|
Общее язкознание - Серебренников Б.А. и др.. Формы существования, функции, история языка издательство "наука"
Между двумя различными диалектами в определенных благоприятствующих условиях могут образоваться диалекты переходного типа, объединяющие в себе черты территориально соприкасающихся диалектов. Эти факты неоднократно отмечались многими диалектологами. Диалектологи выделяют, например, средне-великорусские переходные говоры, т. е. говоры, образующие как бы переход от северновеликорусского наречия к южновеликорусскому. Средневеликорусские говоры не имеют своих ярких черт в фонетике и морфологии (если не считать некоторых, имеющих второстепенное значение), но частью черт объединяются с северно-великорусскими, а частью черт с южновеликорусскими говорами [41, 155].
По сообщению В. Штейница, смежные диалекты хантыйского языка (диалекты, находящиеся на границе двух различных групп диалектов) включают в себя ряд особенностей соседней группы диалектов. Так, атлымский диалект, являясь в основном южным диалектом, и салымский диалект, в основном диалект восточной группы, включают в себя ряд особенностей морфологии соседних диалектов [72, 196].
Между северными (гегскими) и южными (тоскскими) диалектами албанского языка имеется полоса переходных говоров. Общим моментом для всех относящихся к переходной зоне говоров является тесное переплетение признаков обоих диалектных типов, благодаря чему не всегда легко удается определить, какой из них следует считать основным для каждого отдельного говора [26, 220].
Один из говоров южноэстонского диалекта, так называемый мульчинский говор, имеет очень заметные следы влияния, идущие от северноэстонского диалекта [84, 90]. Этот говор находится в пограничной зоне. Присыктывкарский говор, лежащий в основе коми-зырянского литературного языка, представляет собой переходный говор от сысольского к вычегодскому [44, 32].
Характеризуя мунтянский диалект румынского языка, И. Котяну упоминает, что на западе этот диалект граничит с банатским диалектом, будучи отделен от него переходной зоной (о zonă de tranziţie). На северо-востоке он соприкасается с диалектом Мол<456>довы, образуя другую переходную зону. Эти две зоны представляют собой диалектные области, переходные к банатскому диалекту и диалекту Молдовы [75, 74].
С чисто типологической точки зрения процессы взаимодействия между литературным языком и диалектом очень напоминают процессы смешения диалектов. В этих случаях также могут образовываться смешанные диалекты.
Говоры центральной Франции, — замечает А. Мейе, — производят на нас впечатление скорее «испорченного французского языка, чем настоящих диалектов, так что трудно бывает в точности сказать, что перед нами — французский язык или местный диалект» [80, 308].
Точно такие же явления наблюдаются на границах между близкородственными языками. Говор или диалект западных районов Башкирии является промежуточным (вернее, переходным) между башкирским и татарским языком [40, 301]. Язык западных башкир почти ассимилировался татарским средним диалектом переселенцев татар, оказав одновременно сильное влияние на последний в области лексики, фонетики и, частично, морфологии [40, 370—371]. Южные диалекты киргизского языка представляют собой продукт взаимодействия киргизского и узбекского языков [12, 13]. В южных диалектах казахского языка во многих словах вместо с употребляют ш, например, ешек 'осёл' вместо есек, шорпа 'суп' вместо сорпа и т. д. [2, 237].
Южные диалекты характеризуются также наличием аффрикаты ч, соответствующей спиранту ш, ср. южн. чана 'сани', лит. шана, южн. чеге 'гвоздь', лит. шеге и т. д. [2, 238].
Известно, что исконные љ и č в диалекте, легшем в основу казахского литературного языка, превращались соответственно в s и љ. Сохранение этих фонем в южных диалектах можно объяснить влиянием каракалпакского или туркменского языков.
Северный диалект эстонского языка, легший в основу современного эстонского языка, содержит целый ряд особенностей, сближающих его с финским языком. В этом отношении южноэстонский диалект в гораздо большей степени отличается от финского.
