Эссе о культуре. Л. Уайт. Эссе. Эссе о культуре Человек, культура и люди в подлинном смысле слова
 Скачать 32.88 Kb.
|
|
Эссе о культуре Человек, культура и люди в подлинном смысле слова Человек — это животное. Человек в подлинном смысле слова — то же самое животное плюс культура. Культура была создана человеком, но, однажды возникнув, она обрела собственную жизнь и стала поколение за поколением превращать мужчин и женщин в подлинных людей. Однако культура от начала и до конца зависит от человека; она будет жива, пока жив он, и умрет вместе с ним. Около миллиона лет назад по просторам Азии и Африки мелкими группами бродили какие-то странные животные. Они передвигались на двух ногах, в вертикальном положении, их передние конечности оставались свободными, они имели крупные черепа, смотрели прямо перед собой, были относительно безволосыми, ели все, что удавалось найти, были задиристыми, но не храбрыми, много общались между собой и обладали едким запахом. Это были антропоидные обезьяны, непосредственные предшественники человека. Потом в один прекрасный день произошло следующее: одна из обезьян произнесла первое слово. То было не мычание и не визг, не крик и не вой. То было слово. То были звуки, соединенные вместе так, чтобы выразить то, что говорящий хотел в них выразить. И вскоре он открыл, что может организовать звуки так, как ему хочется, и может заставить их выразить все, что он пожелает сказать. Человекообразная обезьяна превратилась в человека. В слове содержалось начало — начало Человека и Культуры. Что сделал первый человек, так это свободно и произвольно наделил звуки значением. Он обнаружил, что может проделать это с чем угодно: со скалой, жестом или с цветом. Но эти значения невозможно было воспринять при помощи чувств; никто не смог бы определить на слух, что значит доко: есть или спать? Или определить глазами, что означает красный цвет: страх или отвагу? С той самой поры, как человекообразная обезьяна превратилась в человека, последний превратился в архитектора и строителя, работающего с новым и уникальным средством, строящего мир, какого никогда раньше на этой земле не бывало. Все изменилось. Камни не были больше просто предметами, у которых есть форма, вес и цвет. Теперь они «лежали запечатленными в пробудившейся душе, и все, что (человек) созерцал, дышало внутренним значеньем». Солнце стало живым богом, а не только светящимся диском. Возможно, бог этот носил маску, когда вел свою ладью по небу, меж тем как на земле под его благодатными лучами возникала жизнь. И земля сделалась человеку матерью, из четырехчастного лона которой он появился и в западную область которой в конце концов вернется. Звезды глядели сверху на маленького примата и стерегли его, пока он спал. Тучи угрюмо ворчали, а змеи молний раскалывали крепкие дубы. «Густой туман спускался на маленьких кошачьих лапах». Старик-Ураган чертил свой путь по пыльной равнине, когда в горах Бабка-Паучиха оказывала помощь утомленному охотнику. Весь ландшафт переменился и как бы родился заново. В том месте, вон там, где старое камедное дерево росло возле ямы с водой, народ Эму останавливался на отдых во времена Альчеринга ((австрал. время сон или рассвет мира), в религии австралийских аборигенов – мифологическое время, имеющее начало, но не имеющее конца.) . А за тем холмом лежат спрятанные в потайном месте чуринги народа Кенгуру. В домашнем быту одни виды пищи считались пригодными, другие — нечистыми (некоторые животные имели раздвоенные копыта, но не жевали жвачку, или, например, некоторые рыбы не имели чешуи). Запрещалось варить козленка в молоке его матери. Для достижения состояния праведности следовало время от времени поститься или воздерживаться от половых контактов. А то еще требовалось наносить глубокие раны на плечи и посыпать голову пеплом. В социальной жизни этого нового примата тоже все было по-другому. К себе подобным не относились больше как просто к мужским или женским особям, молодым или старым, крупным или мелким. Теперь одна была сестрой, другая кузиной. Парование сделалось браком. И существовали тайны инцеста и экзогамии (заключение брака за пределами определённой социальной группы, чаще всего родственной), связанные друг с другом. У человека могло быть много «матерей», и женитьба на любой их дочери считалось бы преступлением. Мужчине запрещалось разговаривать со своей тещей. Нарекать младенцев и защищать их следовало с помощью чар. Мальчики должны были подвергаться обрезанию или лишаться верхних резцов. А подо всем этим, охватывая собой всё, скрывались тайны жизни и смерти: прихода и ухода человеческого духа. Но это было еще не все. Существовал иной мир, в который