А. СЕРЕБРЕННИКОВ - Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка издательство "наука"

• Название: Формы существования, функции, история языка издательство "наука"
• Анкор: А. СЕРЕБРЕННИКОВ - Общее языкознание.doc
• Дата: 01.03.2018
• Размер: 1.82 Mb.
• Имя файла: А. СЕРЕБРЕННИКОВ - Общее языкознание.doc
• Тип: Документы; #16069
• Категория: Языки. Языкознание
• страница: 7 из 77

ПРОБЛЕМА ДОЯЗЫКОВОГО МЫШЛЕНИЯ

Многих исследователей интересует вопрос о возникновении языка и мышления. Значительное большинство ученых стоит на той точке зрения, что язык и мышление возникли одновременно и что до возникновения языка мышления якобы не могло быть. Так, по мнению К. К. Кошевого, язык и мышление находятся в неразрывном единстве: нет языка без мысли и, наоборот, мысли без языка. Мысли существуют только в языковом оформлении [35, 14]. По мнению Н. К. Одуевой, начало мышления совпадает со словесным обобщением чувственных данных [41, 71]. «Мышле­ние, протекая в неразрывной связи с материальными физиологи­ческими процессами головного мозга, вместе с тем может проис­ходить и происходит только на основе и при помощи языка»,— замечает В. З. Панфилов [43, 118].

Поясняя сущность марксистско-ленинской теории происхож­дения языка и мышления, А. Бынков отмечает, что человеческое мышление и язык возникли одновременно в процессе труда. Абст­рактное мышление человека формировалось вместе с развитием языка. Не только язык, но и мышление возникло в трудовой дея­тельности, в результате необходимости в общении [6, 88]. То же самое утверждение находим мы и в книге Г. В. Колшанского «Логика и структура языка» [29, 17]. И. В. Сталин пытался ис­толковать приводимое им высказывание Маркса («Язык есть непосредственная действительность мысли») в том плане, что мыш­ления без языка не существует. Но ведь его можно понимать и иначе — как указание на то, что мышление проявляется в языке.

Приведенные выше высказывания не совсем согласуются с содержанием известной статьи Ф. Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», где Энгельс основной причи­ной возникновения языка считает совместный труд людей. «... Развитие труда по необходимости способствовало более тес­ному сплочению членов общества, так как благодаря ему стали более часты случаи взаимной поддержки, совместной деятельности, и стало ясней сознание пользы этой совместной деятельности для каждого отдельного члена. Коротко говоря, формировавшие­ся люди пришли к тому, что у них явилась потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала себе свой орган: нераз­витая глотка обезьяны медленно, но неуклонно преобразовыва­лась путем модуляции для все более развитой модуляции, а ор­ганы рта постепенно научились произносить один членораздель­ный звук за другим» [65, 489]. Однако в статье Энгельса нигде ни одним словом не сказано, что до возникновения языка у пред­ка человека вообще не было никакого мышления. Материалы статьи скорее всего говорят о другом. Труд, по Энгельсу, возник раньше членораздельной речи. «Сначала труд,—замечает Ф. Эн­гельс,— а затем и вместе с ним членораздельная речь явились<30> двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг, который, при всем своем сходстве с обезьяньим, далеко превосходит его по величине и совершенству» [65, 490].

Но ведь труд необходимо предполагает мышление, а всякий труд, замечает Ф. Энгельс, начинается с изготовления орудий [65, 491].

Современная психология ясно показывает, что изготовление даже самого примитивного орудия невозможно без наличия мыш­ления, совершенно сознательного, а не инстинктивного исполь­зования жизненного опыта, установления целого ряда причинных связей, обобщений и умозаключений.

«Умозаключение,— справедливо замечает И. В. Копнин,— воз­никает из потребности трудовой деятельности человека, специфи­ческая особенность которой заключается в том, что в сознании человека еще до начала труда имеется предварительный готовый результат его. Прежде чем произвести вещь, он идеально воспроиз­водит весь производственный процесс от начала до конца. Этот процесс невозможен без умозаключения» [34, 22]. Стало быть, люди стали говорить друг с другом, обладая уже сравнительно развитым мышлением.