Ливвиковский диалект карельского языка распространен на северо-восток от Ладожского озера почти до 63° северной широты. Этот диалект впитал в себя черты собственно карельского диалекта и ряд особенностей вепсского языка. Людиковский же диалект, занимая узкую полосу восточнее ливвиковского, представляет собой как бы промежуточное звено между ним и вепсским языком [39, 5].
В пограничном леонском диалекте испанского языка, граничащем с португальским языком, имеются некоторые особенности, сходные с особенностями португальского языка, например, сохранение f (ср. леонск. farina 'мука', figo 'сын' при кастильских harina, hijo); произношение j как ћ (например, janero 'январь' при<457> исп. enero, ср. порт. janeiro [ћaneiru], превращение группы ltв it, например, muitu 'много', ср. порт. muito при каст. mucho и т. д.) [88, 90—109]. В то же время по некоторым другим особенностям леонский диалект не отличается от испанского, ср., например, форму опр. артикля ед. ч. ж. р. lа при порт. а.
Так называемые чистопольские татары сложились из мишарского населения разных местностей. В то же время в силу исторических и территориальных условий их язык обнаруживает некоторые элементы общности со средним диалектом татарского языка [47, 4].
«На территории Башкирской республики, особенно в ее западной, северо-западной и юго-западной частях проживает значительное количество татар. Они не являются аборигенами этого края. В различные эпохи и по разным причинам они переселились из разных областей. Среди них мы встречаем представителей различных говоров среднего и западного диалектов татарского языка. Такая смешанность повлияла и на формирование местных диалектных особенностей. Кроме того, на язык переселенцев оказал некоторое влияние и башкирский язык» [4, 2].
Смешанные диалекты могут возникать не только в зонах непосредственного контактирования двух диалектов. Смешение может быть результатом контактирования диалекта местного населения с диалектом пришельцев или наоборот. Оно наблюдается также в диалектах, находящихся в иноязычном окружении, если окружающий язык является близкородственным и т. д.
«Населенные пункты в междуречии реки Суры и ее притоков Колданса и Узы в прошлом были мокшанскими. В результате тесного соприкосновения с эрзянским населением образовались эрзянско-мокшанские смешанные селения. При смешении двух близкородственных языков возникли переходные говоры с такими языковыми особенностями, по которым они сближаются, с одной стороны, с говорами эрзянского языка, а с другой — с говорами мокшанского языка» [13, 5].
Характер языковых процессов, протекающих в зонах диалектного смешения
Характер языковых процессов, протекающих в зонах смешанных говоров, исследован слабо. Однако на основании некоторых отрывочных сведений можно представить отдельные особенности этих процессов.
Прежде всего следует отметить, что распространение языковых черт от одного диалекта к другому происходит постепенно. На территории Костромской области существуют переходные говоры, занимающие срединное положение между окающими и акающими говорами. Материалы этих говоров наглядно показывают, что<458> акание постепенно затрагивает окающие говоры, но окончательно еще не утвердилось. Об этом наглядно свидетельствует троякая возможность реализации этимологического о, характерная для всех безударных положений. При этом особенно заметно отсутствие единых норм в произношении гласных 1-го предударного слога: ав'еч'ка, окуч'ивали, ъна [71, 141].
При исследовании украинского говора в слободе У рыв, расположенного в окружении великорусских говоров, установлено, что данный говор испытал влияние русского языка. Это находит выражение в употреблении параллельных форм. «Одна и та же женщина в недолгом разговоре скажет р'идныj и н'ерудный, ноч' и н'ич и т. п». Звук с в говоре одних и тех же лиц в одних и тех же словах может то смягчать предшествующий гласный, то не смягчать, например: сэрцэ, л'удэj и рядом — смягчающее: буд'е, д'ен', на пол'е и т. д. [22, 241].
