курсач липич. I. Жизненный путь М. Ю. Лермонтова
 Скачать 178.5 Kb.
|
|
Между 8 и 10 октября 1837г М.Ю.Лермонтов встретился в Ставрополе с поэтом декабристом А.И. Одоевским, прибывшим вместе с декабристами Нарышкиным и Назимовым, прибывшим из Сибири. От Одоевского он узнал много нового о восстании 14 декабря 1825г. на Сенатской площади. М.Ю.Лермонтову были близки взгляды и интересы А.И. Одоевского, и он привязался к своему новому старшему другу. В связи с пребыванием в Закавказье и на Кавказе Николая первого, осенняя экспедиция против горцев в 1837г. была отменена. По собственному признанию, М.Ю.Лермонтов «слышал только 2-3 выстрела». Он странствовал одетый по-черкесски с ружьем за плечами; ночевал в чистом поле, засыпал под крик шакалов". Возникали планы поездки в Персию, в Мекку; Михаил Лермонтов хотел проситься в Хивинский поход с Перовским. Но 10 окт. Николай первый в Дидубе под Тифлисом сделал смотр войсковым частям кавказского корпуса, среди которых были 4 эскадрона Нижегородского Драгунского полка. Царь нашел их в хорошем состоянии, это косвенно повлияло на судьбу М.Ю.Лермонтова, который был переведен в Гродненский гусарский полк, стоявший недалеко от Новгорода. М.Ю. Лермонтов уже знал о своем прошении и о предстоящем возвращении на север, но высочайший приказ должен был дойти до Петербурга и оттуда, через военное министерство, вернуться в Грузию. Вот почему М.Ю.Лермонтов задержался в Закавказье, был в Шуше, Кубе и Кахетии. Только 25 ноября М.Ю.Лермонтов был выключен из списков Нижегородского Драгунского полка. Но "прощение" не радовало его, на Кавказе дышалось вольнее. По дороге М.Ю.Лермонтов задержался в Ставрополе. Его не могли удовлетворить ограниченные николаевской цензурой высказывание даже передовых журналистов. Его глубокий и могучий дух, как говорил о нем Белинский, не мог примериться с русской крепостнической деятельностью, и не от самодержавия ждал он разрешения важнейших социальных вопросов. Ссылка не смирила Михаила Лермонтова. Он был готов к дальнейшей борьбе. Поэта-борца он сравнивал с булатным кинжалом в стихотворении "Кинжал": ...Ты дан мне в спутники, любви залог немой, И страннику в тебе пример не бесполезный: Да, я не изменюсь и буду тверд душой. Как ты, как ты, мой друг железный. Вторая ссылка М.Лермонтова на Кавказ Невозможно до конца понять роль Кавказа в творчестве Михаила Лермонтова, не зная, какую роль Восток играл в его жизни. Кавказский край занимает исключительное место в жизни М.Ю.Лермонтова. «Юный поэт заплатил полную дань волшебной стране, поразившей лучшими, благороднейшими впечатлениями его поэтическую душу. Кавказ был колыбелью его поэзии и после А.С.Пушкина никто так поэтически не отблагодарил Кавказ за дивные впечатления его девственно-величавой природы, как М.Лермонтов» - писал критик В.Г.Белинский. За свою короткую жизнь М.Ю. Лермонтов неоднократно приезжал на Кавказ. Именно экзотической, броской природой Кавказа были порождены самые яркие впечатления детства поэта. Как пишет Михаил Лермонтов: «Синие горы Кавказа…вы взлелеяли детство мое, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю об вас, да о небе». В посвящении к поэме «Аул Бастунжи» поэт называет себя «сыном Кавказа»: От ранних лет кипит в моей крови Твой жар и бурь твоих порыв мятежный; На севере, в стране тебе чужой я сердцем твой, - Всегда и всюду твой! Знакомство с Кавказом не ограничилось детством М.Ю.Лермонтова. За стихотворение «На смерть Пушкина» в феврале 1837 года, по Высочайшему повелению, М.Лермонтов был отправлен прапорщиком в Нижегородский драгунский полк, действовавший на Кавказе. Любимый поэтом край возродил М.