человек попадал после того, как ложился спать. Он мог подняться, покинув свое ложе и свое тело, и отправиться в далекое путешествие в страну чудес. Иногда в случае смертельной болезни к нему приходили духи и забирали его с собой в землю богов, где он сидел и разговаривал с ними, как с людьми. Или же в вихре неистового танца (камлания) дух внезапно овладевал им, и человек начинал издавать крики на странном языке или падал без чувств на землю. Поистине мир, в который вошел человек, получив однажды ключ, был миром чудес. Итак, человек строил новый мир, в котором предстояло жить. Конечно, он по-прежнему шагал по земле, чувствовал, как ветер обдувает ему щеку, слышал, как он шумит среди сосен; человек пил из ручьев, спал под звездами и просыпался, чтобы приветствовать солнце. Но это было не прежнее солнце! Ничто уже не было прежним. Все было «залито божественным светом», а на каждой руке были «знаки вечности». Вода была не просто чем-то, что требуется для утоления жажды,— она могла даровать вечную жизнь. Между человеком и природой висела завеса культуры, и он ничего уже не мог видеть иначе, как через нее. Он по-прежнему пользовался органами чувств. Он обтесывал камень, охотился на оленей, находил себе пару и производил потомство. Но все это пронизывалось сутью слов, значений и ценностей, которые существовали помимо ощущений. И эти значения и ценности — в дополнение к ощущениям — сопровождали человека и зачастую превалировали над последними. Человек сделался иррациональным животным. Первобытный человек был великодушен и гостеприимен: он пускал других животных в свой собственный мир. В самом деле, существовал только один мир. Во всяком случае, в мифах звери и люди могли разговаривать друг с другом, жениться и иметь детей. Но дни невинности миновали, и сегодня мы знаем про себя, что уникальны, что сколько бы мы ни жили вместе с другими животными, ни одно из них не может разделить с нами нашу человеческую жизнь. Ни одно животное не может знать об инцесте или адюльтере (супружеская измена), ни одно не в состоянии понять, что такое святая вода, ни одно не может чтить субботу. Только у человека есть боги, и только человек может иметь представление о смерти. Все это — наш собственный, наш отдельный мир. Предки человека не были большими и сильными, не были и особо одаренными — по крайней мере в сравнении с их собратьями-животными. У них не было силы медведя и быстроты оленя. Они так много ходили по земле, что не могли уже лазать по деревьям и, как Тарзан, раскачиваться на ветках. И, разумеется, они не умели летать. У них не было ни костяного панциря, защищающего мягкие ткани (как у черепахи), ни колючих игл, как у дикобраза. У них не было ни яда, как у змеи, ни даже защитного запаха, как у скунса. Они действительно были слабы и настолько плохо обеспечены средствами борьбы за жизнь, что удивительно, как вообще сумели выжить. Что касается первобытного человека, то он тоже был жалок и слаб. Он был чем угодно, только не господином всего того, что видел вокруг себя. Он жил среди зверей и птиц и признавал их превосходство; он с гордостью заявлял о тотемическом происхождении от них, а во многих случаях они становились его богами. Но, как бы в компенсацию за свои недостатки, человек оказался обладателем особой способности: он умел говорить. Орудия и слова сделали человека как бы выше ростом. Ему могло не доставать клыков и силы, зато он мог изготовить копье и с его помощью убить могучего пещерного медведя. Благодаря речи он и несколько его собратьев могли объединиться и свалить огромнейшего мамонта. Человек мог снять меховую шкуру с медведя или бобра и сам носить ее. Или же он мог построить укрытие для себя и своей семьи. Потом однажды он открыл, как добывать и контролировать огонь. Теперь человек мог готовить себе еду на огне, обогревать хижину и отпугивать хищных зверей. Разумеется, огонь стал наделяться тайной, как и многим другим. Он был живой, его надлежало кормить, он сделался священным и одновременно оставался вполне мирским. Так — с оружием, ловушками и палками-копалками — мужчины и женщины добывали себе пищу. А еще они обеспечивали себя утварью для своих нужд и украшениями — для своего удовольствия. Открытие, что группа мужчин может одолеть самого свирепого зверя, что, пользуясь речью и умно планируя свои действия, мужчины могут перехитрить самых хитрых животных, давало человеку огромное преимущество в его соперничестве с другими видами. Человек как животное не изменился; он по-прежнему оставался тщедушным приматом. Но его культура — его орудия, оружие и утварь, его знания и верования — возросла и постепенно сделалась эффективным механизмом контроля. Человечество