В южнокиргизских диалектах и кыпчакских джекающих говорах узбекского языка наблюдаются комбинаторно-факультативные вариации дж < й в начале слова. При этом в чередовании дж/й наблюдается неустойчивость, свидетельствующая об отсутствии константности в дж/й в начале одних и тех же слов [54, 60].
То же явление наблюдается в чистопольском говоре татарского языка: наряду с йоканием в начале слова активно употребляются звуки дr, дз', д' (лит. r) [4, 9].
В. М. Жирмунский отмечает, что в немецкой колонии Александергильф чередуются средненемецкое р-, -рр- (признак «венгерских» говоров) и южнонемецкое pf-, -pf- (признак швабского). В ответах объектов чередуются: poљde — Pfosten; pont — Pfund; pfre:mq, Pfriemen и т. д. [35, 101].
Известно, что отличительной чертой верхового чувашского наречия является превращение исконного тюркского а первого слога в о, например, тат. баш 'верх', чув. поз 'голова'. В низовом диалекте оно превращается в у, ср. верх. чув. поз 'голова', низ. чув. пуз 'голова'. В цивильском переходном говоре чувашского языка оканье и уканье наблюдаются параллельно [38, 110].
М. А. Абдрахманов, исследовавший процессы смешения одного сибирского местного тюркского наречия с языком казанских татар, отмечает, что если какой-нибудь фонетический признак охватывает небольшую группу слов, переход к употреблению татарской формы происходит не в виде общей фонетической замены, но протекает довольно противоречиво в отдельных словах, причем некоторые из них сохраняют местную форму, другие переоформляются по татарской норме [1, 7].
Н. Джунусов, характеризуя казахский переходный говор на территории Каракалпакской АССР, отмечает, что в этом говоре происходит замена с в некоторых словах на ш, например: маша?вместо маса? 'колос', кθкшерке вместо кθксерке 'судак', о?шату вместо у?сату 'уподобить' [27, 7]. Известно, что в диалекте, лег<459>шем в основу казахского литературного языка, исконное љ, как в ногайском языке, превратилось в s, ср. тат. баш 'голова' каз. бас; тат. кцрqш 'борьба', каз. к?рес и т. д.
Неполнота превращения свидетельствует опять-таки о процессе, не достигшем завершения. В таком же состоянии превращения исконного ш в с находятся и южные казахские говоры [2, 237].
По сообщению Р. М. Баталовой, оньковский диалект коми-пермяцкого языка занимает особое место среди других диалектов коми языков из-за употребления фонемы л. Данные диалекта показывают, что л вытеснило в в результате утраты последней смыслоразличительной функции (фонематичности). Звук в в диалектах встречается как вариант фонемы л, ср. лаж и важ 'старый', 'поношенный', лон и вон 'вот', 'тут', 'это', лот и вот 'сон' и т. д. [11, 7].
Фонема в в некоторых диалектах коми-зырянского и коми-пермяцкого языков исторически может восходить к л в позиции конечного согласного закрытого слога. В некоторых диалектах древнее л сохранилось, в других оно превратилось в указанных позициях в в. Оньковский говор пермяцкого языка относится к так называемым л-овым говорам, т. е. сохраняющим старое л. Поскольку он находится по соседству с нижнеиньвенским диалектом коми-пермяцкого языка, принадлежащим к в-овым говорам, то можно предполагать, что в результате процесса смешивания двух говоров с разными характеристиками в утратило фонематичность, чем и объясняются случаи факультативного употребления в и л, например важ и лаж 'старый'.
Ярким подтверждением этого предположения могут служить смешанные говоры языка коми, где одновременно в одних и тех же позициях могут употребляться и в и л. В этих говорах можно наблюдать такие случаи чередования в и л, как кцв 'веревочка', 'шнур', лув 'брусника', но вцл 'лошадь', кыл 'язык', зэл 'очень' и т. д. [61, 459].
