Джозефина Тэй Шиллинг на свечи
 Скачать 0.64 Mb.
|
21Гранту казалось, что он ждет уже целую вечность. Ночь была мягкая, влажный теплый воздух приносил запах трав и цветов: где-то поблизости, видимо, цвело лимонное дерево. Неба не было — один только густой, туманный мрак над головой. Время от времени откуда-то долетал нежный, бесстрастный звон колоколов. Мир и покой ночи постепенно овладевали его существом. Ему приходилось делать над собой усилие: мысли начали путаться, внимание рассеивалось. Едва пробило половину третьего, как вдруг что-то заставило его насторожиться. Он ничего не услышал, но на улице, перед монастырем, уловил какое-то движение. Очертаний фигуры различить было невозможно, просто возникло ощущение, что темнота пришла в движение, будто занавесь от потока воздуха. На улице кто-то появился. Грант ждал. Движение стало более замедленным, менее явным и вскоре прекратилось. Человек, кто бы он ни был, удалялся от него. Грант снял туфли и перекинул их за шнурки через плечо: каждый шаг в обуви в такую тихую ночь стал бы моментально слышен. Крадучись, он двинулся по улице вдоль монастырской стены. Из тени видимость была чуть лучше: он снова различил движение впереди себя. Все в нем было напряжено до предела; в темноте трудно было не только рассчитать расстояние от объекта — почти невозможно было определить, движется он или остановился. На следующей улице он почувствовал себя более уверенно: движущийся сгусток темноты обрел форму. И эта форма легко и беззвучно ускользала во мрак ночи. Грант вошел в ритм преследования. Вдоль узких улочек с двухэтажными домами, вдоль маленьких домиков с садами, мимо редких лужаек. Внезапно Грант почувствовал под носками гальку и мысленно выругался: человек направлялся за город или, во всяком случае, в район пригорода. В течение двадцати минут следовал Грант за почти неразличимой фигурой в темном и молчаливом мире. Он не представлял, где находится, и должен был двигаться вслепую: он не знал, где его ждут ступени, где спуск, где препятствие. Стоило оступиться — и весь ночной труд пошел бы насмарку. Но тот, за кем он шел, двигался уверенно. Это не было бегством — человек точно знал, куда направляется. Вскоре Грант понял, что они выбрались за город. Дома — если они здесь и были — находились в стороне от дороги, за оградами бывших пастбищ, — скорее всего это был район новой застройки. Живые изгороди затруднили преследование. Тени, отбрасываемые кустарником, делали фигуру впереди почти неразличимой. И вдруг Грант потерял ее. Всякое движение перед ним прекратилось. Он замер на месте. Может, человек затаился и поджидает его? Или исчез за одной из оград? Несколько раз, когда гравий шуршал у него под ногами, он опасался, не обнаружил ли себя. Правда, насколько он мог видеть, человек ни разу не остановился, чтобы прислушаться. Но теперь ничто впереди не шевелилось. Шаг за шагом, Грант осторожно начал продвигаться вперед, пока не очутился у просвета в изгороди. Калитка. Сейчас он больше всего сожалел, что не может воспользоваться фонариком. Продвижение вслепую начинало действовать ему на нервы. Он решил рискнуть, предположив, что преследуемый человек прошел именно этим путем и открыл калитку. И сразу же почувствовал мелкий песок под ногами. Грант в нерешительности остановился. Может, это песчаный карьер? Что задумал тот, за кем он шел? Может, нападение? Тут он вспомнил, что дорожки к вновь строящимся виллам теперь принято декорировать красным песком, и вздохнул свободнее. Уже более уверенно он снова двинулся вперед, держась края дорожки, где начинался дерн, и надеясь, что она приведет его к строению. Оно возникло перед ним из темноты совершенно неожиданно. Белый, вероятно восьмикомнатный, дом. Благодаря белой краске казалось, что он светится в темноте. На фоне этого призрачного свечения он вдруг снова увидел фигуру человека. Он стоял неподвижно, Гранту померещилось, что его взгляд устремлен прямо на него. Грант слишком поздно сообразил, что за его спиной тоже находится крыло дома. Он быстро опустился на колени. Человек немного постоял и скрылся за углом. Держась как можно ближе к стене, Грант подобрался к углу дома. Ни звука, ни вздоха, никакого движения он не уловил. Человек ушел. Он только зря терял время. Грант сделал шаг, чтобы обогнуть дом, — и тут же его голова оказалась под мягкой