Гончаров. И. А. Гончаров - Обломов. Иван Александрович Гончаров Обломов Часть первая
 Скачать 3.16 Mb.
|
Часть третьяIОбломов сиял, идучи домой. У него кипела кровь, глаза блистали. Ему казалось, что у него горят даже волосы. Так он и вошел к себе в комнату – и вдруг сиянье исчезло и глаза в неприятном изумлении остановились неподвижно на одном месте: в его кресле сидел Тарантьев. – Что это тебя не дождешься? Где ты шатаешься? – строго спросил Тарантьев, подавая ему свою мохнатую руку. – И твой старый черт совсем от рук отбился: спрашиваю закусить – нету, водки – и той не дал. – Я гулял здесь в роще, – небрежно сказал Обломов, еще не опомнясь от обиды, нанесенной появлением земляка, и в какую минуту! Он забыл ту мрачную сферу, где долго жил, и отвык от ее удушливого воздуха. Тарантьев в одно мгновение сдернул его будто с неба опять в болото. Обломов мучительно спрашивал себя: зачем пришел Тарантьев? надолго ли? – терзался предположением, что, пожалуй, он останется обедать и тогда нельзя будет отправиться к Ильинским. Как бы спровадить его, хоть бы это стоило некоторых издержек, – вот единственная мысль, которая занимала Обломова. Он молча и угрюмо ждал, что скажет Тарантьев. – Что ж ты, земляк, не подумаешь взглянуть на квартиру? – спросил Тарантьев. – Теперь это не нужно, – сказал Обломов, стараясь не глядеть на Тарантьева. – Я… не перееду туда. – Что‑о? Как не переедешь? – грозно возразил Тарантьев. – Нанял, да не переедешь? А контракт? – Какой контракт? – Ты уж и забыл? Ты на год контракт подписал. Подай восемьсот рублей ассигнациями, да и ступай, куда хочешь. Четыре жильца смотрели, хотели нанять: всем отказали. Один нанимал на три года. Обломов теперь только вспомнил, что в самый день переезда на дачу Тарантьев привез ему бумагу, а он второпях подписал, не читая. «Ах, Боже мой, что я наделал!» – думал он. – Да мне не нужна квартира, – говорил Обломов, – я еду за границу… – За границу! – перебил Тарантьев. – Это с этим немцем? Да где тебе, не поедешь! – Отчего не поеду? У меня и паспорт есть: вот я покажу. И чемодан куплен. – Не поедешь! – равнодушно повторил Тарантьев. – А ты вот лучше деньги‑то за полгода вперед отдай. – У меня нет денег. – Где хочешь достань: брат кумы, Иван Матвеич, шутить не любит. Сейчас в управу подаст: не разделаешься. Да я свои заплатил, отдай мне. – Ты где взял столько денег? – спросил Обломов. – А тебе что за дело? Старый долг получил. Давай деньги! Я за тем приехал. – Хорошо, я на днях приеду и передам квартиру другому, а теперь я тороплюсь… Он начал застегивать сюртук. – А какую тебе квартиру нужно? Лучше этой во всем городе не найдешь. Ведь ты не видал? – сказал Тарантьев. – И видеть не хочу, – отвечал Обломов, – зачем я туда перееду? Мне далеко… – От чего? – грубо спросил Тарантьев. Но Обломов не сказал, от чего. – От центра, – прибавил он потом. – От какого это центра? Зачем он тебе нужен? Лежать‑то? – Нет, уж я теперь не лежу. – Что так? – Так. Я… сегодня… – начал Обломов. – Что? – перебил Тарантьев. – Обедаю не дома… – Ты деньги‑то подай, да и черт с тобой! – Какие деньги? – с нетерпением повторил Обломов. – Я на днях заеду на квартиру, переговорю с хозяйкой. – Какая хозяйка? Кума‑то? Что она знает? Баба! Нет, ты поговори с ее братом – вот увидишь! – Ну, хорошо; я заеду и переговорю. – Да, жди тебя! Ты отдай деньги, да и ступай. – У меня нет; надо занять. – Ну, так заплати же мне теперь, по крайней мере, за извозчика, – приставал Тарантьев, – три целковых. – Где же твой извозчик? И за что три целковых? – Я отпустил его. – Как за что? И то не хотел везти: «по песку‑то?» – говорит. Да отсюда три целковых – вот двадцать два рубля! – Отсюда