Изучение причин этой неустойчивости представляет большой теоретический интерес. В. М. Жирмунский предполагает, что в результате борьбы конкурирующих форм разрушается единство звукового ряда, звуковой закон и появляются фонетические дублеты [35, 102].
М. А. Романова, исследовавшая русские говоры по нижнему течению Тавды, Тобола и Иртыша, отмечает, что в исследуемых говорах наблюдается различная фонематическая реализация гласных первого предударного слога в одной и той же словоформе: годоф — гадоф, повойник — павойник... почему — поч'аму — почиму, что обусловлено не только внешним влиянием (междудиалектным контактированием, влиянием литературного языка и воздействием субстрата) [56, 5—6].
Такое же неполное усвоение наблюдается и в области распространения морфологических особенностей. В верхнекамском наре<461>чии, относящемся к пермяцким наречиям, под влиянием верхневычегодских говоров языка коми произошло усвоение суффикса мн. ч. -яс, типичного для коми-зырянских говоров, например, чунъ-яс 'пальцы', школьникъ-яс 'школьники' и т. д. Однако коми-пермяцкий суффикс -эз полностью не исчез1.
В некоторых говорах так называемой наскафтымской мордвы параллельно употребляются две формы 1 л. ед. ч. объектного спряжения ряда его, например, максын'д и максыйа 'я его отдал'. Первая из этих форм является мокшанской, а вторая эрзянской [13, 22].
В верхнесысольском, среднесысольском и летско-лузском говорах коми-зырянского языка наряду с личным окончанием 1 л. мн. ч. -м употребляется личное окончание -мц [61, 479]. Как известно, окончание -мо характерно для говоров коми-пермяцкого наречия. Вышеуказанные коми-зырянские говоры относятся к южным говорам. Смешанное употребление этих двух личных окончаний могло быть результатом междиалектного смешения.
Характеризуя албанский переходный говор района Люшни, А. В. Десницкая отмечает, что в этом говоре, наряду с формами, полученными из старогегского йе, в некоторых словах (притом только в конце слова в открытом слоге) выступает распространившийся из соседней тоскской области дифтонг uа. Иногда это параллельные варианты: thu ? thua 'ноготь', qru ? qrua 'женщина', mu ? mua 'мне' [26, 222].
Дублеты как отражение двуязычности встречаются также в лексически обособленных словах: например, в немецкой колонии Нейбург употребляются венг. himqd и швабск. hemed (ср. нем. Hemd; венг. is и швабск. пљ (ср. нем. (ist) [35, 102].
Развитие словарного состава томско-тюркских говоров в последнее время определяется в значительной степени взаимодействием с татарским языком. При наличии местно-тюркской и татарской параллельных форм (фонетических вариантов одного корня или лексических дублетов) они могут долго сохраняться в общении, оставаясь незаметными или настолько привычными, что различие не мешает беспрепятственному общению (это в особенности относится к фонетическим вариантам одного корня), например, йамгъур — йангъы'р 'дождь', йер йелдк — кайын йелдк 'земляника', малан, палан — балан 'калина', мыжык — песи 'кошка' и т. д. [1, 11].
В результате взаимодействия говоров или диалектов могут образоваться специфические языковые черты, не представленные ни в одном из говоров или диалектов, участвовавших в процессе взаимодействия.
Отличительной особенностью говоров так называемой наскафтымской мордвы является наличие редуцированных звуков<461> е-образного (э) и ы-образного (ы), которые выступают преимущественно в непервых слогах слова вместо эрз. лит. о. Образование редуцированных звуков, видимо, произошло под влиянием мокшанских говоров. Редуцированные гласные в описываемых говорах имеют качественную направленность, что отличает их от соответствующих звуков мокшанского литературного языка [18, 8].