Ю.Лермонтова, дав ему успокоиться, на время обрести равновесие в душе. Именно в этот период в сознании поэта Кавказ ассоциируется с «жилищем лености простой», которое противопоставляется «стране рабов, стране господ», «голубых мундиров» и «неволе душных городов». В Пятигорске М.Ю.Лермонтов до осени лечится на водах. Там он встречается со многими выдающимися и просто интересными людьми, знакомится со ссыльными декабристами и близко сходится с поэтом А.И.Одоевским. После лечения, командированный, М.Ю.Лермонтов едет в Тамань и в октябре отправляется по Военно-Грузинской дороге в Грузию, где в Караагаче стоял его полк. Во время своей первой кавказской ссылки М.Ю.Лермонтов сдружился с двоюродным братом - А.Хастатовым поручиком лейб-гвардии Семеновского полка, который часто брал поэта с собой на веселые кумыкские пирушки, свадьбы. М.Ю.Лермонтов мог наблюдать искрометные пляски, слышать чарующие душу песни, легенды, рассказы об абреках и казаках. Девственные пейзажи и дружеские встречи, рассказы об удали джигитов запечатлевались в его памяти. Впоследствии все это отпечаталось в твореньях поэта: Приветствую тебя, Кавказ седой! Твоим горам я путник не чужой. Они меня в младенчестве носили И к небесам пустыни приучили… В конце 1837г. М.Ю.Лермонтова хлопотами бабушки переводят в Гродненский гусарский полк, в Новгород. Он возвращается в Россию, исполненный удивительных творческих замыслов: «Герой нашего времени», кавказская редакция «Демона», «Мцыри», «Беглец», «Ашик-Кериб», «Дары Терека», «Казачья колыбельная песня», «Тамара», «Свиданье», «Кинжал», «Прощание», «Хаджи Абрек», - все это стало результатом его скитаний по Северному Кавказу и Закавказью. Во время второй ссылки (1840г.) М.Ю.Лермонтов попадал в Малую Чечню после дуэли с сыном французского посла Эрнестом де Барантом. Наказанием был перевод тем же чином (поручик) в Тенгинский пехотный полк, воевавший на Кавказе. Это соответствовало желанию и самого поэта. Именно тогда поэт участвовал в боевых действиях и не раз рисковал жизнью в боях с чеченцами. Находясь на военной службе на Кавказе, М.Ю. Лермонтов не расставался с записными книжками, заносил в них услышанные из уст повидавших на своем веку кавказцев отдельные сюжеты будущих своих произведений. Его интересовала духовная жизнь Востока, с которой он соприкоснулся на Кавказе; в нескольких своих произведениях он касается проблем «восточного миросозерцания» («Тамара», «Спор»). В апреле 1841г. М.Ю.Лермонтов возвратился на Кавказ. В мае того же года он прибыл в Пятигорск и получил разрешение задержаться для лечения на минеральных водах. Здесь он пишет целый ряд стихотворений: «Сон», «Утес», «Они любили друг друга...», «Тамара», «Свиданье», «Листок», «Выхожу один я на дорогу...», «Морская царевна», «Пророк». Именно этому городу было суждено сыграть роковую роль в жизни поэта. Изображения Кавказской природы в произведениях М.Ю.Лермонтова необыкновенно точны. Иннокентий Анненский пишет об этом: «Один живописец Кавказа мне говорил, что нередко поэзия М.Лермонтова служила ему ключом в кавказской природе». По словам И.Анненского, в природе М.Ю.Лермонтов особенно любит движение: Терек воет, дик и злобен, Меж утесистых громад, Буре плач его подобен, Слезы брызгами летят. Из поэтических изображений Кавказской природы видно, что М.Ю.Лермонтов любил день больше ночи, любил синее небо, золотое солнце, солнечный воздух. Но тут было и не только непосредственное наслаждение: синий цвет неба уносил мысль М.Ю.Лермонтова и его героя в мир высший. Небо рождало в поэте и райские видения, и мучительные вопросы. В "Валерике" поэт вопрошает: ...