И вершина любви это чудо великое, дети!
 Скачать 0.6 Mb.
|
|
- Что там вообще случилось, раз она вернулась ТАКАЯ?! Катерина, ты знаешь? - Нет, - Катя грустно качает головой. - Маша не говорит. Она раньше... до поездки... много говорила о нем. Теперь вообще молчит. А так... все по-прежнему. - Да я вижу, - вздыхает Дарья. - Бледная, не ест ничего. Одежда вся вон болтается на ней. И все так же за компьютером сидит сутками. Тихомиров позволяет себе негромко, но с чувством и витиевато выругаться, прямо в присутствии младшей дочери. Но никто ему не говорит ни слова. Есть такие ситуации, когда иначе и не скажешь... - Давайте подождем, - подводит итог их невеселого разговора Дарья. - Время все лечит. ___________________ Маша ненавидит себя. За слабость. Всегда считала себя сильным человеком. А на поверку оказалась слабачкой. Она не имела права поддаваться эмоциям, идти на поводу у своих чувств. Из них двоих ему труднее в миллион раз. Теперь, спустя неделю после возвращения, проплакавшись хорошенько и заставив себя все еще раз тщательно вспомнить и проанализировать, не раз содрогаясь от острой жалости к нему, Маша осознала - она просто не может понять, ЧТО пришлось ему пережить. Он имел право вести себя как угодно. Она - нет. И, самое главное... Она не нужна ему, она мешает его родным. Пусть так. Но ей-то... ей-то он нужен. Жизненно необходим. И она все так же занята поисками информации о нем. Только вот ее мало. Волнения, связанные с его тяжелым падением и мнимой смертью, улеглись. Литвинский-старший пару раз отписывался на форуме в том ключе, что идет процесс лечения, все по плану, не волнуйтесь, спасибо. После всех пролитых слез в какой-то момент времени плакать она себе просто запретила. А вместо этого включила голову. И решение об источнике информации нашлось тут же. Они сидят с Гришей в кафе, ни он, ни она не проявляют никакого интереса к принесенному заказу. - Гриш, расскажи мне все, что знаешь. Оз медленно кивает. Он совершенно точно знает, откуда у Маши интерес. Он уже почти забыл о том эпизоде, когда пытался поцеловать Масяню, а она ему прямым текстом ответила, куда ему идти со своими поцелуями. Он не очень-то и рассчитывал на успех, но помнит точно, что сказал ей тогда: "Передумаешь - позвони мне. Я буду ждать". Она позвонила, но причина - Бас. Его это сейчас уже и не огорчает, собственно. Гриша задумчиво отпивает горячий зеленый чай, собираясь с мыслями. А потом решает действительно сказать правду. Все, что знает сам и от Васькиного отца. - Значит так, Маш. Все более-менее важные системы в организме ему запустили. Последствия травм органов брюшной полости, там разрывы были и... - он увидел, как она побледнела, и поспешил исправиться: - Извини, я про подробности не буду... - Говори все! - у нее такой взгляд, что Озу становится неловко. - Да это не важно, собственно. С мягкими тканями разобрались, вроде бы. Сосуды там починили в первом приближении, какие смогли. Ампутации ноги, слава Богу, удалось избежать. Под ее пальцами опрокидывается кружка с чаем. Пока подошедшая официантка убирает последствия такой неосторожности, они молчат. Оз ругает себя за опрометчивое решение рассказать уж совсем все, Мария ругает себя за несдержанность: она должна быть сильной! - Рассказывай дальше, - она говорит ровно. - Извини, больше не повторится. Григорий качает головой, но все же продолжает: - В общем, суть в том, что ему в ближайшее время предстоит пара операций, или три - как получится. Будут пытаться восстановить... собрать ноги. Ну и... от исхода операций зависит - будет он ходить или нет. Медленно выдохнула. Медленно вдохнула. - Что говорят врачи? - Да что говорят... Ничего! Никаких гарантий, будут делать все, от них зависящее. Там возможности, конечно, офигенные, Ваське повезло. Если там не сделают, то уж... Вот так вот, Маш. - Значит, если у них не получится... - Тогда - в инвалидное кресло. Она не зря над собой работала. Даже не вздрогнула на эти слова. - А что... Бас? Как он? - Я говорил с ним по телефону... пару дней назад. Хорохорится... Это же Бас. Прикалывается, байки всякие травит. Только, знаешь... если уж совсем начистоту... Он уже смирился с мыслью, что его прорайдерская карьера... закончилась. Кататься