным наслаждением она смотрела, как профессор Трелони содрогается и стонет, в приступе отчаяния раскачиваясь на своём чемодане взад и вперёд. Гарри услышал приглушённые рыдания и оглянулся: Лаванда и Парвати, обнявшись, тихо плакали друг у дружки на плече. Потом он услыхал шаги. Отделившись от зрителей, профессор МакГонагалл подошла к Трелони и стала утешать прорицательницу, легонько похлопывая её по спине и одновременно вынимая из складок мантии большой носовой платок.
– Ну-ну, Сивилла… успокойся… вот, вытри слёзы… всё не так плохо, как ты думаешь… тебе не придётся покидать Хогвартс…
– Неужели, профессор МакГонагалл? – ледяным тоном осведомилась Амбридж, сделав несколько шагов вперёд. – И кто же уполномочил вас сделать подобное…
– Я, – раздался звучный голос.
Дубовые парадные двери распахнулись. Стоявшие рядом с ними ученики посторонились, освобождая путь Дамблдору, только что появившемуся на пороге. Гарри понятия не имел, что на ночь глядя понадобилось директору под открытым небом, но его фигура на фоне туманных сумерек казалась весьма внушительной. Оставив двери широко распахнутыми, он двинулся через ряды зрителей к заплаканной, дрожащей Трелони, которая по-прежнему сидела на чемодане, и замершей около неё МакГонагалл.
– Вы, профессор Дамблдор? – спросила Амбридж с каким-то особенно неприятным коротким смешком. – Боюсь, вы не понимаете ситуации. У меня имеется, – и она вытащила из складок мантии свиток пергамента, – приказ об увольнении, подписанный мною и министром магии. Согласно Декрету об образовании номер двадцать три, генеральный инспектор Хогвартса обладает правом присутствовать на занятиях, назначать испытательные сроки, а также увольнять любого преподавателя, чьи методы работы она – то есть я – сочтёт не соответствующими нормам, установленным Министерством магии. Я решила, что профессор Трелони профессионально некомпетентна. Я освободила её от должности.
К огромному удивлению Гарри, Дамблдор продолжал улыбаться. Он опустил взгляд на профессора Трелони, которая всё ещё бурно всхлипывала, сидя на чемодане, и сказал:
– Разумеется, вы совершенно правы, профессор Амбридж. Как генеральный инспектор, вы имеете полное право увольнять моих преподавателей. Однако у вас нет права выгонять их из замка. Боюсь, – продолжал он с коротким вежливым поклоном, – что подобные решения по-прежнему находятся во власти директора, и мне угодно, чтобы профессор Трелони осталась жить в Хогвартсе.
При этих словах профессор Трелони не то икнула, не то истерически хихикнула:
– Н-нет, я п… пойду, Дамблдор! Я ос… оставлю Хогвартс и п… поищу счастья ещ… ещё где-нибудь…
– Нет, – отрезал Дамблдор. – Мне угодно, чтобы вы остались, Сивилла. – Он повернулся к МакГонагалл. – Могу я попросить вас проводить Сивиллу обратно наверх, профессор МакГонагалл?
– Конечно, – ответила та. – Поднимайся, Сивилла…
Из толпы поспешно вышла профессор Стебль и взяла Трелони под другой локоть. Вместе они провели её мимо Амбридж и двинулись вверх по мраморной лестнице. За ними суетливо побежал профессор Флитвик; вынув по дороге палочку, он скомандовал:
«Локомотор, Чемоданы!» – и багаж профессора Трелони, всплыв в воздух, тронулся вслед за ней. Сам Флитвик замыкал процессию.
Профессор Амбридж застыла на месте, не сводя глаз с Дамблдора, который по-прежнему благожелательно улыбался.
– И что, – сказала она шёпотом, разнёсшимся по всему вестибюлю, – что вы будете с ней делать, когда я назначу нового учителя прорицаний и ему понадобится её комната?
– Это не проблема, – вежливо ответил Дамблдор. – Видите ли, я уже нашёл нового учителя прорицаний, а он предпочитает жить на первом этаже.
– Вы нашли?.. – пронзительно воскликнула Амбридж. – Вы? Позвольте напомнить вам, Дамблдор, что, согласно Декрету номер двадцать два…
– Министерство имеет право утвердить подходящего кандидата в том – и только в том – случае, если директор не сумеет найти такового, – сказал Дамблдор. – Но я рад сообщить вам, что в данном случае мне это удалось. Позвольте представить…
Он повернулся к раскрытым входным дверям, в которые затекала лёгкая ночная дымка. Гарри услышал стук копыт. В толпе учеников раздалось встревоженное шушуканье, и те, кто был ближе всех к дверям, торопливо попятились. Некоторые даже споткнулись, стремясь как можно скорее очистить дорогу новому преподавателю.
В туманной дымке появилось лицо, которое Гарри уже видел однажды глухой, страшной ночью в Запретном лесу, – снежно-белые волосы и поразительной синевы глаза, голова и торс человека на теле пегой лошади.
– Это Флоренц, – с беспечной улыбкой сказал Дамблдор остолбенелой Амбридж. – Надеюсь, он вас устроит.
|
Скачать 3.1 Mb.