Наркоман. Алистер КРОУЛИ Дневник Наркомана. Дневник наркомана
 Скачать 1.29 Mb.
|
НА ПУТИ К БЕЗУМИЮЯ обнаружила, что привлекаю внимание на улице своим нервным поведением. Вид полицейского вызывал во мне дрожь. Положим меня арестуют или отнимут порошок… Что тогда? И затем я припомнила, какая же я глупая… Ведь у Мейзи Джекобс квартира в Парк Мэншенз. Она, я уверена, все поймет правильно и не станет болтать. Слава богу, она была дома. Не знаю, какую сказку я ей рассказала. Не знаю, отчего я оказалась достаточно глупа, чтобы напрягать голову, выдумывая всякие небылицы. Она – наш человек, Мейзи, и не лезет в ваши дела, пока вы ей не мешаете. У нее нашелся белый шелк и мы зашили героин в пакетики, а потом уже последние в оборки моего платья. Половину я отложила в старый конверт, чтобы помириться с Питером. Но мне понадобилось два или три приема на месте. Меня охватил истерический плач и дрожь. Со мной должно быть случился легкий обморок. Я очнулась на софе, Мейзи стояла на коленях рядом и держала у моих губ бокал шампанского. Она ни о чем не спрашивает. Ей нет дела до моей истории, даже если все в ней вранье. Чуть погодя мне стало лучше. Она заговорила о Кинге Ламе. Она увлеклась им с первой встречи, около года назад, и сделалась усердной его ученицей. Она может делать, что ей нравится; она была свободна, у нее было много денег, и никого, кто бы мог помешать. В некотором роде, я ненавидела ее независимость. В действительности это была зависть к ее свободе. Я чувствовала, что Бэзил был единственный важный для меня человек, но я упустила свой шанс, оказавшись недостойной. Наконец, я полностью потеряла его, и в этом заключалась жуткая ирония: ведь я лишилась его через свою преданность Питеру, как раз в тот самый момент, когда Питер не вызывал во мне ничего, кроме тошноты и презрения. Все же я верила, что Бэзил оценил бы и полюбил меня за саму преданность, как таковую. Это было первое, что я продемонстрировала ему. И мое единственное достояние разорило меня на века! Пока я все это обдумывала, Мейзи продолжала рассказывать. Я прислушалась, отвлекшись от своих мыслей. Она как раз дошла до середины, объясняя свои отношения с Бэзилем. – Он изображает крайний эгоизм, – вибрировали ее напряженные связки, – потому что он каждую личность включает в свое представление о себе. Он не может чувствовать себя свободным, пока вокруг рабы. Конечно, некоторые люди по природе своей рабы; они и должны остаться ими. Но много среди нас и королей, только они об этом не догадываются; страдая от заблуждения, что они якобы обязаны склоняться перед общественным мнением, перед всевозможной внешней волей. Он отдает всю свою жизнь, сражаясь за освобождение людей от этой ложной зависимости, потому что они являются частями его личности. Он не ведает, что такое мораль. Даже чувство чести, как таковое, ничего для него не значит. Просто так вышло, что он родился джентельменом. «Если бы я был собакой, – сказал он мне однажды, – я бы лаял. Если бы я был совой, я бы ухал. Ни в том, ни в другом нет ничего, что само по себе хорошо или дурно. Вопрос лишь в том, что есть естественное поведение?» Он считает, что его миссия в этом мире – установить Закон Телемы. Она поймала мой озадаченный взгляд. «Твори, что ты желаешь да будет то Законом, – процитировала она с весельем. – Ты должна была слышать эти слова раньше!» Я призналась, что да, и мы вместе посмеялись над чудачествами нашего друга. – Он говорит их каждому встречному, – пояснила Мейзи, – чтобы не только на них влиять, но и также, чтобы напоминать самому себе о своей миссии, предотвращая трату времени на посторонние вещи. Нет, он не фанатик, и за год, что я с ним знакома, я определенно продвинулась в музыкальном отношении дальше, чем за предыдущие пять лет. Он доказал мне, – или скорее показал, как доказать, к моему же удовлетворению, что мое Истинное Стремление было стать певицей. Мы принялись рассматривать все факты моей жизни от моего происхождения до воспитания, ведь мой слух и