Характеризуя так называемое наречие ?, расположенное в западных районах Башкирии, Т. Г. Баишев отмечает, что в некоторых говорах этого наречия употребляется звук, средний между ч и с [6, 33]. Известно, что татарскому ч в башкирском языке регулярно соответствует с. В результате взаимодействия западно-башкирских говоров с диалектами татарского языка возник какой-то средний звук между ч и с.
Чистопольский диалект татарского языка в своей основе является диалектом западного, или мишарского типа, характеризующегося переходом старого ч в ц. Следует при этом заметить, что в среднем диалекте татарского языка согласный ч произносится с ослабленной смычкой и акустически напоминает русское щ. В результате взаимодействия двух диалектов разных типов в чистопольском диалекте татарского языка возник звук ч, произносимый с ярко выраженным взрывным элементом [13, 8].
В центрально-цивильском говоре чувашского языка, принадлежащем к группе смешанных говоров, образовался в некоторых словах дифтонг уо, соответствующий гласному у низового диалекта и гласному о верхового диалекта [38, 110].
В смешанном украинском говоре слободы Урыв б. Коротоякского уезда Воронежской губернии имеются компромиссные формы, создавшиеся путем контаминации великорусской и украинской речи, например, произношение е на месте этимологического ћ и украинского и без смягчения предшествующего согласного, произношение и на месте этимологического ы и до некоторой степени произношение ы на месте этимологического и [22, 220—221].
В городских говорах северной Германии, возникших на нижненемецкой почве, встречается замена начального z- (нижненем. t-) через s-, например, Seit вместо Zeit (нижненем. tīd) [31, 140]. В восточных, смешанных по своему характеру средненемецких говорах f- появляется вместо северно-немецкого р- как несовершенное воспроизведение южно-немецкого pf-, при этом непривычный звук заменяется ближайшим сходным из фонетической системы северно-немецкого [31, 135].
По наблюдениям М. А. Абдрахманова, в тюркском говоре дер. Эушта, подвергающемся влиянию языка казанских татар, вместо татарского о, в котором лабиализация ослаблена по сравнению с гласным у, произносится звук, очень близкий или совпадающий с ъ, т. е. говорящие воспринимают этот татарский звук и сами произносят его без лабиализации [1, 6].<462>
По-видимому, в более редких случаях могут возникать контаминированные грамматические формы и слова, например, в тюркском говоре дер. Эушта употребляется форма прошедшего времени баратагъанбыс 'ходили бывало', возникшая в результате контаминации местной формы прош. вр. баратагъабъс и татарской формы давнопрош. врем. баратырган идек. В этом же говоре существует местоимение сезлдр 'вы', ср. тат. сез 'вы' и местн. силдр 'вы' [1, 11].
Людиковский и ливвиковский диалекты карельского языка испытали на себе заметное влияние вепсского языка. Любопытно сравнить парадигму спряжения возвратного глагола в настоящем времени в собственно карельском, ливвиковском, людиковском и вепсском языках.
Собственно карельский
Ед. ч. Мн. ч.
1л. peziečen 'я умываюсь' и т. д. peziečemmд
2 л. peziečet peziečet't'a
3 л. peziečöw peziečet'дh
Ливвиковский и людиковский
Ед. ч. Ми. ч.
1 л. pezemцs pezemцkseh
2 л. pezetцs pezetцkseh
3 л. pezehes pestäheze [39, 7].
Вепсский язык
Ед. ч. Мн. ч.
1 л. pezemoi pezemoiš
2 л. pezetoi pezetoiš
3 л. pezese pezesoi [70, 92].
Нетрудно заметить, что формы возвратного глагола в ливвиковском и людиковском диалектах близки к соответствующим формам вепсского языка, но полностью с ними не совпадают.
В переходном албанском говоре Думре встречаются контаминированные формы, образуемые с тоскским ротацизмом, но при сохранении гегского вокализма: bвori 'он сделал' (3 л. ед. ч. аор.); гегск. bвni, тоскск. bлri, njarлn 'одну' (вин. п.); гегск. njвnen, тоскск. njлren [26, 225].