так, как он мог - это ему уже никак не светит, что бы врачи ни сделали. Там сосуды магистральные не все смогли восстановить на ногах. Но хотя бы ходить... вернуться к более-менее полноценной жизни. Он уже думает только об этом. И... - Оз вздыхает, хмурится, но говорит дальше: - Он боится. Я чувствую - он, блядь, боится. Да и кто бы на его месте не боялся?! У нее масса новой информации для размышления. Благодаря Озу. - Спасибо, Гриш. Я могу тебя попросить? - О чем? - Держи меня в курсе, если что, хорошо? - Хорошо, Маша. Оз не спрашивает Машу, почему именно он должен держать ее в курсе. У каждого свои заморочки. ____________ - Стас, ты можешь что-то с этим сделать?! - Не представляю, каким именно образом, Дмитрий. - Мне категорически не нравится, что моя дочь ошивается по кладбищам! Как ей вообще пришла в голову эта идея?! Скажи ей, что это ненормально! - Я не могу запретить или указывать художнику, что ему делать. - Художнику! - фыркает Тихомиров. - Ну, неужели ей нельзя заняться чем-то нормальным?! Предложи ей что-то! Что-то приличное, а не кладбище! - Она работает, - спокойно отвечает Стас. - Насколько я в курсе. Хотя не в восторге от того, чем она занимается. - Я тоже, знаешь ли! Днем калымит на свадьбах, вечерами ходит на кладбище и фотографирует! Как это вообще можно совместить?! - Маша говорит, - в разговор вмешивается Катя, - что для того, чтобы снимать что-то, чтобы это получилось хорошо, в это надо немножко влюбиться. А она сейчас может... только вот такое... - Катя истину глаголит. - Бред! - не соглашается Дмитрий. - Полный бред! Вот ты, Даша, ты испытываешь что-то к своим пациенткам? - Если я буду испытывать что-то к той женщине, которую оперирую, я ее убью. Врач должен быть равнодушен и отстранен. Но здесь же другое дело. - Что за блажь у нее заниматься именно этим?! - Дмитрий устало ерошит волосы. - Зачем ей это?! Ей мало горя, что ее тянет на кладбище?! Или я чего-то не понимаю? - А ты действительно не понимаешь? - Соловьев внимательно смотрит на друга. - Нет! Что, это приносит ей облегчение - смотреть на горе других?! - Ну, не совсем так... Просто это единственное, что она сейчас может нормально воспринимать, видимо. Что может фотографировать. - Ну, а свадьбы?! Свадьбы-то ей зачем? Что за американские горки? Ты же сам говорил, что это халтура, а не творчество! Я уже нихрена не понимаю! - Дмитрий почти кричит, но никто его не одергивает. - Это то, на чем она может заработать. - Да зачем ей работать?! Раз она в таком разбитом состоянии? Чтобы отвлечься?! - Ты действительно плохо знаешь свою дочь, - невесело усмехается Соловьев - Она просто зарабатывает деньги. Сам догадаешься, для чего? - Да не может быть... - Уверяю тебя. Она собирается уехать туда. Снова. - Черт! Черт!! Чееерт!!!!! - удар кулака в стену. - Не отпущу! - Она тебя не спросит. _________________ - Тима, здравствуй. - Здравствуй, родная. Как ты? Как сын? После паузы - шелестящий вздох. Или всхлип. - Аль, что такое? Что-то случилось? С Васькой? - Нет, наверное. Или... да. - Говори толком! Еще один вздох. - Прости, дорогой. Я понимаю, что у тебя... работа, важная. И без тебя там не справятся. Но без тебя тут... не справляюсь я. - Да что случилось, Ален?! Скажи нормально! - Васька... он... мне кажется, он сдался. - Что это значит?! - Ты же знаешь, ему через неделю операцию делать будут. И по итогам этой операции будет ясно, сможет он ходить... или нет. А он... - Что он?! - Он целыми днями смотрит какие-то идиотские боевики. Знаешь, те, где море крови, много оружия и никакого смысла. Или играет в компьютерные игрушки - такие же дурацкие. Доктор говорит, что игры - это хорошо, развивается тонкая моторика рук. Но меня волнует не моторика рук. А его душевное состояние. - А что с ним не так? - Ему на все плевать, он ко всему равнодушен. Он... он будто устал бороться. И очень сильно боится. Боится результата операции, боится того, что... не получится. - Боится?! Васька?! Наш Васька?! Да ну, он же боец! Арлетт на другом конце телефонной трубки еще раз вздыхает. - Я тебе не рассказывала. Пару недель назад... или около того... я застала у дверей его палаты какую-то девицу, русскую. Как она туда попала - вопрос отдельный. Но когда я зашла