Небо ясно... Под небом много места всем, Но беспрестанно и напрасно Один враждует он... зачем? Чудные сады в «Мцыри» и «Демоне», будто все пропитанные райским сиянием, рисуются поэту под солнцем и синим небом. Во всех волшебных снах над поэтом непременно день: Надо мной чтоб вечно зеленея Темный дуб склонялся и шумел. Таков и волшебный сон при плеске фонтана в поэтичном "Мцыри" на речном дне, где: Солнце сквозь хрусталь волны Сияло сладостней луны. Как певец гор, М.Ю.Лермонтов любил краски. Поэт любит розовый закат, белое облако, синее небо, лиловые степи, голубые глаза и золотистые волосы. Цветы в его поэзии - розы и лилии - это поэтические прикрасы, а не художественные ощущения: поэзия его «полна змей»; чтоб полюбоваться грациозной и блестящей змейкой, как часто прерывает он рассказ: ...лишь змея, Сухим бурьяном шелестя, Сверкая желтою спиной, Как будто надписью златой Покрытый донизу клинок, Браздя рассыпчатый песок, Скользила бережно... Он видит змей в молнии, в дыме, на горных вершинах, в реках и в черных косах, в тонкой талии, в тоске, в измене, в воспоминании, в раскаянии. Кавказский материал в «Мцыри» и «Демоне» - не экзотическое обрамление в стиле традиционных «восточных повестей» романтиков (хотя у М.Ю.Лермонтова «Демон» и назван «восточной повестью»), а органическое претворение непосредственных переживаний и наблюдений, благодаря которым прежние сюжеты приобрели новое качество. Кавказские пейзажи как сами по себе, так и в качестве «декораций» к поэмам М.Лермонтова занимают немалую часть его творчества. Мир же, увиденный Демоном, и есть те самые вершины Кавказа, увиденный издали Казбек, чернеющий «глубоко внизу» Дарьял и Терек, это скалы, облака и башни замков - как бы неотделимые от мира фантастической дикой природы, воодушевленной лишь присутствием горного зверя или кружащей в "лазурной вышине" птицы. Использованные здесь сравнения взяты исключительно из царства животных и минералов: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял И Терек, прыгая как львица С косматой гривой на хребте Ревел… Поэт показывает не отдельные фрагменты и детали, увиденные Демоном с высоты полета, а целый «край земной» - во всем богатстве бесконечных картин природы: И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой, Следя мелькающие волны; И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы - У врат Кавказа на часах Сторожевые великаны! Поэт не жалеет яркие краски, насыщает рисуемые картины богатством звуков и голосов, одушевляет их новой жизнью - жизнью человека. Все это прорывается в эпитетах: «счастливый край земли», «сладострастный зной полдня, и в образах, воспроизводящих экзотический мир Востока со «столпообразными» руинами, «звонко-бегущими ручьями», с красавицами, внимающими пенью соловьев, и в заключительном сравнении, необычно, парадоксально сопоставляющем не глаза со звездами, а звезды - с очами земной красавицы, и, наконец, в прорывающейся авторской эмоции: И блеск, и жизнь, и шум листов Стозвучный говор голосов, Дыханье тысячи растений. Во второй части «Демона», третьей и четвертой строфе мы также видим картины природы, но уже в сопоставлении с внутренним миром героини. Земная природа изображается теперь «изнутри», увиденная глазами заключенной в монастырь Тамары: Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц. По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов. Мотивы фольклора народов Кавказа прослеживаются во всем творчестве поэта. В поэме «Демон», рассказывается о духе, полюбившем земную девушку. В верховьях Арагвы жива еще легенда о горном духе Гуда, полюбившем красавицу грузинку. А в «Герое нашего времени» М.Ю.