Употребление параллельных слов и форм из разных диалектов или близкородственных языков иногда приводит к контаминации. Так, например, в местном тюркском говоре деревни Эушта Томского района, подвергающемся влиянию татарского языка, возникли такие слова, как утрац 'остров' (из местн. одърац + тат. утрау 'остров'); мидлдй 'рукавица' (из местн. мелей, милдй + тат. бидлдй 'рукавица') [1, 8].<463>
При языковом смешении двух близкородственных диалектов или языков наблюдаются случаи вклинивания отдельных элементов грамматической системы одного языка или диалекта в грамматическую систему другого языка или диалекта.
В эрзянских говорах наскафтымской мордвы, в отличие от эрзянского литературного языка, активные причастия прошедшего времени и пассивные причастия образуются, как и в мокшанском языке, при помощи суффикса -ф, реже при помощи равнозначного суффикса -н [13, 23].
В галисийском диалекте португальского языка под влиянием испанского языка личное окончание 1 л. ед. ч. preterito perfecto simple имеет форму на -о, например, houbo 'имел', puido 'мог' в отличие от соответствующей португальской формы, характеризующейся окончанием -е, например, houve, pude [76, 572].
По сообщению М. И. Исаева, в осетинском наречии жителей Уаллагкома в спряжении глагола некоторые дигорские формы чередуются с иронскими, образуя особую систему спряжения [37, 108].
Как известно, начальное l типичного для тюркских языков окончания мн. ч. lar, ler в казахском языке уподобляется предшествующему согласному основы слова, например, жол 'путь', жолдар 'пути', жолдас 'товарищ', жолдастар 'товарищи' и т. д.
В одном из говоров казахского языка на территории Каракалпакской ACCP вместо казахских вариантов мн. ч. лар, лер, дар, дер, тар, тер употребляется вариант лыр, лер [27, 11]. Очевидно, здесь сказалось влияние каракалпакского языка.
В систему диалекта могут вклиниваться не только отдельные элементы другого диалекта или близкородственного языка, но и целые системно организованные комплексы таких элементов. В этом же казахском говоре существует будущее время на -rа‡, отсутствующее в литературном казахском языке; например: Мен ертеге Нокиска бараrа‡пын 'Я завтра собираюсь ехать в Нукус' [27, 9— 10]. Прошедшее время на -аrак существует также в окружающем данный диалект каракалпакском языке.
Говор села Слудка относится к лузско-летскому диалекту коми-зырянского языка. В системе склонения имен, за исключением суффикса дат. п. -лц, нет коми-пермяцких черт. Однако личные окончания глагола во мн. ч. совпадают по форме с соответствующими личными окончаниями в коми-пермяцких говорах2.
Имеющиеся наблюдения диалектологов позволяют создать некоторую типичную схему лингвистического ландшафта зон переходных говоров. Выясняется, например, что средняя часть переходной зоны отличается наибольшей степенью разрыхления от<464>личительных диалектных черт. Чем ближе к основному диалектному массиву того или другого типа, тем больше появляется характерных черт, указывающих на близость определенного говора. Так, например, переходный центрально-цивильский говор чувашского языка характеризуется оканьем и уканьем. Сильное оканье наблюдается в местах, граничащих с районами верховых чувашей; к границе низовых оканье ослабевает, переходит в уоканье, дальше — в уканье [38, 110].
Известный исследователь диалектов башкирского языка Т. Г. Баишев отмечает, что по мере удаления от мнимых границ, иначе говоря — от мест столкновения различных фонетических особенностей, звуки постепенно приближаются к более точному произношению своего диалекта. Так обстоит дело и с аффиксами [6, 27].