шерстяной тканью, туго перехваченной у горла. В те доли секунды, пока узел не затянулся, Грант успел просунуть пальцы между шеей и тканью. Сжав зубы, он изо всех сил вцепился в материю, сделал резкий наклон вперед и тут же почувствовал, как чье-то тело перевалилось через него и человек, падая, ударился головой о землю. Сила толчка сбила Гранта с ног, вонючая тряпка все еще душила его, но руки у него оказались свободными. Он рванулся к своему противнику, с острой радостью ощутив, что узел больше не стягивает ему горла. Он по-прежнему был лишен возможности видеть и задыхался, но по крайней мере его не душили. Напротив, теперь уже он старался нащупать горло соперника. Но человек извивался как угорь и безжалостно бил коленями. Приемы уличной драки явно были хорошо знакомы Герберту Готобеду. Грант наносил удары вслепую, часто промахиваясь и ощущая под руками лишь траву. Боже, ему бы хоть на полминутки получить возможность видеть! Он разжал свою руку, сомкнувшуюся то ли на ноге, то ли на руке противника, и попробовал откатиться в сторону. Его попытка не удалась, так как человек в свою очередь крепко держал его. Однако он успел сунуть руку в задний карман и нащупать фонарик. Грант не смог вытащить его, потому что оказался прижатым к земле, но, собрав оставшиеся силы, нанес удар свободной рукой — туда, откуда шло прерывистое дыхание нападавшего. Его кулак ударился о кость, и он услышал, как щелкнули зубы. В следующий момент всей своей тяжестью человек упал на него. Он выбрался из-под тела, выхватил из кармана фонарик, но прежде, чем успел опомниться, человек уже двигался на него снова: Грант только оглушил его. Грант включил фонарик, но свет еще не достиг лица человека, как тот прыгнул. Грант сделал шаг в сторону и взмахнул фонариком, намереваясь нанести удар. Он промахнулся на какие-то миллиметры, и оба покатились по земле. Грант упустил из виду превосходство противника в весе: он думал только о том, как посильнее ударить. Под тяжестью соперника при падении он больно ударился о землю и, уже теряя сознание и тщетно пытаясь сопротивляться, успел подумать о том, каким способом Готобед собирается расправиться с ним. Однако, к своему изумлению, он вдруг перестал ощущать на себе тяжесть чужого тела, почувствовал скользящий удар по голове и, несмотря на звон в ушах, понял, что рядом с ним больше никого нет. Он с трудом сел — вероятно, на тот самый камень, которым его ударили (по форме было похоже, что его взяли из поребрика, окаймлявшего дорожку) — и уже стал нашаривать фонарь, чтобы продолжить преследование, когда из темноты послышался женский шепот: — Это ты, Берт? Что-нибудь случилось? Рука Гранта нащупала фонарик, и, включив его, он вскочил на ноги. Свет выхватил из темноты большие глаза, карие и нежные, как у лани. Но остальное в этом лице свидетельствовало о характере, далеком от какой бы то ни было нежности. Женщина ахнула и сделала движение, собираясь скрыться в темноте. — Стоять! — произнес Грант тоном, исключавшим всякое неповиновение, и она послушно замерла на месте. — Говорите тише, — торопливо сказала она. — И вообще, кто вы такой? Я думала, это мой… друг. — Я инспектор сыскной службы — из полиции. Грант знал, что эти слова вызывали обычно на лицах одно из двух выражений — либо страх, либо настороженность. Первое чаще обнаруживали люди, ни в чем не замешанные; второе означало признание вины. Оно и появилось сейчас на лице женщины. Грант осветил фонариком дом — низкое одноэтажное строение с мансардами наверху. — Перестаньте! — свистящим шепотом произнесла она. — Вы ее разбудите! — Кого это «ее»? — Старуху. Мою хозяйку. — Вы горничная? — Экономка. — В доме только она и вы? — Да. Грант указал на распахнутое у нее за спиной окно: — Это ваша комната? — Да. — Пройдемте туда и побеседуем. — Вы не имеете права входить в дом. И не смейте мне угрожать. Я ничего плохого не сделала. — Вы позволите пройти? — проговорил Грант с неприкрытой иронией. — Вы не можете входить в дом без ордера на обыск! Я это знаю! Теперь она стояла прижавшись к подоконнику, не позволяя ему двинуться дальше. — Я не нуждаюсь в ордере, когда дело идет об убийстве. — Убийстве? — Она удивленно взглянула на него. — А я-то тут при чем? — Поднимайтесь в комнату и включите свет. На этот раз она подчинилась и вскарабкалась на подоконник с проворством, говорившем о