дилижанс ходит за полтинник, – сказал Обломов, – на вот! Он достал ему четыре целковых. Тарантьев спрятал их в карман. – Семь рублей ассигнациями за тобой, – прибавил он. – Да дай на обед! – На какой обед? – Я теперь в город не поспею: на дороге в трактире придется; тут все дорого: рублей пять сдерут. Обломов молча вынул целковый и бросил ему. Он не садился от нетерпения, чтоб Тарантьев ушел скорей; но тот не уходил. – Вели же мне дать чего‑нибудь закусить, – сказал он. – Ведь ты хотел в трактире обедать? – заметил Обломов. – Это обедать! А теперь всего второй час. Обломов велел Захару дать чего‑нибудь. – Ничего нету, не готовили, – сухо отозвался Захар, глядя мрачно на Тарантьева. – А что, Михей Андреич, когда принесете барскую рубашку да жилет?.. – Какой тебе рубашки да жилета? – отговаривался Тарантьев. – Давно отдал. – Когда это? – спросил Захар. – Да не тебе ли в руки отдал, как вы переезжали? А ты куда‑то сунул в узел да спрашиваешь еще… Захар остолбенел. – Ах ты, Господи! Что это, Илья Ильич, за срам такой! – возопил он, обратясь к Обломову. – Пой, пой эту песню! – возразил Тарантьев. – Чай, пропил, да и спрашиваешь… – Нет, я еще отроду барского не пропивал! – захрипел Захар. – Вот вы… – Перестань, Захар! – строго перебил Обломов. – Вы, что ли, увезли одну половую щетку да две чашки у нас? – спросил опять Захар. – Какие щетки? – загремел Тарантьев. – Ах ты, старая шельма! Давай‑ка лучше закуску! – Слышите, Илья Ильич, как лается? – сказал Захар. – Нет закуски, даже хлеба нет дома, и Анисья со двора ушла, – договорил он и ушел. – Где ж ты обедаешь? – спросил Тарантьев. – Диво, право: Обломов гуляет в роще, не обедает дома… Когда ж ты на квартиру‑то? Ведь осень на дворе. Приезжай посмотреть. – Хорошо, хорошо, на днях… – Да деньги не забудь привезти! – Да, да, да… – нетерпеливо говорил Обломов. – Ну, не нужно ли чего на квартире? Там, брат, для тебя выкрасили полы и потолки, окна, двери – все: больше ста рублей стоит. – Да, да, хорошо… Ах, вот что я хотел тебе сказать, – вдруг вспомнил Обломов, – сходи, пожалуйста, в палату, нужно доверенность засвидетельствовать… – Что я тебе за ходатай достался? – отозвался Тарантьев. – Я тебе прибавлю на обед, – сказал Обломов. – Туда сапог больше изобьешь, чем ты прибавишь. – Ты поезжай, заплачу. – Нельзя мне в палату идти, – мрачно проговорил Тарантьев. – Отчего? – Враги есть, злобствуют на меня, ковы строят, как бы погубить. – Ну, хорошо, я сам съезжу, – сказал Обломов и взялся за фуражку. – Вот, как приедешь на квартиру, Иван Матвеич тебе все сделает. Это, брат, золотой человек, не чета какому‑нибудь выскочке‑немцу! Коренной, русский служака, тридцать лет на одном стуле сидит, всем присутствием вертит, и деньжонки есть, а извозчика не наймет; фрак не лучше моего; сам тише воды, ниже травы, говорит чуть слышно, по чужим краям не шатается, как твой этот… – Тарантьев! – крикнул Обломов, стукнув по столу кулаком. – Молчи, чего не понимаешь! Тарантьев выпучил глаза на эту никогда не бывалую выходку Обломова и даже забыл обидеться тем, что его поставили ниже Штольца. – Вот как ты нынче, брат… – бормотал он, взяв шляпу, – какая прыть! Он погладил свою шляпу рукавом, потом поглядел на нее и на шляпу Обломова, стоявшую на этажерке. – Ты не носишь шляпу, вон у тебя фуражка, – сказал он, взяв шляпу Обломова и примеривая ее, – дай‑ка, брат, на лето… Обломов молча снял с его головы свою шляпу и поставил на прежнее место, потом скрестил на груди руки и ждал, чтоб Тарантьев ушел. – Ну, черт с тобой! – говорил Тарантьев, неловко пролезая в дверь. – Ты, брат, нынче что‑то… того… Вот поговори‑ка с Иваном Матвеичем да попробуй денег не привезти. |