начало свой долгий путь развития и экспансии. После веков медленного и незначительного роста культура внезапно сделала мощный скачок: человек обрел контроль над солнечной энергией посредством культивирования растений и одомашнивания животных. Множились и улучшались сами приемы земледелия и животноводства: поля стали орошать и подкармливать удобрениями, коров — доить, лошадей - запрягать, зерно и скот — улучшать за счет селекции. Из земли извлекли красный и желтый металлы, превратив их в орудия и украшения. Затем из горных пород с помощью огня добыли черный металл — железо, и с ним армия получила первоклассное оружие, а рабочие — более совершенные орудия. Там, где раньше стояли бедные деревни, возникли большие города. На смену племенам пришли нации, а по равнинам раскинулись империи. Общество теперь делилось на части. Существовали цари и знать, воины и жрецы; но были и крестьяне, занятые тяжелой работой в поле, и ремесленники, трудившиеся в мастерских. Одна из гильдий — писцы — занималась только тем, что тщательно выписывала слова людей на пергаменте или высекала их в камне. Сменялись столетия, возникали и рушились империи. Бессмертные монархи умирали, и их забывали. Раз за разом мать-земля насквозь пропитывалась кровью победителей и побежденных; пот крепостного и раба падал на землю подобно росе. Затем в один прекрасный день легкая струйка дыма показалась на горизонте, клубясь и колеблясь на ветру. Под ней находилась «огненная машина» из мастерской Томаса Ньюкомена. Потом настал черед Джеймса Уатта и Мэтью Бультона: началась «топливная революция». Культура вновь принесла новый способ овладения громадной энергией солнца и использования ее в работе. Индустриальные центры росли как грибы; изделия производства лились с фабрик все более широким потоком. Для завоевания и колонизации разыскивались новые земли; новый образ жизни требовал безграничных рынков и сырьевых запасов. Медицина одержала верх над страшными болезнями; население Земли удвоилось и продолжало увеличиваться. Таким образом, развитие культуры подняло человека над животными и обеспечило ему основательный контроль над силами природы. Подобно Гадкому утенку, Золушке или героям народных сказок, человек был поднят из своего незавидного положения и в конце концов стал хозяином Земли. Однако если, с одной стороны, культура дала человеку контроль и власть над миром природы, то, с другой стороны, она привела его к подчинению и зависимости от себя самой. Однажды стартовав, культура в дальнейшем только росла и развивалась. Ее поток ширился раз за разом за счет изобретений и открытий. Разумеется, культуру поддерживают люди, как люди же ее и порождают. Но единожды возникнув, культура обрела свой собственный ход. Она течет сквозь века будто сама собой — самодостаточная и независимая. Она способна выйти из берегов и затопить другую культуру или народ (именно так европейская культура повела себя в Америке, Азии и Африке). Каждый индивид, каждое поколение самим фактом своего рождения вводится в мир культуры, которая уже сформирована. Мы, живущие сегодня, не создавали нашу культуру, точно так же как современные тибетцы не оздавали свою. Во всех случаях культура была здесь еще до нашего появления. Наша культура сегодня — это продукт культуры вчерашнего дня и всех остальных прошлых дней вплоть до самых первых слов, относящихся ко времени, не оставившем о себе свидетельств. Наша культура выросла из «промышленной» и «топливной» революций, а также из более ранних технологий и институтов феодализма, точно так же как манориальная система явилась законным порождением своего прошлого. Культура есть процесс sui generis («единственный в своем роде» (лат. выражение, обозначающее уникальность правовой конструкции)), последовательность причин и следствий, парад прошлого и того, что было им создано. Мы суть не что иное, как катализатор, делающий возможной цепную реакцию. Большая власть культуры может означать большую зависимость человека. В первобытном племени все были свободны и равны; все люди были братьями. Контроль их над природой был весьма ограничен, зато каждый имел свободный доступ к ее ресурсам; имевшиеся возможности были открыты для всех, и каждый жил за счет собственных усилий. Однако великая победа земледелия в плодородных речных долинах Египта, Месопотамии и других мест обернулась для большинства населения крепостной зависимостью или рабством. Миллионы людей в поте лица гнули спины на полях или добывали камень для дворцов и пирамид, в то время как цари и их любовницы возлежали на пышных ложах, а царственного вида жрецы распевали свои молитвы в величественных храмах. Столетия спустя победа угля и пара привела