Сам Ф. Энгельс считал, что нет оснований отрицать наличие генетических корней мышления и речи в животном царстве. Рас­сматривая познание исторически, Энгельс видел «корни» челове­ческого познания в отражательных способностях животных. Он писал: «Нам общи с животными все виды рассудочной деятель­ности: индукция, дедукция, следовательно, также абстрагирова­ние... анализ... синтез...» [65, 178].

Подобное мнение позднее высказывалось многими исследова­телями.

«У животных,— замечает И. М. Сеченов,— помимо прирож­денной машинообразной умелости производить известные действия, часто замечается умение пользоваться обстоятельствами данной минуты или условиями данной местности, чего нельзя объяснить иначе как сообразительностью животного, его рассудительностью и вообще умением мыслить» [56, 417].

В этом же смысле высказывался и Плеханов: «Как бы там ни было, но зоология передает истории homo, уже обладающего спо­собностями изобретать и употреблять наиболее примитивные орудия». «Ясно, как день, — говорит далее Плеханов, — что при­менение орудий, как бы они ни были несовершенны, предполагает огромное развитие умственных способностей» [45, 138]. Того же мнения в основном придерживался и Л. С. Выготский. «В опытах Кёлера мы имеем совершенно ясное доказательство того, что зачатки интеллекта, т. е. мышления в собственном смысле слова, появляются у животных независимо от развития речи и вовсе не связаны с ее успехами. Изобретение обезьян, выражающееся<31> в изготовлении и употреблении орудий и в применении обходных путей при разрешении задач, составляет совершенно несомненно первичную фазу в развитии мышления, но фазу доречевую» [12, 76—771. Мышление и речь, по мнению Л. С. Выготского, имеют поэтому генетически совершенно различные корни [12, 76-77].

Оставляя пока в стороне вопрос о мышлении животных, сле­дует прежде всего рассмотреть вопрос, что следует понимать под мышлением вообще. Некоторые исследователи считают мышле­ние словами единственным типом подлинного мышления. Но под мышлением можно также понимать вообще процесс отражения человеком окружающего мира независимо от того, какими спо­собами оно осуществляется. В таком случае необходимо решить один существенный вопрос — является ли так называемое сло­весное мышление единственно возможным типом мышления, или оно существует наряду с другими типами мышления.

Исследования целого ряда выдающихся психологов скорее говорят в пользу того, что существуют разные типы мышления. В их числе словесное мышление выступает только как наиболее совершенное и наиболее пригодное для целей общения людей между собой. «Трудно согласиться со взглядом, который пол­ностью отделяет мышление от прочей познавательной деятель­ности человека и противопоставляет его всем Другим видам пси­хической деятельности», — справедливо пишут по этому поводу И. М. Соловьева и Ж. И. Шиф [58, 335].

Успехи психологической науки вынуждают подвергнуть сом­нению гипотезу о полной независимости и самостоятельности интеллектуальной деятельности. Следует усомниться в том, что реализация мышления возможна лишь в строго очерченных пре­делах, включающих совершенно особый психический материал.

Тезис о том, что осмысленность прочих психических процессов всегда и исключительно обязана включением со стороны обособ­ленно стоящего мыслительного аппарата, также вызывает сомнения. Мышление не только и не просто вносится в память, деятельность памяти способна приобретать и в самом деле приобретает характер мышления. В отношении представлений мышление рассматрива­ется как нечто извне приходящее и упорядочивающее их течение. Не следует, однако, исключать возможность такой динамики представлений, которая является по своему качеству мышлением. Все более накапливаются доказательства в пользу понимания мышления как своеобразного динамического процесса, который может осуществляться различным психическим материалом, происходить в любой «психической среде», во всякой «области психики».

Правилен, по нашему мнению, взгляд, рассматривающий мыш­ление как познавательную деятельность, усматривающий в мыш<32>лении высшую ее форму. Мышление характеризу­ется не изоляцией от других компонен­тов познавательной деятельности, но их охватом, своеобразным сочетанием и взаи­модействием между ними. Мышление осуществля­ется не только в сфере абстрактно-логического познания, но и в ходе познания чувственного, а в пределах последнего осущест­вляется материалом образов восприятия, памяти и воображения.