Лермонтов пишет: «Итак, мы спускались с Гуд-горы в Чертову долину... Вот романтическое название! Вы уже видите гнездо злого духа между неприступными утесами...» М.Ю.Лермонтов знал легенду о любви Гуда и, по-видимому, не случайно перенес действие «Демона» на берега Арагвы. Легенда о любви злого духа к девушке-грузинке и оплодотворила сюжет поэмы. Другие следы кавказских легенд и преданий можно найти в стихотворении «Тамара»: В глубокой теснине Дарьяла, Где роется Терек во мгле, Старинная башня стояла, Чернея на черной скале… С этой башней связано множество легенд. Мотивы кавказского фольклора можно найти и в поэме «Мцыри».На создание центрального эпизода поэмы «Мцыри» - битвы с барсом -М.Ю.Лермонтова вдохновила распространенная в горной Грузии старинная песня о тигре и юноше, одно из самых любимых в Грузии произведений народной поэзии. Мироощущение поэтом темперамента и менталитета южных народов отразилось во многих его произведениях: «Бэла», «Дары Терека», «Беглец», и другие. Черкесский строгий взгляд на доблесть, бесспорная для черкеса истина - идея защиты родины ценою жизни вдохновили М.Ю.Лермонтова, и он создал поэму «Беглец», вложив в неё особенно его самого в то время волновавшую идею патриотического подвига. На Кавказе, где умели сражаться за родину и свободу, и знали трудную цену подвигу, и презирали измену, М.Ю.Лермонтов услышал песню о том, как молодой горец вернулся из боя, не отомстив за смерть павших в сражении. По содержанию и духу песня очень близка созданному поэтом произведению. Таким образом, «Беглец» тесно связан с народной поэзией черкесов, произведение как нельзя более близко кавказскому пониманию о подвиге и кровном родстве: Проклятья, стоны и моленья Звучали долго под окном; И наконец удар кинжала Пресек несчастного позор… И мать поутру увидала… И хладно отвернула взор. В поэме «Мцыри» автор касается той же темы, что и в «Беглеце». Темы родины, темы предков. Если беглец приступился почитанием семьи и понятиями о чести поколений, живших столетиями до него, то Мцыри, напротив, стремится к своим корням. Стремится настолько, что совершает безумный поступок - бегство из монастыря. Юноша много говорит о желании иметь судьбу предков: Я мало жил, и жил в плену. Таких две жизни за одну, Но только полную тревог, Я променял бы, если б мог. Сам же М.Ю.Лермонтов не от имени лирических героев, а от своего имени так писал о людях Кавказа: «Как вольные птицы, живут беззаботно; война их стихия; и в смуглых чертах их душа говорит». Глава II. Влияние кавказской темы на творчество М.Ю. Лермонтова Принято считать, что влюбленность М.Ю. Лермонтова в Кавказ, известная всем, прежде всего, благодаря поэмам «Демон» и «Мцыри», связана со ссылками на Кавказ в 1837 и 1840 годах; на самом же деле М.Ю. Лермонтов горячо полюбил Кавказ еще в раннем детстве, со времени трех поездок на лето к кавказским родственникам - в 1818,1820,1825 годах. Об этом свидетельствуют многие его произведения, в том числе лучшая из ранних поэм - «Измаил-бей» (1832): Как я любил, Кавказ мой величавый, Твоих сынов воинственные нравы, Твоих небес прозрачную лазурь, И чудный вой мгновенных, громких бурь… Родственникам М.Ю. Лермонтова принадлежали два имения на Северном Кавказе - Шелкозаводское и Столыпиновка. Шелкозаводское располагалось на левобережье Терека, рядом с казачьей станицей, называвшейся «Шелкозаводская», или «Шелковская». Казаки, несшие пограничную службу, развели там обширные тутовые сады и создали шелкопрядильный завод. Усадьбу возле Шелкозаводской приобрел в конце XVIII века генерал Русской армии, армянин, Аким Васильевич Хастатов, женатый на родной сестре бабушки Лермонтова Екатерине Алексеевне. А Столыпиновку - имение вблизи Горячеводска (ныне Пятигорск) - основал в начале XIX века прадед Михаила Юрьевича Лермонтова Алексей Емельянович Столыпин. Ко времени первого приезда на Кавказ Мишеля (как звали Лермонтова все его друзья) оба владельца имений уже скончались, и имения принадлежали их наследникам. Столыпиновка несколько раз переходила из рук в руки, а Шелкозаводским владела вдова Акима Хастатова - дочь А.