Албанский говор Сулёвы определяется как тоскский. Однако благодаря давним и постоянным контактам этой краины с Эльбасаном, в говор ее проник ряд явлений из гегской диалектной среды, причем явления эти более отчетливо выражены в северной части диалектной территории и постепенно убывают с севера на юг, т. е. по направлению к области расположения тоскских говоров [26, 226].
На западе и особенно на северо-западе Башкирии бытует определенная группа говоров, которые носят смешанный переходный характер, т. е. содержат в себе отдельные черты как башкирского, так и татарского языков, причем наблюдается известная закономерность в территориальном распределении этих черт: чем ближе на восток, тем больше в них следов башкирского влияния и наоборот, чем дальше на запад, тем ощутимее воздействие со стороны татарского языка [21, 48].<465>
Не нужно, конечно, думать, что вышеприведенная схема является универсальной. Она может быть более или менее типичной для тех конкретных случаев, когда в зоне переходных говоров нет каких-либо особых препятствий, затрудняющих контактирование диалектов. В других случаях картина может быть иной. Зона переходных говоров не обязательно может представлять собой равномерное смешение разных диалектных черт. В переходной зоне может наблюдаться преобладание черт какого-нибудь одного из контактирующих диалектов. Например, в зоне расположения среднерусских говоров имеется лишь небольшое количество черт наречий, присущих среднерусским говорам в целом, причем черты эти связаны в основном с языковым комплексом северного наречия. Следует также отметить, что лексических явлений, присущих говорам южного наречия и имеющих распространение во всей полосе среднерусских говоров, отметить не удалось [57, 242].
Процессы смешения диалектов нельзя также изучать без достаточного исследования различных сопутствующих факторов. При изучении процессов междиалектного смешения важно учитывать общий удельный вес носителей того или иного диалекта, род их занятий, продолжительность их совместной жизни, степень их языковой близости и т. д.
Специфические процессы смешения диалектов изучены в общем слабо, однако некоторые выводы представляют интерес для общей теории происхождения диалектов.
В. М. Жирмунский, развивая некоторые высказывания немецких диалектологов (К. Хааг, Ф. Вреде, А. Бах), устанавливает категории первичных и вторичных диалектных признаков.
Первичными признаками он называет наиболее резкие отклонения данного говора от нормы литературной или диалектной, вторичными — отклонения менее заметные. При столкновении исследованных им швабских говоров с нормой литературного немецкого языка отпадают все наиболее существенные отклонения диалекта от литературной нормы, а менее значительные сохраняются без изменений. То же происходит и при смешении швабских говоров с франкскими, опирающимися на общефранкское диалектное койнэ и на литературную норму [35, 97—98].
Система гласных тюркского говора деревни Эушта быстрее подвергается смене в тех случаях, когда различие в употреблении гласных между местными тюркскими говорами и татарским языком имеет семантические последствия, т. е. если оно ведет к недопониманию или имеет результатом фонетическое совпадение слов местного говора и татарского языка, семантически между собою не связанных, например: эушт. кул означает 'рука', тат. кул имеет значение 'раб', эушт. туc 'coлъ', тат. туc 'береста', эушт. ит 'собака', тат. ит 'мясо' и т. д. [1, 5]. Признаки, совпадение которых не имеет семантических последствий, обычно сохраняются дольше. Существенное значение для судьбы языковых форм имеет<466> факт осознанности или неосознанности различия параллельных форм самими говорящими. При условии, если различия незаметны для говорящих, они могут долго сохраняться [1, 7]. Выводы М. А. Абдрахманова в этом отношении совпадают с выводами В. М. Жирмунского.
Некоторые части речи (местоимение) являются более устойчивыми, чем другие; для сохранения грамматических признаков имеет значение их системный характер (падежные формы одного корня сохраняются лучше, чем формы одного слова, образованные от разных корней, звуки лучше сохраняются в дифтонгах и устойчивых словосочетаниях, для судьбы ряда слов имеет значение их внутренняя форма и словообразовательные качества, лучше сохраняются слова, находящиеся в пассивном фонде и т. д. [1, 14].