Придавая большое значение абстрактно-логическому мышле­нию, мы не забываем, что мышление имеет и другие виды, осу­ществляемые посредством иных форм отражения. При этом вся­кий анализ мышления обнаруживает, что качественные различия форм отражения действительности, осуществляемого психикой человека, отнюдь не препятствуют их взаимосвязи и кооперации при решении мыслительных задач, а, напротив, весьма часто содействуют их успешному разрешению [58, 335—336].

На точке зрения признания разных видов мышления стоит также выдающийся психолог С. Л. Рубинштейн. «Теоретиче­ское мышление, раскрывающее закономерности своего предме­та,— замечает С. Л. Рубинштейн,— является высоким уровнем мышления. Но было бы совершенно неправильно сводить мышле­ние в целом исключительно к теоретическому мышлению в аб­страктных понятиях. Мы совершаем мыслительные операции, не только решая теоретические проблемы, но и тогда, когда, при­бегая к абстрактным теоретическим построениям, мы с более или менее глубоким учетом объективных условий осмысленно решаем любую задачу, оставаясь в рамках наглядной ситуации. Сущест­вует не только отвлеченное, но и наглядное мышление, поскольку в некоторых случаях мы разрешаем стоящие перед нами задачи, оперируя в основном наглядными данными.

Наглядное мышление и мышление отвлеченно-теоретическое многообразными способами переходят друг в друга. Различие между ними относительно; оно не означает внешней полярности, но оно существенно.

Всякое мышление совершается в более или менее обобщенных, абстрактных понятиях, и во всякое мышление включаются более или менее наглядные чувственные образы; понятие и образ-пред­ставление даны в нем в неразрывном единстве. Человек не может мыслить только в понятиях, без представлений, в отрыве от чувственной наглядности; он не может мыслить одними лишь чувственно-наглядными образами без понятий. Поэтому нельзя говорить о наглядном и о понятийном мышлении как о внешних противоположностях, но том не менее, поскольку представления и понятия не только связаны друг с другом, но и отличны друг от друга, внутри единого мышления можно различать, с одной сто­роны, наглядное, с другой — абстрактно-теоретическое мышле­ние...»<33>

Понятие отвлеченного мышления, замечает далее С. Л. Рубинштейн, отражает общее, но общее никогда не исчерпывает особенного и единичного; это последнее отражается в образе [54, 362—363].

Образное мышление является специфическим видом мышления. Резко критиковал сторонников «безобразного» мышления И. П. Павлов. На основании того, что вторая сигнальная система отрицательно индуцирует деятельность первой сигнальной систе­мы и выступает хозяином ее, Павлов, однако, не делает вывода, что образы не участвуют в мышлении. Наоборот, возражая пред­ставителям идеалистической психологии и физиологии, он ука­зывал, что в мышлении непременно должны быть следы, образы, обобщения слов. Эти образы очень слабы, летучи и постоянно подвергаются действию отрицательной индукции, поэтому в раз­ное время и в различном состоянии «степень» следов бывает разная. Отрицание связи мышления с образами Павлов называл бес­смыслицей [44, 42—43]. Современная психология также ставит вопрос о теоретическом и практическом мышлении. «Традицион­ная психология,— замечает С. Л. Рубинштейн,— исходила из внешнего противопоставления мышления и практической дея­тельности, при исследовании мышления имелись в виду исключи­тельно отвлеченные задачи научного мышления и теоретическая деятельность, направленная на их разрешение... Отношение мыш­ления к действию всегда мыслится как односторонняя зависимость деятельности от абстрактного мышления; причем эта зависимость представлялась неизменной на всех ступенях исторического раз­вития. Всякое действие, которое не было реализацией теоре­тического мышления, могло быть лишь навыком, инстинктивной реакцией — словом, не интеллектуальной операцией; поэтому соз­давалась альтернатива: либо действие не имеет интеллектуального характера, либо оно — отражение человеческого мышления» [54, 364—365].

В настоящее время в связи с новейшими исследованиями эта точка зрения уже не находит большого количества сторонни­ков.

«С практикой связано в конечном счете всякое мышление: лишь характер этой связи может быть в разных случаях различным. Теоретическое мышление, опираясь на практику в целом, незави­симо от отдельного частного случая практики; наглядно-действен­ное мышление непосредственно связано с той частной практичес­кой ситуацией, в которой совершается действие» [55, 365].