к возникновению шумных городов и созданию несметных богатств. Однако в шахтах, на заводах и фабриках тяжко трудились мужчины и женщины, участи которых не позавидовал бы и раб. И убогие трущобы, в которых жили рабочие, составляли печальный контраст со свежим воздухом и открытым небом средневекового крепостничества. Но страдали не только народные массы. Богатые и могущественные испытывали пагубное воздействие той же самой системы, которая эксплуатировала бедных и слабых. Деньги сделались мерилом всех вещей. И не было такого — самого отвратительного — преступления, которое бы кто-нибудь не совершил ради корысти; и не было такого священного долга, который не могли бы предать. Торговля человеческой плотью, то есть рабами, черными и белыми; продажа наркотиков молодым людям; продажа благосклонности судей; разворовывание касс, принадлежащих рабочим союзам, теми самыми людьми, которым была вверена забота о них,— все это сделалось в порядке вещей. ...Торговля! Есть ли в мире добродетель, Которая б могла произрастать В сени отравленных ее ветвей, Где царствуют лишь бедность и богатство...* * Автор цитирует поэму Перси Биши Шелли «Королева Маб». — Прим. пер. Удивительно еще, что в социальной системе, которая ставит права собственности выше прав и благосостояния человека, существует так много человеческой доброты и порядочности. Но если мы и не делаем свою культуру, то наша культура уж точно делает нас. Что бы мы ни думали, ни чувствовали, во что бы ни верили и что бы ни делали,— все обусловлено этой внетелесной традицией. Говорим ли по-французски, едим ли палочками, верим в воскресение, кладем в чай соль и масло по тибетскому обычаю или пьем его с молоком, как англичане, лечим ли болезнь с помощью вакцины или фетиша, употребляем витаминные пилюли или едим своих тотемных животных — все это потому, что этого требует от нас наша культура. Обычно говорят, что под бесконечным разнообразием культурных проявлений кроется общий неизменный фактор. Его называли человеческой природой, и всезнающий дилетант имел обыкновение говорить, как бы вынося приговор, что «везде в мире человеческая природа одинакова». Но эта универсальная константа не есть человеческая природа: «человеческая природа» имеет культурный, а не «природный» характер. Вполне может быть (а мы считаем, что, вероятно, и существует) общий биологический фактор, лежащий в основе всех культур. Однако это животный фактор, фактор животных приматов. Культура — и только она одна — может сделать его человеческим. А разнообразие человечества зависит от времени, места и обстоятельств. Оно охватывает диапазон от братских отношений до сожжения еретиков, от обрезания до вакцинации. Культура делает больше, нежели просто влияет на нас. Она нам говорит либо, что наши миры устроены божественным провидением, либо что мы сами обладаем силой созидания и контроля. Я благодарю богов, что моя культура сделала меня баптистом, а не буддистом. И если я ем говядину, отказываюсь от свинины или наслаждаюсь мясом людей из соседнего племени, я знаю, что веду себя правильно и достойно. Господство культуры над человеком было в прошлом затушевано представлением о том, что все предопределено Создателем. Но сегодня наша культура, как правило, заставляет нас верить в то, что наша судьба находится в наших собственных руках, что мы можем строить мир по своему усмотрению и навязывать свою волю за счет более крупных и более совершенных бомб. Удивительно наблюдать то богатство и разнообразие работы, какую совершила культура, создавая подлинных людей из животных, коими люди как таковые и являются. Достоинства и пороки многообразны; формы, в которых они выражены, бесчисленны. Красота, правда и великодушие, упорный труд и смиренное страдание, самоотвержение и жертвенность, мужество и неколебимая вера, доброта и милосердие, щедрая любовь, терпимость и понимание — все это присуще роду человеческому наряду с жадностью и завистью, трусостью и вероломством, жестокостью, не знающей иных границ, кроме пределов человеческой выносливости, с подлостью, столь отвратительной, что даже порочного человека от нее стошнит. Культура, этот художник-мастер, лепит свои работы то так, то эдак миллионом разных способов. Однако под бесконечным многообразием неизменно скрывается одно и то же: постоянство человеческого организма. Приматом человек был, приматом и останется. Слова и моральные нормы, орудия и верования — от coup depoing* (удар, тумак) до цифровых компьютеров и от анимизма до теории относительности — суть меняющиеся костюмы от разных спектаклей, притом что актеры остаются прежние. Человек подлинный — самое ценное из творений культуры. У многих культур есть великие