голос физиологически превосходят слух и голос среднего музыканта, и обстоятельства, позволяющие мне полностью посвятить себя упражнениям, могут позволить мне развить мои способности до наилучших образцов. Даже то, что мой опекун был великий композитор! Лам не считает это случайностью. Он утверждает, что совпадение стольких обстоятельств служит доказательством некоего замысла; и коль скоро большая часть этого за пределами человеческого разумения, это заставляет предположить существование некой особы, которая трудится за пределами наших чувств, и которая сотворила меня певицей, а не модисткой. – Да, но Мейзи, – перебила я, – это же старый довод, что само мол устройство Вселенной доказывает существование Бога; и люди перестали верить в Бога главным образом из-за очевидного несоответствия Его замысла с представлением о Нем. – О, разумеется, – спокойно согласилась Мейзи, – очевидно наличие множества различных Богов, и у каждого есть своя цель, которую он преследует, и метод, которым он пользуется. Возможно, что примирение их сталкивающихся амбиций (что выглядит необходимым с философской точки зрения) остается вне сферы наших сегодняшних исследовательских возможностей. Бэзил умолял меня не забивать голову никакими такими теориями. Он попросту расхохотался мне в лицо и прозвал меня своим любимым соловьем. «Ты не для гибели рожден, бессмертный Птах, – произнес он с ухмылкой, – но и не для прохождения курса по Неоплатонизму». Главное, с его точки зрения, не сойти с накатанного пути. Если уж я убедила себя в том, что мое призвание петь, не могу ли я любезно воздержаться от вмешательства в остальные дела? – Я знаю, – вставила я, – как ответил капитан, перебившему его помощнику: «Все, чего я хочу от вас, мистер Мейт, это молчание, причем драгоценная его малость». Нас снова разобрал хохот. В самом деле, было нечто экстраординарное в том, как манера общения Бэзиля со своими учениками оживляла рассудок. Я начала понимать, почему он внушает такое недоверие и неприязнь. Люди вечно делают вид, что хотят подняться над самими собой, но на самом деле они ужасно опасаются, как бы с ними ничего такого не случилось. И Бэзил всегда ударяет в корень чьей-то дубовой души. Он хочет, чтобы кто-то стал самим собой, а цена этого – отказ от фальшивых представлений о самом себе. Людям нравится учителя-аферисты, одурманивающие их наркотическими банальностями. Реальность в любом обличии внушает им страх. Вот настоящая причина, почему преследуют пророков. Разумеется, меня переполнял героин, но на мгновение Мейзи заставила меня совсем об этом забыть. – А что это за худая девушка там у него постоянно? – спросила я у нее. Это был автоматический всплеск ревности. – О, Лала, – промолвила Мейзи, – она ничего. Чудная девочка, одна из самых чудных, пожалуй. Она шведка или что-то вроде, как я полагаю. Он занимается ей все три последних года. Как-то, впрочем я не знаю, как именно они познакомились, он попросил ее позировать ему. Однажды она рассказала мне, как испугала ее причина, по которой он к ней обратился. «Вы написали этот псалм? – спросил он у нее – Я могу различить каждую кость, они пожирают меня взглядом?» Ты же знаешь, на теле девочки нет и унции мяса. Причем она совершенно здорова; так просто, каприз природы. А пока он делал набросок, то попросил подсказать название для картинки. «Изобрази меня как мертвую душу», – предложила она. Он ухватился за фразу, преисполненный энтузиазма, и приступил к работе над огромным полотном, триптихом с диковинными зверьми, и птицами, и лицами, все были расположены так, что стремились к ней, как к центральной фигуре. Она стоит голая с несоразмерно большой головой, и отвратительно улыбается. Ее тело – почти скелет, обтянутый зеленоватой кожей. Картина вызвала нездоровую сенсацию. Странно, что ты ее не видела. Между прочим, я видела ее на фото в какой-то газете, а теперь я еще и припомнила, как Биль Вальдорф выделил ее, рокоча от смеха, как Королеву Мертвых Душ. Бэзил сказал, что в Лондоне полно