Под практическим мышлением обычно понимают мышление, совершающееся в ходе практической деятельности и непосредствен­но направленное на решение практических задач,— в отличие от мышления, выделенного из практической деятельности, направ­ленной на разрешение отвлеченных теоретических задач, лишь опосредствованно связанных с практикой [55, 365].<34>

Могут быть разные случаи проявления практического мышле­ния; в одних случаях практическое мышление, т. е. мышление, включенное в практическую деятельность, должно по характеру тех задач, которые ему приходится разрешать, использовать и результаты отвлеченной теоретической деятельности. Это сложная форма практического мышления, в которое теоретическое мышление входит в качестве компонента.

Но возможен и другой случай, при котором для решения зада­чи, встающей в ходе практической деятельности, отвлеченное тео­ретическое мышление и не требуется: встречаются такие элемен­тарные задачи, для различения которых нужно только сориенти­роваться в данной наглядной ситуации. В таких случаях практи­ческое мышление, т. е. мышление, включенное в практическую деятельность и направленнное непосредственно на решение част­ных практических задач, принимает форму наглядно-действенного мышления. «Наглядно-действенное мышление—это элементарная форма практического мышления, направленная на разрешение эле­ментарных практических задач» [55, 365—366].

Существуют такие практические задачи, которые могут быть решены на основании тех данных, которые представлены в нагляд­ном содержании самой проблемной ситуации. «Для мышления, на­правленного на разрешение именно таких задач, характерно, что оно совершается в ситуации действия, в непосредственном дейст­венном контакте с объективной действительностью, так что «поле зрения» мышления совпадает с полем действия; у мышления и дей­ствия одна и та же область оперирования; ход мыслительной опе­рации непосредственно включен в действенную ситуацию, в ход практического действия; в нем практическое действие реализует каждый этап решения задачи и подвергается постоянной непосред­ственной проверке практикой» [55, 366].

«Отношение мышления и речи,—замечает Л. С. Выготский,—... можно было бы схематически обозначить двумя пересекающимися окружностями, которые показали бы, что известная часть процес­сов речи и мышления совпадает. Это — так называемая сфера «речевого мышления». Но это речевое мышление не исчерпывает ни всех форм мысли, ни всех форм речи. Есть большая область мышле­ния, которая не будет иметь непосредственного отношения к рече­вому мышлению. Сюда следует отнести раньше всего, как указы­вал Бюлер, инструментальное и техническое мышление и вообще всю область так называемого практического интеллекта, который только в последнее время становится предметом усиленных иссле­дований» [12, 95].

Многочисленные факты свидетельствуют о том, что и при отсут­ствии звуковой речи живой организм в состоянии познать эле­ментарные свойства предметов внешнего мира и элементарные простейшие связи между ними. Наглядным доказательством мо­жет служить жизнь животных. Животные прекрасно ориентиру<35>ются в окружающей среде. Далекие предки человека не имели звуковой речи, но они также, как и животные, хорошо ориенти­ровались в окружающей среде, благодаря чему человеческий род сохранился до настоящего времени. Есть все основания пред­полагать, что до возникновения звуковой речи существовали какие-то иные типы мышления, например, мышление предметное или образное.

Ориентировка в конкретной ситуации, понимание назначе­ния и связей составляющих ее элементов, а также умение поль­зоваться ими представляют тоже своеобразное мышление, но мышление особого рода.

Очень интересными в этом отношении нам представляются некоторые взгляды И. М. Сеченова относительно характера так называемого предметного мышления.

Предметных мыслей, по мнению И. М. Сеченова, очень много. Их гораздо больше, чем раздельных предметов внешнего мира с различимыми в них раздельно признаками, потому что в состав мысли входят не только отдельные цельные предметы, но пред­мет и его часть, предмет и его качество или состояние.

Все это бесконечное разнообразие мыслей может быть подве­дено под формулу, в которой оказываются совмещенными все су­щественные элементы мысли. Эта формула представляет трех­членное предложение, состоящее из подлежащего, сказуемого и связки [56, 375—376].

«В предметной мысли подлежащему и сказуемому всегда со­ответствуют какие-нибудь реальные факты, воспринимаемые на­шими чувствами из внешнего мира. Стало быть, общее между ними по смыслу то, что они суть продукты внешних воздействий на наши органы чувств» [56, 377].