достижения: впечатляющие дворцы и храмы, прекрасные произведения искусства, гигантские телескопы для наблюдения за небом, действенные вакцины для борьбы с болезнями, своды законов, моральные нормы и духовные ценности. Но значение и ценность абсолютно всего, перечисленного здесь, коренится в подлинных людях; без них оно было бы мертво и бессмысленно. Орудия, верования и институты являются не чем иным, как внетелесными, внешними атрибутами человека как животного. Подлинный человек — это персонифицированная культура, единственный смысл ее бытия, ее величайшая ценность. Когда однажды великая культура (ныне являющаяся нашей собственной) достигла своего предела, разве не в виде человеческого существа на этой земле Высшее Существо породило Сына, призванного появиться от женщины и идти вместе с нами? Человек подлинный — самое бренное из творений культуры. Кости зверей могут окаменеть и сохраняться веками. Кости человека тоже могут сохраняться после его смерти — и даже вместе с иссохшей плотью. Однако когда человеческое существо умирает, его культура умирает вместе с ним. Каменный топор или глиняный черепок могут существовать бесконечно,— чтобы у археологов был необходимый материал и им было чем заниматься. Но когда умирает культура, воплощенная в человеке, она исчезает бесследно. В прошлом году я наблюдал старого индейца-пуэбло, которого знаю тридцать лет. Его коричневая кожа покрыта морщинами, как старый саквояж. Его ладони огрубели от тяжелой работы. Парализованная рука беспомощно висит вдоль тела. Но прошлым летом он танцевал и пел весь день на празднике в честь святого покровителя его пуэбло — с пучком ястребиных перьев в волосах, с еловой веткой, раскачивающейся у него в руке в такт песен. Этот славный старик — знахарь. Он хорошо знает богов и часто с ними разговаривает. Он кормит свои фетиши и дает им покурить сигареты из кукурузных листьев. Он видел дни войны и танцевал перед ритуалом высушивания скальпов. Он знает около сотни песен и молитв. Когда этот старик ляжет, чтобы больше уже не подняться, все, что в нем есть, перестанет существовать. Его усталые старые кости, его ослабевшие конечности, его черные с проседью волосы и изрядно стертые зубы — все это останется. Но дух его вернется в Шипап — через горный перевал на севере, вниз, в четырехчастное лоно земли, откуда пришел его народ. А песни и слова, боги, молитвы и магия, знание о прошлом, искусство охоты и приемы земледелия — все, что культура встроила в каждую косточку и каждую жилку его существа, исчезнет, чтобы уже никогда не вернуться и не возродиться вновь. Разумеется, когда какой-то индивид умирает, культуру, носителем которой он был, могут поддерживать его собратья. Но этого может и не произойти. Кто знает, что погибло вместе с неандертальцами или кроманьонцами? Что стало с Осирисом и Кецалько-атлем? Кто может сказать, сколь многое потерял мир с выпадением каждого племени или народа из кавалькады культур? И если сама человеческая раса как таковая угаснет, ее культура должна будет исчезнуть навсегда. Этот исторический путь человека и культуры, с его парадоксами и контрастами, представлял собой грандиозное приключение. Посредством Слова человекообразная обезьяна стала человеком. Человек создал культуру, а культура сформировала подлинных людей. Затем Слово стало Богом, и в конечном счете Сын Бога тоже стал человеческим существом. Человечество — это сплав Человека с Культурой, составляющий сферу нашего космоса. Культура дала человеку власть и контроль. Но платой за это стала зависимость человеческого рода. Нас, зажатых в тиски культуры, неумолимо влечет все дальше, и мы должны бесстрашно встретить все то, что нам предстоит. Теперь, в наши дни, когда культура предлагает нам перспективу, в соответствии с которой мы уже больше не привязаны к Земле и можем путешествовать на Луну и другие планеты, та же культура наряду с этим сулит нам самую страшную угрозу! Когда-то в прошлом человек мог погибнуть, если бы не помощь культуры. Но сегодня он может быть уничтожен вследствие культуры, исчезнув с лица земли в огне термоядерного взрыва. Однако Человек и Культура могут избежать такой участи. Чаши весов нелегко уравновесить, и они могут склониться в ту или иную сторону. Если мы избежим самоуничтожения, нам станет доступен более прекрасный и более великодушный мир, чем тот, который существовал когда-либо ранее, мир, где нет воюющих государств и где все люди могут быть братьями. Тогда сможет реализоваться идеал человеческого гуманизма. Время решения , вероятно, уже близко. Перевод выполнен по изданию: White LA. Man, Culture, and Human Beings // Michigan Alumnus Quarterly Review, 1959. V. 66. P. 1—6. |