Какая-либо сильная тенденция в одном из смешивающихся говоров или диалектов может оказывать значительное сопротивление внешнему влиянию. Среди многих русских говоров Поволжья, подвергающихся значительному украинскому влиянию, нет ни одного, воспринявшего характерное украинское различение гласных неверхнего подъема в безударном положении, т. е. сменившего произношение типа дамой, пошли, корова, драва на домой, пошли, корова, дрова и т. д. [9, 29]. Это означает, что аканье в русских говорах представляет устойчивую черту их фонологической системы.
Заслуживает внимания также тезис А. П. Дульзона о двух последовательных фазах смешения диалектов. Первая стадия характеризуется появлением в речи индивида особых ситуативно обусловленных, отличных от его родного говора фонетических, морфологических и лексических вариантов, а также моделей предложения, которые он употребляет только в определенной ситуации. Ситуативные варианты с формальной стороны представляют собой сочетание элементов родного диалекта с элементами чужого диалекта (или литературного языка). Прежде всего устраняются особенности, тормозящие процесс общения, т. е. наиболее заметные признаки, или так называемые первичные признаки.
Вторая стадия процесса диалектно-языкового смешения начинается тогда, когда вторичные признаки языковых систем становятся заметными для всех частей сметанного коллектива и когда носители отступающего говора научаются воспроизводить вторичные, т. е. менее заметные признаки ведущего говора. Сначала эти признаки употребляются как ситуативные варианты, потом они становятся факультативными. При устранении парности факультативных вариантов наступает смена языка [30, 15— 22].
Имеются данные, свидетельствующие о том, что при смешении диалектов звуковые изменения совершаются постепенно, захватывая слово за словом. В некоторых диалектах сохраняются реликты,<467> не затронутые звуковым изменением. В среднефранкском диалекте немецкого языка, который был когда-то нижненемецким говором, местоимения dat 'das' и wat 'was', et 'es' и allet 'alles' остались незатронутыми верхненемецким перебоем согласных [31, 156].
Немецкий диалектолог Фрингс даже делает из этого вывод, что следует говорить не о перебое, но о словах с перебоем [77, 9].
Причины легкой проницаемости диалектных систем
Особое поведение систем диалектов в процессах языкового взаимодействия интересовало многих языковедов. Так, например, Л. И. Баранникова основную причину легкой проницаемости диалектных систем связывает с несамостоятельностью диалектной системы. Диалектная система, по ее мнению, выступает как частная реализация общеязыковой системы, что тем самым определяет ее зависимый характер. Говоря о самостоятельности языковой системы и зависимости диалектной, она имеет в виду не генетический план, а общие тенденции развития системы. Вторым характерным признаком диалектной системы по сравнению с общеязыковой считается ее открытость, т. е. наличие общих звеньев у целого ряда диалектных систем. Открытый характер диалектной системы способствует проявлению ее третьей особенности — большой проницаемости по сравнению с системой языковой. Она наблюдается на всех уровнях диалектной системы, особенно в области лексики. Проницаемость проявляется в возможностях проникновения в данную систему элементов другой системы. Происходит это, по-видимому, вследствие значительной общности грамматики всех диалектов данного языка [10, 175—178].
Можно оспаривать тезис о большой зависимости диалектной системы от общеязыковой, но основная причина особой проницаемости диалектных систем определена правильно. Близость языковых систем диалектов создает определенный психологический эффект. Поскольку система диалекта часто более вариативна по сравнению с системой литературного языка, то всякое проникновение элемента другой диалектной системы воспринимается как фонетический или грамматический вариант собственной системы. Носители близкородственных диалектов, по-видимому, очень легко в процессе общения осваивают сходные языковые элементы, что и приводит в конечном счете к смешению диалектов.<468>
|
|
|
Скачать 1.82 Mb.