Словесный образ третьего члена — связки — лишен обык­новенного предметного характера, поскольку она выражает собою отношение, связь, зависимость между подлежащим и сказуемым. Но связей, зависимостей, отношений между предметами внеш­него мира также очень много. Следовательно, вышеуказанная формула, будучи простой в отношении общего смысла первых членов, может оказаться очень разнообразной в отношении третье­го. Однако, по мнению И. М. Сеченова, и эта трудность давным-давно устранена. Все мыслимые отношения между предметами внешнего мира подводятся в настоящее время под три главных категории: совместное существование, последование и сходство. Первой из этих форм соответствуют пространственные отноше­ния, а второй — преемственность во времени [56, 377]. Весь внешний мир представляется человеку пространством, наполнен­ным раздельными предметами, или, что то же, группой предметов, из которых каждому присуща протяженность и известное отно­сительное положение. Что касается связей по сходству, то весь прогресс теоретиче<36>ских знаний человека о внешней природе достигнут, в сущности, сравнением предметов и явлений по сходству [56, 378].

Руководствуясь всеми этими соображениями, И. М. Сеченов приходит к следующим очень интересным выводам: «Предмет­ная мысль представляет членораздельную группу, в которой члены с предметным характером могут быть связаны между со­бой на три разных лада: сходством, пространственным отношением (как члены неподвижной пространственной группы) и преемством во времени (как члены последовательного ряда)» [56, 378—379].

Мысли, как членораздельной группе, соответствует члено­раздельное чувственное впечатление, в котором представлены чувственно не только эквиваленты подлежащего и сказуемого, но и эквивалент связки.

И. М. Сеченову удалось обосновать эти положения также с чисто физиологической точки зрения. Он подчеркивает, что че­ловек способен воспринимать окружающие предметы раздельно: «Когда человек рассматривает окружающую его группу предме­тов или присматривается к подробностям одного сложного пред­мета, глаза его перебегают с одной точки на другую. Вследствие этого человек получает раздельный ряд зрительных впечатлений от отдельных частей предмета, в промежутки между которыми вставлены повороты глаз и головы, т. е. сокращение некоторых из глазных или головных мышц с сопровождающим их мышечным чувством: помещаясь на поворотах зрительного, осязательного и других форм чувствования, мышечное чувство придает, с одной стороны, впечатлению членораздельность, с другой — связывает звенья его в осмысленную группу» [56, 380].

Постоянная необходимость добывать пищу, чтобы не умереть с голоду, способствовала развитию у первобытных людей практи­ческого мышления [56, 381]. «Не подлежит сомнению,—замечает по­этому С. Л. Рубинштейн,—что генетически первичной интеллекту­альной операцией было разумное действие, опиравшееся сначала на наглядное мышление — наглядно-действенное (или сенсомоторное) мышление, точнее, наглядное или наглядно-ситуацион­ное мышление, непосредственно включенное в практическое дей­ствие, не выделившееся еще из него в самостоятельную теорети­ческую деятельность» [55, 367]. Лишь затем на основе обществен­ной практики развилось теоретическое мышление и более высокие виды наглядно-образного мышления.

Можно представить процесс развития мышления таким об­разом, что каждый новый тип мышления вытекал из предыду­щего. Наглядное мышление выделяется из практического дейст­вия, в которое оно первоначально непосредственно включено, становясь относительно самостоятельным актом, который подго­товляется предшествующим действием и подготовляет последую­щее. В связи с этим изменяется и характер наглядного содержания, которым начинает оперировать мышление; развивается наглядно<37> образное мышление, в котором наглядный образ становится носи­телем обобщенного содержания все более высокого уровня. «С рас­ширением и углублением общественной практики формируется абстрактно-теоретическое мышление» [55, 368].

Развитие человеческого мышления обладает одной очень ин­тересной особенностью, которая существенно отличает его раз­витие от развития, скажем, таких явлений, как общественно-экономические формации. Эта особенность состоит в том, что с развитием более высоких видов мышления, в частности мышления теоретического, генетически более ранние виды наглядного мыш­ления не вытесняются, а преобразовываются, превращаясь в высшие формы наглядного мышления. Развитие мышления не сво­дится к тому, что над генетически более ранними примитивными видами мышления надстраиваются другие, генетически более поздние и сложные. В силу неразрывной внутренней связи всех сторон мышления между собой и со всей личностью и ее сознанием в целом, генетически более ранние виды в процессе развития сами поднимаются на высшую ступень [56, 368]. Поэтому такие типы мышления, как образное, предметное и техническое, прояв­ляются также и в процессе мышления современного человека.