Е.Столыпина Екатерина Алексеевна. Ее дочь, Мария Акимовна, была замужем за штабс-капитаном Русской армии, уроженцем Северного Кавказа Павлом Петровичем Шан-Гиреем. Их сын, Аким Шан-Гирей, будущий близкий друг М.Ю. Лермонтова, родился как раз в год первого приезда к ним Мишеля (ему тогда было три с половиной года). Кавказские впечатления ранних лет надолго остались в душе поэта. «Синие горы Кавказа, приветствую вас! вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры всё мечтаю об вас да о небе…» - строки из первых набросков к поэме «Измаил-бей». Известны не только произведения М.Ю. Лермонтова, посвященные Кавказу, но и его высказывания о пребывании там. Одно из них записано в 1880-х годах автором самой полной биографии М.Ю.Лермонтова, П.А.Висковатовым, со слов издателя журнала «Отечественные записки» А.А.Краевского - записано наверняка не совсем точно лексически, но можно верить, что верно по смыслу: «Зачем нам всё тянуться за Европою и за французским? Я многому научился у азиатов, и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиатского миросозерцания, зачатки которого и для самих азиатов, и для нас еще мало понятны. Но там, на Востоке, тайник богатых откровений». А вот отрывок из письма М.Ю. Лермонтова к другу, Святославу Раевскому: «Как перевалился через хребет в Грузию, так бросил тележку и стал ездить верхом; лазил на снеговую гору (Крестовая) на самый верх, что не совсем легко; оттуда видна половина Грузии как на блюдечке, и, право, я не берусь объяснить или описать этого удивительного чувства: для меня горный воздух - бальзам; хандра к черту, сердце бьется, грудь высоко дышит - ничего не надо в эту минуту; так сидел бы да смотрел целую жизнь» (письмо датируется приблизительно - концом ноября или началом декабря 1837 года). За время путешествия (вместе с Александром Одоевским) из Ставрополя в Тифлис в 1837 году М.Ю. Лермонтов создал множество карандашных зарисовок горных пейзажей; рисовал и позже - русских офицеров, казаков и горцев, сцены сражений, перестрелок, скачек… Карандашные зарисовки превращал затем в акварели и картины маслом. Друг Михаила Юрьевича, профессиональный художник, ученик К.П.Брюллова, князь Григорий Гагарин высоко ценил точность и динамизм лермонтовских рисунков; в 1840-1841 годах они не раз становились соавторами акварелей, воспроизводящих сцены из военной жизни. Возвращаться из первой ссылки в северные края М.Ю. Лермонтову очень не хотелось. После холодного и чопорного Петербурга стали особенно близки сердцу и роскошная южная природа, и «экзотический» Тифлис, гармонично вписанный в этот природный горный край, и воины-кавказцы - как русские казаки, офицеры, солдаты, так и грузины, армяне, азербайджанцы («кавказские татары», на языке того времени). Может быть, уже в первую ссылку Лермонтов испытал то чувство единства рода человеческого и бессмыслицы, нелепости войн, о котором скажет в 1840 году в «Валерике»: …Небо ясно, Под небом места много всем, Но беспрестанно и напрасно Один враждует он [человек] - зачем? Думается, определенную роль в формировании масштабной личности М.