мертвых душ. – Гоголь с его историей здесь не причем, – пояснила Мейзи. – Бэзил считает, и это только правда, пускай и слишком жуткая, что большая часть людей, которые бродят вокруг нас, пьют, едят и танцуют, на самом деле – мертвецы, «мертвые в поступках и грехах», как говаривал мой дядя-старик – во грехе незнания, что они являются Звездами, Истинные и Живые Боги Высочайшего… Я вздохнула не без грусти. Ведь я также была мертвая душа, и я оставила Хозяина Жизни Вечной в то утро из верности к всего лишь еще одной мертвой душе. И – в тот же день! Фу, что за покойницкая эта жизнь! Какой сырой, знобящий ядовитый воздух! Сколько пота на стенах от тех, кто проклят и агонизирует! – И посмотри на Лалу теперь! – продолжала Мейзи. – Он подверг ее ряду страшнейших испытаний, потому что она и в самом деле была весьма мертвая – но она прекрасно добралась до конца туннеля. Она – Великая Душа, если таковые вообще водятся в этом мире, и он вознес ее смертную до бессмертия. Ее испорченность сменила нетленность, и она излучает и свет, и жизнь, и любовь, летя сквозь годы в полной свободе… – Но что она делает сейчас? – задала я вопрос с глухою болью в сердце. – Как что, свою истинную Волю, конечно! – последовал пламенный ответ. – Она знает, что явилась на эту планету свидетельствовать о Законе Телемы собственной персоной, и оказывать помощь своему Титану в его трудах! Слова Мейзи ставили меня в тупик. Поразительно, но всем известно, что она была влюблена в Бэзиля, любит и будет любить его вечно. Как так выходило, что она в состоянии говорить о другой женщине, которая тоже любит его, без ревности и, судя по всему, без зависти. Вероятно все-таки правду говорили о грандиозной силе его гипноза, с помощью которой он держал их беспомощных, расставленных как множество писем в картотеке в алфавитном порядке. Однако Мейзи буквально пузырилась энергией и радостью, и было бы абсурдно думать о ней, как о жертве вампиризма. Я спросила ее об этом в упор. – Моя милая Лу, – рассмеялась Мэйзи, – ну не будь до такой степени дурочкой! Мое Желание – петь… А Желание Лалы помогать Бэзилю в его работе – с чего-бы нам враждовать? Откуда взяться дурным чувствам? Она помогает мне, помогая ему помогать мне; и я ей помогаю, демонстрируя, как его Закон помог мне, и способен помочь другим. Мы – лучшие в мире подруги, Я и Лала; да и могло ли быть иначе? Ну конечно она сама совершала столь очевидно невозможный подвиг. Ведь в представлениях обывателей о Бэзиле и его окружении все перевернуто вверх дном. В то же самое время нельзя отрицать, что результат поразительно впечатляющий и над ним стоило поразмыслить. Я вполне могла бы понять его идею развития человечества в некую новую породу, наделенную небывалыми способностями, и навсегда отбросившее старые страхи, суеверия и дорогостоящие капризы. Я бы не вынесла такое и две секунды. Мэйзи отказалась и от себя и от него, и все же обладала и собою, и им; Я льнула к нему и себе, и потеряла обоих – потеряла навек! Я встала, чтобы уйти, и прежде чем выйти на улицу, я осознала с безутешным отвращением и отчаяньем степень моей деградации, моего проклятья; и я подавила отчаяньем мою извращенную гордость за мою страшную судьбу, и возрадовалась, когда ужасный героиновый голод снова дал о себе знать, глодая мои внутренности. Я облизнула губы при мысли, что я направляюсь к человеку, которого так разрушила моя любовь – и меня вместе с ним. Для начала, больше никаких дневников – почему это я должна обнажать себя ради Царя Лестригонов? «Каждый след его шагов вымазан кровью», – как сказала однажды Гретель. Да, в неком инфернальном смысле ему удалось сделать меня одной из его жертв. «Что же, ладно, ты получишь достаточно слов в магическом дневнике, чтобы дать тебе знать, что я вырвалась из твоих клещей; я буду заносить в него только те вещи, которые будут говорить тебе, как я тебя ненавижу, как я сумела тебя перехитрить – и ты прочтешь их только тогда, когда моя Мертвая Душа получит Мертвое Тело себе подстать». |