В заключение следовало бы отметить еще две важные предпо­сылки возникновения звуковой речи — стадный образ жизни первобытного человека и наличие системы звуковых сигна­лов.

Стадный образ жизни является одним из естественных средств борьбы за существование. Трудно предполагать, что далекие предки человека вели образ жизни одиноких бродяг. Подобно современным человекообразным обезьянам, они жили стадами. Стадная жизнь давала первобытному человеку целый ряд преиму­ществ: гарантию от нападения диких зверей, своевременное предупреждение о надвигающейся опасности; организация кол­лективной рыбной ловли и охоты, в особенности охоты на круп­ных животных, давала больший эффект; в стаде первобытный чело­век мог рассчитывать на помощь и поддержку в случае опасности и т. п. Но самый главный результат стадного образа жизни со­стоял в том, что стадо способствовало формированию специфиче­ского общественного сознания, отражение человеком окружаю­щего мира получило общественный характер. Известно влияние общества на формирование различных обычаев, моральных норм, и т. п. Нечто подобное происходило и в данном случае. У людей вырабатывалось общее понимание закономерностей окружающего мира. Маркс постоянно подчеркивал ту мысль, что человеческое сознание с самого начала было сознанием общественным. Наличие общественного сознания явилось весьма важной предпосылкой для возникновения звуковой речи. Коммуникация при помощи языка необходимо предполагает у людей наличие общественного сознания. В противном случае она была бы затруднена. Если бы<38> эскимосы изучили бушменский язык, а бушмены — эскимосский, то общение между ними, вероятно, было бы очень затрудне­но по причине резкого различия жизненных условий, обычаев и т. п.

Можно также предполагать, что человеческое существо с незапамятных времен обладало даром голоса. Способность к производству звуков присуща почти всем живым существам, за исключением живых организмов, стоящих на низшей ступени физической организации. В настоящее время установлено, что этой способностью обладают даже рыбы, которые долгое время считались немыми существами. Безусловно, эта способность выработалась постепенно в длительном процессе приспособления к окружающей среде и борьбы за существование.

Производство звуков в животном мире используется для раз­личных целей — оно может служить для выражения чувств (боли, страха, ярости, возбуждения и т. п.), для устрашения против­ника (рычание льва, шипение змеи, кошки и т. п.), для распо­знавания других животных, принадлежащих к той же породе, как средство приманивания самцами самок (пение певчих птиц) и т. д.

Звуки могут использоваться живыми организмами также в сигнальных целях. Наблюдением установлено, что обезьяны га­мадрилы могут произносить звуковые комплексы, приурочен­ные к определенной объективной ситуации. Так, например, зву­ковой комплекс о-о-у приходилось слышать ночью, когда группа людей пыталась приблизиться к спящему стаду. Звуковой ком­плекс мля-мля-мля... произносится преимущественно взрослой обезьяной, когда она обращается к своему или чужому детенышу. Звуковой комплекс ак-ак-ак... произносится обезьяной в тре­вожном состоянии [60,13].

Чарльз Дарвин утверждает, что у домашней собаки можно от­личать лай рвения, как, например, во время охоты, лай злобы и ворчанье, пронзительный вой или лай отчаянья, когда, например, собака заперта; лай ночью, лай радости, когда она собирается гу­лять с хозяином, и весьма характерный лай требования или про­сьбы, когда она хочет, чтобы ей отворили дверь или окно [20, 203]. Даже куры, по наблюдениям Гузо, издают по крайней мере две­надцать различных звуков, имеющих различное значение [70, 344—349].

Трудно ответить на вопрос, каким образом эти звуковые сиг­налы были использованы для создания первых слов человеческого языка, но наличие самой способности произнесения звуков несом­ненно благоприятствовало возникновению звуковой речи. Способ­ность к произнесению звуков была связана с наличием специаль­ного аппарата — голосовых связок, ротовой полости и находя­щихся в ней зубов и языка. При благоприятных условиях этот ап­парат мог усовершенствоваться, что и произошло в дальнейшем.<39>