Ю. Лермонтова, в ощущении им себя и патриотом России, и гражданином планеты Земля, родственным представителю любого ее народа, сыграла родословная поэта, в которой сплелись три ветви: русских дворян Столыпиных - по бабушке с материнской стороны; татарских князей Челебеев - по деду с материнской стороны; шотландских танов (баронов) Лермонтов - по отцу. Литературоведы и журналисты больше всего говорят обычно о шотландской ветви, а меньше всего - о татарской, хотя татарская родословной поэта тесно связана с Кавказом. Предок М.Ю. Лермонтова по татарской линии - Аслан-мурза (т.е. князь) Челебей. В 1389 году Аслан-мурза вместе со своей дружиной перешел из Золотой Орды, раздираемой враждой ее правителей, к великому князю Димитрию Донскому. В Москве Аслан-мурза женился на дочери одного из приближённых великого князя - Марии Житовой. Старший сын этой супружеской четы, Арсений, стал основателем рода российских дворян Арсеньевых. К этому роду принадлежал дед Лермонтова по материнской линии Михаил Васильевич Арсеньев, супруг бабушки М.Ю. Лермонтова, Елизаветы Алексеевны Столыпиной. Она говорила, что внук Мишенька - точная копия деда и по внешности, и по характеру: так же горяч и настойчив в отстаивании справедливости; так же легко увлекается красотой - и в жизни, и в искусстве; так же великодушен и щедр с друзьями. Да и имя Михаил внук получил в честь деда. Михаил Арсеньев в молодости был поручиком Лейб-гвардии Преображенского полка. В Русско-турецкую войну 1787-1791 годов воевал под командованием А.В.Суворова. Выйдя в отставку и женившись, поселился с женою в Тарханах - обширном, но весьма запущенном имении (оно называлось тогда «Никольским»), купленном на приданое жены у Нарышкиных. Заботами Михаила Васильевича был заново отстроен господский дом, благоустроен обширный парк, в нем созданы пруды с живописными берегами. Благодаря распорядительности Михаила Васильевича детство Лермонтова прошло в этой чудесной обстановке; родным местам посвящены многие его стихи, в том числе такие широко известные, как «1-е января» (1840) и «Когда волнуется желтеющая нива…». Но общаться с дедом Мишелю не пришлось: Михаил Васильевич скончался еще до его рождения, в 1810 году. Первая ссылка на Кавказ, в которую 22-летний М.Ю. Лермонтов отправлялся в тяжелейшем душевном состоянии, доставила ему больше радостных, чем горьких, дней: в сражениях с горцами ему тогда не пришлось участвовать, зато стали глубже и ярче детские впечатления о Кавказе, к тому же удалось познакомиться (или заново встретиться) со многими интересными, даже выдающимися людьми. Прежде всего, это грузинский князь Александр Чавчавадзе, его жена княгиня Саломэ (рождённая Орбелиани) и их дочь Нина, по мужу А.С. Грибоедова. Общение М.Ю. Лермонтова с этой семьей в период пребывания в Тифлисе не вызывает сомнений: «второй матерью» Нины Чавчавадзе, по словам А.С. Грибоедова, была тетушка Лермонтова, Прасковья Николаевна Ахвердова, рождённая Арсеньева. Ее муж, генерал Федор Исаевич Ахвердов, имел армянские и грузинские корни и приходился родственником князю Александру Чавчавадзе по его жене. Ф.И. Ахвердов занимал должность командира артиллерии Отдельного Грузинского корпуса, затем был губернатором Грузии. Семья Ахвердовых имела в Тифлисе великолепный особняк с обширным садом. Прасковья Николаевна и княгиня Саломэ вместе растили своих детей: офицеру Русской армии Александру Чавчавадзе приходилось на годы покидать семью, и он полагался на участие и помощь Прасковьи Николаевны. Семья Чавчавадзе в отсутствие отца и жила во флигеле тифлисского особняка Ахвердовых. И.Л.Андроников считал, что благодаря родству с Ахвердовыми М.Ю. Лермонтов познакомился с князем Чавчавадзе даже не в 1837 году, а еще раньше, в Петербурге, куда в 1830 году переехала овдовевшая к тому времени П.