к Ваське, сразу после нее... наш сын плакал! Наш сын! Который не плакал, когда в шесть лет ногу сломал! Который не плакал, когда умер его любимый спаниель Гектор! А тут... лежит, отвернулся к окну и слезы на щеках. - Ты думаешь... - Артем удивлен, озадачен, - что состояние Васьки связано с этой девушкой? - Не знаю! Возможно. Я ей сказала, чтобы она и близко не подходила к Васе, что он ее видеть не хочет. И персоналу дала строжайшие указания никого к нему не пускать, кроме нас. Совершенное безобразие! Но... я не знаю, возможно, это как-то связано. Артем молчит, размышляя над сказанным женой. - Арти... Я все понимаю, ты повязан на работе и без тебя не могут... Но... это же и твой сын тоже... А я тут одна уже не знаю... что сделать. Мне кажется, если у него самого не будет желания... сильного желания... снова ходить, то и операция не поможет. Ты понимаешь? Ты нужен мне здесь! Решение Литвинский-старший принимает сразу. - Аль, я тут вопрос с работой порешаю и прилечу. Обязательно. ____________________ - Что это, Артем Борисович? - Вы же видите. Заявление об уходе. - Артем Борисович, голубчик! Что случилось?! Я думал, у нас полное взаимопонимание!? Куда вы? - Михаил Александрович, вы же знаете, у меня беда с сыном. Он в больнице, во Франции. Я нужен там, и не знаю, как долго это продлится. Я не могу так... вы же на меня рассчитываете. - В этом все дело? Ну, тогда мы поступим так, - собеседник Артема Литвинского разрывает пополам лежащий перед ним лист бумаги, потом еще раз. - Я вас не отпущу. Мы уже лет десять вместе работаем, не один пуд соли вместе съели. - Но как же?.. - Я понимаю, ваш родительский долг важнее. Езжайте. Пишите заявление об отпуске за свой счет. - Но я даже примерно не могу сориентировать вас по срокам. - Сколько надо, столько и решайте свои семейные вопросы. Хоть месяц, хоть полгода. Мы вас будем ждать. _______________ - Пап, я уезжаю. Это не вопрос. Утверждение. Он в этом убеждается после ее дальнейших слов: - Мне не нужно твое разрешение. Я все равно уеду, у меня есть деньги. На билет хватит и на первое время. - А потом? - обманчиво-ровным тоном интересуется отец. - Потом видно будет. Придумаю что-нибудь, работу найду какую-нибудь. Я все равно буду там. С ним. Тихомиров вздыхает. Работу она найдет... Идеалистка чертова! Пороху не нюхала в этой жизни, а туда же! Не зная языка, в чужой стране... Вестимо, какая это может быть работа... О поверхность стола приглушенно шлепает золотая "виза". - Держи. Вот этого действительно на первое время хватит. Кончатся деньги - не сочти за труд, набери телефона старика-отца. Пополню счет. Маша берет карту, не раздумывая. - Спасибо. - Пожалуйста. Пару шагов назад, к двери. А потом она оборачивается... ... Мария сидит прямо на полу, у его кресла, уткнувшись лицом в отцовы колени, а он гладит ее по темным волосам, таким же, как его когда-то, до того, как их припорошило инеем седины. - Машенька, ты не плачь только. - А я и не плачу, - дочь поднимает лицо, глаза действительно сухи. - Я просто... действительно очень люблю тебя, пап. ______________ Он загонял себя работой намеренно. Ее всегда было много, а теперь... Артем Литвинский брался за все дела, какие только можно - свои или чужие, но косвенно связанные с его сферой деятельности. Лишь бы занять голову и вымотать себя до изнеможения, чтобы вечером только доползти до кровати и сразу отключиться. И не думать о том, о чем думать все равно бессмысленно. Не задавать себе этих неправильных вопросов, список которых начинался с "Почему?". За что? Зачем? Нет, бесполезно, бессмысленно, ответов он все равно не узнает, самое главное - что сын жив. А остальное.... провремся. А вот сейчас, когда он сидел в самолете, перед взлетом, они его все-таки настигли, эти вопросы. Он сам никогда не боялся того, что могут принести ему горы. Он откуда-то знал, даже не задумывался, откуда у него эта уверенность... что у него есть еще дела, много дел. И Врата ждут его, где-то там, впереди, ждут, но до встречи еще далеко. А сын... плоть от плоти, кровь от крови, отцовская гордость... Думал ли он, когда ставил маленького сынишку на лыжи, что будет такой финал? Да нет, он просто хотел поделиться с сыном тем, что нравилось ему самому. А