частой практике. Щелкнул выключатель, Грант последовал за ней и задернул за собой шторы. Он очутился в уютной спальне, с покрывалом на постели и приглушенным светом настольной лампы. — Кто ваша хозяйка? Она назвала имя и прибавила, что служит здесь всего несколько месяцев. — Откуда была ваша последняя рекомендация? — Из поместья в Австралии. — Герберт Готобед с вами в родстве? — Это кто такой? — Послушайте, вы лишь зря тратите время, мисс… Кстати, какое имя вы сейчас носите? — Свое собственное, — ответила она сердито. — Роза Фрисон. Грант передвинул лампу так, чтобы лучше разглядеть женщину. Он никогда раньше ее не видел. — Герберт Готобед шел сегодня к вам, и вы его ожидали. Сейчас вы мне все о нем расскажете и тем избавите себя от серьезных неприятностей. — Если хотите знать, я ждала Берта. Он молоко развозит. И не вижу ничего плохого в том, что я его ждала. За это не наказывают. Девушка тоже имеет право поразвлечься в таком глухом углу, как этот. — Только и всего? — проговорил Грант, подходя ко встроенному шкафу. — Оставайтесь на месте, — добавил он. В шкафу висела только женская одежда. Пожалуй, чересчур дорогая для экономки, однако не новая. Грант попросил ее выдвинуть ящики, и она с неохотой подчинилась. Там не было ничего необычного. Грант осведомился, где ее коробки с остальными вещами. — Наверху, на чердаке. — А что это за чемоданы под кроватью? Она готова была наброситься на него с кулаками. — Дайте-ка мне посмотреть их содержимое. — Не имеете права! Предъявите ордер! Ничего не буду открывать! — Зачем так протестовать, если у вас совесть чиста? — Я потеряла ключи. — А вот это уже подозрительно. Она сняла ключ с цепочки, висевшей на шее, и выдвинула первый чемодан. Пока Грант наблюдал за ней, ему вдруг пришло в голову, что, пожалуй, в ней есть примесь южной крови. В движениях, волнистых волосах было что-то… Негритянское? Индейское? Тут он вспомнил о миссии на островах южного моря, которую возглавлял Герберт. — Вы давно уехали с Островов? — как бы между прочим спросил он. — Около… — начала она, но, спохватившись, быстро поправилась. — Не знаю, о чем вы. Первый чемодан оказался пустым. Второй был набит доверху мужской одеждой. — Любите переодеваться в мужское платье? — спросил Грант; его настроение, несмотря на распухшие ноги и гудящую голову, заметно улучшилось. — Или приторговываете старьем? — Это вещи моего погибшего жениха. И попрошу вас воздержаться от неуместных шуток. — У вашего возлюбленного было пальто? — Да, но оно было все разорвано — оно было на нем, когда он погиб. — Да? А как это случилось? — дружелюбно спросил Грант, перебирая одежду. — Автокатастрофа. — Вы меня разочаровали. — Что?! — Я думал, у вас больше воображения. Как его звали? — Джон Старборд. — Старборд значит «бортовой огонь»? Ну, такое имя исключает дорожное происшествие. — Может, вы и знаете, про что говорите. Я ума не приложу. — Не пальто ли вашего жениха хранилось в том чемодане, который теперь пуст? — Нет, не оно. Рука Гранта вдруг замерла, наткнувшись на что-то твердое. Он вытащил пачку паспортов. Их было четыре: один, английский, на имя Герберта Готобеда, другой, американский, на имя Александра Байрона Блэка, третий, выданный глухонемому испанскому гражданину Хосе Фернандесу, и четвертый — на гражданина Соединенных Штатов Вильяма Кейрнса Блэка с супругой. Но с фотографий всех четырех паспортов на него глядело одно и то же лицо — лицо Герберта Готобеда; как жена на снимках фигурировала Роза Фрисон. — А ваш возлюбленный, видно, был коллекционер. Я всегда думал, что это очень дорогостоящее хобби. — Грант положил паспорта в карман. — Вы не имеете права. Я закричу на весь дом. Скажу, что вы пытались меня изнасиловать. Смотрите! Она распахнула халатик и стала рвать на себе ночную рубашку. — Валяйте, кричите сколько вздумается. Вашей хозяйке наверняка будет любопытно взглянуть на эти паспорта. Между прочим, если у вас были какие-то идеи насчет этой престарелой дамы, советую вам их пересмотреть. А теперь пойду подберу свои туфли. Они остались где-то в саду. Хотя одному Богу известно, как я смогу в них снова влезть. И мой вам совет, миссис Кейрнс Блэк: не предпринимайте решительно ничего, пока я не дам о себе знать. Пока против вас у нас ничего нет, так что ведите себя таким образом, чтобы нам не пришлось заняться всерьез именно вами. |