Н.Ахвердова и где в 1834-1836 годах отбывал «почетную ссылку» князь Чавчавадзе (вина его состояла в том, что он не препятствовал политическому заговору юных отпрысков грузинской знати). Александр Гарсеванович Чавчавадзе (1786-1846) вошел в историю Грузии и России как военачальник, государственный деятель и талантливый поэт. В молодости он участвовал в Отечественной войне 1812-1814 годов, дважды был ранен; с 1809-го до 1818 года служил в Лейб-гвардии Гусарском полку, где с ноября 1834 года стал служить и Лермонтов (в Царском Селе); в 1818 году Чавчавадзе перевелся в Нижегородский Драгунский полк, тоже в будущем лермонтовский - периода первой ссылки. В конце 1830-х - начале 1840-х годов Чавчавадзе имел чин генерала и занимал в Грузии крупные административные посты. Он жил с семьей в Тифлисе и в своем родовом имении Цинандали, вблизи которого, в селении Караагач, размещался Нижегородский Драгунский полк. Князь считал этот полк своим, и офицеры-нижегородцы были для него самыми желанными гостями. Конечно, поэты-воины Александр Чавчавадзе и Михаил Лермонтов ценили друг друга. Михаил Юрьевич бывал у князя и в его имении Цинандали, и в тифлисском доме. М.Ю. Лермонтов всегда восхищался кавказскими женщинами: в его южных поэмах бриллиантами сверкают строки о грузинках, черкешенках, лезгинках… В доме Чавчавадзе Михаил Юрьевич познакомился с самыми очаровательными представительницами тифлисского высшего общества - с Ниной Грибоедовой-Чавчавадзе и ее сестрой Екатериной, с племянницами княгини Саломэ - Маико и Еленой Орбелиани, с Варварой Туманишвили, Меланией и Дарией Эристави и другими красавицами, которым посвящали стихи и грузинские, и русские поэты, в том числе служившие на Кавказе русские офицеры. Случались там и бурные романы, и счастливые браки. Свидетельств о тифлисских увлечениях поэта не осталось; мы знаем только его стихотворение о кинжале, подаренном одною из южных красавиц: …Лилейная рука тебя мне поднесла В знак памяти, в минуту расставанья, И первый раз не кровь вдоль по тебе текла, Но светлая слеза - жемчужина страданья… Согласно грузинским источникам, это был подарок Нины Александровны Грибоедовой-Чавчавадзе, из фамильной княжеской коллекции. Есть предположение, что три стихотворения Лермонтова, датируемые 1837-1838 годами, посвящены не петербургской, а тифлисской красавице: «Слышу ли голос твой…», «Как небеса, твой взор блистает…», «Она поет - и звуки тают…». Но это всего лишь предположение: даже инициалов адресата в виде посвящения (как было с «Н.Ф.И.») М.Ю. Лермонтов не поставил. Вершина восхищения поэта грузинскими красавицами - строфа из «Демона»: Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока: Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока; Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан!.. Вернемся к родственным связям М.Ю. Лермонтова с кавказцами. Его троюродный брат Аким Шан-Гирей жил вместе с Мишелем в доме бабушки с семилетнего возраста - в Тарханах, Москве, Петербурге. Как и Лермонтов, Аким окончил военное училище; служить стал в Лейб-гвардии артиллерийском полку, в Петербурге. Но рутинной службой тяготился - его романтическая душа жаждала новых впечатлений и приключений. В мае 1841 года Лермонтов писал бабушке из Ставрополя: «Скажите Екиму Шан-Гирею, что я ему не советую ехать в Америку, как он располагал, а уж лучше сюда, на Кавказ. Оно и ближе, и гораздо веселее». Аким Павлович последовал этому совету в 1845 году: вернулся в родные места, на Северный Кавказ, вышел в отставку и стал жить в усадьбе под Пятигорском, обустраивая