у Василия оказался к этому самый настоящий талант. Был ли Артем рад? Безусловно, еще как. Рад и горд за сына. А теперь вот... как будто Врата, отпустив его из-под лавины, вернулись, чтобы забрать сына вместо отца. Бред. Бред! Ему вредно много думать. Главное, Васька жив. А что до его душевного состояния, то и не мудрено, учитывая, сколько парню пришлось вытерпеть. С того же света достали, практически, это Артем, как профессиональный спасатель, четко понимал. Когда сразу после трагедии он приехал во Францию, выяснил все детали. И то, что Вася жив - его колоссальное везение плюс резерв организма, который позволил сыну дотянуть до больницы. А теперь... теперь все самое страшное позади. Вместе они справятся. Он нужен Василию, он будет с сыном столько, сколько потребуется. В его размышления вторгается голос, который слово в слово повторяет его мысли. Почти. - Я знаю, что не нужна ему. Но я все равно буду там, с ним, столько, сколько потребуется. Артем повернул голову, разглядывая соседку слева. Молодая девушка разговаривает по телефону, темноволосая, бледная, худенькая. Следов косметики не видно, волосы стянуты в небрежный узел. И голос, негромкий, но что-то было в нем, какая-то интонация, которая и вытащила его из состояния глубокой задумчивости. - Надь, не говори мне ничего. Я все знаю. Да, все. Да, его мать мне запретила его видеть. Да, я помню, что меня к Басу и близко не подпустят. Мне плевать, - пауза в разговоре, его соседка досадливо хмурится, слушая своего собеседника. - Что делать буду? Буду больницу караулить! Найду какой-нибудь способ получать информацию! Надь, ну правда, - девушка вздыхает устало, - я не могу быть далеко от него. Мне нужно, нужно, понимаешь, быть с ним. Хоть так. Ему операция серьезная предстоит... Я не знаю, что я сделать могу!!! Не знаю! Свечку в церкви поставлю. И буду окна его стеречь. Да, я ненормальная, я в курсе. Все, Надюш, пока. Мы взлетаем. Его соседка отключает телефон, раздраженно бросает его в небольшой рюкзачок, стоящий в ногах. Устало прикрывает глаза. Артем смотрит на нее более внимательно. Из каких-то неуловимых деталей складывается ощущение, что девушка из обеспеченной семьи. Холеная, ухоженная, но в последнее время на свою внешность явно не обращающая должного внимания. Но даже в таком состоянии видно, что хорошенькая, если не сказать - красивая. И в кого Васька такой кобель уродился?.. - Простите, - обратился он к соседке, повинуясь какому-то непонятному импульсу. - Это у вас для фотоаппаратуры рюкзак? Она нехотя приоткрывает глаза. - Да, верно. Там камера и разные... объективы дополнительные, вспышка... и прочее. Тон ее ровно таков, чтобы не быть невежливой, но дать понять собеседнику, что она не настроена на продолжение разговора. - Простите. Просто хотел убедиться в правильности своего предположения. У нее темно-карие глаза - красивые, умненькие и безумно усталые. В совпадения Артем Литвинский не верил, в случайности - тоже. Но разумного объяснения у него не было. Похоже, это та самая девушка, о которой говорила ему жена. _________________ Арлетт была права. Все оказалось даже еще более скверно. Артему совсем не понравилось настроение Василия. Он бодрился перед отцом, выказывал демонстративную уверенность, что операция пройдет успешно. Но Артем видел эту пустоту в глубине глаз. Он видел сына таким впервые. И что делать, что говорить - понятия не имел. То, что первый раз можно было назвать случайностью, второй раз ею совершенно точно быть не могло. И поэтому, когда, шагая по скверику возле клиники, он увидел знакомую темноволосую худенькую фигуру, свернул к скамейке, не раздумывая. Сидит на самом краешке и как-то очень неумело курит. Вся поза выдает нервное напряжение и, одновременно, потерянность. Артем присел рядом, она даже голову не повернула в его сторону. - Знаете, мне очень не нравится, когда женщины... или девушки... курят. Он смог привлечь ее внимание. Обернулась. По лицу непонятно - узнала она в нем своего соседа по полету или нет, удивлена ли, что в сквере французской клиники с ней вдруг заговорил незнакомый соотечественник. Молчит так долго, что, кажется, не ответит уже. Но нет... - Ваши проблемы, - демонстративно резко выдыхая дым через нос. |