ее и разводя, в традициях семьи, тутовые сады. Женился на знакомой Лермонтова по Пятигорску Эмилии Александровне (из семейства Верзилиных). В 1860-х годах переселился с семьей на родину своего деда, Акима Васильевича Хастатова, - в Эриванскую (Ереванскую) губернию. Жили там, в Нахичевани, Эриване, Шуше. Шан-Гирей был начальником уезда, занимал другие ответственные и хлопотные должности. Население везде оказывалось многонациональным, и Аким Павлович проявлял исключительную заботу о мире и согласии между всеми. Заботился также о строительстве хороших дорог и мостов, о развитии торговли. Я уделила столько внимания Акиму Шан-Гирею потому что, в сущности, он был воспитанником М.Ю. Лермонтова: разница в четыре года в детские и ранние юношеские годы весьма существенна, и формирование личности Акима Павловича проходило под несомненным влиянием старшего брата. Влияние это сказалось на взрослой деятельности Шан-Гирея, посвященной благосостоянию кавказских народов. Аким Павлович оставил и самые объективные воспоминания о М.Ю. Лермонтове; упрекнуть его можно только в том, что он не очень-то разбирался в глубинах и тонкостях философской поэзии, а потому скептически оценивал поэму «Демон». Еще одна дружеская связь М.Ю. Лермонтова с кавказцами - сближение в период пребывания в Тифлисе в 1837 году с азербайджанским ученым и писателем Мирзой Фатали Ахундовым. Сведения об «ученом Али» в свое время собрал и опубликовал Ираклий Луарсабович Андроников, и я напомню только, что результатом этого сближения стала лермонтовская запись старинной кавказской легенды «Ашик-Кериб». Тема Кавказа проходит через все творчество М.Ю. Лермонтова. Его роман «Герой нашего времени», кавказские стихотворения и поэмы поражают широтой мировоззрения, истинным гуманизмом, признанием «прав и свобод» (как говорим мы теперь) за каждым народом и каждым человеком. У поэта болит сердце и за казака, пораженного пулей черкеса, и за черкеса, сраженного саблей казака, - для него дороги, интересны, близки все люди Земли. Прислушаемся к звучанию простейшей на первый взгляд фразы из «Валерика» - стихотворения, написанного в 1840 году после кровопролитнейшего сражения: Вот разговор о старине В палатке ближней слышен мне: Как при Ермолове ходили В Чечню, в Аварию, к горам; Как там дрались, как мы их били, Как доставалося и нам… Нет в этой фразе ни единой ноты осуждения «врага» или чванливого превосходства над ним, как нет и предательства «своих»: это героический эпос, равнозначный для всех участников исторических событий. А затем идут строки, еще более поразительные в устах русского поэта-воина, участника жесточайших сражений со сторонниками Шамиля: И вижу я: неподалёку, У речки, следуя Пророку, Мирной татарин свой намаз Творит, не подымая глаз; А вот кружком сидят другие. Люблю я цвет их желтых лиц, Подобный цвету ноговиц, Их шапки, рукава худые, Их темный и лукавый взор И их гортанный разговор… Ощущение родства по крови? Да нет, М.Ю. Лермонтов ведь не знал о своих татарских корнях: это было установлено одним из представителей рода Арсеньевых гораздо позже. Родство здесь - со всеми людьми планеты Земля, имеющими право жить счастливо и мирно. Все люди - братья, и ничто не могло заставить поэта отказаться от этого убеждения. В том же стихотворении есть строки, выражающие эту мысль как глубоко продуманную и горькую: …А там вдали грядой нестройной, Но вечно гордой и спокойной, Тянулись горы - и Казбек Сверкал главой остроконечной. И с грустью тайной и сердечной Я думал: жалкий человек! Чего он хочет? Небо ясно, Под небом места много всем, Но беспрестанно и напрасно Один враждует он - зачем? |